Цикада и сверчок

Язык, которым написано данное произведение, очень простой, из-за чего читается оно довольно быстро несмотря на полное отсутствие какой-либо динамики. Это размеренный пересказ однообразных будней одной отдельно взятой японской семьи. Ее глава - Синго далеко не старик, ему еще не исполнилось шестидесяти лет, что по японским меркам является средним возрастом. Тем не менее, герой ощущает себя на все восемьдесят и, судя по всему, испытывает проблемы со здоровьем и памятью. Сложно сказать в чем причина - работа у него не изнурительная, житейских проблем не больше чем у других.

Жена, дочь, сын, невестка и внуки - вот те, кто составляет близкий круг общения Синго, если не брать во внимание сослуживцев. Возможно, причиной такого душевного состояния Синго является незаживающая вот уже тридцать лет рана - любовь к сестре своей жены. Единственной отдушиной для него в последние годы стала его невестка Кикуко. Вообще, каждый персонаж этой истории по своему несчастен и одинок, несмотря на то, что ничего такого сверхъестественного ни с кем из них не происходит. Все как у всех во всем мире: размолвки с супругами и детьми, эгоизм, равнодушие, одиночество, пьянство, измены, разводы и т.д. и т.п. Хоть повествование и ведется от третьего лица, читатель воспринимает все происходящее через призму ощущений и мыслей стареющего Синго.

Японская атмосфера в данном произведении, конечно же, присутствует. В суевериях: только в Японии считается, что первое сентября несчастливый день, а стон горы человек может услышать незадолго до смерти. В традициях: когда на страницах книги упоминаются гейши или привычка кончать жизнь самоубийством. В образе жизни: во всех действиях персонажей ощущается неспешность и неторопливость; их жизнь протекает при неизменном соблюдении определенных ритуалов, будь то приготовление чая или покупка моллюсков на ужин. В описании природы: то и дело встречаются описания цветущих садов, вишни, сливы и лотоса.

Несмотря на обыденность и заурядность сюжета, какое-то очарование тут все же имеется. Честно сказать, пока читала, думала что поставлю оценку немного повыше, но после финала, фактически оборванного на полуслове, передумала.

Я узнал что у меня, есть огромная семья, и травинка и лесок..
Помните этот чудесный стишок из фильма Балабанова — Брат 2?
Я недавно узнал об одной прелестной особенности африканского племени: влюблённая женщина, перед тем как зачать, уходит от людей, в лес, и не возвращается до тех пор, пока она не услышит «музыку ребёнка».
Во время секса, женщина и мужчина напевают эту мелодию, расцветшую в сердце женщины.
Её поют и при родах. А когда выросший ребёнок, совершает что-то плохое или с ним случается трагедия, то племя обнимает его живым кольцом, и.. поёт ему эту песню матери.

Читая роман Кавабаты, я не мог не вспомнить об этом.
Роман о двух девочках-близняшках, которых разлучили в детстве.
Одна девочка стала — подкидышем: её нашли под зацветшей сакурой. Словно юного бога в древней легенде..
Она росла у относительно состоятельных родителей.
Другая же девочка, как и положено в таких случаях и в чеширской улыбке судьбы (а может и богов), росла в бедной семье и была по сути — Золушкой.

Но роман много тоньше — истории двух разлученных сестёр. У кого есть сестрёнка, и кто нежен душой, тот получит от романа — совершенное наслаждение.
Но не стоит ждать от романа классического развития сюжета. Это не турецкий сериал с мокрыми от слёз платками, мокрой от слёз — перепуганной кошкой, прижатой к груди: многие события в романе свершаются не то что на уровне чувств, но как бы за кадром чувств, в каком-то инфракрасном спектре красоты, когда простое цветение сакуры или лёгкий снег, коснувшийся вашего плеча с робостью друга, давно вам не писавшего, говорят больше, чем чувства человека, словно сама боль и красота человека, не вынеся тесноты человеческого, покинули его тело и стали частью природы.

