А. П. Чехов. Сочинения в четырех томах. Том 2. Рассказы и повести 1888-1895

1895 год. Чехову - 35, жить осталось каких-то 9 лет. За плечами - житейскими и литературными - много чего. Уже были Сибирь и "Сахалин"; ни одна из 4 пьес всех времен и народов не написаны. Наконец, Чехов не женат.

О чем, о ком "Три года"? Как всегда у глубоких творцов, всё - о себе. Никакого лирического героя не существует. Идеи, замыслы, поступки, размышления - только и исключительно собственные. Наболевшие, выстраданные. "Три года" - о себе, 35-летнем, не женатом. И вечно сомневающимся относительно, нет, не целесообразности брака, нет. О его мимолетности, мимолетности его "прелестей", превращающихся через два или три года, в лучшем случае, в привычку. Я не знаю, фантазии в той самой ситуации, компенсирующие ушедшую новизну и свежесть чувства, страсти, желания, - я не знаю, изобретение ли это сегодняшнего дня, или подобные приёмы были знакомы нашим пра-пра? Я не знаю. Но Чехов... нет, не трепетал перед "безвременно почившим" чувством в браке. Он его боялся. Не самого брака, а тех ситуаций, которых так много изобразил в своих шедеврах-рассказах.

Я нисколько не отвлекся от основной мысли повести, моего прочтения её. Лаптев, господи, не нужно быть экстра-Глобой, чтобы понять - кто это. Важно другое: эта вот опубликованная само рефлексия, неизменно заканчивающаяся фобие, фобиями: быть обманутым, обладать неверной женщиной, вышедшей за тебя не по причине твоей исключительности для неё, а лишь из-за "нужды": бедности, безвыходности маленького городка с уже занятыми приличными мужчинами и т.д., и т.д., и т.д. Откуда у Чехова эти в общем инфантильные фобии? Откуда страх быть обманутым? Откуда неуверенность в себе?

"Вы влюбитесь и будете страдать, разлюбите, будут вам изменять, потому что нет женщины, которая бы не изменяла, вы будете страдать, приходить в отчаяние и сами будете изменять. Но настанет время, когда все это станет уже воспоминанием и вы будете холодно рассуждать и считать это совершенными пустяками…"

"...нужно оставить всякие надежды на личное счастье, жить без желаний, без надежд, не мечтать, не ждать, а чтобы не было этой скуки, с которой уже так надоело нянчиться, можно заняться чужими делами, чужим счастьем, а там незаметно наступит старость, жизнь придет к концу – и больше ничего не нужно". Что компенсирует Антон Павлович, слов нет, правильными суждениями "по поводу"?

Неужели из-за богатого опыта и, как следствие, прекрасного знания "материала" - это вот, теперь уже личное, персональное недоверие=страх перед женщиной? Кто знает? Мы вернемся к теме, но не здесь и не сейчас.

Каков 35-летний Чехов? Например, таков: " Войдя к сестре и увидев неожиданно Юлию Сергеевну, Лаптев опять испытал унизительное состояние человека, который противен".

Или таков: "Посмотри на меня… ни гибкости, ни смелости, ни сильной воли; я боюсь за каждый свой шаг, точно меня выпорют, я робею перед ничтожествами, идиотами, скотами, стоящими неизмеримо ниже меня умственно и нравственно; я боюсь дворников, швейцаров, городовых, жандармов, я всех боюсь, потому что я родился от затравленной матери, с детства я забит и запуган!.. "

Или таков: "Я робок, не уверен в себе, у меня трусливая совесть, я никак не могу приспособиться к жизни, стать ее господином. Иной говорит глупости или плутует, и так жизнерадостно, я же, случается, сознательно делаю добро и испытываю при этом только беспокойство или полнейшее равнодушие. Все это, Гаврилыч, объясняю я тем, что я раб, внук крепостного. Прежде чем мы, чумазые, выбьемся на настоящую дорогу, много нашего брата ляжет костьми!"

