Дорога. Крысы. Пять часов с Марио

- Погоди, Начальник. Этот человек не попрошайничает. У него есть занятие.

• Чем же он занимаеться?
• Ловит крыс.
• И это – занятие? Зачем ему крысы?
• Он их продает.
• Кто у тебя в деревне покупает крыс?
• Народ. Их едят.
• У вас в деревне едят крыс?
• Они вкусные, Начальник.

Если бы в послевоенные годы кто-то взялся написать правду про наши деревни, вместо того, чтобы восхвалять подвиги трудового народа на фоне пасторальных вишен и коровок, мы бы имели своего Мигеля Делибеса. Но у нас его нет. И только по рассказам сморщенных, как чернослив, бабулек мы можем узнать, в какой на самом деле руине, в болоте, простите, в жопе, барахталось село.

Мы искренне негодуем, что в конце 50-х в Америке оставалось в силе черное рабство. А ведь там люди (в том числе и негры) жили в домиках с лужайками, с холодильниками и кондиционерами.

Здесь не сразу даже понимаешь, что речь идет вообще о веке ХХ-м. Это чистое Средневековье. И лишь когда вместо кареты феодала упоминается рейсовый автобус, с ужасом доходит что к чему. Деревенские дороги в рытвинах со стоячей благоухающей водой; глиняные домишки, которые издалека сливаются с пейзажем; бесплодные буро-коричневые холмы и редкие огородики по берегам речушки. Гагарин скоро должен был полететь в космос, а на просторах Испании народ жил в землянках, орал деревянными плугами, ходил зимой босиком... и ел крыс.

В общем-то, это не совсем и крысы. Это нутрии. Лично я когда-то пробовала нутрию и видела людей, которые их разводят. Она, конечно, съедобная. Но, если бы мне сказали, что это обычная подвальная крыса, я бы не удивилась. В связи с этим вспомнилась одна небольшая история, но фломастеры, как известно разные.

Малыш Нини вместе с дядюшкой Крысоловом и собакой Фа обитают в землянке и промышляют тем, что охотятся на крыс. Питаются они теми же крысами, а остаток продают за гроши в кабак. Для местного населения это сущее лакомство. У них нет обуви, они никогда не моются, дядюшка Крысолов ни разу в жизни не брился и не может сказать за раз больше двух слов – у него мозги тогда заворачиваются. А еще Крысолов приходится Нини одновременно и дядюшкой, и отцом. Догадайтесь, почему?

Да, деревенский народ прозябает в кромешной нищете, которая настолько их отупила, что даже Почтальон, признанный врачами слабоумным, на уровне 8-ми летнего ребенка, запросто продолжает сидеть со всеми в кабаке. Но в своей первобытной ограниченности они обладают природным благородством и чистотой. Это люди земли, как колосья, произросшие из неё, и на неё же покладющие свои жизни. От того, выпадет ли дождь на Пресвятую Деву Санчу Абарка, и не ударит ли мороз до святого Ауспеция, зависит, начнется ли по всей долине страшный голод. Они гармоничны.

Вот почему любой принудительный ликбез села всегда воспринимается как насилие над их естеством. Ведь даже малыш Нини, над которым генетика усмехнулась, и вместо дебила сотворила вундеркиндом, наотрез отказывается ходить в школу. Он не хочет учиться, не хочет ни богатства, ни преклонения. Все что Нини нужно – это верная собака, тепло тлеющих углей на полу землянки, и чтобы до святого Вита в речке появилось крысы.

