Избранное: Миссис Дэллоуэй. На маяк. Флаш. Рассказы. Эссе

Это красивый рассказ, скорее даже эссе. Язык, слог, - завораживает, очаровывает. Очень красочно, поэтично. Очень необычно.
Ни темы, ни сюжета, ни главного героя. Вернее, трудно понять, кто здесь главный герой: зеркало или всё-таки Изабелла.
Да и кто она, эта загадочная Изабелла?
Женщина-загадка с прошлым, от которого только письма, с будущим, неизвестным никому?

Никакой загадки. «Было известно, что она старая дева; что она богата; что она купила этот дом и без чьей-либо помощи — часто забираясь в самые глухие уголки земли и рискуя подхватить какую-нибудь восточную болезнь или уколоться о ядовитые шипы — собрала все эти ковры, и стулья, и шкафчики, что вели теперь у нас на глазах свое призрачное существование.»
Сейчас, в данный момент, она собирает цветы, пытается философствовать. Она живёт, хотя мысли о смерти невольно посещают её.
И это так странно, ведь поначалу кажется, что она не такая уж старая. Но зеркала, порою, лгут, вернее, не показывают всей правды.

«Не следовало бы оставлять без присмотра висящие на стенах зеркала.»
Судя по этому рассказу, да.

Бывают книги осенние, зимние, весенние, а эта Летняя.
Лето - это такое время, когда все пробудилось - цветы и полевые и садовые, небо такое голубое-голубое и хочется устроить праздник - просто в честь лета.
И чувства все обостряются, осязание становится более тонким, запахи более резекими, зрение более острым, и можно услышать то, что осенью или весной проосто не услышишь.
А если летним днем окунуться в воду и выйти как бы обновленной (вот тут облом, на питерских пляжах запретили купаться, оставилии только один, у черта на рогах).
Праздник, вечеринка, сколько знакомых можно пригласть и у всех будет что-то свое летнее и платье можно надеть. Запустить руку в шкаф и достать то серое, длинное с разрезом, и тобой будут восхищаться, пусть даже для некоторых как была дурой, так и останешься.
А можно пойти в парк, говорят там будет показ мод и можно увидеть знаменитость мельком и не узнать, а потом гадать, кто же это был. И бросить монетку в озеро.
Можно купить цветы в холодном почти по-зимнему цветочном магазине и идти по улице с букетом.
Футбол, митинги, политика, это все конечно интересно, можно поговорить и об этом. Конечно, если не приглашают на другие праздники надо устроить свой и чихать на всех.
Вот Кларисса она хочет устроить праздник, надеть красивое платье, а муж ушел на ленч, на который ее не пригласили и дочка, совершенно не похожая на своих родителей внешне, устроилась помошницей к какой-то активистке, которая терпеть ее не может.
Одного приятеля на войне покалечило, второй влюбился по уши, а от Клариссиной влюбленности только воспоминания.
Но празднику - быть!

Однажды утром миссис Дэллоуэй вышла за цветами, чтобы украсить дом для вечернего приема гостей. "На служанку совсем нельзя положиться. Она и так с ног сбилась, подготавливая комнаты. Летит самолет. Биг-Бен бьет. Ах, Салли, Салли. Мы с ней запирались в комнате. А Ричард? Ох уж этот Ричард. Вечно торчит в своем парламенте. Нет, безусловно, он не Питер. Питер, тот не такой. Питер сейчас в Индии. Элизабет... Самолет летит. Какой-то безумец в парке. Война, всему виной война. На лодках тогда катались все. Конечно же, она сделает все, что велит Ричард. Элизабет заперлась в комнате и молится. Биг-Бен звонит. Уже три часа."
Вот вам частичный (краткий) пересказ. Ничего не напоминает? Мне вот в голову сразу лезет мультик и фраза "Какой заяц, какой орёл, какая блоха?!". Мой провинциальный ум много месяцев бился в агонии, силясь осознать происходящее в книге. Я настолько от нее в "восторге", что ни словом не сказать, ни матом жестами описать. Все по кругу, по кругу, но в разном времени, от имени разных героев. Все смешано и не разобрать, где мысли, где мечты, где воспоминания. Диалогов как таковых нет. Читаешь и не знаешь, общаются ли персонажи между собой в реальном мире или это все происходит в их головах. А если в головах, то чьих?
Скажу так: это произведение уникально. Настоящий поток сознания. Не каждый день встретишь такое. Читать его сложно, крайне сложно. Но Вирджиния Вулф получила признание не просто так. Поставить какую-либо оценку такому произведению я не решаюсь. Оно мне не понравилось категорически, но стиль очень оригинальный и своеобразный с литературной точки зрения.