Но это - часть идеализированной само презентации. Почему идеализированной? Потому что Лаптев - богат. Очень богат. Ему не нужно уже ломать голову за сколько продать права на произведения какому-нибудь издателю Марксу. Вот совсем не нужно. Он - богат и независим. И несчастлив. Он - нелюбим. Ведь он ко всему сказанному ещё и внешне неинтересен, неловок в общении и манерах и т.д.

Всё движется, казалось бы, к предсказуемому финалу по-чеховски: : и старик слепнет, а, значит, приказчики всё разворуют; уже и брат Фёдор – душевнобольной, и счастья никакого нет... Объединившиеся, казалось бы, вокруг ребенка, они снова становятся обособленными монадами когда несчастная девочка умирает.

Но что происходит? Почему меняется Юлия Сергеевна? Что с ней? Её слова о том, что без него ей скучно - что означают? Скука - отсутствие развлечений? Или? Заметили, как пока ещё неловко и, простите, неубедительно звучит:
— Ты знаешь, я люблю тебя, — сказала она и покраснела. — Ты мне дорог. Вот ты приехал, я вижу тебя и счастлива, не знаю как. Ну, давай поговорим. Расскажи мне что-нибудь.
Она объяснялась ему в любви, а у него было такое чувство, как будто он был женат на ней уже лет десять, и хотелось ему завтракать. Она обняла его за шею, щекоча шелком своего платья его щеку; он осторожно отстранил ее руку, встал и, не сказав ни слова, пошел к даче. Навстречу ему бежали девочки".

Встретились два достойных человека. Казалось бы: ну что ещё нужно? Оказывается, много чего. Много в общем-то, какой-то малости: всего лишь какой-то там любви.

С каждым новым прочитанным рассказом я всё больше проникаюсь симпатией к творчеству Антона Павловича Чехова. Меня искренне поражает его способность вложить в маленькое произведение столько чувств, эмоций и, главное, смысла.

Главный герой, Яков Матвеевич, уже прожив полноценную жизнь, понимает, что потратил всё своё время впустую. Постоянно гоняясь за убытками и выгодой, он забыл про удовольствие и счастье от жизни. Его жена, Марфа, для него была не более чем дополнением к дому, по отношению к которому не нужно проявлять лишнее внимание. Даже любимое занятие, игра на скрипке, не может стать отдушиной, превращаясь в ещё одним пунктом в подсчёте убытков. Особенно печальным мне показался момент, что даже осознав ошибочность своего подхода к жизни, герой не может ничего изменить. Он продолжает возвращаться к подсчётам, только в другой обёртке, но суть от этого не меняется. Мне кажется, это и есть одна из причин, почему Яков Матвеевич так спокойно принимает близость своей кончины. Это освобождение не только от телесного, но и набивших оскомину суждений.

Особое внимание хотела бы уделить финальному решению главного героя. Он отдаёт важную для себя вещь, скрипку, человеку, которого он до этого необоснованно ненавидел. Человеку, который может понять печали чужого для себя человека. Такая искренность и сострадание не могут не восхищать.

Вот так Антон Павлович Чехов смог в рассказ на 12 страниц вписать столько, сколько иногда не получается раскрыть в многостраничных романах.

Как понять, что сходишь с ума? Когда пропадает критическое отношение к своему поведению и окружающей действительности? И каково семье безумцев.

Хороший повесть о жизни психически нездорового человека, разрушении личности и горе близких людей. Его надо советовать в школе, разбирать на занятиях по пропедевтике внутренних болезней и психиатрии (мне бы понравилось). К истории хорошо бы приложить памятку «как действовать в похожих ситуациях». В какой момент надо уходить из этих отношений, перестать тянуть не себе тяготы, которые вряд ли когда-либо прекратятся? Единственное, мне безумно жаль Татьяну. С одной стороны – папашка, замкнутый в четырёх стенах дома и внутри своего сада. С другой – друг детства, окутанный ореолом подростковой влюблённости, ожиданиями спасения из затворничества и семейного счастья. А в итоге что? Хорошего – ничего, лишь на всю жизнь моральная травма и разъедающая душу мысль, а не из-за неё ли всё так сложилось.

