Валентин Распутин. Избранные произведения в двух томах. Том 2. Живи и помни. Прощание с Матерой. Пожар. Байкал

Посреди войны Андрей Гуськов вдруг, сам того не ожидая, становится дезертиром. Какое-то мимолётное решение, наваждение, бесовская проделка, и бравый вояка из маленькой деревушки на Ангаре оказывается преступником. По законам военного времени это, конечно же, расстрельная статья. А по закону природы сработал всего лишь инстинкт самосохранения. Слишком часто смерть дышала в спину Гуськову и отступала. Самому Андрею казалось, везение не может быть бесконечным. А потому бежать. Правда, нет никакой надежды, что в родной Атамановке поймут. Но любимая и родная Настёна примет мужа с распростёртыми объятиями, соглашаясь на всё, лишь бы с милым. Расчёт Гуськова оказался верным...

Поначалу чтение казалось мне несколько затянутым. Ибо здесь нет водоворота событий. Но постепенно прониклась и сюжетом, и образами главных героев. У Распутина получился портретный роман, когда на первое место выступают характеры персонажей, их мысли, поведение.

Андрей оказался мерзким нытиком и слюнтяем. Как же меня раздражала его жалость к себе, постоянная изворотливость. Есть такие люди, которые каждую свою оплошность пытаются повесить на других. Не признать за собой вину, а обязательно найти того, кто окажется крайним во всех бедах. И когда такой чертой характера наделён мужчина, противней вдвойне. Наверное, отсюда рассыпался в моих глазах образ Андрея как воина, достойного сына своих родителей и супруга. Быть может, в других условиях отрицательные моменты Гуськова были бы сглажены его военным подвигом, проявлением заботы к жене, непосильным трудом на благо семьи. Но, сбежав от войны и оказавшись в полном уединении, предоставленный сам себе, в Андрее постепенно зарождалось что-то звериное, моральное уродство заострило черты и с каждым днём проявлялось всё больше. До ужаса поразила сцена с коровой и телёнком. А потребительское отношение к Насте, его любовь в кавычках, лишь породили моё сочувствие к девушке и ещё большее презрение к эгоисту Гуськову.

Сама Настёна, пожалуй, слишком добрая, терпеливая и любящая натура. Искренне жаль её и ту мечту, которой так и не суждено было стать явью. Покорная и работящая, она была готова на многое ради любимого. Очень тронула сцена диалога Насти и Михеича, когда мудрый старик пытался вывести сноху на правду.

С каждой главой чувствовалась некая безысходность в происходящем, ощущение постоянной тревоги именно о Насте. Как же хотелось её оградить и защитить, увести от беды. Андрею хотелось лишь сказать: "Живи. Живи и помни. О своем ничтожном существовании. О своём преступлении по отношению к любимой женщине. Любимой ли в таком случае?". В общем, сплошное себялюбие. И трусость.

Читая книги о Великой Отечественной войне, мы чаще наблюдаем образ воина-героя. Да что уж там чаще, всегда. Подвиг солдата, портрет освободителя родной земли более привычны читателю в советской литературе. У Распутина получилась удивительная вещь — сделать дезертира центральным персонажем. Интересно, необычно и смело. Очень хочу посмотреть одноименную экранизацию, надеюсь не разочароваться.

Помню, эх хорошо помню, как девятнадцать лет назад, в дремучие доЕГЭшные времена, готовясь поступать на филфак, читал книги словно воду в жаркий день пил. Как известно, прочитанное таким вот образом редко надолго запоминается. Так было и тогда - что читал, то забыл сразу после поступления, и во время учёбы приходилось перечитывать. Но некоторые книги всё-таки запомнились, и даже не в общих чертах. Что значило - их тоже надо перечитать. Но не потому, что "программа обязывает", а потому, что просто надо.

И не могу удержаться, чтобы не вспомнить ещё один эпизод. Классе в восьмом или девятом, когда заболела молодая учительница по литературе, на замену поставили учительницу старой гвардии, которой давно за 60 было, и которая не стеснялась таскать 11-классников за уши и, поговаривали, в минуты дурного расположения духа открыть ногой дверь в кабинет директора. Насчёт кабинета директора не знаю, а в класс она действительно так периодически входила. Так вот, она уже несколько лет вела литературу исключительно в 10-х и 11-х классах, остальной её нагрузкой был русский язык. И узнав, что мы проходим классику (конкретно в тот момент Некрасова), Антонина Ивановна не на шутку разворчалась - мол, малышня, с вами ни о чём серьёзном не поговоришь. Читать надо не эту древность, а Астафьева, Паустовского, Казакевича, Бондарева. И - Распутина, обязательно Распутина. И забив на школьную программу, бабуля нам рассказывала про Распутина с такой страстью, с какой можно рассказывать про любимого человека, пока он ещё не приелся.

