Собрание сочинений в 15 томах. Том 1. Рассказы, повести, юморески. 1880 - 1882

Кто же это такой впечатлительный, ничего уже в принципе не ожидающий от сего бренного мира? То ли провидец, то ли унылец, или же, как считал великий, типичный такой меланхолик. Вообще, эта вот приписка – «по последним выводам науки» – сама по себе анекдотична, хотя без научного тут и правда не обошлось. Гиппократ, Гален, Павлов... А может лучше Антоша Ч., который взял да расписал подробненько, кто, зачем и как? В итоге все у него вышли какими-то несуразными “брандахлыстами” (one moment: стоит отметить, что это слово, давно уже нигде мне не встречающееся, всколыхнуло мутный омут памяти, и предстала передо мною великолепная в своём постоянном гневе учительница русского языка, которая, раз за разом швыряя учебник на первую парту – где никто не сидел, ибо себе дороже, – на весь второй этаж верещала, что мы, несчастные брандахлысты!..; даже гадать не буду, какой у неё был тип темперамента), но это-то как раз нормально, ибо сладкоречивых описаний типов – “вы просто изумительны в своём истеричном крике на маленьких детей, продолжайте, madonna, продолжайте!” – и без того хватает, а вот чтобы остро да по делу... Остро-то остро, но вот по делу ли? Так просто и не разберёшь. Да и нужно ли? Лучше преисполниться в своём познании (ну а что...) и в процессе хорошенько так посмеяться – и над узнаваемыми в описанном лицами, и над, что немаловажно, самим собой. Sapere aude!

По чеховскому учению, сангвиника можно определить по следующему: «когда богат, франтит; будучи же убогим, живёт по-свински» (потрясающе, серьёзно), женится нечаянно (это как?), спать с ним в одной комнате невозможно, ибо он «всю ночь анекдоты рассказывает, а за неимением анекдотов ближних осуждает или врёт» (интересный... пункт). Что касаемо холерика, то вся еда ему кажется пережаренной и пересоленной (кто таких не знает), зимой ему холодно, летом – жарко (кто таких не знает x2), а женщина-холерик – это вообще крокодил (???). Флегматик обожает всевозможные комиссии и заседания (ясненько), любит поросёночка с хреном (тут вообще без вопросов), женщина-флегматик же рождается для того, чтобы быть тёщей (вздрогнем). Меланхолик такой... меланхолик: не верит докторам и верит знахарям (ох...), «с тех пор, как его приятель сообщил ему, что кошка в состоянии задушить спящего человека, видит в кошках непримиримых врагов человечества» (знаю такого, только там “сожрать” вместо “задушить”), вздыхает денно и нощно (а кто нет, дамы и господа). Отдельным пинком бонусом идёт холерико-меланхолик, тот, кому «чёрная кошка перебежала дорогу, чёрт ударил по затылку», после чего он стал считать себя непризнанным поэтом/дворянином/список можно продолжать бесконечно; уважаемый уверенно заявил, что подобному подвержены «девяносто девять славянофилов» (факт). Интересное, конечно, учение вышло...

Презабавный рассказ. «Глаза ворочаются в орбитах, как голодные волки в тесной клетке» звучит изумительно, из-за «выписывает „Ниву” и сердится, что в ней не раскрашивают картинок и не пишут смешного» я поперхнулась чаем, а «от неё избавиться нетрудно: дайте ей денег и спровадьте её на богомолье» окончательно добило. Ехидно, дерзко – истинно по-чеховски. Темперамент – это врождённое, но благодаря осознанным установкам эти самые особенности перестают играть формирующую роль, то есть если человек работает над собой, вот это вот всё описанное – и не только – вообще не будет иметь никакого значения; это и считается социальной зрелостью. Как говорится, не будь в подчинении у своего темперамента, будь homo faber. Оправдывать кого-то тем, что он, мол, сангвиник/холерик/флегматик/меланхолик и дворянин и потому творит разное (понять... простить...), как-то странновато – и это ещё мягко сказано. Психика каждого человека уникальна, об этом можно писать и писать... а можно смеяться над собственными недостатками, читая такие вот юморески, в которых так много яда, но яда хорошего, как бы странно это ни звучало, потому что да, есть такое в характере, ну и что, если оно ни на что не влияет. И вообще, утром было настроение чисто «серьёзен, потому что лень смеяться», и смотри, распогодилось... Спасибо великому учёному писателю, благодаря труду которого я и детство вспомнила (лучше бы не, конечно), и латынь (а вот эта преподавательница была чудесной). Nosce te ipsum!