Чехов, как врач по образованию, даёт достаточно интересную базу в своих произведениях. Например, после прочтения с друзьями-медиками засели со спорами "чем же именно болел гг?".Вариантов было множество: начиная от шизофрении, окр (Обсессивно-компульсивное расстройство), заканчивая раком лёгкого с метастазами в мозг и циррозом печени, конечно, упоминая туберкулёз.

Рекомендовано к прочтению медикам, студентам-медикам.

По какой-то причине, скорее, конечно же, видимой, сюжетной, «Палата №6», наряду с «Архиереем», считается мрачнейшим произведением АП.
Можно, конечно, как бы и возразить, что у Чехова всё в эдаком вот «жидком лунном счете», который увидел Андрей Ефимыч в первую ночь во флигиле. Светлые пятнышки чеховского юмора, радости труда и простого счастья, - блин, да ещё понапрягаться нужно, чтобы вспомнить.
О, разумеется, есть обобщения, ставшие уже общими местами, известные даже тем, кто никогда не читал первоисточника; обобщения, уходящие в социальное - «Вся Россия - палата №6».

Всё – так, и всё – не так. Как в жизни и бывает. Нет, «не бывает». Это и есть – сама жизнь. Не черная или белая, ни с оттенками и нюансами, нет. Она – черное, белое, цветное, - всё в одном, всё одновременно, всё является всем. Поэтому грань между 20-летним докторским стажем Андрея Ефимыча и помещением его в Палату – достаточно было нескольких минут, когда Никита завел его туда, вручил халат и запер дверь. Всё.

Пустыня. Иванов, Пелевин, Кафка.

Борис Моржов из «Блуды» Иванова (https://www.livelib.ru/reader/fullback34/searchread/w-b-a/%D0%91%D0%BB%D1%83%D0%B4%D0%B0+%D0%B8+%D0%9C%D0%A3%D0%94%D0%9E), Савва Скотенков из «Ананасной воды» Пелевина (https://www.livelib.ru/reader/fullback34/searchread/w-b-a/%D0%90%D0%BD%D0%B0%D0%BD%D0%B0%D1%81%D0%BD%D0%B0%D1%8F+%D0%B2%D0%BE%D0%B4%D0%B0+%D0%B4%D0%BB%D1%8F+%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%81%D0%BD%D0%BE%D0%B9+%D0%B4%D0%B0%D0%BC%D1%8B), молодой человек К. из «Замка» https://www.livelib.ru/reader/fullback34/searchread/w-b-a/%D0%B7%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%BA), - братья (уж позвольте отослать к моим отзывам, самым для меня дорогим и удачным). Вместе с Андреем Ефимовичем или Иваном Дмитричем Громовым – ещё одним жильцом Палаты – все мои герои живут в пустыне – метафорической, в первую очередь. Поскольку речь всё же о «Палате», а о предыдущих героях я уже писал, давайте посмотрим не социальным, но экзистенциальным, «глазом» на явление героя, как сказал в своем месте Булгаков.

Все мои герои из века 20 – живут, творят, даже исчезают, одиночками. Такой вот «чистый разум», «чистая воля», не «замутненная» такой мелочью, как семья, например. Можно поупражняться в размышлениях, которыми в «Палате» отметился и Андрей Ефимыч, что при рождении человек был вытолкнут во враждебный мир. («В самом деле, против его воли вызван он какими-то случайностями из небытия к жизни… Зачем?» Не напоминает ли это вам, читатель, «родовую травму» Фрейда и – шире – экзистенциальное одиночество почти всей философии 20 века?