В романе рассказывается история женщины, что сидит у гроба мужа и скорбит. Но ее скорбь не обычна. Казалось бы женщина должна кидаться в гроб к мужу, кричать “На кого ты меня тут оставил?” и лить слезы. Но этого мы не видим. Она сидит у гроба и ведет с ним монолог. При этом она не говорит, что жалеет о потере мужа, а упрекает его, высказывает обиды, что накопились за время их брака.
Она упрекает его в том, что он не следил за репутацией и внешним обликом семьи, ведь у них даже не было столового серебра и машины. Также о том, что он не правильно воспитывал их детей, не строил карьеру в университете, не брал подарки от знатных людей, что пытались протолкнуть своих детей-двоечников на следующий учебный год. Ей не нравилась семья мужа, она не понимала искренности их поступков, а считала их - показухой. Тогда как свою семью она боготворила. Отец - пример для подражания, слово которого - закон. Мать - кладезь житейской мудрости.
За пять часов, что мы провели вместе с женой Марио у его гроба, мы не услышали ничего хорошего о нем с ее точки зрения. Хотя в целом, он был неплохим человеком. Под утро когда приходит сын в голубом свитере, она на минуту задумывается о нем, но ее тут же отвлекают посторонние голоса, что пришли проститься с Марио. И она уже не думает о чувствах сына, а лишь спрашивает его почему он не в черном.
Роман понравился, но я до сих пор не понимаю, как они прожили все эти годы вместе и воспитывали своих детей? Как?

Хорошая книга. Но вот только для больших любителей испанской литературы.
Вот критиков французской литературы много. Английской — меньше. Скандинавской достаточно.
А вот итальянской и испанской — мало.
Так и литературы такой немного. По крайней мере, переведенной на русский.
Вроде бы всё хорошо. Повесть о детстве, взрослении, своих корнях, соседях и близких родственниках.
Но есть ведь и другое: тяжелая история страны. И всё это накладывается на историю детства.
А ещё — вот очень тяжелый слог. Мне было сложно. История должна нравиться. Или как-то задевать, будить воображение и чувства. Здесь этого не было.
Но это только моё мнение. ИМХО.

Если бы не игра "Долгая прогулка", я, скорее всего, никогда бы не встретила эту книгу в каком-либо списке рекомендованных к прочтению. Как минимум потому что она представляет собой то, что в современном мире назвали бы "нарративной психологией" - проговаривание наболевшего или даже накипевшего в виде рассказа, чтобы этот груз не тянул человека назад. Такие "потоки сознания" обычно либо фиксируют на бумаге, либо сохраняют в аудио-формате, но публикуют крайне редко. Потому что по сути в таком повествовании нет литературных достоинств, зато эмоций через край. Однако автор рискнул - и прогадал, потому что чтение вышло унылым до безумия.

История, рассказанная единственным персонажем - вдовой, совершающей бдение над телом умершего мужа, достаточно проста, хотя и обернута в словесные кружева, соперничающие с графом Толстым в смысле протяженности предложений. Молодая девушка вышла замуж за человека, которого считала недотепистым интеллектуалом, а на деле почти три десятилетия своей жизни убила на брак с совершенно черствым и даже бессердечным человеком. Он отдавал всего себя служению Идее, пока жена из последних сил поддерживала дом и быт на достойном уровне. У него была кафедра в университете, работа в газете, высокоумные беседы, эпатирование окружающих ездой на работу на велосипеде. У нее - рожденные вопреки ее желанию (потому что "не будем идти против Его воли", если мужу хочется секса в "опасные" дни) дети, бесконечные домашние хлопоты и полное отсутствие возможности приобрести не просто желанные (серебряные столовые приборы), но и нужные по статусу (свадебный наряд) вещи. Да, Мария Кармен не образована, чересчур религиозна, фанатично предана идее "соответствием нормам приличия в глазах соседей любой ценой", да чего уж там, она даже негров не любит! Но муж откровенно ни в грош ее не ставит, пренебрегает ею перед приятелями, считая что чистые рубашки, забота и горячий ужин - это само собой разумеющиеся вещи, благодарности не стоящие.
И при всем при этом женщина все годы брака была верна мужу, соблюдала все правила "достойной супруги и матери", воспитывала детей фактически в одиночку. И, видимо, в качестве награды, в час смерти мужа получила шанс обрести свободный голос. Увы, супруг ее уже не услышит, поэтому слушаем мы - единственные безмолвные свидетели того как она всего-то раз в жизни поцеловала другого мужчину.

Я совершенно искренне и горячо пожелала бы ей удачи, но не думаю что автор предполагал для героини счастливое освобождение.

Мигель Делибес вряд ли хорошо известен русскому читателю. Этот испанский прозаик еще более-менее переводился и издавался в 70-80 годы, было несколько более поздних переводов, но я не удивлюсь, если это имя вам вовсе незнакомо.