"Прощание с Матёрой" - реквием той самой Матёре, которая должна вскоре погибнуть, потонуть в будущем водохранилище. Символично, что жители деревни считают позором и грехом быть погребёнными в земле, и готовясь к переезду, они хотят даже перенести могилы своих предков с кладбища. Но самой Матёре тоже суждено стать утопленницей, и - ничего тут не поделаешь.

И тема прощания с деревней становится темой романа. Как и во многих других своих произведениях, Распутин подходит к книге очень глубоко. Есть у него те, кто покидает деревню легко, есть и персонаж, который, не выдержав разлуки с родной деревней, помирает ещё до того, как из неё уезжает последний человек. Есть персонаж, первым поджигающий свою избу, есть и те, кто накануне неизбежного сожжения дома белит его и прибирает. Тут, конечно, явно просматривается классическая логика "Эх, молодёжь нынче пошла...", поскольку явно автор только на стороне старожилов. Точнее, старожительниц - старух, и в первую очередь Дарьи.

И конечно, много у Распутина небольших, но метких наблюдалок за народом.

В общем, на самом-то деле "Прощание с Матёрой" - это не только о деревне. Это в целом о народе, и о России. В версии Распутина.

Сегодня день у меня проходил за скучной цифирью да прокрастинацией, что надо бы одеться, пойти в аптеку да купить искусственную слезу, а то что-то глаза сухие и чешутся. Пока считала, думаю: дай-ка включу себе книжку какую-нибудь небольшую и выбор пал на эту. Ну что, за слезой искусственной идти не пришлось, хватило натуральных... Очень грустная история, жизненная, но какая же печальная.

Андрей Гуськов из сибирского села Атамановка на Ангаре женился на сиротке Насте, которую с легкой руки свёкра все стали называть Настёной, за четыре года до войны. Жили они с его родителями, и семейная жизнь поначалу радовала, а потом приелась - свекровь вечно попрекала невестку куском хлеба да заставляла работать от зари до зари, и вместе с сыном корила ее за то, что не может забеременеть, мол, что за девка такая, без детей не баба, а полбабы. Лишь один раз сказала Настёна мужу слово поперек, что дело-то может быть не в ней, так он за это избил ее до полусмерти. Но терпела Настёна, потому что

И вот война. Андрея в самом начале вместе с другими парнями из деревни забирают на фронт, и три долгих года вести от него крайне редки. И вот уже зима 44/45, он с ранением попадает в госпиталь и надеется, что после выписки его отпустят домой, а не отправят снова на фронт, ведь если отправят его, смертельно уставшего, с кучей недолеченных ранений, с изломанной душой от того, сколько однополчан и земляков видел мертвыми, он уверен, что больше он с фронта не вернется, погибнет. Госпиталь в Новосибирске, до Иркутска и родной Атамановки рукой подать, Андрей уже строит планы, как вернется домой, обнимет мать, отца, поцелует жену... Но нет: приказ гласит отправляться на фронт. Андрей сначала повинуется, но уже в пути решает сбежать, дезертировать, поди найди его по сибирским просторам.

Уже почти добравшись до родных мест, он понимает, насколько глупо и опрометчиво поступил, ведь за дезертирство полагается высшая мера, расстрел. И тем, кто будет укрывать дезертира, несдобровать. Время военное, глаз вокруг много, донесут как пить дать. И решает он скрываться на охотничьей заимке, промышлять охотой и рыбной ловлей, да ночами из отчего дома тайком брать нужные вещи. Вот только Настёна, заметив, что из бани пропал топор, мигом смекнула, что к чему, а через пару дней и свиделась с мужем.

Вот казалось бы, могли бы вместе сбежать, как-то выправить документы, родителям оставить письмо, они бы поняли, да и соседи не дали бы старикам помереть с голода... Но вместо этого Андрей, сломав собственную жизнь, решил сломать ее и жене. Уговорами и угрозами он убедил ее никому не рассказывать о его возвращении, приходить на свидания тайком, приносить ему, что попросит. Честная и порядочная Настёна учится лгать, воровать, изворачиваться, и видно, что ей это претит, что видит она, как другим женщинам приносят похоронки на мужей и сыновей, как возвращаются тяжелораненые солдаты, как о ее муже говорят как о пропавшем без вести и ищут его, и уже потом, когда война заканчивается и вся деревня празднует победу, втайне от всех горько плачет, потому что к ней и ее семье эта победа не имеет никакого отношения, хотя и воевал Андрей честно, и они в тылу трудились и покупали облигации военного займа, но вот его поступок почти в самом конце войны взял и все это перечеркнул...