Если верно, что самая практичная вещь на земле – хорошая теория, то не справедливо ли обратное: самое практическое и повседневное и есть умозрительное и теоретическое? Давайте свежим взглядом, ну, или почти свежим, посмотрим на Рагина. Ну, хорошо: образование, профессия, ежедневные хлопоты по работе, пусть и в 200 километрах от железной дороги (что же хорошего там может быть, в 200 километрах-то?). Всё так. Книги, размышления, ежедневное пиво и Михаил Аверьяныч. Всё так. Но что же помешало Рагину за 20 лет найти хотя бы сожительницу, не говоря о супруге или жене. Что?
Чего не хватило Рагину=Чехову для такого пустяка? И ведь одинокие доктора, - да они во всей чеховской прозе, литературе, творчестве, - они везде. Чехов делает конструкт, осознанно ли, неосознанно – не важно. Главное – результат. А в нем нет ни семьи, ни женщины, ни детей. А есть та картина мира, созданная мыслью, душой и духом АП, в которой он и видел собственное существование. Он создал тот мир, в котором он мыслит себя, принимает или не принимает пространство, куда, «без его ведома», его вытолкнули.

В психологии есть такой тест, ну, или практическое занятие: пара, один закрывает глаза, второй берет его за руку и водит по какому-то пространству. Смысл действа – чувства, которые испытывает закрывший глаза. Считается, что этот тест – на отношение человека к миру, доверяет человек окружающему, или нет.

Но каков чеховский «мир вокруг»? Например, такой:
«В больничном дворе стоит небольшой флигель, окруженный целым лесом репейника, крапивы и дикой конопли. Крыша на нем ржавая, труба наполовину обвалилась, ступеньки у крыльца сгнили и поросли травой, а от штукатурки остались одни только следы».

Или такой: «Эти гвозди, обращенные остриями кверху, и забор, и самый флигель имеют тот особый унылый, окаянный вид, какой у нас бывает только у больничных и тюремных построек».

Или такой: «Здесь у стен и около печки навалены целые горы больничного хлама. Матрацы, старые изодранные халаты, панталоны, рубахи с синими полосками, никуда негодная, истасканная обувь, — вся эта рвань свалена в кучи, перемята, спуталась, гниет и издает удушливый запах».

Или вот такой: «На хламе всегда с трубкой в зубах лежит сторож Никита, старый отставной солдат с порыжелыми нашивками. У него суровое, испитое лицо, нависшие брови, придающие лицу выражение степной овчарки, и красный нос; он невысок ростом, на вид сухощав и жилист, но осанка у него внушительная и кулаки здоровенные».

Здесь же: «Стены здесь вымазаны грязно-голубою краской, потолок закопчен, как в курной избе, — ясно, что здесь зимой дымят печи и бывает угарно. Окна изнутри обезображены железными решетками. Пол сер и занозист. Воняет кислою капустой, фитильною гарью, клопами и аммиаком, и эта вонь в первую минуту производит на вас такое впечатление, как будто вы входите в зверинец».

А что люди? Люди? Давайте, глянем:
«Смотритель, кастелянша и фельдшер грабили больных, а про старого доктора, предшественника Андрея Ефимыча, рассказывали, будто он занимался тайною продажей больничного спирта и завел себе из сиделок и больных женщин целый гарем».

Или, уже совсем привычные чеховские мотивы: «Даже интеллигенция не возвышается над пошлостью; уровень ее развития, уверяю вас, нисколько не выше, чем у низшего сословия».

Здравоохранение: «… всё больничное дело, как и 20 лет назад, построено на воровстве, дрязгах, сплетнях, кумовстве, на грубом шарлатанстве, и больница по-прежнему представляет из себя учреждение безнравственное и в высшей степени вредное для здоровья жителей».

Что испытывал бы сам Антон Павлович от им же описанного мира, доверившись закрыть глаза и взявшись за руку «другого»?

Неужели весь мир таков? Почти весь, - так у Чехова. «Почти» - это когда всё же говорится о прогрессе в медицине «в последние 25 лет». Но это – исключение, светлое солнечное пятнышко в том самом реальном мире.

