Америка. Письма к Фелиции

Она обняла его, едва не задушив, и попросила раздеть ее, на самом же деле сама раздела его и уложила в свою постель, будто отныне хотела владеть им одна, ласкать его и ухаживать за ним до скончания века.

Вон стоит — ноги расставил, колени дрожат, голова чуть приподнята, и воздух клокочет в открытой глотке, будто в груди больше нет легких, чтобы справиться с дыханием.

Кочегар повторял это на разные лады и на ходу попытался пришибить ногой перебегавшую коридор крысу, но его пинок только отбросил ее ближе к норе, куда она и юркнула. Кочегар вообще был медлителен в движениях из-за своих хотя и длинных, но излишне массивных ног.

Увижу ли я тебя наедине? Лучше бы вообще никто об этом не знал!

...После полудня в полном одиночестве совершил прогулку, забрел, руки в карманах, далеко вверх по реке.

Воскресенье я провел плохо, недоволен, а шум за стенкой — достойное завершение дня.

Любимая, возьми меня к себе, держи меня, но не обманывайся, день на день у меня не приходится, поэтому осознай — чистой радости ты никогда от меня не получишь, зато чистого страдания сколько угодно, но, не смотря на это, — не гони меня прочь.

В одном из писем ты упоминаешь русский балет, у вас в бюро были по этому поводы дебаты. Что это было? И что это за танец танго, который ты танцевала? Он вообще так называется? Мексиканский, что ли?

Прежде всего, любимая, прекрати себя упрекать за то, что мало мне пишешь! При том, как мало у тебя времени, ты пишешь мне много, слишком много.

Так, а теперь опрометью спать, слово тебе отправлено, твои мысли ко мне привлечены, я доволен.