Записки из мертвого дома. Униженные и оскорбленные

А я ведь зарекалась в ближайшее время не читать Достоевского! Хотя куда деваться, если рандом в игре выдал Федора Михайловича))) Проблема в том, что после фундаментального и тяжелого романа "Братья Карамазовы", мне нужно было отдохнуть, но надо так надо. Теперь же перейду к самому роману.

Униженные и оскорбленные – это, спасибо огромное, не такой угнетающий роман Достоевского. Хотя, надо учитывать и то, что роман относится к раннему творчеству, и в нем нет еще того отягчающего надрыва, как в более позднем творчестве. Правда, нельзя не отметить, что уже прослеживаются надломленные герои.

По большей части книга для меня была пыткой. У Федора Михайловича есть одна черта, которая мне не нравится, – у героев словесный понос. А еще они ведут себя так, что аж глаза закатываются. Бесят, бесят, бесят. Поразительно то, что на женские голоса книги я реагировала достаточно спокойно, даже отдаю должное смелости и решимости Наташе. В то время решится на столь отчаянный шаг, как уйти из дома и жить с молодым человеком вне брака, - стыд позор!

Мужские голоса книги - это совами не передать. Иван Петрович вызывает у меня сомнение. Дело в том, что я не верю в таких людей. Циничная я. Нет, я знаю, что есть хорошие люди, но, даже не знаю как сказать, в поведение героя есть что-то отталкивающее и настораживающее. А от Алеши можно просто выпасть в осадок. Малахольный... И ведь Федор Михайлович его делает таким невинным, а ты смотришь на него и думаешь - дать бы солидного и смачного подзатыльника, авось мозги встанут на место. Но эпизод, когда он предлагает жить втроем

Когда же я закончила читать "Униженных и оскорбленных", единственное о чем пожалела, что открыла роман слишком поздно. Хотя меня радует тот факт, что здесь не было столь любимых Достоевским религиозных отступлений.

4 из 5

Если уж сам творец так отзывается о своём романе, то наши руки развязаны - можно, не боясь, критиковать, ведь есть за что. Но не хочется. Достоевский уж давно стал для меня неким идолом. Пусть я покамест прочитал только 3 его романа, но я возношу его до небес. Вот и сейчас я закрою глаза на некоторые несообразности, упомянув лишь о двух самых броских.
Во-первых, сваливание в мелодраму. Слишком много слёз пролито на страницах текста, слишком много эмоций, криков, вздохов и пр. Предлагаю эксперимент: откройте книгу наугад на любой странице, и вы найдёте бурный поток страстей - вскричал, с жаром подхватила, рыдания, вздрогнула, и т.д. В какой-то момент эти чувствоизъявления становятся незаметным, обычным фоном, на который уж не обращаешь внимания, как быстро привыкаешь в ярким обоям у кого-то в гостях.
Во-вторых, непрописанность персонажей и их неполный психологический портрет, неясность мотивировки. Я так для себя и не определил: за что даже не одна, а две (!) прелестные, твёрдые характером девушки полюбили "ребёнка" Алёшу? Из жалости? Но что это означает? Хотелось сказать: "С этого места поподробнее", а ФМ (я часто называю Достоевского просто "эф-эм") скомкал объяснение. Как я понимаю, из жалости можно полюбить обиженного или оскорблённого, потому что его жалко, но не глупого ветрогона, который слепо преклоняется эгоисту-отцу и не понимает, как глубоко он ранит своей откровенностью и простодушием. Или вот, скажем, Иван Петрович - каким всепрощением нужно обладать, чтобы пособничать любовнику своей горячо любимой Наташи (вместо того, чтобы, как сейчас бы поступили современники, не попробовать её "отбить")? И почему "злой и страшный серый волк" князь Валковский во вред себе растрезвонивает всем о том, какой он жестокий меркантильный прагматик, тогда как молчание лишило бы его всех неприятностей?

