Танцовщица из Идзу. Элегия. Снежная страна

Как только Симамуре стало ясно, что он с самого начала хотел именно эту женщину и лишь по своей всегдашней привычке ходил вокруг да около, он показался себе отвратительным. Зато женщина стала еще более привлекательной. Она сделалась како-то ускользающей, невесомой, прозрачной с того момента, как окликнула его из рощи.

— Понимаешь, я заблуждался, — засмеявшись сказал Симамура. — Думал, что все гейши здесь красивые. А почему? Да потому, что, спустившись с гор, первой встретил тебя...

Он только теперь догадался в чем дело. Бодрость, обретенная за семь дней в горах, искала выход. Но он бы не загорелся желанием отделаться от собственной бодрости, если бы не увидел именно эту женщину.

Сейчас Симамура все еще был во власти отраженного в зеркальном стекле вечернего пейзажа, который невольно связывал его с этой женщиной. Не хотел он случайных связей со случайными женщинами, и дело было не только в могущих возникнуть неожиданных последствиях, но и в том, что эта женщина, кажется, представлялась ему не совсем реальной, как и лицо той, в поезде, плывшее в вечерних сумерках в вагонном стекле.

Такая пылкая привязанность, какую проявляет Комако, вряд ли будет длиться долго. Вот и креп тоже ведь изнашивается... Пусть эта ткань - произведение своеобразного искусства, пусть она долговечна - ее ведь можно носить пять-десять лет, а при бережном обращении и более, но и она постепенно приходит в негодность. А у любви нет и таких сроков, недолговечна она, любовь, ее веккуда короче...

– В такой день звук особенный, – сказала Комако. И она была права. (...).

И звук – ясный в чистоте зимнего утра – звенел и беспрепятственно летел все дальше, к далеким снежным вершинам.

Сила ее игры – это сама ее душа, которую Комако вкладывала в удары плектра.

Комако живет в помещении, где раньше разводили шелковичных червей, и тело у нее такое же шелковистое, как у шелкопряда...

Ее голос был до боли прекрасен. Казалось, он рассыпается эхом по снежной простыне ночи, но не теряет своего высокого звучания.

С серого, ограниченного оконным проёмом неба плыли вниз огромные белые хлопья. Это было как затаённая ложь.

Я был погружен в такую теплую атмосферу дружбы, когда все кажется простым и естественным.