Есть ли ещё пятна? Да, есть. Это двадцатилетние(!) размышления Андрея Ефимыча над бренностью и суетой подлунного мира. На самом деле он живет очень «бурной» и очень «напряженной», правда, внутренней жизнью, часами(!) шагая из угла в угол в комнате. Размышления над суетностью всего и превозношение спокойного отношения и к страданию, - хотя бы это позволяет совершенно уверенно говорить о

Буддизме

Разумеется, ни Андрей Ефимыч Рагин, ни Иван Дмитрич Громов, ни даже сам Антон Павлович Чехов вовсе и не подозревали, что этот вечный тип ничего не делающего представителя русской национальной интеллигенции – буддист! Честно говоря, я и сам не подозревал о подобном. Пройдемся по страничкам повести?

«Лишние люди», размышляющие, но вялые и ленивые интеллигенты, дураки и дороги, «противные как крысы и воняющие как клопы чиновники» (М.Е. Салтыков-Щедрин), - это лишь начало списка. Илья Ильич Обломов (Чехов одно время был высокого мнения о романе, а потом «прозрел») – «воплощение» русского типа элиты общества.

Чехов дает и тот же, и всё же несколько иной тип безвольного, скукоживающегося с каждым годом, с каждой «новой» мыслью, интеллигента. Не противящегося злу насилием. 20 лет размышляющего над вселенским Злом, получившим пропуску в городке, расположенном в 200 километрах от всего, не только от железной дороги, но вообще – от всего! Это – край света и последние вопросы этому миру, - всё здесь, в городишке, где, по мнению и АП, и миллионов читателей, нормальный, здоровый человек – Громов, этот последний рубеж падающей под повседневными ударами подлости, пошлости, ничегонеделания, жизни. Рубеж перед возвещающего тщету жизни, а, значит, торжества её антипода – смерти, Рагина. Также признанного сумасшедшим. Признанного кем? Здоровым общественным телом.

Принято считать Рагина опускающимся, возвращающимся к праху, из коего был явлен свету когда-то, типом. Давайте послушаем Андрея Ефимыча. Так ли уж «оригинален»? Только ли ему в голову приходят подобные суждения?

Тезис №1: «на этом свете всё незначительно и неинтересно, кроме высших духовных проявлений человеческого ума.
Ум проводит резкую грань между животным и человеком, намекает на божественность последнего и в некоторой степени даже заменяет ему бессмертие, которого нет. Исходя из этого, ум служит единственно возможным источником наслаждения. Мы же не видим и не слышим около себя ума, — значит, мы лишены наслаждения».

Тезис № 2: «При всякой обстановке вы можете находить успокоение в самом себе. Свободное и глубокое мышление, которое стремится к уразумению жизни, и полное презрение к глупой суете мира — вот два блага, выше которых никогда не знал человек. И вы можете обладать ими, хотя бы вы жили за тремя решетками».

Тезис № 3: «Мудрец, или, попросту, мыслящий, вдумчивый человек отличается именно тем, что презирает страдание; он всегда доволен и ничему не удивляется».

Тезис № 4: «Между теплым, уютным кабинетом и этою палатой нет никакой разницы, — сказал Андрей Ефимыч. — Покой и довольство человека не вне его, а в нем самом».

Вот, собственно говоря, плод двадцатилетних размышлений буддиста Рагина. Нирвана, надмирность, презрение к боли и страданию, - чем декларируемые и, в общем, исполненные Рагиным уже в палате истины отличаются от буддистских? В своей сути – ничем. Кроме одного.

Расположенный в 200 километрах от всего, на краю света и мира, городок – это вовсе не буддийский монастырь. А мещане и крестьяне – не монахи, презирающие страдание и боль. Даже единственный здоровый в городке человек и сумасшедший по совместительству – Громов Иван Дмитрич – антитеза надмирности иного, не буддийского космоса покоя и нирваны, мира. Он может ненавидеть жизнь, но не презирать её: «На боль я отвечаю криком и слезами, на подлость — негодованием, на мерзость — отвращением. По-моему, это собственно и называется жизнью», - говорит Громов.