«Крысы» — это гимн и эпитафия кастильской деревне. Для жителей этой деревушки время застыло, запуталось, как муха в янтаре, и вековой уклад довлеет над хроникой их жизней. Эти люди не ищут образования или просвещения, они живут приметами и заветами предков: «Пришел святой Андрей, веди счет зимних дней», «Дождь на святую Вивиану, будет дождь сорок дней непрестанно». В этом трагедия этих людей — они невежественны, в чем-то нередко ограничены, но в этом же и их сила: темные эти люди держатся за землю, вросли в нее мощными древесными корнями, породнились с ней, и, подобно колосьям пшеницы, тянутся к солнцу.

Нини и Крысолов обитают в землянке, промышляют тем, что охотятся на водяных крыс — знатное лакомство в пределах деревни. Крысолов, приходящийся Нини и отцом, и дядей, с трудом соображает, в хорошие дни может связать пару слов, но твердо держится за своё призвание и свою землянку. Нини, еще сущий ребенок, не по годам одарен: наблюдательный, серьезный и вдумчивый, гениальный, настоящее дитя природы — он знает повадки животных, подражает заячьему крику, с легкостью сумел приручить дикого лисёнка, сведущ в приметах смены времен года, никогда не откажет ближнему в помощи.

Центральный же конфликт завязывается — на бытовом уровне — между Хустито, алькальдом (глава городской администрации), и Крысоловом, не желающим покидать землянку, которую более образованная прослойка считает признаком отсталости, позорищем современной Испании. По сути, в этом столкновении мы видим противостояние города и деревни, народного и неумолимой урбанизации.

Делибес филигранно играет со словом и пространством. Он мастер пейзажных описаний, внутренне напряженных ситуаций и медленно накаляющегося финала, что подобен взрыву — развязка оказывается и жестокой, и естественной, болезненной, приземленной и в то же время возвышенной. Последние несколько страниц у меня сердце замирало от ужаса и восхищения контраста описываемого.

«Крысы» Делибеса — это история столь знакомого нам деревенского вопроса, поданная без купюр и столь любимого при советской власти двуличного воспевания подвигов трудового народа. У нас нет своего Делибеса, но в его романе мы узнаём всё ту же деревню — прекрасную и убогую, родную и уже бесконечно далёкую, знакомую и непонятную.

Это роман о людях ушедшей эпохи. Поймёте ли вы этих людей, прочувствуете ли — вопрос индивидуальный. Бесспорно одно: эта книга оставит вас либо совершенно равнодушным, либо перевернёт всё внутри.

М. Делибес считается одним из виднейших испанских писателей. Его первый роман был отмечен престижной премией Надаля в 1948 году. Впрочем, все его творчество отмечено самыми престижными премиями, он также выдвигался на Нобелевскую премию по литературе.
Я к своему стыду с этим автором до сих пор не знакома. Да и с испанской литературой знакома мало. В данном романе мы знакомимся с главной героиней, ее зовут Кармен. Читатели данной книги знакомятся с ней при трагическом событии: у нее скоропостижно умирает от сердечного приступа муж Марио. Мы видим, как она принимает соболезнования, а после сидя у гроба мужа, ведёт молча с ним разговор. Из этого монолога мы познакомимся с историей знакомства и взаимоотношения Марио и Кармен. Для меня погружение в эти воспоминания стали самыми тяжелыми. Передо мной глазами главной героини проходит совместный быт супругов, который показал, что прожив вместе долгие годы, родив 5-х детей, всегда были чужими друг другу. Характеры, взгляды на воспитание детей, манера поведения. И вот сидя у гроба Кармен вспоминает все затаённые обиды и прегрешения своего мужа, упрекает его за то, что тот не разделял её образ мыслей.
После прочтения данного романа впечатления двойственные, я бы не сказала, что я удовлетворенна прочитанным. При прочтении этой книги как то сразу напала на меня осенняя хандра. Хотя из книги можно вынести для себя достаточно много, написана она таким витиеватым слогом, что чтение мое было затянуто до такой степени, что я думала о том, как бы мне вообще дойти эту книгу до конца. Возможно, когда то и перечитаю его в другое время года. Но не факт, возможно, я лучше прочту другой его роман, например «Еретик».