" Да, душа человеческая, думал он, наше " я"; прячется словно рыба в пучине морской, ищет там во мгле, огибая гигантские водоросли, промчится по солнечной, высветленной полосе- и снова во тьму- пустую, густую , холодную, а то вдруг взметнется вверх, разрезвится на прохваченных ветром волнах..."
Тончайшее кружево из слов, понятий, мыслей, чувств . Сколько утраченных иллюзий, несбывшихся надежд, сколько сожаления, боли ! Лондон, Биг- Бэн , бой часов , улица, люди, люди , люди, судьбы и мысли. Запахи, цвета , звуки. Миры , много разных миров. Не все они соприкасаются . Здесь главное - не обмануть себя. Не жить иллюзиями , жизнь будет проходить в этих иллюзиях . Но придет мудрость - откроется простая истина , а исправить что- то уже будет нельзя, бессмысленно, поздно. Упущенные возможности как- то по- другому нарисовать свою жизнь. Нет времени на черновики . Живешь здесь и сейчас.
Персонажи и главные , и второстепенные приковывают к себе. Вчитываешься в поток слов, проникаешь в чужое сознание , не всегда понимая этот другой чуждый мир, но трепетно прикасаешься, боясь нарушить . Сколько здесь судеб . Разных. Есть сломленные , есть заблудившиеся , есть умышленно уводящие себя из реальности. Лондон бурлит, шумит , дышит . У Лондона бьется сердце , это его Биг Бэн, его Часы. Жизнь идет, порой сметая кого- то , порой поглощая.
Это поток сознания, но такой мне понятный . Я такие вот произведения называю романы- состояния. Состояние душевное, мироощущение , миропонимание , созерцание и погружение.
" Что такое мозг в сравнении с сердцем?"

Иногда думаешь, скорее всё время, думаешь и думаешь, и тогда, вернее здесь вот иногда, ловишь себя на мысли, что интересно было бы иметь такое чудесное устройство, превращающее твои мысли сразу же в текст. А ещё лучше чтобы запись была стерео, чтобы и мысли, и как бы так уже совсем чудесным способом, и одновременные чувства (или вневременные, это уж как отсчитывать, откуда). Потому что мысли и чувства это не совсем же одно и то же. А назовём мы это – агрегат им. Билли Миллигана. Хороший был бы агрегат, убийственно хороший. Очень нужный. О каждом человеке должна быть написана книга. Вот моё мнение.

Не из жалости или восхищения, и не из дидактических побуждений. Не потому что только бедному Йорику повезло с Гамлетом, а Гамлету с Шекспиром. И уж точно, не потому что человек – это звучит гордо. А просто так не хочется человеческую жизнь сравнивать со свинцовыми кругами, с затухающими свинцовыми волнами ударов часового механизма. И с цветами, такими недолговечными, ненадежными, бессмысленными цветами тоже не хочется сравнивать человека. Часы вообще должны просто показывать время до пятичасового чаепития. Никак не до последнего, нет никак не до последнего, господа. А цветы просто должны дариться. Иначе в чём вообще смыслы наших жизней?

Хотелось бы наполнить людей смыслом, знать их, знать их мысли, помнить. Чтобы их помнить. Чтобы смотреть потом на небо, чтобы находясь потом на планете людей, смотреть потом в ночное, звёздное небо и смеяться. Если люди думают, значит это должно быть кому-нибудь нужно? Куда впадают все эти потоки сознания, в какие моря, в чей океан?

