Алексей Толстой. Собрание сочинений в восьми томах. Том 3

Зарождение Советской фантастики практически целиком и полностью принадлежит графу... «Красному графу». Ирония судьбы, скажут непосвящённые. Однако ценители Отечественной литературы знают, что действительность была намного сложнее.

Алексей Николаевич Толстой не принял Октябрьскую революцию, покинув пределы России он часто обращался к её настоящему, наблюдая за потрясениями и трагедиями со свойственной многим авторам (разделившим его судьбу) сатирой, тоской и ностальгией. Последнее наиболее явно представлено в романе «Аэлита», которую многие критики называют первым образчиком Советской фантастики, несмотря на то, что написана она была еще в эмиграции. Марсианская проза Толстого в общем-то Марсу посвящена скорее опосредованно. Критик Лев Карсавин отмечает, что главной темой романа Толстого стала: «судьба России, даже в космосе он ищет проблему моральной ответственности интеллигенции, бросившей Родину и обречённой на муки добровольного отщепенства». Тоска по Земле (Родине), наравне с тоской по возлюбленной, вот главный краеугольный камень «Аэлиты»: «Вот он приподнялся, бормоча, схватился за грудь, замотал вихрастой головой, - лицо его залилось слезами, усы обвисли – Она, ей-богу, она... Родная, родная, родная...»; «Голос Аэлиты, любви, вечности, голос тоски летит по всей вселенной, зовя, призывая, клича, - где ты, где ты, любовь?..».

Родная приняла Толстого, его возвращение в 20-х годах стало новой вехой, вехой признания и успеха. Не удивительно, что обласканный властью Алексей Николаевич и сам не забывал её ласкать. Место авантюристов Гражданской войны выраженных в повести «Похождения Невзорова, или Ибикус», занял пресловутый культ личности, нашедший воплощение в «заказной и насквозь фальшивой» повести «Хлеб». От ностальгически чувственных и, вероятно более честных, первых двух книг «Хождения по мукам», Толстой перешел к тенденциозному и идеологически выверенному финалу: «не дыша, слушали о головокружительных, но вещественно осуществимых перспективах революции». В том же «Хмуром утре» бросаются в глаза такие строки: «с краю — худощавый, с черными усами — Сталин, тот, кто разгромил Деникина...». Наконец самый знаковый роман Толстого - «Петр I», пусть и задуманный автором еще до революции, в перспективе издания так же преследовал идеологические цели: примером легендарного царя-реформатора оправдать «основанную на насилии систему власти».