Мало того, что Андрей видел, как терзается жена, он еще и добавил ей проблем, заделав ребенка, и узнав о беременности, начал вещать стандартные пафосные фразы, что наконец-то у него будет продолжение, наследник, умри, но роди и все в этом духе. А как прикажете объяснять, откуда ребенок взялся, если о возвращении мужа говорить строго-настрого запрещено? Ветром его надуло, что ли? И на все страхи и сомнения Настёны он лишь продолжал навязывать ей чувство вины, что она, мол, от него избавиться хочет и от ребенка тоже, угрожал утопиться или уехать куда-то далеко, а ты тут давай дальше сама. Бедная Настёна не знала, куда себя девать и как с этим жить, когда вроде и есть муж, живой, теплый, целый и невредимый, но как будто и нет его. Озабоченный лишь собственным выживанием и уходом от ответственности, он переложил весь моральный груз на нее и неудивительно, что ее хрупкие плечи этого веса не выдержали.

Честно говоря, и по сей день хватает таких мужчин, как Андрей, которые не умеют просчитывать последствия своих поступков, не думают о том, к чему они приведут и чем чреваты, все делают на авось, и в итоге это приводит к трагедиям. И любая чаша терпения рано или поздно, но все-таки переполнится, потому что человек способен выдержать многое, но не всё...

Валентин Григорьевич Распутин - мое персональное открытие этого года. Наше знакомство было скоротечно, но лишь по той причине, что я просто не могла оторваться от этой повести, читая её всю ночь напролёт и с широко открытой душой впитывая каждое написанное писателем слово. Один из ярчайших образцов советской литературы, достойный встать в один ряд с такими гениальными произведениями, как «Вечный зов», «Тихий Дон», «Угрюм-река».

Произведение яркое и многослойное, словно лоскутное одеяло. Каждый персонаж уместен и находится на своём месте, обладает своей колоритностью и харизмой. И отрицательные, и положительные герои столь самобытны и полны эмоциональности, что невозможно не оценить всю широту и красоту образов, а также величие или низость их души. В построении сюжетной части и создании внешнего и внутреннего наполнения писатель невероятно хорош. Если добавить к этому простой и располагающий слог, то всё просто идеально складывается в весьма драматические картины «деревенской» жизни.

Настёна — душа этого произведения. Сирота, вышедшая замуж за Андрея Гуськова, однако счастливой семейной жизни не сложилось. Свекрови она не пришлась по душе, свёкор был более добр, но всё же родными по-настоящему людьми они стать ей так и не смогли. Муж, поначалу хорошо относившийся к ней, тоже со временем стал груб и даже начал поднимать руку. А тут ещё одна беда — Настёна никак не могла забеременеть, и получается, попала сирота «из огня да в полымя».

Пришла война, из деревни многие ушли на фронт, в том числе и Андрей. Настёна осталась со стариками ждать его возвращения. Прослужив четыре года, Андрей попадает в госпиталь с ранением и думает, что скоро его отпустят на побывку домой. Но когда подошло время выписки, он получает приказ вернуться в часть. В этот момент и происходит моральный слом его души, герой предпочитает бежать, нежели вернуться обратно на фронт. Это и станет той переломной точкой повести, когда будет пройдена точка невозврата, и события как с горы понесутся вниз — к страшной человеческой трагедии.

Вот так и начинаются его скитания по сибирской земле, во время которых он не побрезгует и прибиться к немой женщине Тане, жить с ней, а в один обычный день бросить и по-тихому уйти, не оставив даже записки с объяснением своего поступка. Автор постепенно раскрывает нам личность своего героя, давая понять, что человек он слабовольный, эгоистичный, мелочный. Нет у него жалости ни к кому, кроме себя.

Поселившись в старом зимовье в Андреевском, недалеко от родной деревни Атамановки, он находит возможность дать жене знать, что вернулся. Без утайки рассказывает Настене всю предысторию его бегства и то, что сейчас его ждет расстрел, если найдут. Перекладывая всю тяжесть произошедшего на плечи жены, он отчасти снимает груз с собственной души. И его совершенно не волнует, как теперь быть Настене — как жить дальше, как скрывать от всех постыдную тайну, как смотреть людям в глаза.

Мелочная и трусливая натура Андрея будет раскрываться с каждой страницей. Как филигранно у автора получилось подчеркнуть всю его гнилую сущность: от наблюдения за смертельными мучениями подбитого животного до отношения к собственной жене. Ради сохранения собственной тайны и из-за безумного страха перед ответственностью за содеянное он готов даже угрожать Настене тем, что если она откроет кому-либо его местонахождение, он её убьёт. Жизни нормальной им уже не будет, но и отпустить её Андрей не готов.