Все-таки, несмотря на минусы, в этом романе, который является 2-м в авторской библиографии, уже видны жирной линией сделанные черты гения, окончательно прочерченные в последующих его произведениях. Мы видим невероятный водоворот взаимоотношений, чувств, ощущений героев; их души подвергаются автором настолько тщательному препарированию, что остаётся диву даваться - неужели отношения родителей и дочери, отца и сына, мужа и жены, жениха и невесты, жениха и другой невесты, двух невест между собой, сироты и опекуна настолько сложны! Душа нараспашку - такой фразой можно охарактеризовать это произведение Достоевского, как впрочем и два других, что я у него читал.

Ежели говорить о тематике, то "Униженные и оскорблённые" это переходный роман от произведения о "маленьком человеке" "Бедные люди" к идейным романам более позднего периода ("Преступление и наказание", "Идиот" и др.). Это всё ещё ранний Достоевский, не отошедший от переживаний детства и времени в ссылке, но это уже новый Достоевский, ищущий в себе и своих работах не только "поэзию", но и "смыслы". На страницах этой книги уже проглядывают темы и типажи, которые позже, более отточенные, станут бессмертными темами и персонажами русской литературы. Кто Иван Петрович, как не Алёша Карамазов, со своей благосклонностью, сопереживанием к каждому человеку? Все любят Ивана Петровича, все жаждут его совета и ждут к себе в гости; он, как и Алёша Карамазов, ведёт нас с собой за руку по домам героев; сюжет крутится вокруг него. Двойная любовь Алёши - к Наташе и Кате - найдёт своё отражение и в любви Мышкина к двум женщинам одновременно, и в любви (или нелюбви, тут уж кому как) Катерины Ивановны к Ивану и Дмитрию Карамазовым. А Маслобоев - ну вылитый Лебедев из всё того же "Идиота"! Не говоря уже о сходстве Нелли с Илюшечкой из "Карамазовых". Совпадение? Не думаю. Просто некоторые темы волновали ФМ пуще других, как в жизни, так и в творчестве. Непростые отношения с отцом, припадки эпилепсии, общественный резонанс после выхода первого романа Достоевского "Бедные люди", мнение критиков во главе с Белинским (критик Б.), детское впечатление об износилованной пьяницей девочке-подружке - эти и многие другие явления в том или ином виде перекочевали на страницы "У и О".

Не стоит начинать знакомство с ФМ с этого романа. "Униженных и оскорблённых" надо читать, уже поднаторев в Достоевском. Иначе может создаться неверное впечатление как о написанной слегка корявым слогом сентиментальщине "для бедных". В какой-то мере, эта книга таковой и является, но я за глаза ставлю ей пять звёзд из-за давней любви к ФМ. Я готов простить ему его недостатки, как прощает таки Ихменёв свою Наташу - и это самый трогательный момент романа.
Я, конечно же, о многом не сказал, но эта книга одна из наименее читаемых у Достоевского, так пусть же останется хоть какая-то интрига для непосвященных, которые зачем-то читают мои спойлерные рецензии. Книга на любителя. На любителя Достоевского. Посему, если не любишь ФМ, то, пожалуй, даже не суйся. В противном случае - добро пожаловать!

Спасибо! Не забываем поздравить меня с сотой рецензией на LiveLib-е! 100 рецензий - да мне уже могут продавать книжки после 22:00!

Это книга о любви

Только любовь бывает разная

Наташа любит Алешу, но это больная любовь – экзальтированная, нервная, истеричная. Такое впечатление, что и не любовь это вовсе, а воспоминания детства, которые Наташа бессознательно подогревает и взвинчивает. Она забывает беспомощных стариков-родителей, для которых она – один свет в окошке, она забывает саму себя, она готова распластаться, расстелиться под ногами Алеши, чтобы он прошелся по ней. И он проходит, пребывая в блаженном неведении и паря где-то в облаках. Впрочем, это я загнула, насчет блаженного неведения. Несмотря на свою отрешенность и воздушность, Алеша очень хорошо соображает, что к чему, и понимает, что богатая Катя – гораздо лучшая партия, чем бесприданница Наташа. И беспомощные слова Наташи в защиту Алеши только лишь заставляют злиться и на инфантильного потребителя Алешу и на безвольную амебу Наташу.