Щелколобов был возмущён и поражён, ибо случилось страшное: ненароком он подслушал, что его, майора, обладателя тысячи десятин земли и плешивой головы, дорогая супруга, коя младше его на два десятка лет, «не любила, не любит и любить не будет», ибо он тупой, помешанный и выпивающий. Аполлоша, как его ласково называла жёнушка (по делу, конечно...), был в ярости, как так-то, ведь ничего не предвещало, ни-че-го! Восстав после тревожной и бессонной ночи, призвал он своего верного слугу Пантелея да давай вопрошать: как у нас там с побоями-то? Ты бьёшь жену? Бьёшь! Отлично. А кто-то из господ бьёт жён? Бьёт! Превосходно. О, не только жён?.. Ну, с кем не бывает, в самом-то деле... «— Колотишь ли ты свою жену или нет? — Кажинный вторник, ваше в-е!», – в расписание внесено, видимо; обычное дело. Майор приободрился. Даже малость развеселился. Уж он-то ей, дурной, покажет, как его, великолепного, любить надо! Он вам, в конце-то концов, не баран какой-нибудь! «Какова? Какова? Какова?».

И решил бараин проучить свою жену красиво, посему повёз её на лодке по озеру кататься, чем, собственно, подтвердил ранее поставленный диагноз, ибо Каролина Карловна отчего-то плётке-то не обрадовалась – и началось. «Поднялась страшная возня, такая возня, какую не только описать, но и вообразить едва ли возможно. Произошло то, чего не в состоянии изобразить даже художник, побывавший в Италии и обладающий самым пылким воображением...». И здесь на сцену выходит не deus ex machina, но что-то очень близкое. Прогуливающийся поблизости Иван Павлович узрел утопающих, и пред ним возникла такая блестящая будущность, что он чуть ли не плакал от счастья. Спасёт майора – приобретёт богатого тестя и цыгары, спасёт барыню – заполучит видную жену и пирожные... что же выбрать? «Шик! Гуляй, Ваня!», – махнул он рукой, и... решил спасти обоих. Мол, и тестя получит, и жену. То, что что-то явно не сходится, он понял только на берегу. Громко он рыдал, конечно... А счастье было так близко!

Чехонте во всей своей искромётной красе, чего и говорить. Казалось бы, рассказ на шесть страниц, но какие это были страницы! Столь кратко поведать такую яркую историю – это надо уметь. Столько в ней смешного было, всего не перечислишь, вся красота крылась в деталях, эти строки хотелось смаковать. «Не спасёшь меня – убью, жить не позволю!», – звучит зловеще; «Кто-нибудь один! Обоих вас куда мне взять? Что я, кашалот, что ли?», – с этого кашалота и вообще построения фразы я рассмеялась и смеялась долго, весь день потом её цитировала; «Постой!.. Как на твой взгляд? Я похож на мужика?», – спросил тот, кто собрался бить женщину. Но опять же, последняя цитата, это не сказать что так уж смешно, как и вообще вся сюжетная канва. Молодая жена, называющая мужа “папочкой”, этот “папочка”, который удивляется нелюбви со стороны жены и хочет её избить, жадный “кашалот”, мечтающий забрать себе вообще всё... Как говорится, рассказ-то смешной, а вот ситуация страшная. Люди, что тут ещё скажешь...

Чехов никогда не объяснял значения говорящих фамилий персонажей своих рассказов. Читатель сам должен был сообразить. У персонажа шуточного рассказа «Письмо к учёному соседу» фамилия – Семи-Булатов. О чём она говорит?

Даже сейчас, набирая текст своего отклика, я допустила ошибку по Фрейду: вместо Семи-Булатов сначала набрала Семи-Палатов. Ума палата! Так говорят о шибко умных. Семи пядей во лбу. Это тоже про наиумнейших.