Для Настены переломным моментом станет новость, что она ждет ребёнка. То, что она столько лет вымаливала и желала, случилось именно тогда, когда меньше всего ожидалось. Что делать и как быть в сложившейся ситуации, она не знает. От мужа ничего дельного тоже нет, кроме того что кровь его обязательно должна продолжиться, а то, что будут думать и говорить о жене в деревне, его мало волнует.

Когда скрывать своё положение становится трудно, Настёна в бане попадает на глаза свекрови, и после множества обидных слов та её выгоняет из дома. Свёкор попытается вывести невестку на разговор, узнать, что с Андреем, но девушка с поражающим упорством продолжает отрицать уже очевидное и стойко хранит тайну мужа. Если бы она открылась в тот момент, может, и финал этой драмы был бы другим... Но история не знает сослагательного наклонения, вышло как вышло.

По-настоящему масштабный и сверхэмоциональный роман в результате вышел из-под пера писателя. Это было настолько реалистично, что даже отчасти пугало. Атмосферные декорации, яркие образы, сложные характеры, повествование, буквально дышавшее самобытностью, и скрытые глубинные смыслы — все это поражает острым психологизмом и словно заходится в немом крике, призывая помнить, для чего живешь.

Писатель много раз давал своим героям возможность изменить ход истории, но они словно попали в ситуацию цугцванга — каждый последующий шаг ухудшал и без того патовую ситуацию. И в итоге душераздирающий финал завершил эти хроники деревенской жизни. Восторг!

Валентин Распутин, "Живи и помни"
#рецензия

Невероятная по силе воздействия на читателя повесть. Небольшая по объёму, но прочитать её быстро не получается - настолько наполнена смыслом и красотой каждая строчка.
А ещё над этой книгой я думала о том, что уже не в первый раз в моей читательской практике самая страшная книга о войне не содержит описаний войны. У Бориса Васильева такой была памятная "Неопалимая купина", которая размазала меня больше, чем даже "А зори здесь тихие", при том что военного времени там - две первые страницы. Но она о войне от начала и до самого жуткого её финала.
События повести "Живи и помни" тоже разворачиваются далеко от линии фронта, весной 1945-го, незадолго до Победы - и после неё. Но она вся - о Великой Отечественной войне, обо всех войнах что случились до и после, и о том, какое это страшное, долгое, с огромным радиусом поражения горе - война.

В самом начале весны 1945 года Андрей Гуськов возвращается с фронта в родную деревню на берегу Ангары. Но возвращается тайно, потому что он - дезертир. Пройдя почти всю войну, ближе к её концу Гуськов невыносимо устал от постоянной близости смерти, начал надеяться на то, что его нетяжело ранит и после госпиталя он наконец будет отпущен домой. Так случилось, что ранило его тяжело, Гуськов долго лечился и уверился за это время, что теперь точно не придётся ему возвращаться на фронт, но ошибся - пришлось. Узнав о том, что его возвращают под пули, он, как будто не до конца осознавая, что делает, ударился в бега.

А по закону военного времени, побежал - уже не возвращайся, потому что наказание будет самым тяжёлым - расстрел.
И вот это тоже момент, о котором я не могу не думать.
Я никогда не была пацифисткой в общем и целом (нынешнюю повестку за гранью добра и зла сейчас вообще не трогаем, хорошо?), я понимаю почему в тот исторический период законы были именно такими, для чего. Но не могу не думать о том, что будь закон этот хоть немного мягче, существуй для Гуськова после побега хоть какая-то надежда - всё могло сложиться совсем по-другому, и не только для него.

Итак, вернувшись в родную Атамановку, Гуськов показывается только одному человеку - жене Настёне.
Настёна вышла замуж за Андрея совсем юной сиротой, за восемь лет до событий повести. Небыло меж ними страстной любви, была привязанность, взаимный интерес, терпение и понимание, что вдвоём всяко лучше, чем одному.
А потом была война.
И Настёнина верность мужу, и общие их, на двоих поделенные, сны.
И, узнав о возвращении мужа о страшном его поступке и невозможности теперь показаться ему на людях, Настёна всей собой включается в ситуацию, начинает помогать Андрею в его новой, нерадостной жизни беглеца и изгнанника.

Андрей находит себе убежище в лесу на другом берегу Ангары, и эта большая река, разделяющая Настёну и Андрея, словно бы отделяющая Гуськова от родного, привычного, тёплого мира живых, на протяжении всей повести будет и символом, и метафорой, и как будто самостоятельным героем истории.

Это завязка, а дальше будет всё страшнее и горше с каждой страницей - но трудно отвести взгляд от героев, перестать сопереживать им. Многое ещё успеет случиться до самой последней страницы.