Тяжелый осадок остается от Наташиных горячечных слов, ее психика явно не в порядке, из таких вырастают истеричные кликуши и юродивые, дай ей волю – будет биться головой о камни перед домом Алеши, лишь бы не прогонял. Так может быть это и есть истинная любовь? Ну, нет! Герои романа с легкостью жонглируют словом «любовь», оно для них все – и дружба, и привязанность, и просто хорошее отношение, тем самым оно полностью девальвируется и смысл его исчезает. Возбужденная Наташа бормочет главному герою – «… если я и люблю Алешу, как безумная,… то тебя может быть еще больше, как друга моего, люблю…. Ты мне надобен, мне твое сердце надобно, твоя душа золотая…» Это любовь? Или пустое словоблудие? Или наивный эгоизм, «я тебя люблю, потому что ты мне надобен» ? А ведь на самом деле Наташа, униженная Алешей, сама столь же жестоко поступает по отношению к Ване – «он наш, он наш брат…Но мы будем жить втроем» (Это что, прообраз высоких отношений будущего– «Просто я сказала Осе, что мое чувство к Володе проверено, прочно и что я ему теперь жена. И Ося согласен»(с)ЛБ ?)

Алеша тоже думает, что любит Наташу. Сам он решить это не может - «Ваня, друг мой, скажи мне, реши за меня, кого я больше люблю из них: Катю или Наташу?» И на ходу строит немыслимые планы их с Наташей будущей жизни, почти маниловские прожекты – «можно ведь из соседнего какого-нибудь села пригласить священника, как вы думаете? Ведь есть же там соседние села!» Кто будет приглашать, о чем он? И знает заранее, что не будет никакого священника, но разве можно огорчить Наташу? Как тот сердобольный хозяин, который, жалея зверя, рубил собаке хвост по кусочкам, Алеша долго и по кусочкам «любит» Наташу. Зато сколько слов, какой нескончаемый безудержный поток – «Я буду жить своими трудами…я хочу писать повести и продавать в журналы…я бы всю жизнь за нее отдал…я могу давать уроки музыки…наконец, в самом крайнем случае, я, может быть, действительно займусь службой». Как глухой тетерев, Алеша самозабвенно заходится в экстазе и верит, верит в каждое свое слово …

И наконец, Катя. Совсем молодая, чистенькая, неиспорченная. Автор рисует ее с явной симпатией. И правда, эта романтически настроенная юная барышня добра, неглупа, видит Алешины закидоны насквозь. И все же, все же… Она абсолютно не понимает сложившуюся вокруг нее ситуацию. Она не понимает положения, в котором оказалась Наташа, для нее это просто детское «раньше он дружил с Наташей, а теперь со мной», она не понимает, что в глазах всего общества Наташа – падшая женщина, содержанка, и виной тому – ее Алеша. Она вряд ли понимает, что и любовь Алеши к ней держится прежде всего на трех миллионах. Она не догадывается, что через пару лет, а то и раньше, князь промотает все ее миллионы и она может оказаться в положении Наташи, а то и худшем, потому что на Алешу надежды никакой. И сейчас эта наивная девочка, выросшая на дамских романах, пытается абсолютно по –детски уладить отношения между Наташей и Алешей, словно протягивая пальчик – «мирись, мирись и больше не дерись», она заготовила много красивых слов и мечтает как взрослая разрешить запутанные отношения . Любит ли она Алешу? Он ей нравится, он симпатичный, он обаятельный, он первый, с кем у нее возникли отношения, и старшие уж проследят, чтобы второй не появился. Но любовь… да нет тут любви. Хотя сама Катя считает, что любит Алешу. И на самом деле вот такая кроткая Катя опаснее для людей. Благополучная, любимая, богатая она приходит к отвергнутой сопернице и иезуитски добивает ее, рассказывая, как она любит Алешу, и как она будет любить Наташу. Наверняка сама Катя очень гордится своим благородным поступком, так поступают героини в книжках. И дальше, после окончательного разрыва все не может остановиться и, несомненно от доброты, все отправляет и отправляет Наташе письма про то как «он вас … не может забыть никогда, потому что у него не такое сердце; любит он вас беспредельно, будет всегда любить, так что если разлюбит вас хоть когда-нибудь, если хоть когда-нибудь перестанет тосковать при воспоминании о вас, то я сама разлюблю его за это тотчас же». Ах, какая добрая эта Катя! Не дай бог встретить такую на пути…
(Отвлекусь от темы. Когда-то на нашем телевидении работала журналистка, Александра Л. Я помню ее фамилию, но называть не хочу. Она прославилась трогательными репортажами на социальные темы из больниц, домов престарелых, и т.д. Однажды она брала интервью в детском доме у слепого пятилетнего малыша - "А что это ты нарисовал? Ах, солнышко? А ты когда-нибудь видел солнышко? Ах, никогда... Знаешь, оно такое ласковое, теплое..." Моя бабушка хлюпала в платочек, я готова была свернуть журналистке шею. Так вот, они с Катей из одного теста)