"Чёрного кобеля не отмоешь до бела!" - раз пять за ночь выговаривала своему мёртвому мужу Марио Кармен, приписывая эту поговорку к очередному его былому проступку.
"Да будь у нас "шестьсот шесть", разве жила бы я такой жизнью? Какой стыд и позор! Всю жизнь ездить на этих автобусах, Марио!"
"Я никогда не прощу тебе, как в нашу первую ночь ты отвернулся и пожелал мне спокойных снов..."
"Наши дети, Марио, твои дети! Думаешь, они плакали по тебе, когда узнали о твоей смерти?.."

У Кармен появилась возможность выговориться, только когда её мужа положили в гроб и оставили в кабинете. В последний раз в собственном доме. Последняя ночь с верной женой. Которую уже никто не остановит, и она сможет наконец с ним поговорить...

День.
Когда Марио неожиданно преставился прямо в собственном кабинете, его жена Кармен начинает хлопотать над телом и выполнять все принятые по данному случаю ритуалы. Потому что Кармен - католичка и истинная сеньора: она не успевает прочувствовать смерть нелюбимого мужа, но успевает подстегнуть себя тем, что проводы она обязана провести самые правильные. Ведь хоть муж и мёртв, но есть другие люди, которые не поймут, если Кармен не будет вести себя как истинная вдова. Подруги, пришедшие утешить женщину, включаются в эту всеми признанную игру: вытягивают ее с кровати, слушают занудную истерию вдовы, целуют друг друга в щёки и поддакивают. Кармен для антуража требует переставить книги в кабинете Марио корешками к стене, потому что книги - отвлекают. Давит на детей (взрослых и совсем крошек), что те должны плакать, как можно больше плакать, иначе они плохие дети. Шестилетнего же сына, обрадовавшегося что в школу идти не нужно, страшно избивает.
Карикатурный траур, проходящий в обрывках фраз и тесноте небольшой квартиры, вырисовывается слишком реалистично. Люди растеряны, люди растроганы самой смертью, а Марио лежит и он только часть интерьера.
Искренность в этом доме зазвучит намного позже.

Ночь.
Только оставшись с телом мужа в его собственном кабинете, Кармен берёт Библию Марио (который и в Бога-то не верил) и начинает первый в своей жизни искренний разговор с отцом своих детей.
Диалог (Кармен обращается напрямую к Марио, задаёт ему вопросы и сама же будто "прерывает" его, прекрасно зная, что бы он на это ей сказал) ведётся в одном бешеном ритме от первого и до последнего часа. Ей есть что сказать, и каждый пункт обвинения/давней обиды/замечания у неё выведен под любимые строчки Марио из Библии, которыми Кармен пытается себя успокоить. Или придать ситуации более высший смысл?

Здесь в текст вливается замечательный трюк, который тянется до следующего дня: бесконечный монолог - будто Кармен даже не останавливается, чтобы вздохнуть - идёт узлом.
Кармен вспоминает всё. Вспоминает первую встречу со своим страшным, жалким и неприятным мужем, который ей понравился только потому, что ей казалось, что он в ней нуждался.
Кармен не останавливается и рассказывает Марио каждый момент, в который он разбил ей сердце, каждый год, что они прожили вместе, всё, вплоть до того момента, как его не стало.
Она давно готовилась к этой ночи, потому что слова ее пропитанными гудящими эмоциями. И порою, она как безумная повторяет одно и то же, и кажется, что она глупая. А иногда, что за этой глупостью есть нечто большее.

Этот бесконечный монолог играет и с образом самой Кармен. Сначала она кажется обычной необразованной сеньорой 20 века, которая из последних сил держится за прошлое и плюётся на будущее. Марио же кажется закрытым и бесчувственным снобом, который никак не развивает свою карьеру в университете. И получается, что перед нами два сапога пара: дурочка и дурак, по глупости связавшими себя узами брака.
А потом неожиданно Кармен делает финт ушами и начинает раскрываться и читателям, и самому Марио (которому, какая ирония, и при жизни-то было на это всё равно...)думающим человеком, который может разразиться яростной и неожиданной тирадой о том, что Республика - это суррогат былой монархии. И вдова профессора, которая всю жизнь считала что женщинам образование не нужно и даже вредно, выговаривает своему мужу всё накипевшее и неуслышанное им. Потому что он всегда считал её дурой.