...И, в финале рецензии, проведу неожиданную параллель: "Живи и помни" Валентина Распутина мне отдалённо напомнила недавно вышедший роман Анастасии Максимовой "Дети в гараже моего папы".
Здесь так же хорошо видно, как не разобравшись клеймит общество того, кто резко оказался за рамками привычного контекста. Как неповинный человек, связанный семейными узами с виновным, и сам берёт на себя его вину.

Тот финал, которого я боялась у Максимовой, и которого там, к счастью, не случилось, случился на последних страницах повести Распутина.

Коллективные процессы меняются очень медленно. Если вообще меняются. Пока, кажется, между временами охоты на ведьм, 1945-м, 2012-м и нынешним временем ещё слишком много общего.

Деревня Матёра тихо умирала...
Простоявши века на острове среди Ангары, доживала она прощальные дни. Новая жизнь била рядом ключом. И эта новая жизнь определила деревню к затоплению. Последние годы молодость убегала из деревни. На острове остались одни старики. И вся тяжесть прощания с прошлым взвалилась на плечи самого старшего поколения деревни. Именно они отчаянно цеплялись за свое прошлое, страшась нового места и новой жизни.

Сколько же жизни в этой прощальной песне об умирающей деревне!

Здесь нет притворства, здесь нет ролей, здесь каждый тот, кто он есть. Плох человек или хорош, но именно тут он настоящий. Потому как не терпит Матёра никакого лицемерия и неискренности.

Произведение захлестывает переполняющими через край эмоциями. Книга отдается душевной болью и вызывает благоговейный трепет каждой своей страницей.
Повесть написана мастерски! Читая, ты просто чувствуешь, сколько любви вложено в каждую строчку! Оставаясь на страницах книги, ощущаешь себя свидетелем всего происходящего. Горюешь и переживаешь рядом с героями.
Все герои настолько яркие и выразительные, что создается впечатления, что каждого из них ты знаешь лично.
Главная героиня баба Дарья очень сильный персонаж, она как олицетворение самой Матёры, которая объединяет и связывает всех участников трагедии русской деревни вокруг себя. Казалось бы она заматерела от жизни и неурядиц проживая свой век, но остается все такой же бойкой, рассудительной и разумной, помнит своих предков и чтит их обычаи. Все в деревне тянутся к ней и слетаются под ее крыло, стараясь зацепиться за старую Дарью, как будто именно она, та самая тонкая ниточка, что еще связывает их с уходящим под воду родным краем. А она сама и не мыслит жизни без Матёры и старается, как можно дольше оттянуть самое последнее "Прощай!"

Очень понравилась самобытная речь жителей деревни. Исковерканные, казалось бы сначала слова, вдруг превратились в слова песни, без которых никуда и никак. И эта речь с червоточинкой уже воспринималась родной, будто слышишь ее и заслушиваешься, так в удовольствие стал местный выговор.

Книга потрясла меня до глубины души! Это история о простых людях с их обычными заботами и жизненными хлопотами, несуетными проблемами и размеренным бытием. О русском человеке, душа которого намертво прикипела к рОдным местам, где жил всю жизнь, где жили его предки до седьмого колена. И не ведала эта душа иной жизни, чем здесь, на земле своих прародителей.

За основу "Прощание с Матёрой" Валентин Распутин взял реальную историю. В 1960-х гг началось строительство Братской ГЭС на реке Ангаре. Жителям 248 населенных пунктов нужно было переселяться. Та же участь постигла и родной поселок представителя "деревенской прозы" Валентина Распутина.

Валентин Григорьевич написал свою повесть в 1976 году, в то время многие советские деревни, в которых государство не видело перспектив, приходили в упадок и разрушались. Для авторов, пишущих о деревнях, настало время "праведного гнева".

"Прощание с Матёрой" показывает что чувствуют и что пришлось пережить жителям одной из затопляемых деревень "во благо развития индустрии". Вся деревня живет в предвкушении переезда в новые места и затопления их малой родины.

Возможно жители и восприняли бы спокойно известие о переезде, горящие дома уже съехавших соседей, а кто-то продолжает надеяться, что все обойдется и правительство передумает затапливать деревню.

В один из дней в Матёру приезжают строители и начинают разрушать местное кладбище. Это делается для того, чтобы вода будущей ГЭС не размыла его и не вымыла покойников. Но для местных старожилов кладбище все равно, что святыня. И местные понимают - пути назад нет. Матёра будет затоплена.

Но Валентин Распутин не только показывает насколько тяжело деревенским расставаться с малой родиной. Находятся в Матёрой и те, кому не жаль расставаться с деревней. А напротив, они жаждут перемен.