«А презирать страдания значило бы для него презирать самую жизнь, так как всё существо человека состоит из ощущений голода, холода, обид, потерь и гамлетовского страха перед смертью. В этих ощущениях вся жизнь: ею можно тяготиться, ненавидеть ее, но не презирать».

Что же делать нам, более 1000 лет живущим между динамикой Запада и статикой Востока, сами себя распявшие неопределенностью выбора: умные или красивые? Нам-то как жить?

Антон Павлович 130 лет назад ответил на этот вопрос вселенским скепсисом нормальности сумасшествия.
Спустя эти самые 130 лет, позвольте ответить иначе.

Как нам жить?

Во-первых, регулярно. И это – не пошлость. «Нас мало, нас крайне мало, а самое страшно то, что мы – врозь. Но сердца забывчивых женщин…» - и далее по тексту.

Во-вторых, жить самостоятельно. Это означает только и исключительно одно: подобно тому, как лет 300 назад мы распяли себя на кресте комплекса неполноценности, точно также, можно – в обратной последовательности – снять себя с этого самого позорного креста. Позорного – потому что никто другой, кроме нас самих, не заставлял чувствовать себя вторым сортом. Айда отсель, - как говорят туляки.

В-третьих, читать, размышлять над прочитанным и обожать учителей народов и человечества.

Таких, как Антон Павлович Чехов.

Аминь.

Посмотрел фильм по телику, кино хорошее. Решил прочитать, сравнить впечатления.
Ну и в очередной раз убедился: как бы ни старались даже лучшие актёры (Олег Даль, Высоцкий, Папанов), выходит обычно хуже, чем литературная основа. У Чехова характеры глубже. Даль сыграл Лаевского довольно точно. Высоцкий сильно упростил роль, породил абсолютно бесчувственного персонажа, каким фон Корен у Чехова не является.
Сочувствую Надежде Фёдоровне -- это в книге. А в фильме все персонажи примерно одинаково отвратительны. Симпатичный только доктор Самойленко. Дьякон тоже мог бы вызвать симпатию, не будь он простым как три рубля -- что в фильме, что в повести.

Пару цитат приведу напоследок:

— Гуманитарные науки, о которых вы говорите, тогда только будут удовлетворять человеческую мысль, когда в движении своем они встретятся с точными науками и пойдут с ними рядом. Встретятся ли они под микроскопом, или в монологах нового Гамлета, или в новой религии, я не знаю, но думаю, что земля покроется ледяной корой раньше, чем это случится.
(фон Корен)

— Вот вы всё учите, постигаете пучину моря, разбираете слабых да сильных, книжки пишете и на дуэли вызываете — и всё остается на своем месте, а глядите, какой-нибудь слабенький старец святым духом пролепечет одно только слово или из Аравии прискачет на коне новый Магомет с шашкой, и полетит у вас всё вверх тарамашкой, и в Европе камня на камне не останется.
(дьякон)

Рекомендовать фильм или книгу нет смысла: думаю, я был последний на Лайвлибе, кто не читал :)

Я даже не знаю, что сказать после прочтения повести. Я растеряна. А отзыв нужен – это «Игра в классики».
Человек, я имею в виду Коврина, весьма трезво оценивает себя и окружающих касательно той сферы деятельности, которой он занимается, а он, как-никак, магистр каких-то наук. И приходит к выводу, что здесь он достиг большего прочих. Внутреннее довольство собой – разве это плохо?
Все пишут, что это мания величия, помутнение сознания, психическое заболевание. А что, разве мы не ведем диалоги сами с собой, что-то анализируя, упорядочивая в своем сознании? Ну, здесь человек с богатым воображением придумал этого черного монаха, чтобы дискутировать с ним. А с кем еще? С милейшим Егором Семеновичем или милой Таней? У них свои интересы, не менее замечательные, но…
Как тут не вспомнить «Миф о Сизифе» Альбера Камю с его философией абсурда. Жизнь не имеет смысла, потому надо принять абсурд, иррационализм в жизни. Для Коврина таким абсурдом стал придуманный им черный монах. И что плохого в этом? Человек переживал светлые, чудные минуты, с увлечением работал, вроде бы любил – был весел и счастлив. Счастлив! А потом его захотели вылечить. Ну и что из этого получилось, мы узнаем в конце повести – все рушится, все три жизни.
Сложная вещь. «Как счастливы Будда и Магомет или Шекспир, что добрые родственники и доктора не лечили их от экстаза и вдохновения!»