Помните картину Уотерхауса — Душа розы? Вот так же нежно Кавабата коснулся темы сестёр. Это как бы музыка цветка — его тонкий аромат, а не сам цветок.
Если честно, меня пугают читатели, которые словно бы откинувшись в кресле, говорят: ну, давай, развлекай меня! Да что бы всё было подробно, арка сюжета и развитие характеров, как.. как.. в сериалах.
Мне хочется меловым кругом оградиться от таких «читателей».

Только на одних нежных символах этого нежного романа, похожего на смуглую японочку, в лилово-алом кимоно с узорами травки и цветков лотоса, можно сыграть дивную, мечтательную мелодию: о мой смуглый ангел, сыграть под твоим милым окном, мелодию этого романа и нашей тоски по друг другу?
Бросишь мне из окошка — цветочек? Или.. хотя бы свой лиловый носочек. Со стороны, люди всё равно подумают, что ты бросила мне веточку сакуры, а я то буду знать.. что это гораздо лучше, чем веточка сакуры: твой лиловый носочек!
Я бы и рецензию мог так назвать, и нежно улыбнулось бы лишь два человека в целом мире: ты, на 23 этаже, и чуть выше тебя — дух Кавабаты.
Надеюсь, после моей серенады под твоим окном, в меня из других «окон» не полетят помидоры и яблоки. Если же я увижу на травке три носочка… я призадумаюсь: значит, кто то ещё бросил свой носочек. Быть может.. 45 размера.
Красота природы в романе, как та самая мелодия матери из далёкого африканского племени.

Почему роман называется Старая столица? 1000 лет назад, Киото, был столицей Японии.
По сути, две разлучённые сестрёнки, символизируют две Японии: старую и новую.
Мало кто знает, что американцы хотели сбросить атомную бомбу — на Киото, а не на Хиросиму.
Я не знаю что было бы с Кавабатой тогда. Даже если бы он остался жив. Он с такой любовью описывает старый Киото, что так не описывал возлюбленную свою — Царь Соломон, так простые влюблённые не описывают своих возлюбленных, и, я даже думаю, что жена Кавабаты нежно ревновала Кавабату — к Киото: если бы у города был оргазм, то это был бы самый развратный роман в мире: город то и дело цветёт то сакурой, то улыбками девушек, то ночными огнями и спокойной нежностью слёз.

Я не сумасшедший, поверьте, но когда Кавабата написал «спокойная красота девушки», я — ахнул (нежно, разумеется). Нет, не только потому, что это очень тонко, но ещё и потому — что это почти идеальное описание моего смуглого московского ангела.
Я даже вслух спросил у Кавабаты: ты знаешь моего смуглого ангела?
Или моя любимая в прошлой жизни была — японочкой? Да её в детстве так и называли..
После прочтения романа меня не отпускал образ, которого не было в романе и не могло быть: две девушки, в лиловом и синем кимоно, прижимаются друг к другу в слезах и смотрят на то, как на горизонте расцветает ядерный взрыв, расцветает с яркостью миллионов зацветших сакур.

Роман начинается с пронзительнейшего образа — его хочется погладить и даже поцеловать, особенно если вы влюблены и.. чего уж греха таить — читаете Кавабату со стаканчиком хорошего белого вина: клён цветёт фиалками..
Я даже не сразу понял в чём дело и сначала посмотрел на бутылку вина на столике: вроде не сивуха.
Читаю дальше.. и улыбаюсь — весь, как иногда человек улыбается в совершенном счастье: просто в углублении клёна, проросли фиалки.
Два островка фиалок: одна над другой, как окошки в Войне и Мире: князь Болконский слушает мечты и душу Наташи Ростовой, этажом ниже.
Эти фиалки — два сердца клёна, и одновременно — образ двух сестрёнок, которые.. встретятся ли друг с другом?
О мой смуглый ангел, ты знаешь, что это и наш образ.