Распутин к таким героям относится с осуждением. Например, одна из главных героинь поэмы - Дарья. И вступается за память предков, защищая кладбище, и дом готовит к сносу, омывая и беля его как покойника. Полная противоположность такого отношения - ее внук Андрей. Он всячески поддерживает строительство плотины, так как благодаря этому он сможет устроиться на работу.

Для автора семья - основа жизни. Но молодое поколение из повести не чувствует своих корней, и не слишком-то жалеет о затоплении Матёрой.

Валентин Григорьевич как бы говорит, что такие люди, как Андрей будут создавать что-то новое, даже и что-то хорошее, но руша и губя всё, отказываясь от своей памяти ради прогресса. В своей повести Распутин показывает трансформацию ценностей, размышляя, какую цену заплатит человечество за утрату традиционной системы ценностей.

Восхитительное произведение! Этнический язык здесь вообще произведение искусства - колоритный, насыщенный деревенскими выражениями и высказываниями, вплоть до акцента. Описание природы, это отдельное, что надо выделить - раз прочитав, уже мечтаешь увидеть ее собственными глазами! Пейзаж возникает перед читателем, как картина написанная маслом, с широким, небрежным мазком художника.

И, конечно, замечательный, горький сюжет, повествующий о старожилке бабе Дарье, долгая жизнь которой протекала на берегу острова Матёра, который в один прекрасный день находится в бедственном положении - остров должна затопить вода. С одной стороны, ясно, что надо покинуть остров и доживать старость в тихой квартирке предоставленной государством, а с другой стороны, как уйти и оставить тут столько воспоминаний, могилы своих родных и друзей, оставить все, чем ты занималась в жизни и все, что ты умела... Сколько осталось той жизни, чтобы променять ее на все, что было на Матере. Да зачем тогда вообще ехать?! Трудно это все.

Триста лет жила Матёра и казалось, что так будет вечно, но прогресс не стоит на месте, докатился он и до сибирских дальних деревень. Строительство новой ГЭС на Ангаре принесет свет, а с ним комфорт и уют в дома тысяч жителей, но потребует и жертв. Одной из таких жертв стал остров, на котором расположилась деревня Матёра, он попадает в зону затопления. Вот и покидают насиженное место ее жители, кто легко и играючи, кто с великой радостью, а кто со стоном и слезами. Есть и такие, кто вовсе отказывается переселяться. Казалось бы, чего "глупые" сопротивляются? Вместо старой избы, изнурительной работы их ожидает более-менее комфортное жилье со всеми удобствами, плюс цивилизация в шаговой доступности. Но уехать для стариков, означает перечеркнуть прошлое и не только свое, но и дело дедов и прадедов, перечеркнуть жизнь с ее бедами и горестями, предать забвению могилы предков.

Две стророны медали. С одной стороны, строительство новых ГЭС и АЭС, это повышение и улучшение нашего уровня жизни, наличие относительно недорогой электроэнергии стала неотъемлемой ее частью и сложно предствить, чтобы сейчас мы снова перешли на керосинки и лучины. С другой- пагубное влияние на окружающую среду, потеря земель и лесов, переселение людей из зон затопления. Именно две строны и показывает в своей повести Валентин Распутин, через спор двух поколений - бабки Дарьи и ее внука Андрея.

Много лет тому назад читала повесть и, признаться, тогда она меня не тронула. Соглашаясь во всем с молодым поколением, сложно было понять "чего старики уперлись". Сейчас же совсем другая история) И хоть я еще не приблизилась к возрасту Дарьи, но ловлю себя на том, что мыслю точь-в-точь, как она. Сложно юному читателю уловить глубину фразы, сказанной бабкой, провожающей внука, как, наверно, и понять само произведение

Новая жизнь сменяет старую, так было всегда и так будет. Распутин только призывает, в гонке за научно-техническим прогрессом, люди, не забывайте о близких, о стариках, о своих предках, об отчем доме.

При чтении прекрасного произведения, как и в любви, хорошо бы пару раз умереть и пару раз родиться: в душе, разумеется, чуточку.
Другой вопрос, если потом уже ты оглянешься и с ужасом заметишь, что умер ты большее число раз, чем родился. Зато хорошо так умер, с размахом, по-русски.
Не ожидал я, что знакомство с «деревенской прозой» Распутина, окажется для меня не лёгкой и весёлой поездкой, как в детстве в деревне, когда брат ехал на велике, а я сидел сзади, беременный кукурузными початками (под футболкой), и проезжали мы узкое местечко у речки, в котором всегда караулили сумасшедшие собаки, и я поднимал ноги, как психический кузнечик, к небу почти, молясь, чтобы меня не укусили. Но было весело..