Строим дальше логическую цепочку. Булат – особо твёрдый и упругий сплав для изготовления холодного оружия: мечей, сабель и тому подобного. Теперь помножим булат на семь. Получим что-то невероятно твёрдое и упругое. Куда твёрже дуб-дерева. А именно так говорят, когда терпение приближается к нулю, про людей особо твёрдых и непрошибаемых тупиц.

С самого начала становятся понятными тема и главная мысль рассказа. Письмо как эпистолярный жанр, а также письменный текст автора письма – его визитная карточка, не нуждающаяся в дополнительных рекомендациях.

Чехов высмеивает невежество, завышенную самооценку и себялюбие отставного урядника Василия Семи-Булатова, который не понимает, что не следует соваться «со своим свиным рылом в калашный ряд». Но это понятно читателю, а не автору безграмотного и нелепого по содержанию текста – Семи-Булатову.

Гениальность Чехова в том, что его произведения – на века. Разве не актуален этот шуточный рассказ для некоторых современных авторов, ничтоже сумняшеся в своей гениальности, но не имея даже поверхностных знаний, втюхивать свою «нетленку» таким же малообразованным читателям?.. Вот почему любое «произведение» сегодня находит своего читателя. По этой же причине книги, достойные признания, оказываются несправедливо недооценёнными.

… Названия села, в котором обитает отставной урядник, – Блины-Съедены. Прелесть какая! Всё равно, что дырка от бублика. Там «умнику», считающего себя умным, и принижающим заслуженно признанного учёного соседа, самое место.

А по большому счёту рассказ «Письмо к учёному соседу» не столько смешной, насколько грустный.

Приходится задуматься о современном образовании. И мысли приходят на ум отнюдь не позитивные. Стремление высоко взлететь не подкрепляется желанием прилагать усилия для достижения своих устремлений: хочу всё и сразу. Зачем быть образованным?.. В эпоху потребления умным быть не модно … Так устроен мир. Но кто-то же его так устроил?

...проплакал некий господин Иванов-Козельский на особом музыкально-вокально-литературно-танцевальном (о как...) вечере, цели которого ну очень благородные: «в пользу пострадавших от Везувия жителей Геркуланума и Помпеи». Программа у сего события была просто блестящая, редактор «Слепца», например, спел «Завтра, завтра, не сегодня – так ленивцы говорят!» (понимаемое), другой редактор прошипел «Голова голове головою голову пробил», там и танцы, и увертюры, и... нашатырный спирт? Сообщалось не только об этом грандиозном вечере, досталось в принципе всем многим, про стоматолога было резко («Вставляю зубья», – а главное вывеска самая большая и галстук самый белый!), про – ну куда без этого – газеты и издательское было очень дерзко (про «собственную конюшню для собственных ослов» восхитило, конечно), ну и как обычно получили своё адвокаты («Бить или не бить?», – интересное сочинение). Но с особым наслаждением знаток прошёлся, разумеется, по теме книжной...

«В книжном магазине Леухина продаются следующие ужасные книги», – что как бы сразу всё поясняет... Выбор богатый, дорогой читатель-покупатель, имеются сочинения на любой вкус, тут и некий Идиотов, и загадочный доктор сквернословия Мерзавцев, а уж любовное-то, любовное! «Самоучитель пламенной любви, или Ах, ты, скотина!», – как... интересно. Впрочем, «Таинственные тайны таинственной любви, или Портфель любовных наслаждений» звучит не менее увлекательно и, что самое страшное смешное, знакомо, как и жуткое «„Тайны природы, или Что такое любовь?”, книга для детей младшего возраста с политипажами в тексте». А скидочка в 25%? А бесплатные фотографические карточки в подарок, если сумма покупок превысит пятьдесят рубликов? Даже часовой ключик с панорамой подарят, если купите как можно больше! Больше, больше, больше. Так-то с книгами по-другому и не получается, если честно, но – сама суть всего этого... Да, что-то не меняется.