Но я собственно не об этом всём и ни о чём другом не менее важном. Я собственно о “Миссис Дэллоуэй”. Но сначала подумалось о записях мыслей и чувств.

Так вот. “Миссис Дэллоуэй” читать трудно. Вот представьте. Вы турист, с рюкзаком, с фотоаппаратом, приезжаете в город, в исторический такой город (в какой же ещё туристу то?) и гуляете, гуляете по улочкам, и в замок зашли, и в парках погуляли, церкви посетили и музеи, посидели в кофейнях, и пять тысяч снимков у вас уже на флеш-карте. И всё это здорово, но полночь близится, а поезда всё нет. И главное впечатлений, увиденного, встреч – столько, что всё это запечатлелось разве что в вашем фотоаппарате. А чувства ваши, вмести с ногами вашими и глазами просто устали. В книгах вместо домов, улиц и мостов – слова, слова, слова. И у Вирджинии Вулф слишком много слов и главное к каждому слову прилагается ещё вереница, поток, прилагательных и смыслов, сравнений, сознаний, аллегорий, олицетворений, эпитетов, метафор. От каждого слова волнами разбегаются, колеблются другие, такие же самые, похожие, означающие то же. Но вместе создающие запутанную поверхность. И всё вместе такое ускользающее, непрочное, непонятное. Трудно оцениваемое. Даже название. Почему такое название? Разве только её мы читаем, разве каждого, каждое имя в книге мы не раскрываем, разве каждому не посвящены мысли-прилагательные, разве не все они герои этого времени? Нет, все люди здесь, все образы, каждый раскрываются, одаряются прошлым, мелочами и мыслями. Миссис Дэллоуэй только начинается эта книга и даже не заканчивается. Потому что, какое же это окончание? Потому что это многоточное окончание. Просто когда от брошенного камня по воде расходятся круги и затухают, и уже на самом крае колебаний совсем не видно, это не значит, что волн уже нет. Просто у нас нет такого аппарата, которым можно было бы понять, что они ещё есть.

И получается вот что, слушайте. Один день миссис Клариссы Дэллоуэй и Британии. Но никого в “Миссис Дэллоуэй” не любишь и даже никого не жалко. Не сочувствуешь ни тем, кто перестаёт жить, ни тем, кто зачем-то продолжает. Никто не интересен, потерянное поколение персонажей. И без надрыва, и без последствий. Даже война где-то там прогрохотала, проползла мерзкой жабой и от неё если, и пострадали, то или армяне, или славяне. И чем закончится день, и будут ли ещё дни не интересно. Но вот что. При этом каждая фигура в книге, каждый персонаж не скульптурный, не восковой, не – как живой, а кажется с кого-то вполне конкретного списанный, чьими-то глазами виденный. И весь день, и весь год, и всё десятилетие, и поколение, и круг, и весь Лондон, и вся Британия с колониями также. Вот что, слушайте. Всё это так читается и чувствуется. С ощущением, что всё это кто-то видел, думал, страдал, перебирал, переживал и чувствовал. Ровно точно также как и ты. Персонажи не интересны, как и сюжет с композицией, миссис Дэллоуэй тоже, но притягивает автор. Она проявляется, поднимается на поверхность сквозь туманность слов. Вирджиния Вулф – как магнит и заклинание, и зеркало из тех зеркал, в которые нет сил не посмотреться. Это какая-то магия, мистика это понятно и иногда счастливо сталкиваешься с этим, и анализировать не нужно и бессмысленно. Всё равно любые объяснения будут обманом и подгонкой. Но существует эта такая притягательность личностей, через века и мили, культуры и другие признаки. Личностей, сущностей, душ. То ли родных, то ли родственных, то ли странных, зеркальных, объёмных. Узнаваемых, а значит понимаемых. Странно. Я читаю “Миссис Дэллоуэй” – если бы я писал, я бы вот так писал. Мы бы были соавторами. Я ловлю эти потоки другого похожего сознания, чужие воспоминания – я бы точно так думал, сравнивал, сочетал, чувствовал, запоминал. Я смотрю - Вирджиния Вулф, 1902 год. Не как на незнакомого человека. Я мало что знаю, люди вообще не знают друг друга, не понимают, даже самых близких, но кажется почему-то что её не не знаю. Я так мог бы смотреться в зеркало.