Один из героев романа, влюблённый в одну из сестёр — Тиэко, выросшую в благополучной семье, говорит: лучше бы тебя подбросили в наш дом..
Его младший брат, тоже, влюблённый в Тиэко, с улыбкой говорит ему: так она же была бы младенцем! Взрослых же не подбрасывают!
Ах, это уже нежная метафизика мужского сердца..
О мой смуглый ангел, если бы тебя в детстве подбросили в мой дом! Я чуточку старше тебя, я сам был бы ребёнок, но носил бы тебя на руках, целовал бы невинно твой смуглый лобик.
Разумеется, когда бы мы подросли, я бы.. убежал с тобой. Разумеется — на край света.
А поскольку где ты, и твои милые колени, там и конец света, там — рай, то мы быть может убежали не далеко, может даже.. к твоей подруге Марине, этажом выше.

И ещё один образ из романа, в который хочется нежно упасть, как в детстве  — в море лебеды: для русских детей, лебеда, это такое же ангелическое существо, скрывающее их нежные тайны и томления сердца, как и для японцев  — сакура.
У Тиэко, есть горшочек со сверчками. Они поют ближе к осени.
Тёмный горшочек для них — это целый мир. Они не знают иного мира. Страшный и прекрасный образ любви и.. сердца человеческого, бьющегося в пустоте: для кого?

Может наш мир, лишь такой горшочек со сверчками, для неких ангелов в раю? Наши страдания и радости — единый свет музыки, для кого-то.
Может не случайно под этим древним клёном с фиалками, стоит старый фонарь, с полустёртым ликом Христа?
Идея прощения? Покаяния? Воскресения?
Я не понимаю, почему Кавабата удержался от того, что бы описать, как вокруг этого Христа, почти исчезающего из мира, как и красота старого Киото, как и.. нежная душа Наэко — бедная сестрёнка — порхают в ночи, стайки мотыльков, словно лунатически блуждающие в воздухе веточки сакуры.

Я не знаю, есть ли в мире такой термин: синдром Кавабаты.
После чтения его романа, мне порой снилась сакура и цветущие сверчки, и звёзды, нежно раскачивающиеся на ветерке, с элегантностью сакуры: всё небо — сад, райский сад, наполненный сакурой.
Ах, если бы рай состоял сплошь из сакуры, и в нём не было плодов, может и рай не был бы утрачен?
Я не шучу. Эта мысль, глубже, чем кажется, если её взять как символ.
Во время чтения мне не раз казалось, что я сам — превращаюсь в сакуру, или в грустную веточку клёна.
И вино тут ни при чём, поверьте.

О любимая.. если бы мы могли по выходным превращаться — в сакуру и нежный клён, в Московском парке, стоящие нежно рядом. Мы бы шелестели взапуски, целовались.. взапуски, как дети, и никто бы нам слова не сказал, что мы делаем что то запретное и грешное, словно мы.. брат и сестра.
И нас быть может даже благословил священник (ведь крестят же священники от восторга, сакуру и клён? Или мне это только мечтается? Или.. священнику бы что-то примерещилось в клёне и он бы перекрестил его, а потом и сам перекрестился), и фонари над нами светили бы по вечерам, как венцы-нимбы при венчании в церкви.

И даже когда я вновь, досрочно, стал бы человеком, я бы всё равно не покинул тебя, сакуру, и, свернувшись калачиком, спал бы под твоими цветущими коленями. Пока меня не забрали бы в полицию.
Хотя и был бы восхитительно трезв и кричал бы, когда  меня сажали в бобик: я простой русский клён! Я имею право любить травку и сакуру по воскресеньям!!

• Имеешь, имеешь. К наркологу его..

  В романе так нежно говорится о том, чтобы пойти полюбоваться осенними клёнами или сакурой, как если бы говорилось о картинах Уотерхауса или Боттичелли, или о чём-то жизненно важном.