И совершенно логичным с точки зрения характеров показался финал. Наташа горько раскаивается в том, как она жестоко поступила с родителями, с Иваном Петровичем. Она много и горько плачет. Но ее слова столь же пусты и поверхностны, как и ее страдания

Ты расскажи всю правду ей,
Пустого сердца не жалей;
Пускай она поплачет...
Ей ничего не значит!

Ей ничего не значит лишний раз поплакать, потому что душа эта пуста и никчемна. Да и разве стала бы она плакать, если бы ее жизнь с Алешей удалась? Она мучается не из-за того горя, которое причинила старикам, она страдает над своей собственной, самолично сломанной жизнью

Удивительная книга, в которой нет ни одного порядочного героя, одна только слизь… разве что маленькая Нелли, непримиримая, упрямая, несломленная - как далеко героям книги до нее. Ну да, автор, Иван Петрович, но он только бесстрастный наблюдатель, быстро расставшийся с иллюзиями. И все же, в книге простой сюжет, неприглядные герои, авторская позиция мне не близка. А след остается...

Сибирская каторга была особым, отдельным миром со своими неписаными законами, обычаями и правилами. Пожалуй, и современная тюрьма представляет собой нечто в этом роде, подобие некоего государства, вынужденно созданного необходимостью выживания в нем.

Я думала, что повествование будет вестись от лица самого автора. Но рассказчиком выступает некий Александр Петрович Горянчиков - бывший дворянин, образованный и благородный человек. Конечно, в нем узнается сам Достоевский. Каково было такому человеку на много лет оказаться среди простонародья, среди настоящих убийц, воров и прочих преступников? Среди унижения, телесных наказаний и тяжелейшего физического труда? Дворянин среди простых мужиков - белая ворона, даже закон и преступление не уравнивает их.

В процессе чтения эта книга казалась мне парадоксальной. Несмотря на тяжелую тему читать ее было довольно легко. Жизнь на каторге угрюма, она полна невыносимой тоски, озлобленности, горя и мучений, физических и душевных. Но только Достоевский, наверное, как настоящий христианин, умудрился описать эту атмосферу с несгибаемым чувством надежды, любви к ближним, какими бы они ни были, с верой в будущую свободу. В мертвом доме жизнь на самом деле по-настоящему кипит. Здесь процветает ростовщичество, а воровство и доносы в порядке вещей. Здесь едят щи с тараканами и ходят в баню по 100 человек за раз. Но есть место и праздникам и пьянству. Рядом с настоящими душегубами можно встретить безобидных стариков, круглосуточно молящихся богу. Рядом с убийцами и разбойниками волею судьбы и слепого закона спят невиновные люди. Самое страшное - осознавать, что эти записки не художественное произведение, а имевшая место реальность, так сказать "репортаж" из первых рук.

Книга полна не только описаний острожной жизни, она полна оригинальных характеров и глубоких философских размышлений. Для Достоевского-человека каторга была ужасной пыткой, как и для любого другого живого человека. Но для Достоевского-писателя она стала ценным проникновение в совершенно другую сторону человеческого бытия, драгоценным опытом наблюдений.