Я вспомнила эту фразу из Кэрролла (не того, другого), когда села писать отзыв на «Миссис Дэллоуэй». Каким наслаждением было слушать эту книгу! Но теперь меня терзает то самое чувство, когда «окончен бал, погасли свечи», гости своё оттанцевали и расходятся по домам. Гости миссис Дэллоуэй — мои отныне любимые маленькие странности. Гости, которые стали мне дороги за несколько часов, — Салли Сетон, Ричард Дэллоуэй, Питер Уолш, Лукреция и Септимус Уоррен-Смиты, дочь Дэллоуэев, доктор и леди Брэдшоу, конечно, сама Кларисса Дэллоуэй, и прочие прохожие-мимохожие. Бал заканчивается — с ним заканчивается и книга, но в начале были цветы, платье и свечи — то есть подготовка миссис Дэллоуэй к вечернему приёму.

Миссис Дэллоуэй сказала, что сама купит цветы.

Это предложение стало моей первой маленькой странностью-слабостью. Я наслаждалась каждой строчкой романа, от первой до последней, во многом благодаря исполнительнице — Татьяне Шпагиной. Мир буквально расцветал, когда я включала аудиокнигу. Наушники — плеер — дверь, и вот ты выходишь в большой, прекрасный, наполненный зрелым осенним воздухом свет. Откуда-то издалека ветер приносит запах костра и сырой земли, а небо такое высокое-высокое. Да, осенью цветы — редкость, встречаются всяко реже, чем в середине лондонского июня у миссис Дэллоуэй, но я всё равно люблю эти свои дни — как и Кларисса Дэллоуэй любила свой мир и свою жизнь.
Однако первое предложение я полюбила из-за фильма «Часы» — экранизации романа Майкла Каннингема, основанного на жизни Вирджинии Вулф и её книге «Миссис Дэллоуэй». Если вы видели фильм, то знаете, как там смаковалось первое предложение. Но пока я не взялась за чтение первоисточника всего, я не понимала, какое значение вкладывали в эту фразу Каннингем и Вулф. Это — первая нота в симфонии, это — фраза-знакомство, это — взгляд извне, описание со стороны, но при этом описание того, как проявилась внутренняя воля.