Хотел отдохнуть от полыхающей красоты великих стилистов: Набоков, Апдайк, Платонов, Кавабата.. а нарвался на прелестного и тончайшего стилиста: Распутина.
Он не тот стилист, каких сейчас полно, когда начитавшись, «как писать», пишут и умно и изящно и вкусненько… но — пусто и мертво. Словно по линеечке: орки о орки сюжетов, прописанные от и до, персонажи и т.д.
Распутин пишет нутром, как настоящий писатель: он, писатель, из породы Платонова и Цветаевой, которые, пиша, чуточку умирают, но и рождаются вновь.
Некоторые моменты, кстати, в романе, равны строчкам Платонова. Например вот эта строчка: Один ребёнок, сразу же, как родился и открыл глаза, не вынес белого света и отошёл.
Я не удивлюсь, если незадолго до написания повести, Распутин читал Платонова.

Или взять язык Распутина: у вас будет ощущение, что вы чудесным образом, на лету, вспоминаете какой-то забытый язык Эдема: деревня - Малая Яблоневка. И вы будете гордиться, что знаете словно бы два, а то и три языка.
У меня было ощущение, что я приехал в деревню свою (ну, не свою, я не барин: дедушкину).
Там сама природа словно бы говорит на этом древнем языке красоты.
Идёшь к речке по полю, и к твоей руке ласкается какой-то сиреневый большой цветок, словно неведомый зверочек, облизывая ладошку своим сиреневым, улыбчивым теплом.

И ты не можешь просто пройти мимо него. Остановишься, встанешь на колено перед ним и погладишь его, как друга, и скажешь ему что-то нежное.
А по дорожке, рядом, идёт деревенский мужик и смотрим на тебя как на дурака, и думает наверно: городские, что с них взять! Стоит перед цветком на колене и гладит его и разговаривает с ним. Нет, мы даже когда напиваемся с мужиками, так себя не ведём.
Что он там говорит ему, полоумный? Господи.. он стихи читает кипрею! Про какого то смуглого московского ангела!

Простая трагедия затопляемой деревни, под пером Распутина, вырастает до уровня вселенских масштабов.
У Тютчева есть прекрасный стих на эту тему:

Это не просто повесть о прощании с деревней или прошлым, с былой Россией.
Это полноценное экзистенциальное произведение, не менее грациозное и глубокое, чем романы Сартра.
Матёра — словно дивный остров из сказки, который не остров, а — таинственная рыба-кит, плывущая в мировой синеве, и воды этой таинственной синевы, это не просто наша жизнь, это эквивалент той таинственной тёмной материи в космосе, из которой на 80% состоит вселенная, но которая не видна и почти не ощутима: это таинственные воды — памяти и любви.

Распутин поднял тургеневскую тему об отцах и детях, на невиданную высоту: это не просто вечный спор юных и старых, прогресса и чего-то устаревшего, милого, ветхого.
Это фактически спор божеского и человеческого. Понятно, что юность — уже сама по себе, маленький бог, и она рвётся в своё новое небо. Это чудесно и хорошо.
Если… ты кровно связан с прошлым, а не отрекаешься от него. Иначе есть опасность, превратится из милых перелётных птиц, осенью летящих словно бы к звёздам, в мёртвую и алую листву, летящую в пустоту.

Вас не страшат те люди, которые с таким самозабвенным идиотизмом рвутся прочь от себя и настоящего, в будущее, прогресс, словно они бегут от чего-то ужасного в себе, от себя: они чем-то похожи на мрачных фурий апокалипсиса: они с весёлой лёгкостью отрекаются и от Достоевского и от Рафаэля и от Тарковского и от… совести, чести, Родины, бога, души: всё это для них устаревшие, смешные и ветхие понятия, которые мешают им «жить» и двигаться вперёд, в прогресс.
Какой-то мертвечиной веет от таких людей.
Как и от тех, кто столь же самозабвенно цепляется за старину, никуда не двигаясь.

Для меня было экзистенциальным открытием, встретить в повести, полной самых разных персонажей, вплоть до дивного снежного человека с ружьём, матерящегося по русски (это местный юродивый, совершенно платоновский персонаж), старушку ветхую, с которой так много общего, во много раз больше, чем с молодыми персонажами, хотя их и не много.
В повести  лишь раз, дивным метеором блеснула тема любви и молодой жизни. Вот тут прям тоже весь я.

Просто в одной строчке упомянуто, что когда-то одна девушка из-за неразделённой любви повесилась на дереве.
Вот это я понимаю, коснуться темы любви: сразу и по существу, без лишней болтовни.
А может все иные истории любви, и правда, лишь милая болтовня? А тут сразу понятно, что человек любил и не мог жить без любви и любимого: любовь равна жизни. Если жизнь продолжается без любви, или любовь без жизни, это уже какая то ложь и бред.