«„Для чего скромничать? Пушкин первый, Лермонтов второй, а я, Величков, третий”. За неумеющего читать господина Величкова прочтут его друзья», – это было очень смешно. Вообще, такого рода наброски этого добродушного остряка всегда веселят, так и представляется, как он, начитавшись, насмотревшись и наслушавшись всей этой чепухи, хватается за перо и начинает со всем пылом набрасываться на то, что его бесит (а бесило его, надо понимать, если не всё, то многое, что опять же понимаемо и вообще не осуждаемо). Это уже не первая такая зарисовка про объявления и рекламу, и всё им рассказанное остаётся актуальным и по сей день, порой читаешь и с трудом вспоминаешь о том, что написано это было аж в девятнадцатом веке; впрочем, с чеховским так всегда. «Сообщил Антоша Чехонте», – ну какая прелесть, а. И умел же этот Антоша превращать слово в нечто поистине живое, смешное и злободневное, и даже сейчас, спустя столько лет, читаешь, киваешь и посмеиваешься, ибо всё так, уважаемый, всё так...

Читать произведения Антона Павловича Чехова - настоящее удовольствие. В его рассказе "Письмо к ученому соседу" Чехов демонстрирует свое мастерство в высмеивании человеческих недостатков с помощью легкого и тонкого юмора.

Открывая для себя новые произведения творчества великого русского писателя, я испытываю то самое чувство, которое Чехов так точно выразил: "Всякое открытие терзает меня как гвоздик в спине." Действительно, прочтение очередного нового для меня чеховского рассказа наполняет радостью и восторгом, будит воображение и заставляет с интересом рассматривать яркие сюжеты, колоритных героев и забавные ситуации, которые не оставляют меня равнодушной.

В этом рассказе Чехов высмеивает глупые научные идеи, популярные в то время, например, об обитаемости Луны, эмансипации или происхождении человека. Писатель критикует модные увлечения и представления, распространенные в обществе.

А.П.Чехов мастерски использует язык в этом рассказе, создавая живой образ необразованного помещика всего лишь одним текстом письма, в которое заключен весь сюжет. Литература может быть легкой, но при увлекательной, залипательной и со смыслом.

При помощи своей неповторимой манеры повествования автор поднимает важные социальные темы и вскрывает пороки общества. Читая этот рассказ, в очередной раз убеждаюсь, что творчество Чехова доставляет истинное интеллектуальное удовольствие.

Вот эта вот строчка про мир подлунный меня прям-таки заворожила... Василий Семи-Булат не так-то прост! Простой сельский помещик из села Блины-Съедены ужасно был предан науке, и пусть и не было у него образования, он всей душой – и не только – стремился к великому, ибо «всякое открытие терзает меня как гвоздик в спине» (понимаю). Почти что двенадцать месяцев промаялся уважаемый («Вот уже целый год прошёл, то есть погрузился в волны вечности», – опять же, ну что за великолепие!), не сдержался да написал своему новому соседу, профессору Максиму, ибо ему было что сказать (звучит как угроза). Всё-таки учёные эти во многих вещах не разбираются, и надо их, конечно же, на путь-то истинный направить... Миссия, надо признать, не лишена благородства (и я ведь даже не иронизирую!).

Письмо, выполненное «посредством сих старческих гиероглифоф», не могло не впечатлить. Претензий у старца было много, одна лучше другой, мне больше всего понравилось про Луну, на которой невозможно жить, ибо «она существует только ночью, а днём исчезает» (да и вообще люди падали бы обратно на Землю, неудобно), и про Солнце с его пятнами, которых не может быть, потому что «для чего на нём пятны, если и без них можно обойтиться» (логично... про живущих на жёлтом карлике рыб тоже было сильно сказано). Не обошлось и без вечной классики – опровержения теории Дарвина (казалось бы, при чём тут цыгане...). Как ни странно, помещик не вызывал негативных эмоций, он искренне стремился к науке и это чувствовалось, и это при такой-то тяжёлой жизни (опять же, ни грамма иронии, честно).