Вся книга — поэзия в прозе. Имена и сюжет — всего лишь уступка романным условностям. Хотела я бы выучить текст на память и декламировать как поэму. Но я пока ещё не сошла с ума. Пока. Ещё. Думаю, есть что-то волшебное в умении вот так приставлять слово к слову, абзац к абзацу единым порывом, который так любят выдавать за поток сознания. У Вулф есть произведения более «потоковые» — утлые лодчонки, дрейфующие по океану подсознательного, — чем «Миссис Дэллоуэй», но способ повествования всё равно относится именно к этому модернистскому приёму. И потому что синтаксическая структура идёт вразнос, весьма правдоподобно имитируя течение мыслей; и потому что между событиями-сценами-мыслями нет логической связи, только ассоциативная. Но мне всё же трудно без оговорок назвать повествование «потоковым», ведь именно в этой книге «поток» — очень продуманный, всеобъемлющий, он даёт читателю возможность ухватить тончайшую взаимосвязь явлений. И это одна из главных причин, почему «Миссис Дэллоуэй» выделяется среди других произведений Вулф.
Допустим, это поток сознания, — но чьего? Если автора, то чем примечателен для Вулф один летний день 1923-го года, который он охватывает? (Я бы поставила на 13 июня, которое ближе всех к середине месяца, — и по календарю это как раз среда). Но этого я не знаю. Чем эта книга примечательна для писательницы? Я, как читатель обыкновенный, знаю биографию Вулф и могу «увидеть» связь между её жизненной ситуацией и некоторыми эпизодами/мыслями романа, — но насколько это соответствует действительности? Можно ли в психическом расстройстве Септимуса рассмотреть проблемы самой Вирджинии? Сколько правды в описании жёстких и авторитарных врачей? Можно ли на основании одного поцелуя Клариссы и Салли предполагать что-то о личной жизни Вирджинии? Насколько точен портрет снобствующих лондонцев? И, в конце концов, почему роман назван в честь Клариссы Дэллоуэй?
Самый очевидный ответ: потому что книга является потоком сознания Клариссы. Литература знает много примеров, когда одно произведение совмещало потоки сознания разных персонажей, однако это не тот случай. Потому что в этом романе есть основания для единоличной интерпретации: все события этого дня, все люди, чья судьба в нём приоткрылась, сценки на улице и в помещениях, в настоящем и прошлом, — всё это поток сознания миссис Дэллоуэй. Кларисса как-то сочинила целую теорию, что знать человека — значит, знать не только его, но и людей, и места, что его дополняют. Физическое тело может находиться в одном месте, но сам человек — всюду, поэтому нечто очевидное, что способен в нём рассмотреть кто угодно, соседствует с невидимым и неосязаемым — с тем, с чем незримо связан этот человек. Это как паутина, которая состоит не только из нитей, но и пустого пространства между ними.

Роман «Миссис Дэллоуэй» представляет из себя паутинку связей. Во-первых, есть очевидные экскурсы в прошлое и настоящее, мысли и чувства Клариссы Дэллоуэй, в её отношения с другими людьми — Салли, Питером, родителями, мужем, дочерью, наставницей дочери, служанками, дальними родственниками и знакомыми, — а также мысли этих людей. Во-вторых, есть «невидимая», неочевидная часть, куда читатель словно проваливается: мысли Клариссы перемещаются в пространстве с одного на другое — например, на автомобиль, а с автомобиля на мысли Септимуса, от него — к Лукреции (и мы даже на секундочку попадаем в Италию благодаря ей, и на секундочку в Индию благодаря Питеру), а ещё — к Доуму и Брэдшоу, и дальше к сёмге и фотографиям кладбищ, — к смерти; и обратно — к Риджентс-Парку, к девушке Мейзи, впервые приехавшей в Лондон, к изысканному Хью, который только и умеет что писать письма, к войне, которая закончилась, к Сент-Джеймсскому парку и мыслям о Питере, и к цветам, за которыми миссис Дэллоуэй вышла одним ранним июньским утром, потому что вечером у неё приём.
Даже пустое пространство между Клариссой Дэллоуэй и Септимусом Уоррен-Смитом — т.е. то, что они не были лично знакомы, — является связующим. Во всяком случае, сама Кларисса думала: «Чем-то она сродни ему…», когда вечером на приёме услышала рассказ о Септимусе. В книге всё взаимосвязано со всем. (В последний раз я встречала такое, как ни странно, у диковского «Человека в высоком замке», там люди тоже могли не знать друг друга, но быть связанными). Только здесь у взаимосвязи есть имя — Кларисса Дэллоуэй. Все мысли, чувства и люди устремлялись к ней.

«Все отправлялись куда-то. И оттого что всё время, всё время распахивались двери и оттуда выходили, казалось, будто Лондон скопом спускается с лодочки, мотающейся на волнах; будто город весь стронулся и сейчас поплывет в карнавале».

Карнавале, имя которому «Миссис Дэллоуэй». Для меня этот карнавал закончился — отвесил поклон и умчался вдаль, вдоль взгляда Питера. Но это и человек, и карнавал, и книга, поэтому я в любой момент могу вернуться к началу и узнать: миссис Дэллоуэй сказала, что сама купит цветы.