В романе, героиня сказала: долг перед весной  — пойти полюбоваться сакурой. Сорт — луна на рассвете.
А мой долг, о моя московская и вечная весна — неустанно воспевать тебя в рецензиях и стихах, и снах.
А какой сорт был бы у твоей неземной красоты, когда вся Москва (и область!) ходили бы на тебя любоваться? Травка на рассвете? Рассвет в травке? Чеширский сверчок?

Я хотел, и уже нашёл, другую иллюстрацию к роману, но вот эта японочка меня очаровала: она чем-то похожа на моего смуглого ангела.
Кажется, я схожу с ума: мне мерещится мой смуглый ангел - на пляже, в фильмах Жерома Боннеля, в черешне на рынке, в улыбчивой продавщице Айнуш, в карем котёнке на дереве...

Я чувствительный человек, но даже я не ожидал, что расчувствуюсь до слёз в горле, когда две сестры, встретившись, и прогуливаясь по лесу, были застигнуты дождём и грозой, и.. как в чудесном рассказе Андрея Платонова,- Июльская гроза, где старшая сестрёнка укрывала собой маленького перепуганного братика, так и Наэко, укрывала собой, сестрёнку Тиэко.
Они не знали кто из них старше и младше, но по этому эпизоду, словно бы бедненькая и отважная Наэко  — старшая.

Роман — буквально цветёт на ваших влюблённых ладонях, и словно первые цветы в листве, то тут то там мелькают нежные чувства.
Самые разные.
Как я понимаю, в Японии не считается грехом, если мужчина изменил жене с гейшей.
О, почему мы не в Японии родились с тобой, о мой смуглый ангел? Не подумай ничего плохого. Ты была бы.. мужчиной, а я, прости господи — гейшей, под метр девяносто. Может хоть так мы были бы вместе. Да хоть клёном был бы и ёжиком в траве, лишь бы быть с тобой.. о моя травка.

Мотив и правда сказочный: жили старик со старухой и не было у них детей.
Детей то может было чуть больше, если бы муженёк не шимонялся по гейшам, а потом, ему в шутку не говорили бы гейши в трамвае, что это — их дочка (показывает на девочку 12 лет).
Отдельная тема в романе. Тонкая, как утренняя роса на подоле вашего платья.
Отец Тиэко, которому уже за 50, потом встретит эту девочку в доме для гейш. Ему скажут, что ей пока ещё «рано» и она пока может только прислуживать.
Да и он вроде не собирался ничего такого делать. Но тут тоже чувствуется столкновение старого и нового Киото.
А одна милая гейша, что символично, возраста — его дочери-подкидыша (20 лет), как то за чаем с улыбкой рассказывала ему, что один клиент, позволил себе лишнего, пока она провожала его в туалет, прижал её к стенке и попытался поцеловать.. и она до крови укусила его в язык.

В следующее посещение, отец Тиэко (подкидыша), с улыбкой говорил этой гейше, что боится её.
И вот тут происходит нечто.. японское.
Гейша с улыбкой говорит: да не бойтесь меня, не откушу я ваш язык. Не верите? Высуньте.
Мужчина и высунул. Иногда мужчина просто не может не подчиниться женщине, словно лунатик.
И вот тут я пережил чувство, словно я подсмотрел секс ангелов. Мы же не знаем какой секс у ангелов? Может человек написал стих или странную рецензию и чудесный смуглый ангел читает её на 23 этаже, чуть левее Пояса Ориона, и нежно улыбается.
Вот бы таким всегда был секс! Или по выходным.. По выходным был бы рай на земле.
Или на 23 этаже где то в Москве.

В общем, гейша, ласково поцеловала кончик язычка мужчины и вобрала его в себя.
И с девчоночьим смешком: ну вот видите, и не откусила!
Японцы, и мужчины в целом (в каждом мужчине, сидит маленький японец, как говорится. Господи.. Саша, ну где так говорится!!), любят такое озорство в жизни и в искусстве, но мне показалось, тут Кавабата не случайно, всего разочек, как бы тенью, обмолвился, что гейше — 20 лет. А столько лет и сёстрам.