Час за часом, отрывок из Библии за отрывком, к этому нытью, неожиданно, становишься сострадательным.
Кармен оказывается человеком из патриархального мира, где расизм - естественен, сексизм правилен, но при этом её образ совсем не раздражает.
Марио, из бесчувственного, истеричного и непонятного неудачника, постепенно (и со слов всё той же Кармен) оказывается человеком остро тяготеющего к справедливости. Он борется за равноправие, даёт своим дочерям образование, пишет о бедности и старается не отвернуться от религии, но и не быть под её гнётом.

Ночь заканчивается далеко не так, как начиналась. Из обвинительницы Кармен стала обвиняемой. И Мигель Делибес продемонстрировал здесь настоящий литературный талант, потому что психологизм всего происходящего вызывает мурашки. Как можно с такой любовью написать о людях, не сумевших поделиться друг с другом ни каплей любви?

Определённо, "Девять часов с Марио" - это глубокая и трагическая история о двух неплохих людях, которые порознь были бы счастливее.

Ода фарисейству. И лицемерию.
И вовсе эта книга не об испанских сменах власти, революциях и прочем. Она о невероятно тупой (тупой в первозданном, чистом смысле слова) женщине. Это потрясающе красочный портрет консервативной религиозной дамы (не все религиозные люди тупые, пожалуйста, не сажайте меня в каталажку). Итак, размеренной тупой жизни женщины с красочным именем Кармен пришел конец. Умер её муж Марио, поэтому она проводит время у гроба, якобы читая Писание, но на самом деле она ловко привязывает к этому чтению собственные переживания. Её рефлексия интересна еще и тем, что происходит она явно в первый и последний раз. Разумеется, как все тупые (в первозданном смысле) люди, она не замечает, что занимается самооправданием и бесконечным обвинением всех вокруг. Интересно, кстати, как читатели восприняли эту книгу в шестидесятые, но в наше время это просто череда фейспалмов. История обрамляется соболезнованиями несчастной вдове, но читателю хочется принести соболезнования несчастному Марио. В недобрый час этот человек познакомился с Кармен. Для меня стало загадкой, почему они вообще вступили в брак, ибо впоследствии станет известно, что особенно страстным по отношению к супруге Марио не был. А именно плотские утехи, ням-ням, чаще всего служат причиной ранних браков среди консервативных граждан.
Написано потрясающе. Эта душная Кармен словно хватает тебя, изнуряет бесчисленными повторами, красочными подтверждениями того, какая она потрясающая хозяйка, жена, умница и красавица. Особенно филигранно выписан контраст между тем, как она постоянно говорит о том, что практически каждый мужчина смотрит на нее с вожделением, и тем, как она называет плотские отношения свинством и регулярно повторяет, что уж её-то это ни грамма не интересует.
На голубом глазу Кармен оправдывает полицейский беспредел, нищету, рабство, расизм, инквизицию, наконец! Не каждая книга, написанная в двадцатом веке, может вот так:

Никогда прежде не сравнивала консервативных людей с Гитлером. После этой книги, пожалуй, начну. Как много тут циничной заботы о бедных, чудесных рассуждений о том, что черные и белые равны - вот поэтому черные пускай и живут вместе с черными и занимаются черным (!) трудом, потому что так устроил бог.
Эта книга вас взбесит. Ну, не книга, а героиня. А её, кстати, бесят книги, те кто их читает, пишет, коллекционирует и вообще хранит дома. Хотя ее чудесная мама, о которой Кармен говорит с придыханием, придумала-таки, для чего нужны книги - чтобы девочки носили их на головах для осанки, зачем же еще. Насчет собственной дочери Кармен спокойна - девочка плохо учится и ничем не интересуется, а значит, станет хорошей и счастливой женой.
В-общем, эту книгу я советую в качестве маркера. Для проверки, не закрался ли в ваш список друзей (а то и родственников) похожий тупой персонаж. Проанализируйте. А сейчас делайте что хотите, я же не Кармен.