Простить или не простить, вот в чём вопрос

Я не могу утверждать наверняка, но мне кажется, что писательские симпатии в этом романе были всё-таки на стороне «униженных и оскорблённых». Что не помешало Достоевскому подробно и без прикрас описать метания их сердечек, изыски душевной боли и наслаждения обид. Да, я сомневаюсь в симпатиях автора именно из-за того, насколько беспристрастно он раскрыл героев: не пощадил ни слабости тех, кого оскорбляли, ни достоинства тех, кто оскорблял. Единственно оттого, что повествование велось от первого лица, и лицом этим был писатель, влюблённый в страдающую девушку, к тому же сам истерзанный, бедный и нуждающийся, — только отталкиваясь от этого, можно предположить, кому в романе симпатизировал Достоевский. Просто он не из тех писателей, кто будет проявлять к персонажу милосердие только ради того, чтобы порадовать читателя.
Поэтому-то в романе все равны. И девушка, сбежавшая с любовником и опозорившая тем самым отца, но всё-таки любившая искренне и страстно, до истерических припадков и ссор, а после — преданная и, главное, сумевшая предательство простить. И её возлюбленный, предатель и изменник, дитя и ангел в одном лице, — сперва обманывающий, но тут же искренне кающийся в обмане. И его отец-подлец, который довёл искренность в романе до абсурда: он не стыдился признаться в своих пороках и даже сладко бравировал ими, наслаждаясь ужасом людей чистых, гордых и высоконравственных. И девочка, ни от кого не знавшая добра, за малые годы настрадавшаяся, но гордая и дикая, считающаяся саму себя злой и неблагодарной, но умеющая искренне любить и ненавидеть. Меньше всего внимания досталось рассказчику, и хотя он является одним из главных действующих лиц, автор почти не даёт его психологический портрет, поэтому складывается впечатление, что Иван — так его зовут, — практически святой: и о страдальцах земных заботится, и сбежавшую невесту продолжает поддерживать, и её родителям помогает, и сиротку спас, и старого друга с не самой чистой совестью привечает. Автор спустя рукава пробовал исправить это впечатление, разок заставив рассказчика признаться в том, что он так же, как и Наташа, и Нелли, наслаждается порой своими обидами, сам себе растравляет душу, — но впечатления это особенно не исправило.

Таким образом, герои показаны разносторонними, противоречивыми — как и положено настоящим людям, которые сами по себе не слишком-то симпатичны. Но у Достоевского, честное слово, даже подлец-князь, самой чёрной души парнокопытное — да простят мне козы и козлы такое сравнение, — даже такое отродие дьявола может понравиться. Я не шучу, он там самый яркий и самый отвратительный персонаж, выписанный мощно и по-своему прекрасно, — такие личности даже против воли могут очаровать. Главное, найти в себе потом силы от чар избавиться.
И князь в частности, и книга в целом — яркие, страстные. Пока слушала, всё время качала головой и приговаривала, мол, какой, оказывается, страстный Достоевский, сколько драмы, сколько эмоций. И никакого пафоса, что приятно. Но окружающие только качали головой в шоке; наверное, не могли поверить, что я говорю о Достоевском. Или их просто смущало, что я разговариваю сама с собой. Кто знает.

В общем, книга была тяжёлой, и её прослушивание в аудио ни на секунду не делало меня счастливее. О мастерстве Кирилла Радцига как чтеца говорит то, что он ни на секунду не позволял мне отвлечься на собственные эмоции и оторваться от книги вопреки тому, какая она тяжёлая. Радциг сам по себе артистичен и эмоционален, и я не могла не отзываться на его интонации, оставаться равнодушной к его игре. Когда он зачитывал монолог князя, мне хотелось разбить телефон, найти живого князя и придушить своими руками — и это чувство боролось с сильнейшим омерзением, что придётся их замарать об такого человека. И какая разница, что его не существует?
Забавно, кстати. Даже зная, каков подлец, даже помня о том, что читаешь не кого-нибудь, а Достоевского, — моё сердце опрометчиво надеялось, что всё у Ивана, Наташи, Алёши, Кати, Нелли, Ихменёвых и даже приблудного Маслобоева будет хорошо. Глупый орган. Это же Достоевский, какое «хорошо»? В какой-то мере концовка меня удивила: все персонажи, умеющие чистосердечно любить, смогли получить прощение и даже в какой-то мере утешение, а персонажи откровенно злые прощения не получили — так и закончили своё литературное существование подлыми и непрощёнными. И мне почему-то кажется, что Достоевский просто не смог изобрести для них худшего наказания.