Вполне возможно.. что эта гейша — его дочка.
Конечно, это не так ужасно, как в рассказе Мопассана — В порту, когда мужчина переспал с проституткой, и лишь потом узнал, что это его дочь.
Но если задуматься.. вот такая мимолётная и по сути невинная нежность с отцом, — поцеловать кончик его языка, и так и не узнать, что он твой отец, да в романе и нет намёка на это, и не коснуться его как положено дочке.. это реально — ужасно до слёз.

Очаровало меня милосердие Тиэко, когда она ехала в автобусе к своей бедной сестрёнке в горную деревню.
Она ехала в капюшоне, и перед ней сидели двое парней, один из которых сделал ей комплимент, грубоватый: какая вы красивая! (для нас то может и не грубый, но для японцев.. в то время особенно).
И тут Тиэко разглядела на руке этого парня — наручники. Второй парень, видимо, был полицейский.
И вот тут я словил катарсис (который уже? О, мой смуглый ангел, не ревнуй.. что не ты, а японец и какая то японка в автобусе довели меня до катарсиса!).

Милая Тиэко, понимая, что паренька везут в тюрьму и он быть может не скоро увидит нежное лицо девушки, сняла капюшон и.. дала как бы надышаться собой, преступнику, мальчишке ещё, по сути.
Для японки в то время, это, наверное, было почти стриптизом. Мораль общества была против этого и я уверен, что в автобусе на неё косо смотрели (господи, Саша.. крепись, только ляпни что-то про то, что смотрели косо не только потому, что были японцы!), но дивная Тиэко, преодолела стены морали и взгляды толпы и.. на миг, стала как бы подобна сакуре, которой любуются: остановился так подробно на этом, потому, что мимо таких вещей большинство читателей проезжают мимо, с туристическим мороженым, не подозревая, какие сокровища таят в себе подобные образы.

Ну и конечно, как не отметить разговоры сестёр? Это так же вечно, как разговоры братьев Карамазовых: эти моменты ждёшь в романе, как чудо и.. цветение сакуры. Так я жду твоих писем в ночи и твоего появления во сне, о мой смуглый ангел..
И порой нежно схожу с ума и сам пишу письма.. себе, от тебя. Ах, какие это нежные письма! Сакура бы позавидовала. И две-три японочки. И один японец.
Наэко, та самая бедная сестра, превратившаяся в смуглого ангела, измученная жизнью, как-то сказало своей сестрёнке:

И вот тут интересно, с достоевщинкой. Тиэко подумала, уж не пессимистка её сестра, не ненавидит ли она людей?
Нет, оказалось, очень даже любит. Более чем.
Но мне показалось так изящно, что вот так говорить, что человек — страшное существо, может лишь тот, кто любит человека и жизнь, кто знает их последний свет и последнюю тьму и словно стоит на краю жизни и души.
Если бы так сказал человек, ненавидящий людей и мир — грош цены, такой мысли.

Тот самый горшочек тёмный со сверчками, а может и тот самый фонарь в саду с ликом Христа — это диалог двух сестёр в самом конце.
В Тиэко, — та, которую подкинули, - давно влюблён один парень, который живёт не далеко и делает красивые пояса для кимоно.
И вот, так случилось, что на празднике, он перепутал Тиэко с её сестрёнкой, со смуглым ангелом.
Чуть позже, Тиэко свела их, но невинно: заказала красивый пояс для сестрёнки.
Этот паренёк.. чуть ли не после первого свидания, сделал Наэко (бедному смуглому ангелу) предложение руки и сердца.
И вот сестрёнки идут по вечернему Киото и разговаривают:

- Наэко, вы собираетесь выйти замуж

• Не знаю, барышня.. (и Наэко с улыбкой, ласково надевает на свою руку перчатку сестры).

  Это так же тонко как у Чехова. Вместо ответа  — руки и тень руки — перчатка, словно сестра и её тень, говорят больше слов, как.. в Аиде).