Этот роман одного из самых известных испанских писателей, включённый газетой «El Mundo» в список 100 наиболее выдающихся романов XX века на испанском языке, вышел в 1966 году, в период диктаторского правления Франсиско Франко. К тому моменту франкизм сохранялся уже более двадцати лет и оказал влияние на целое поколение испанцев. Какие страшные мысли он им внушил, до каких абсурдных суждений он их довёл, какие низкие чувства в них вызвал – об этом говорит автор в форме монодиалога вдовы у тела своего мужа в последнюю перед похоронами ночь.

На чтение этого потока сознания, диалога с покойником («это был её покойник»), действительно нужно пять часов, пять нелёгких часов многочисленных повторов, бесчисленных «не спорь со мной», «не возражай» (да, покойнику) и слов, которые не разберёшь на цитаты. Здесь очевидно, кто есть кто, и понятна расстановка сил. Ка́рмен, проводящая ночь около покойника, – консервативное франкистское общество, бедный-бедный Марио (с такой-то женой) – все, кто ещё сопротивляются. Кармен – жива, Марио – скончался.

Делибес описывает располагающую к откровенности мизансцену, в которой ни одна мысль Кармен не остаётся секретом: «Она гасит свет, оставив один торшер, затопляющий светом книгу, которую она только что раскрыла и держит на коленях, а луч света касается ног покойника». Ну, а дальше следует поток оскорблений, жалоб и претензий.

«Дубина ты этакая», «дурак набитый», «дурень», «тупица», «болван», «идиот», «лентяй», «осёл», «сумасброд», «полоумный», «безумец», «скандалист», наконец, «мерзкая мумия» – не оставляет она Марио в покое, – «как мужчина ты немногого стоил», «ровно ничего собой не представляешь», – признаётся, что лучше бы вышла замуж за другого, и дважды говорит, что его следовало бы избить. Всё это обрушивается на несчастного Марио за то, что он не купил жене машину («а я жизнь бы отдала», «для чего ты жил, если не смог купить своей жене какой-то несчастный “шестьсот шесть”?»), за то, что у неё маленькая квартира, мало прислуги и нет серебряных столовых приборов («двадцать три года мечтала»), за то, что он не умеет рассказывать пикантные анекдоты, играть на гитаре и танцевать современные танцы, за то, что его не интересуют витрины, уличная толпа, кино и бои быков, и за то, что ездит он на велосипеде («будь он проклят твой велосипед»). Велосипед ей до абсурда не люб – «велосипед оставил бы дома, где ему и положено стоять». Даже в праве умереть, как ему заблагорассудится, она отказывает мужу: «ты не имел права умирать от разрыва сердца».

Конечно, в той лавине унизительных характеристик, которые Кармен даёт мужу, читатель вполне может увидеть, что Марио на самом деле был вовсе не дурнем, а преподавателем, журналистом и писателем, интеллектуалом, выступающим за свободу слова, ищущим справедливости, идущим против властей и считающим почтительное к ним отношение лицемерием, открыто говорящим о проблемах, и подвергающимся из-за этого цензуре и доносам. Всё это, кстати, автобиографично. И дома спасения он не находит – не досталось ему разумной жены. Замучен злой женой, замучен злой родиной – такова судьба интеллектуала во франкистской Испании.

Лицемерное, воинственно невежественное, националистское, расистское, шовинистское, слепо подчиняющееся власти и не желающее видеть существующие проблемы – таково испанское общество 60-х, воплощённое в фигуре сеньоры-рассказчицы.

Она выпячивает своё невежество так же, как «воинственную грудь, обтянутую чёрным свитером». Временами кажется, что автор перегибает свою обличительную палку – настолько нелепы и дики высказывания Кармен: «читать и думать – это очень плохо», «как правило, люди, которые много размышляют, инфантильны», «именно интеллигенты с их странными мыслями всё на свете запутывают, ведь все они полоумные». Особенно она не любит книги, «идиотские книжонки», кирпичи, годные только на то, чтобы в них скапливалась грязь. Не любит, потому что не понимает: «в этой книге понять ничего нельзя», «никому не понятные закорючки», «ни один человек понять не в состоянии».