Я почему-то ждала от «Записок из Мертвого дома» чего-то запредельного, пугающего, сносящего, как говорится, крышу (интересно, откуда у меня такие ожидания?), и поэтому, пожалуй, немного разочарована. Да и книга пошла тяжело, хотя все равно в Достоевского нельзя не погрузиться с головой.

Речь идет о заключенных, сосланных в Сибирь; загремевший на каторгу дворянин Александр Горянчиков, отбыв срок, выплескивает свои впечатления в записки, которые автор якобы обнаруживает и нам приводит. Описывается в этих записках в основном быт заключенных – как оно бывает, к чему приходится привыкнуть, как обращаются с тем и с тем, как приходится изгибаться, чтобы достать то-то. Среди «общего» есть и личные впечатления – как было поначалу, как ощущалось, какие люди повстречались. Сюда же вплетаются рассказы о жизни этих товарищей по несчастью, любопытные случаи, с ними связанные, да чуток глубоких размышлений о системе исправительных наказаний.

Книга читается тяжело именно потому, что нет сколько-нибудь явной сюжетной линии, не считая стандартного «начало жизни в остроге» – объемного «как жилось» – «вышел на свободу». Унылая, серая повседневность, где даже сколько-нибудь острые события как-то чахнут под гнетом острожного быта. Ну, полагаю, такое впечатление и задумывалось автором, подобное и должен вызывать острог.

Однако есть момент, который я уже не раз подмечаю в книгах о тюрьмах. Оказавшийся там человек-рассказчик слишком увлекается жалостливыми рассказами о людях, о том, как мало они бывают виноваты, сколько хорошего сохранилось у них за душой, и под конец книги кажется, что чуть ли не все преступники (читайте – убийцы) заслуживают не только жалости, но и венца святого, что, понятно, абсурд полный. Что поделать, злодеяниям как-то мало внимания уделяется, и хотя я согласна с тем, что в каждом можно найти хорошее качество, какой-нибудь светлый проблеск, в данном произведении эти проблески переходят всякие границы. Вплоть до того, что за распитием вина, а также болезненными прощаниями, кажется, что и не в остроге провел годы, а в теплом кругу. Единственное, что Достоевский сам это замечает и подчеркивает, насколько приживчив бывает человек.

В общем, вещь хорошая (хотя и несколько типичная) и даже в известном смысле не отпускающая, но лично у меня сильных эмоций не вызвала.

Не могу спорить с тем, что Достоевский мастер слова, что фразы его полны художественности, а созданные образы эмоциональны. Но роман стал для меня настоящим испытанием усидчивости, и я дала себе слово, что это в самый последний раз. Таким Федор Михайлович ещё не представал передо мной.. Пусть сотня молний поразят мое тщедушное тельце, но, черт возьми, как скучно! Как же раздражала эта непонятная, больная любовь Наташи к бестолковому Алеше (в котором мужского было разве что начало), но всё позади... а что мне действительно понравилось, так это увлеченность автора своей работой. Достоевский исследует эгоизм с неиссякаемой философской глубиной, именно эгоизм представляется, как некий корень зла, источник диссонанса человеческих отношений. Интересный факт: все герои книги ощущают физическое недомогание – как отражение состояния души. Внутреннее разложение провоцирует истощение их физической силы, вот и наказание за эгоизм, нытье, а в моментах за порядочность и гордость.
Всегда, читая Ф.М. Достоевского, нужно быть начеку! В каждом углу он расставляет загадки и символы (фишка такая, которую я в нем безбожно люблю)! И когда ты распознаешь оставленное послание – необычное расположение предметов, чудаковатость имен, звон колокола в определенную минуту– чувствуешь свой мозг, какое-то время. Это здорово!)
Однако, «Униженные и оскорбленные» - я погуглила - первый роман великого писателя, написанный им после возвращения из ссылки и второй в общем, поэтому он кажется пробным и/или эскизным (говоря именно о творчестве Достоевского, ни в коем случае не сравнивая с другими трудами литературного мира, держите тапки при себе). После прочтения хочется найти комментарии и разбор, если ты воистину книжный червяк.