Шагая в ногу с политической конъектурой оставался ли «Красный граф» честным с самим собой? Я не настолько плотно погружен в творчество Толстого, или его биографию, чтобы дать однозначный ответ, думаю, что и вряд ли кто может. Но важно понимать, что человек, кем бы он не был, остается частью общества и тех событий, что в нем происходят. Тоска ли по Родине, или же истинное прозрение... неважно, что двигало Алексеем Николаевичем, он сделал свой выбор – пойдя вровень с теми, кто выражал надежду в скорой Мировой Революции, в гниение и гибели капитализма, в превосходстве Советского человека (человека новой формации), над Западным. «Аэлита» всего этого лишена, так как она была романом другого периода жизни и творчества писателя, в отличие от «Гиперболоида инженера Гарина». Вот он то вобрал в себя многое из социально-общественных настроений 20-30-х годов, отчасти это роднит его с такими культовыми писателями-фантастами, как Беляев, или Казанцев. Но мне кажется, что «Гиперболоид...» пошел несколько дальше. Толстой упивается описанием Западного общества послевоенных лет, показывая свидетельство его падения и деградации. Тот же Париж встречает нас: «Каркасами и жестяными сооружениями реклам, облупленными крыльями знаменитой мельницы "Мулен Руж", плакатами кино на тротуарах, двумя рядами чахлых деревьев, писсуарами, покрытыми вывесками и исписанные неприличными словами..., казармами, тридцатью тысячами полицейских». Поверженную Германию захлестывает Американский капитал, впрочем, он повисает не только над Германией, но над всей Европой. Ни рабочие, ни мелкая буржуазия не почувствуют выгод этих капиталов, они предназначены лишь для крупных воротил и монополистов. Над остальными опускается печать серости и тоски: «Прежде в корзиночках лежали живность, овощи и фрукты, достойные натюрмортов... Теперь несколько картофелин, пучок луку, брюква и немного серого хлеба... В белоснежных кухонках – пучочек луку на изразцовой доске, и давнишняя тоска в глазах у женщин. Непостижимо». Сами США отнюдь ни свидетельство благополучия. То с какой легкостью Гарин разрушает общественные скрепы, ввергнув страну в очередную золотую лихорадку, когда: «разъяренные... одичавшие люди прорвали цепи, дрались как бешенные... побросали полисменов в залив»; поражают воображение. Месяц назад Америка владела половиной земного шара, теперь же: «Чем ближе к Тихому океану, тем дороже продукты питания... Голодные искатели счастья разносили съестные лавки. Фунт ветчины поднялся до ста долларов. В Сан-Франциско люди умирали на улицах. От голода, жажды, палящего зноя – сходили с ума». Западный мир легко утрачивает свою человечность, проявляя алчность и мелочность, жадность и лицемерие, невежество и глупость. Такими предстают обыватели, такими предстают сильные мира, такими предстают власти капиталистических стран. Упрощает ли Толстой? Разумеется, да. Образ Запада до крайности карикатурен и опошлен, что сделано намерено, ради противопоставления его обществу Советскому. Бросающаяся в глаза идеологическая выверенность истории вызывает сомнения в честности и справедливости подобного произведения. Но не стоит возводить критику данных позиций в абсолют. Достаточно вспомнить время и место написания романа, чтобы осознать неминуемость подобного сравнения. На него конечно не стоит закрывать глаза, однако, как и в случае с Беляевым, или Казанцевым, стержнем является сама история и герои, а отнюдь ни окружающая их «действительность» (последняя лишь фон двигающий сюжет).

«Гиперболоид...» часто любят рассматривать через призму научной составляющей. Конструкция направленных лучей, которая, по словам самого Гарина: «проста, как дважды два..., чистая случайность, что этого до сих пор не было построено»; как будто бы имеет вполне реальные прототипы. Считается, что при разработке идеи Толстой вдохновлялся конструкциями инженера Шухова – башни, состоящие из «нескольких гиперболоидов, стремящихся ввысь»; а также таинственной гибелью Михаила Филиппова, который вроде как работал над способом передачи на расстояние энергии взрыва. Будучи предвестником лазера Гиперболоид имеет конструктивные особенности, которые вызывают нарекание у ученных разных областей, что, впрочем, вполне простительно для научной фантастики.

Помимо конструкции и принципов работы Гаринского аппарата не меньший интерес вызывает и концепция Оливинового пояса, того, что Гарин называет: «Властью над миром». Толстой вкладывает в свою историю популярное тогда представление о том, что земля: «металлический шар», но слой металла после коры не твердый, а расплавленный, причем содержания металла структурированы по массовому числу: «черпаки прошли оливин и брали теперь чистую ртуть. Следующим номером, восемьдесят первым, по таблице Менделеева, за ртутью следовал металл талий». Фактической целью всего Гаринского предприятия было золото, как «основа капиталистической экономики», обладание неограниченным золотым запасом позволило бы Гарину реализовать все свои амбициозные планы. Однако: «Расплавленный пояс залегает на очень значительную глубину»; шахтеры Гарина минуют в итоге 18 слоев земной коры, очевидная проблема – как пробиться к вожделенному поясу? Вот тут на помощь и приходит Гиперболоид: «Важнейшая часть работы – бурение, - происходила согласованным действием лучей гиперболоидов»; которые «пронизывали и расплавляли породу». Фактически изобретение Гарина — это не только оружие, но и орудие; применимое, как в мирных, так и военных целях. Любопытная напрашивается аналогия, не правда ли? Впрочем, оружие ли, или орудие это по большому счету не так важно. Куда важнее то в чьих оно оказалось руках.