Рассказ очень поучительный. Для отцов, желающих выдать дочерей замуж, лучше поменьше болтать, чтобы не распугать потенциальных женихов. Для женихов, желающих найти хорошую невесту, поменьше общаться с будущим тестем, не с ним же предстоит жить!
Но такого тестя, как Павел Ильич Рашевич, и врагу не пожелаешь. Мало того, что не умеет правильно вести имение (долги большие скопились), к тому же человек небольшого ума, высокомерен, надменен. Именно из-за таких самодуров социальное и классовое неравенство в России привело страну к революциям 1917 года. Забавно, что знакомые «рассказывали про него, будто он разговорами вогнал в гроб свою жену, и называли его за глаза ненавистником и жабой».
Не представляю, о чём можно говорить с особью, говорящей – «Давайте мы все сговоримся, что едва близко подойдет к нам чумазый, как мы бросим ему прямо в харю слова пренебрежения: "Руки прочь! Сверчок, знай свой шесток!" Прямо в харю! - продолжал Рашевич с восторгом, тыча перед собой согнутым пальцем. - В харю! В харю!»
Чехов в очередной раз показывает, что даже «упоительный вечер в России» может испортить один «нехороший человек».
Фраза – «Если же он садился писать что-нибудь, хотя бы поздравительное письмо, то и в письме выходила брань. И всё это странно потому, что на самом деле он чувствительный, слезливый человек. Уж не сидит ли в нем нечистый дух, который ненавидит и клевещет в нем помимо его воли?»
Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 086

"Старший садовник", судя по всему как "старший лейтенант". Но смешно. Быть старшим садовником при отсутствии младшего.

Душевнобольного еще как-то можно определить по лицу, но душевноздорового никак. Психическое нездоровье - это медицинский диагноз и нет ничего более опасного, чем расставлять штампы самому. Я вот, совершенно нормален.

В наших судах истинно торжествует справедливость, ибо из него никто невиновным не выходит. Судья типа мясника, он только цены на говядину знает, поэтому в рассказе суд нелепый. Но такое не только у Чехова. Например, в "Братьях Карамазовых" суд нереальнейший. Такие произведения о судах больше характеризуют писателя, чем отечественный суд.

Что нам хотел Чехов сказать, помимо того, что у него здесь снова мужчина говорит о красивом мужчине. Что еще более скромно - об умном. Старое доброе и иногда справедливое противостояние доброты человеческой и справедливости человеческой. Герой нам с помощью справедливых (!) рассуждений говорит о доброте и милосердии. С таким же успехом во имя человеколюбия какой-нибудь народ ссылают в лагеря.

С другой стороны, если существует эмоциональный добрый суд, то почему бы и не быть справедливой доброте. Другое дело, что судья в рассказе поступил все равно по-чеховски. Он сказал - что нелогично. Так что в любом случае победила справедливость. Спряталась, но победила.

А если ты не как все, если считаешь интересным человека не своего круга, если мешаешь жить и продвигаться по карьерной лестнице, - добро пожаловать в палату номер 6. Мир жесток, мир смешон. И не было бы так смешно, если бы не было так грустно. Антон Павлович как всегда бьет рассказами в цель и "глаголит" правду-матку. Мол, смотрите, выбирайте себе путь в жизни, расставляйте приоритеты.