Мёртвый дом – так назвал Федор Михайлович омский острог, где он пробыл 4 года после обвинения по делу петрашевцев.

Суровый климат, долгая морозная мрачная зима, физические страдания и лишения, боль и болезни, антисанитария и теснота, звериная жестокость и тупость, тяжёлый каторжный труд и неснимаемые кандалы на ногах, невозможность ни на минуту побыть одному, унижение и неволя, запрет читать и писать – неудивительно, что Достоевский говорил, что в омском остроге он «был похоронен заживо и закрыт в гробу».

Для писателя, для человека мыслящего невыносимой мукой была невозможность читать (в остроге разрешалась только одна книга - Евангелие) и писать; при отсутствии адекватного общения Достоевский испытывал бесконечное одиночество и чувствовал себя отверженным всем миром. Позднее, в дни, проводимые им в госпитале, он завёл Сибирскую тетрадь, где записывал свои мысли и наблюдения. Сибирская тетрадь и послужила позже основой для написания романа «Записки из Мёртвого дома».

В «Записках…» Достоевский описал свои впечатления и размышления о пережитом и увиденном в омском остроге, быт, нравы, судьбы и характеры людей, события (то, что считалось событиями в таком месте). Интересно, что такая тяжёлая тема описана спокойным медленным слогом, никакого надрыва, как в его знаменитых романах, 4 года глубоких размышлений поданы философично отстранённо, поэтому и читается с интересом.

Главное, чем наполнена книга – это стремлением понять каждую душу, которая попала в поле зрения писателя, в каждой пропащей душе разглядеть искру божью.

Известно, что Достоевский отзывался об Омске весьма неприглядно: «Омск - гадкий городишка. Деревьев почти нет. Летом зной и ветер с песком, зимой буран. Природы я не видал. Городишка грязный, военный и развратный в высшей степени. Я говорю про чёрный народ». А далее он пишет брату Михаилу: «Если б не нашёл здесь людей, я бы погиб совершенно… Брат, на свете очень много благородных людей».

Омск. Тобольские ворота Омской крепости (1794), через которые каторжане выходили на берег Иртыша для разгрузки прибывших судов

Прочитано в рамках совместных чтений клуба "Читаем классику вместе".

Самое странное во всей книге то, что главное действующее лицо — Александр Петрович Горянчиков, — в конце концов — точнее, на первых страницах книги — умирает. Мысль об смерти, с которой начинается повесть, непрестанно держишь в голове на протяжении чтения. Да, «Мёртвый дом» воссоздан на основе реальных мест, лиц, событий, но что же тогда в нём есть от вымысла? Насколько творческим получилось осмысление пережитого Фёдором Михайловичем, что главный герой после всего ему выпавшего умирает? И в какой момент зародилось в Ф.М. желание умертвить главного героя?

С одной стороны, писатель мог обдумывать детали текста ещё в остроге, пытаясь таким способом примириться с реальностью, чтобы уменьшить страдания или, насколько возможно, отрешиться от них. Фантазия человеку, в общем-то, и дана ради психологического эскапизма, единым которым, порой, и живы до сих пор некоторые люди. Так насколько же было Ф.М. тяжело в заключении? (Разумеется, ответ можно найти в книге, но читать об этом — не то же самое, что пытаться вообразить). Достаточно ли, чтобы пытаться каждое ничтожное событие мысленно переформулировать в абзац будущей повести? Я вообще пишу об этом лишь потому, что сама иногда поступаю так же: когда очень тяжело, начинаю представлять, какими бы словами в романе описала происходящее. Может, и здесь что-то подобное? Но в таком случае автор наверняка не задумывался о смерти действующего в его фантазии героя, иначе сразу же по освобождении наложил бы на себя руки.
С другой стороны, желание описать свой опыт могло прийти к Достоевскому под конец заключения. Не ради славы грядущей, а вящего спокойствия для. Давно замечено, что дневники и мемуары обладают исцеляющим эффектом для души, чем-то измученной. Думаю, подобный опыт есть у многих (если не большинства) читателей. Но даже если и так, наверняка и тогда писатель не собирался убивать своего литературного протеже (если Горянчиков на тот момент вообще существовал). Это было бы слишком драматично, неправдоподобно для финала книги.
А вот в качестве завязки смерть героя — отличная идея. Потому что Ф.М. не только переосмыслил свой опыт в виде цельного произведения с автороподобным главным героем, но и с первых же страниц ясно выразил желание избавиться от этого опыта. Мне кажется, это желание пришло к писателю уже во время работы над текстом. В любом случае, получается, что спустя 5–6 лет после освобождения физического он освободил себя и душевно. Это дорогóго стóит, поэтому мне и не даёт покоя смерть Горянчикова.
Другое дело, что и дважды освободившись, Ф.М. не лишился полученных в заточении знаний о человеческой натуре, а также об устройстве современного ему общества.