Знакомство с Вирджинией Вулф я откладывала давно и, как выяснилось, успешно :) "Миссис Дэллоуэй" многие называют вершиной писательского таланта Вулф, но для меня это первая книга, которая останется без оценки. На случай, если я вдруг когда-нибудь решусь еще раз нырнуть в этот поток сознания и попытаться изменить свое мнение о творчестве этой занятной английской барышни.

Аннотация обещала, что в книге я найду то, что редко оставляет меня равнодушной.

Но не тут-то было. Как слон в посудной лавке я буквально продиралась через размышления персонажей и... их полное бездействие. Форменным мучением оказалась отнюдь не сумбурность изложения, в которой Вулф практически нет равных (привет Джойсу, чей "Улисс" все еще пылится где-то дома, брошенный на середине), а полнейшее отсутствие событий во всем этом мысленном бардаке.

Мне абсолютно не близка, и более того неприятна оказалась Кларисса, вспоминающая об утерянных возможностях. Абсолютно не цепляют импрессионистические пассажи Вульф, уводящие далеко-далеко от Бонд-стрит. И даже хороший слог и ощутимая буквально с первых страниц монументальность этой небольшой книжицы не смогли заставить меня переменить к ней отношение.

Не претендую на объективность и пребываю в полнейшем недоумении - а стоит ли пытаться читать еще что-то у Вульф?

P.S. Самая близкая, родная и понятная мне рецензия на ЛивЛибе на эту книгу - вот эта :)

074/300

Читая романы Вирджинии Вульф, начинаешь верить, что люди устроены сложнее, чем кажутся. Их поведение не укладывается в рамки популярной психологии, а мотивы поступков не всегда однозначны. Писательница разрешает читателю ощутить внутренний мир своих героев, узнать об их мыслях и чувствах. Мне кажется такой сеанс эмпатии с книжными незнакомцами довольно сложным испытанием. Когда всем этим проникаешься, накатывает желание уйти, сбежать от людей с их переменчивым настроением и неоднозначными эмоциями. Хочется ощутить прелесть одиночества. Уклониться от мучительной обязанности понимать других людей, искать скрытые мотивы их поступков, бесконечно анализировать, что же они чувствуют, как относятся к тебе и к другим. Причем я говорю не о желании бросить книгу, ее как раз дочитываешь жадно. Роман в данном случае меняет мое отношение к окружающему меня миру вне книжной реальности. Опасно переносить придуманное в реальный мир. Но, к счастью, в данном случае эффект воздействия временный, через какое-то время вновь возможно любить этот мир вместе со всеми его населяющими людьми, и больше не хочется уклониться от контактов с ним.

Я не знаю, существует ли такой эффект на самом деле, но в приключенческой литературе описаны случаи, когда в шторм корабль попадает в полосу «мелкой» волны. Это ситуация, когда волны не слишком высоки, но накатывают одна за другой с такой частотой, что нос корабля не успевает выныривать, его захлестывает, и корабль нередко тонет. Мне хочется сравнить сюжет произведения «На маяк» вот с таким волнением на море. В начале произведения я вместе с героями нахожусь в открытом море, у каждого своя небольшая лодка. Начинается «мелкая» волна, все внимание уходит на то, чтобы выжить самому. И все было бы просто и понятно, если бы до самого конца я оставался на своем плавсредстве. Но в произведении Вирджинии Вульф слишком мало места отводится стороннему наблюдателю, автор заставляет побыть в голове каждого героя, потому неожиданно оказывается, что управляю не одним суденышком, а как бы сразу всеми. Именно на мне лежит ответственность за то, что некоторые члены семьи Рэмси уже утонули. И если бы не свет маяка где-то вдали, не было бы ни единого шанса спасти хотя бы кого-то.
Героям этого произведения остро не хватает надежды. На то, что наступит время собирать камни, что картина получится, что удастся пойти в саморазвитии дальше буквы «п», что отец поймет, что маяк не разочарует и еще очень много разных «что». Зато очень хорошо чувствуется надежда на читателя, который не подведет, не допустит жизнь в безнадежности и не отвернется от мира людей только потому, что писатель заставил его побыть героем странного произведения.