Одна из первых характеристик Гарина данная сотрудником физической лаборатории политехникума – Алексеем Хлыновым: «Очень способный... Необыкновенный человек. Но – вне науки. Честолюбец. Авантюрист. Циник»; уже многое говорит о самом герое. Перед нами Интернационалист, или космополит (в другой редакции), сражающийся только за свои личные интересы. При этом Гаринсвоего рода гений, которому, как никому другому «нужны строжайшие линии дисциплины»; когда это не касается науки. Его концепции и изобретения просты, он сам это признает, но одновременно и революционны, они буквально свергают столпы. В силу Гиперболоида не желает верить ни рвущийся до выгод «химический король» Роллинг (монополист передовой, как ему кажется отрасли), ни профессор Вольф: «Ах, опять эти лучи, вздор, блеф, утка...». О, им придется поверить и увидеть их в действие. Они еще ужаснуться: «Роллинг! Будет поздно!...Они смогут на расстояние взрывать химические заводы, сжигать эскадрильи аэропланов, уничтожать запасы газов»; Гарин позаботиться об этом, он еще продемонстрирует им свою силу. Таков уж этот человек. Да, гений! Но абсолютно лишенный морали! Сперва об этом говорит Хлынов, но затем мы убеждаемся в этом лично: «Он дрожал с ног до головы. Не совесть (какая уж там совесть...), не страх (он был слишком легкомыслен), не жалость к обреченным (они были слишком далеко)... Ты наслаждаешься, это - сумасшествие». Хлынов полагал, что Гарину лишь не хватает внутреннего стержня: «он действительно пошляк»; видимо даже он не понимал до каких крайностей был способен дойти этот человек, раз считал, что «пусть заводит роскошных женщин, яхты, гоночные машины...», в конечном счете у Гарина ведь все это будет, но кажется его это будет лишь отягощать, ибо настоящие эмоции промелькнут лишь вкупе с фразой: «Зато такую заварил я кашу, такая начинается потасовка, - красота!»... И это на фоне рухнувших надежд, потерянного аппарата, гибели сторонников, на фоне настоящего краха, перед телом мертвого соратника: «Какие планы, какие возможности... Каких мы дров наломаем!».

В каком-то смысле Гарин настоящий маньяк – ненавидящий людей и упивающийся своей вседозволенностью. Что отчасти сближает его с такими культовыми героями Советской фантастики, как - Штирнер из романа «Властелин мира», и Бэйли из романа «Продавец воздуха». И если с первым его роднит научная составляющая (оба специалисты в своих областях и используют полученные знания и открытия в личных целях), то с последним – беспринципность действий: «Его "коммерческая" деятельность не могла преследовать только выгоду. В самом деле, на что мог использовать несметное богатство один человек, поставивший себя вне общества, больше того, обрекающий всё человечество, всю жизнь на Земле на ужасную гибель? Это мог сделать только маньяк». Однако Бейли всего лишь коммерсант, жестокий, циничный, но коммерсант. Тогда, как Штирнеру нужна лишь власть и контроль, как свидетельство верности его концепции: «Подумать только, что самые «святые» чувства человека, как долг, верность, обязанность, честность и даже знаменитый кантовский «категорический императив», являются условными рефлексами совершенно такого же порядка, как и выделение собачьей слюны!». У них нет глобальных планов и идей, с Гариным их сближает, пожалуй, лишь авантюрность, жажда наживы и власти. Тогда как то же богатство не цель инженера, а лишь инструмент, впрочем, такой, который позволит ему оказаться как бы над обществом, став его пророком, мессией, создать собственный Парадиз, Восторг, Колумбию: «Я отбираю "первую тысячу", - скажем, это будет что-нибудь около двух-трех миллионов пар. Это патриции. Они предаются высшим наслаждениям и творчеству. Для них мы установим, по примеру древней Спарты, особый режим, чтобы они не вырождались в алкоголиков и импотентов. Затем мы установим, сколько нужно рабочих рук для полного обслуживания культуры. Здесь также сделаем отбор. Этих назовем для вежливости – трудовиками...Они не взбунтуются, нет, дорогой товарищ. Возможность революций будет истреблена в корне. Каждому трудовику после классификации и перед выдачей трудовой книжки будет сделана маленькая операция. Совершенно незаметно, под нечаянным наркозом... Небольшой прокол сквозь черепную кость. Ну, просто закружилась голова, – очнулся, и он уже раб. И, наконец, отдельную группу мы изолируем где-нибудь на прекрасном острове исключительно для размножения. Все остальное придется убрать за ненадобностью. Вот вам структура будущего человечества по Петру Гарину. Эти трудовики работают и служат безропотно за пищу, как лошади. Они уже не люди, у них нет иной тревоги, кроме голода. Они будут счастливы, переваривая пищу. А избранные патриции – это уже полубожества... какие перспективы для гения! Земля превращается в райский сад. Рождение регулируется. Производится отбор лучших. Борьбы за существование нет: она – в туманах варварского прошлого. Вырабатывается красивая и утонченная раса – новые органы мышления и чувств. Покуда коммунизм будет волочь на себе все человечество на вершины культуры, я это сделаю в десять лет... К черту! – скорее чем в десять лет... Для немногих... Но дело не в числе...». Для Шельги – антитезы Гарина – это чистый фашизм, для Гарина – это шире «самого Муссолини». Райская земля, но только для своих, где будут отели, театры, цирки и портики. Где будут все творения мастеров Европы и Азии (для этого их не лишним будет ограбить). Где будет бомонд аристократов и непризнанных талантов, тех кого захочет допустить сам Гарин, диктатор и властитель будущего мира.