«Простите меня старичка, но я с Вами касательно этого важного пункта не согласен и могу Вам запятую поставить», – запятая что надо, конечно, поставил так поставил... Удивительное дело, рассказ был написан в 1880-м году (просто вдуматься в это), а образ-то узнаваем! Время идёт, многое меняется, но только не человек, и плохо это иль хорошо – да кто ж знает... Зачиталась этим коротким, но столь ладным рассказом, и посмеялась, и погрустила, и полюбовалась слогом, ибо пусть возмущающийся этими вашими современными науками товарищ и писал с ошибками, однако было же за что зацепиться! Надеюсь, “дорогой соседушко”, прочитав этот опус, почтил визитом своего учёного – ну а что – брата, а то там Наташенька с этой её “эманципе” новых книг ждёт, а дело это всегда хорошее, что ни говори...

Эх, ма!!! Горе без ума!

До чего же Чехов наблюдателен и точен! Эти ранние юмористические рассказы восхитительны, поэтому запоминаются. «Папаша» – один из них.

Не всем быть умными, да учёными, коль учиться не охота. А «образованные» – все! Не мытьём, так катаньем документ «про образование» получат … Ничего не меняется: что раньше, то и сейчас.

Учителя. Родители. Ученики. Качество образования. Отношение в обществе к учителю. Антоша Чехонте преподносит читателю этот коктейль под названием «Тайна учительского сердца». Он описывает ситуацию с великовозрастным лодырем и двоечником, которому грозит оставление на второй год.

«— Ведь ему, папочка, пятнадцать лет! Можно ли в таких летах быть в третьем классе?»

Ещё бы! По тем временам в третьем классе гимназисты были 12-13 лет. Соответственно в четвёртом – 13-14 лет. Явно чеховский «негодяй» уже не в первый раз может остаться на второй год.

«— Шарлатан он, вот что-с! Ежели б поменьше баловался да побольше учился…»

«Так выглядели гимназисты седьмого класса 17-18 лет»

Чехов, описывая ситуацию в семье, в которой позволительно держать горничную, показывает моральную (вернее, аморальную) атмосферу, царящую в этом семействе. Читатель не ошибётся, давая оценку каждому из членов семьи: автор постарался помочь.

Примечательно, что Чехов, поначалу не вмешивается в происходящее, и наблюдает со стороны. Но затем он дважды не сдерживается, вставляя собственную оценку. Например,

«Почему он не указал папаше на дверь — для меня останется навсегда тайной учительского сердца…»

Да и, называя отца семейства не иначе как «папашей», автор выказывает к нему своё пренебрежительное отношение.

М-да … Папаши и мамаши. Какой-то там учителишка! Великое противостояние, длящееся из века в век. Ничего не меняется. А должно бы.

В дореволюционной России образовательный процесс строился так, как сегодня пытаются его строить в современной школе, выдавая за новации и реформы в образовании то, что уже было когда-то. Не углубляясь в этот вопрос, скажу лишь то, что имеет непосредственное отношение, на мой взгляд, к рассказанной Антоном Чеховым истории.

Судите сами.

Согласно Уставу 1828 года одной из школ г. Пенза (на основе Устава гимназий и училищ уездных и приходских, состоящих в ведомстве университетов: Санкт-Петербургского, Московского, Казанского и Харьковского1828 года) учителя должны только способствовать усвоению знаний, ведущая роль в учебном процессе отводилась учащимся.

Так, в § 158 отмечалось, что «Обязанности всех вообще Учителей определяются их важным назначением: образовать умы и сердца вверяемых им юношей», при этом «…Учители должны внушать ученикам своим, что преподавание их есть только руководство, для достижения познаний, которые приобретаются не иначе, как собственными усилиями…»

Вот как-то так. В современной школе – так же. Отчего же тогда возникают конфликты внутри триумвирата – учитель, ученик, родители?

Чехов в «Папаше» глубоко копнул. Гений! Ничего не скажешь. И никакой «тайны учительского сердца» на самом деле нет.

Учителя, преданные своему делу (не перевелись ещё такие!) делают всё возможное и даже невозможное, когда в нарушение уставов берут на себя «ведущую роль в учебном процессе», добиваясь хороших результатов своих подопечных. А что получают взамен?..

… В чеховские времена заявиться без доклада к учителю домой – неслыханная дерзость.

«— Здравствуйте! — сказал он, развязно подходя к супругам и шаркая ножкой.»