А вот ещё одна интересная сторона повести заключается в том, что она — эта самая сторона — является изнаночной по отношению к самым резонансным событиям тех времён, к зарождению революционных движений и необратимых перемен, после которых мир стал именно таким, каким мы его знаем. Главный герой ещё только размышляет о том, как бы сделать жизнь в России лучше, как облегчить долю русского человека: дворянина ли, крестьянина или даже преступника; главный герой ещё только пытается предугадать, каким станет мир, — а мы уже знаем, как будут развиваться события и каким путём пойдёт русский народ. Причём, читатель, хорошо разбирающийся в истории, будет также знать и то, почему был выбран именно этот путь, и найдёт в книге прелюбопытнейшую картину мира.

Есть что-то удивительное в осознании того, когда и в каких условиях была написана повесть. Это влияет на восприятие (признаю и покоряюсь), делая его глубже и богаче. Даже язык в таких ситуациях воспринимается иначе, хотя в «Записках из Мёртвого дома» он поразил меня по другой причине. Язык повести открыл для меня новую грань Достоевского — человека образованного и начитанного (в чём, естественно, сомнений не было), умеющего подобрать именно те слова, которые точнее всего опишут ситуацию или чувства, причём, человек этот хорошо понимает значение каждого из слов.
Конечно, дело могло заключаться лишь в том, что во времена Достоевского сам язык был иным, слова ещё не упростились и не утратили связи с первоисточниками. Например, «должность» тогда была отглагольным существительным, то есть включала в себя лишь то, что человек должен делать; «риск» был чувством наподобие храброй решимости и использовался соответственно; напивались раньше не «в стельку», а «как стельки» — то есть те, кто стелятся; «корпорацией» обыкновенно именовались объединённые чем-то люди или сотоварищи; а «фальшивомонетчиков» и вовсе не было — одни только «фальшивые монетчики». Вещи в подобном роде — на первый взгляд очевидные, однако же с какой-то стати обычно остаются не понятыми во всей своей глубине. И только у Достоевского они для меня вдруг заиграли всеми доступными (этой самой глубине) бликами. После ранних работ Ф.М. этот текст кажется почти совершенным (кажется). Нельзя сказать, что автор в совершенстве владеет языком; но что любит и понимает — в этом сомневаться не приходится. Пафосно выражаясь (хм… тут я задумалась, а говорю ли я иначе?), во время чтения «Записок» меня постигло этимологическое просветление, которым я наслаждалась во всю любознательную ширь своей души.

Другое дело, что даже хорошо написанный текст не сможет привлечь к книге множество читательских сердец, если тема книги — каторга XIX века, пережитая лично автором. «Пережитая» — уже неплохо, это слово внушает хоть какой-то оптимизм. Но тема всё-таки мрачная. Наверное, поэтому я медлила и читала по развороту в день, будто бы предчувствуя, что вот уже на следующего начнутся какие-нибудь ужасы.
Ужасы всё не начинались. Да, книга оказалась не лёгкой и не светлой. Но и не мрачной, не болезненной, не выворачивающей душу наизнанку. (Хм, как много «не»). Если попробовать всё же подобрать для книги эпитеты, то я бы сказала, что она «давящая, но важная». «Увлекательная» в самом нейтральном значении слова «увлекать». Только с пониманием этого и можно приступать к чтению «Записок из Мёртвого дома».