Гиперболоид– Оливин – Гарин – власть – утопия. Толстому удалось главное. Безусловное достоинство его романа – это увлекательность истории вкупе с её кажущейся стройностью. Все элементы романа сошлись в одной точке, образуя нечто похожую на ту саму пирамидку, без которой гиперболоид лишь цилиндрическая коробка... Однако достоинства истории сильно подрывают шероховатости её подачи. В самом сюжете хватает моментов, которые могут показаться не совсем логичными. Сам стиль написания, нельзя назвать легкими приятным. Толстой двигается лихорадочно, прыгает с места на место, делает много отступлений. Часто попадаются обороты, кажущиеся не совсем грамотными и совсем не звучащими. Да и герои произведения вышли откровенно слабыми. Так кроме Гарина, Зои Монроз и, возможно, Роллинга, более кого-либо выделить совершенно не получается. У Толстого нет ярко выраженного протагониста, хотя кажется, что для этой роли отлично подошел бы Шельга, но он скорее наблюдает за событиями, а не противостоит Гарину. Подобное можно сказать и о второстепенных героях. Их действия двигают сюжет, но в них самих почти ничего нет, они не просто меркнут перед заглавным героем, а буквально лишние в этой истории, хотя быть таковыми не должны.

У романа хватает проблем. Отчасти этим и объясняется множество разных редакций (большей частью авторских), из-за чего история способна произвести диаметрально разнообразное впечатление. Где-то финал открыт, где-то нет. Где-то Гарин изобретатель и авантюрист, где-то лишь последнее. Меняется судьба персонажей, меняется стиль написания... Толстой явно искал идеальный вариант. Судя по финалу истории мне попался тот, что был написан автором к 1927 году. Насколько он отличен от иных я могу судить лишь по отдельным вкраплениям цитат. Вероятно, Алексею Николаевичу удалось найти то самое важное и необходимое, что сделало «Гиперболоид...» классикой Советской фантастики. Может это было в 1934, может в 1937, а может и в 1939. Но точно не в 1927, где герои, стиль и некоторые элементы сюжета не позволяют оценить роман высшим баллом.