Вообще всё непонятное, отличное от устоявшегося, иное – не принимается Кармен и этим обществом. От «Испания спасёт мир» и «все остальные страны нам в подмётки не годятся» до «негры – всего-навсего людоеды», от национализма, через ненависть к «инострашкам», евреям, протестантам, масонам, коммунистам, она доходит до средневекового мракобесия с идеей восстановить инквизицию (инквизицию!) или хотя бы сбросить атомную бомбу на сумасшедших, бедняков, чернорабочих, солдат и всех тех, «у кого нет устоев».

Эти устои – разменная монета, видимость. Верность, милосердие, любовь к ближнему – лишь самообман. «Если бедные будут учиться и перестанут быть бедными, то, хотела бы я знать, к кому мы будем проявлять милосердие?» – непроницаемая разделительная линия между бедными и богатыми – один из «устоев». Другой – положение женщины – никакой эмансипации, никакого образования («зачем женщине учиться?»). Женщина должна остаться хозяйкой, управляющейся с домом, конечно, с помощью сонма прислуги, пока муж «загребает миллионы». И выйти замуж она должна в подвенечном платье, как в мундире, «а женщина, которая недостойна надеть его, недостойна вступить в брак, пусть валяется в канаве».

Зашкаливает непримиримость и резкость подобных высказываний, и никак не вяжущиеся с «ревностным» католичеством («самые убеждённые и самые истинные католики в мире») кощунство слов, вроде «хорошо, что она умерла» (о маме), «лучше бы уж ему умереть» (о больном брате подруги), «лучше бы его бог прибрал» (о сыне, если бы тот был интеллигентом), тупая бесчувственность и полный набор грехов.

Любой грех незначителен при условии верности режиму. Не так давно в одной из рецензий я писала об эссе Жоржа Бернаноса «Большие кладбища под луной», разоблачающем испанскую католическую церковь, прощавшую любые преступления верным франкистскому режиму католикам: «каких бы преступлений ни совершали католики, (…) все они мгновенно обелялись и прощались (…) вечерней молитвой». Так и в романе Делибеса, тщеславие, алчность, зависть и гнев Кармен идут одной дорогой с требованием слепо подчиняться власти: «не высовываться, не думать, не перечить», «молчать и повиноваться». «Те, кто зависит от меня, должны думать так, как я считаю нужным» – говорит власть своим гражданам, – «порядок надо поддерживать любыми средствами» – оправдывает она любой террор.

В своём слепом подчинении власти общество не желает видеть существующие проблемы, не желает смотреть «мерзкие послевоенные фильмы об умирающих с голоду детях», потому что кино создано для развлечения, не желает читать газеты, пишущие «про бедствия, про нищету, про то, что у детей нет школ, что в тюрьмах холодно, что чернорабочие умирают с голоду, что крестьяне живут в нечеловеческих условиях». «Это людям не нужно, Марио, люди ничего этого знать не хотят» – убеждает Кармен. Слепота – известная метафора состояния послевоенного испанского общества, закрывающего глаза на репрессии и отсутствие свободы. Об этом говорит, например, известнейший испанский драматург Антонио Буэро Вальехо в пьесе 1950 года «В пылающей тьме».

В этом коллективном портрете лицемерного общества упрямых, липких призраков, при встрече целующих воздух, пустоту, слышащих короткий звук поцелуя, но не ощущающих его прикосновение, чувствующих дуновение поцелуя, но не его тепло, нет ни литературного волшебства, ни изобилия чудных метафор – только «потоп дерьма», как писал чилиец Роберто Боланьо (простите за грубость, но что есть, то есть). Однако надежда остаётся. Стоит вернуться к начальной мизансцене и обратить внимание на то, что свет падает на Марио, хоть и покойного, и книгу, Библию, между прочим, тогда как лицо Кармен остаётся во мраке, лицо глухой и плоской, как стена, Кармен, совершенно не воспринимающей отличное от того, что вбито ей в голову. Такой роман безусловно рекомендуем к прочтению, как прививка от отупения во времена, когда мир потребления и развлечений может надолго погрузить человека в состояние слепого транса, а пропаганда сильна и вездесуща как никогда прежде.