А хамское (по сути!) и нахрапистое поведение папаши, пытающегося всучить взятку «учителю арифметики», а также всё, что последовало за этим визитом, низводит достоинство педагога ниже плинтуса. Он же терпит. Вместо того, чтобы указать негодяю – папаше на дверь. А потом даёт слабину:

«Славный малый, — подумал г. учитель, глядя вслед уходившему папаше. — Славный малый! Что у него на душе, то и на языке. Прост и добр, как видно… Люблю таких людей».

Мораль? – Униженное и зависимое положение учителя в обществе, вынужденного приспосабливаться к тем условиях, в которые поставлен. Лишь бы родители были довольны! Лишь бы избежать проблем с руководством. Учитель – виноват всегда! Как тогда, так и сейчас.

Внешняя вежливость, к которой прибегает папаша, чтобы «наступить на горло». Униженность, вынужденная приспособляемость учителя. Хорошо, что не все такие …

Рассказ меня впечатлил.

Погребения, увы и ах, не будет, тело “покойной” сдано в анатомический театр, вскрытие обнаружило атрофию мозга и голодную смерть... Мне кажется, по одной этой цитате можно понять, что за Антоша такой это написал, потому что да, узнаваемо (ох уж этот Ч., а!). По ассортименту книжного магазина тоже прошёлся как следует: «„Туда ему и дорога! Ода иезуита Тараканчио и социуса его Цитовича”, ц. 30 к.», – это вызвало у меня слишком громкий смех; «„В облаках”, роман Андрея Печерского в 14 ч. (продолжение „На горах” и „В лесах”)», – ох уж эти фирменные удары от уважаемого в адрес тех, кого он не сказать что уважал, да и вообще; «Славянофило-русский словарь. 40 000 слов, необходимых для чтений „Руси”», – ну как не пнуть любимое; «„Газетчики и кумовство”, соч. прогоревшего редактора», – а это вообще было хорошо. Впрочем, не только о печатном писалось, объявления были самыми разными...

Например, кухарка вот нужна, трезвая и стирающая, но ни в коем случае «не сотрудничающая в одном Листке» (а ищет её, к слову, поручик Негодяев, да...). Трихины без колбас можно приобрести в Охотном ряду, что очень удобно, надо отметить. Адвокат с замечательной фамилией Мошенников ищет клиентов, девица Невиннова – женихов, зубной врач Лумпенмак... не знаю, что он ищет, он просто... показывает зубы? Дал о себе знать и музей Винклера, где «кроме всевозможной чепухи» показывают много чего интересного, театральную карету, например, которая вмещает в себя двадцать шесть балерин (???), интересно будет глянуть и на крысу 11/4 фунта роста, запечённую в филипповском калаче (вот это калач...). Ну и про докторов не стоит забывать, вот Чертолобов есть, например, он готов даже бедных полечить: «30-го февраля, 31-го апреля и 31-го июня бесплатно и 29-го февраля с большой уступкой», – какая щедрость, а...

«Гробовых дел мастер Черепов. Имеются готовые гробы всевозможных сортов. Для умирающих оптом уступка. Прошу гг. умирающих остерегаться подделок», – объявление в похожем стиле я в детстве вычитала в какой-то садовой брошюрке, там ещё была живописная такая фотография гробов разных размеров и цветов (был даже зелёный!), рядом с которыми почему-то сидела... свинья; до сих пор гадаю – свинья-то зачем... А про ясновидящую и её услуги? Они же и сейчас такое предлагают, причём на полном серьёзе! Актуально, ничего не скажешь, Антоша явно что-то знал (может, он был... провидцем?.. шах и мат, гадалки!), да и просто издевался, ибо, ясное дело, начитался такого сполна, ну и почему бы своё не написать, это дело уважаемое. Уколол, подколол, обозвал кого надо (и кого не надо), все, надо думать, всё поняли и, хочется верить, от души посмеялись. А чего не смеяться-то? Симпатичная всё-таки юмореска, забавная. Про воробья – любимое...

"За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь" - очень знакомое всем выражение, ярко описывающее попытки схватить сразу слишком многое. Именно эту ситуацию Антон Чехов изображает в своем рассказе.