Не хочется мне ставить оценку этой книге, хоть и, по моему субъективному мнению, испытание временем она и не пережила. Такое постигает не всю фантастику, но всё же не так уж и редко случается. Даже если делать скидку на то, что во время написания книги считалось, что Марс обитаемый, а кто-то ухитрялся разглядеть там целые каналы и «явно рукотворные строения», фантастика – не жанр автора, не получается у него здесь писать интересно и не картонно.

Если же попытаться охватить всё произведение в целом, то можно обнаружить некую солянку из философский размышлений, внезапной местной революции (ну вот потому что) и достаточно нереалистичной истории (даже в обитаемый Марс верится больше). Авторская фантастика в этой книге наглядно демонстрирует, что «матчасть» и банальную логику перед написанием всё же стоит изучать, и дело тут не в Марсе и домыслах о нём, а в банальных законах физики. И хотелось бы мне сказать, что всё тут не так просто, что пусть и хромает сюжет, но смысловая составляющая на высоте, но увы, я этого не вижу и даже если это так, мне это совершенно неинтересно. Да и с языком и юмором здесь, к сожалению, тоже не сложилось.

Словом, для меня это чтение оказалось очень нужным, сумбурным и хромым на все четыре ноги, отдельно обидно за пренебрежительный подход к научной составляющей.

Несмотря на то, что я знакома с творчеством Беляева, я очень настороженно отношусь к классике фантастики, тем более советской. Наверное, поэтому как-то и творчество Алексея Толстого проходило мимо меня. Однако той пугающей наивности и простоты, которая дарит больше скуки, чем удовольствия в начале книге нет. Наоборот, кажется, что это такой крутой чуть приключенческий детектив, с погонями. Обожаю такое. Но увы, не долго мое счастье длилось. А даже крутая дамочка Зоя слилась, превратившись в капризную глупышка, эх. Где так хитрость и вамп начала?

И так, есть советский изобретатель, а точнее мошенник Гарин, он создаёт световую пушку-лещер, тот самый гиперболоид. А против него играет американский химический король. По следу же идут, конечно, "советы", которые охотятся за изобретением. И все очень интересно, пока все не переходит окончательно в становление мирового господства. Становится скучновато.

Конечно, на ус сразу приходит "Властелин мира" Беляева. Но в отличии от одной, Толстой впихивает советские идеи, торжество рабочего народа, идеи революции против диктатора. Не знаю, то ли я так верю и не согласна со звучащей в книге схемой, что при капитализме, работают девять, жирует на этом один. А вот при советах все десять просто работают. Точнее да, работают, но вэпри любой власти есть дирующие все так же на остальных. То ли мне нравится, как не унывает и выкручивается Гарин. Хотя, конечно, его схемы мира мне не нравятся, однако, я даже как-то местами болела под конец за его команду. Разве что мальчика жалко. Так что как бы автор не пытался рисовать чудовище, мне понравился авантюризм. Ну разве что можно без Зои?

Инженер Лось (это фамилия, а не животное), найдя по объявлению себе попутчика, красноармейца Гусева отправляются, на Марс. Я не любитель впадать в деспоты по поводу правоты действий, смысла сделанного. Я считаю это законное право каждого автора. А уже каждый из нас решает, понравилось или нет. Может сейчас мои находки из текста покажутся смешными, но не могу их оставить без внимания.

• В книге упоминалось о золотом городе с прозрачными воротами. В ноябре 1972 года поэт Анри Волохонский сочинил на мелодию с пластинки Вавилова стихотворение «Над небом голубым…», а Борис Гребенщиков впервые исполнил песню в марте 1984 года.
• Возвращаясь на Землю один из героев произнес « Родная, родная, родная…». И опять же у меня сразу в голове всплыла песня, исполненная Л.Лещенко «Родная, родная, родная земля».

• Жители (люди, марсиане) планеты Марс были голубого цвета. Создание фильма «Аватар» началось в середине 1990-х годов, когда Джеймс Кэмерон написал 80-страничную концепцию сценария фильма. Не спорю что этого его задумка. Но приятно осознавать, что наш автор таких героев придумал первым.
• И последние. Марсиане пользовались плоским зеркалом для связи. В наше время это скайп.