Основными героями произведения являются майор Щелколобов и его молодая жена Каролина Карловна. Богатый землевладелец майор женится на девушке в надежде обрести полное счастье. Однако вместо этого он сталкивается с проблемами, которые приводят к некоторым неловким ситуациям. Но не буду рассказывать о развитии сюжета, он довольно интригующий и неожиданный.

Чехов в рассказе поднимает важные темы алчности и жадности, которые, как показывает автор, могут привести к печальным последствиям. Он демонстрирует, что попытка "усидеть на двух стульях" и получить сразу двойное вознаграждение в итоге оборачивается наказанием и разочарованием для героя.

Ироничный и мудрый рассказ не только развлекает, но и заставляет задуматься над важными жизненными уроками. Эта история актуальна во все времена, напоминая, что нужно разумно расставлять приоритеты.

«Наш сын так хорош, так умён, так красив», – заохала мамаша, встав перед папашей. Портьера колышется – раз... Все ему, разумеется, завидуют. Даже учителя. Да, сыночке пятнадцать годочков и он всё ещё томится в третьем классе, но надо понимать – это всё из-за интриги! Какой такой интриги?.. «Он не виноват в том, что на этом свете пятёрки получаются одними только гимназистками, богачами да подлипалами», он ночами не спит, старается, а этот премерзкий арифметик снова нарисовал ему двойку, а значит о четвёртом классе можно позабыть (опять). Портьера колышется – два... Папаше было глубоко безразлично что там происходит с его сыном, и посему на требование жёнушки, дескать, иди и принудь нарисовать хотя бы троечку, он сначала не отреагировал, но тут «мамаша взвизгнула и жестом взбешённого трагика указала на портьеру»; колыхнулась, да. Нет, ну сын и правда попираемый гений, получается! И что-то с этим возмутительным произволом определённо надо делать... «Интрига, интрига!».

«Вы, конечно, меня извините... Я по-учёному выражаться не мастер. Наш брат, знаете ли, всё спроста... Ха-ха-ха!», – ну тут как бы сразу всё стало понятно. Зачем признавать неоспоримый факт, что сыночка твой драгоценный отстаёт в делах учебных и ему нужно больше заниматься, если можно заявиться домой к учителю со старым добрым набором из уговоров, взяток и угроз? Последнее было не то чтобы явным, но... «— Да вы уж переправьте на троечку! — Не могу! — Да ну, пустяки!.. Что вы мне рассказываете? Как будто я не знаю, что можно, чего нельзя. Можно, Иван Фёдорыч!». Учитель отпирался как мог. Нужны ли ему деньги? А кому не нужны. И пусть он взятку в итоге и не взял, всё равно ведь сдался, куда ему тягаться с этим папашей, который не за сына боролся, а за доступ к колышущейся портьере. Это был, надо отметить, весьма жизненный такой штришок, но до чего же то ли грустный, то ли гнусный, а может и всё сразу... «Как ни прогрессируйте там, а... всё-таки, знаете... м-да... старые обычаи лучше всего, полезнее».

«Учителя затошнило», – прочувствовала, да... Отвратительного в этом рассказе хватало, эти дурные манеры папаши, эта атмосфера в доме, где родителей и ребёнка ничего не связывало, и, конечно, эта убеждённость таких вот людей, что «вежливеньким наступлением на горло» можно добиться в этой жизни вообще всего. Ну, тройки для чада он, возможно, и добился, а дальше-то что? Так и будет навещать всех учителей в конце каждого года? Хотя его это не особенно-то и интересовало, что его и волновало, так это портьера («Утри свои губы, я хочу поцеловать тебя», – как заставить читателя содрогнуться от отвращения, наглядный пример от Ан. Ч.). Самое смешное – или печальное – заключается в том, что автор сам аж пылал от возмущения, это чувствовалось (и такое бывает, оказывается!). Случай явно из жизни, кто с такими товарищами не сталкивался, и творец искренне не понимал, почему учитель вообще терпел такие вольности. Про родителей и говорить нечего, и правда – папаши и мамаши. И никакой, к сожалению, интриги...