Может так и надо писать о любви? Либо зарницы первых поцелуев в ночи, когда не видно этого чудовища — «человека», а лишь сердце видно в поцелуях и душу на губах, либо сразу — человек умер от любви.
А всё что между этим — ложь и мрачный бред. Как та глухонемая и несчастная девушка, словно пришибленное слово божье, которая толком никому не нужна была, но переспав с одним, и узнав в мире лишь это счастье, с энтузиазмом мотылька-аутиста, стала спать со всеми подряд на острове, к ужасу жён и матерей, пока не прижила несчастного мальчонку, ставшего живой тенью старушки: ибо девушка пропала. В прямом и переносном смысле.

У Распутина в повести — дивный образ Древа Познания, ставшего — Древом жизни.
На нём и повесилась та девушка, от любви.
И мне представилось на миг, какой дивной красотой засияла бы картина с Евой, повесившейся на древе Познания.
Удавка — это её змий.
Пусть мужики-идиоты, и земные и небесные, сами живут в этом чёртовом мире.
На этом же дереве, в повести, повесили и солдатиков в колчаковские времена.
Жуткий символ. Словно на одном Древе Жизни, проросшем ветвями, в века, зреют одни и те же мрачные плоды и страдания любви: ничего нового..

Так вот, мне было жутко узнать себя, в Дарье, этой милой ветхой старушке, похожей на древнего ангела в охваченном всполохами осени — Эдеме.
Кстати, в повести есть дивный момент катарсиса старушки, который я сравнил бы с катарсисом Алёши Карамазова в Братьях Карамазовых, помните? Он упал на колени перед таинственной и полыхающей красотой звёздного неба.

Вот и Дарья упала… и сердце сладостно закружилось и звёзды над ней, закружились.
И толком не понятно: это душа близка к небу стала? Или небо к душе? Это сердце так сладко прихватило, или ангел случайно врезался в старушку, летев за её подругой?
О мой смуглый ангел.. так порой моё обнажённое сердце сталкивается в ночи с твоими письмами-лунатиками: удивлёнными лобиками сталкиваются, на карнизе ночи и жизни — моё обнажённое сердце-лунатик, и твоё письмо-лунатик.

Страшно становится от этого. В разное время, девушки мне говорили, что у меня душа — 150-летнего мудрого старика, а сердце — юноши-непоседы.
Замечали, как сладостно встречать в искусстве, свои мысли? Словно старого друга встречаешь и обнимаешь его: он уже иначе одет, морщинки улыбаются на лице, но всё такие же милые голубые глаза.
Разве вам не близка вот такая мысль старой Дарьи, что все люди на земле — маленькие и всех их жалко? Даже если они кажутся сильными и счастливыми?

Неужели вам хотя бы чуточку не близка мысль, которую высказала в споре с сыном, Дарья, который отстаивал чудеса прогресса?
Он как ребёнок предан прогрессу и цивилизации, гордится этими машинками огромными, в которые играется человечество, верит самозабвенно, что человек может всё, он почти — бог, и что цивилизация несёт только улучшение и свободу людям.
Да, тут не поспоришь. Много чего хорошего она несёт. Как… начинающая прорываться — плотина.

А если она прорвётся до конца? Если хлынет, как ночь, и затопит совсем все остатки души в человеке, всю любовь, тотально и «демократически» уровняв и растушевав последний смутный отблеск «образа и подобия божия?» уровняв его со всем бредом и адом жизни, превратив его в одно ровное и скучное, автоматизированное равенство, зато — сытое и довольное.

Это ли будет рай? Не ад?
Посмотрите на идеал многих сегодняшних молодых людей: богатые и успешные, в ногу с прогрессом…
Но души у них — с гулькин нос. Эмпатии — нет и в помине. По головам пойдут и по родным и по друзьям и миру, ради «прогресса» и пользы своей.
Для одних — это рай. Для других — переродиться в такого человека — ад.

Вот и милая старушка Дарья говорит, что люди не понимают, что уже давно, не они двигают цивилизацию и подчиняют себе природу, а цивилизация, словно мрачный и древний демон, подчинила себе людей и они как лакеи служат ей, и не могут остановиться и оглядеться на себя и на душу свою — иначе кнутом получат по озябшим крыльям и душе, которая медленно вытравляется цивилизацией, а сытость души и достаток, подменяют саму — душу и любовь.

В одной рецензии на Матёру, словно с призраком мрачным столкнулся в лесу: одна девушка искренне не понимала, откуда такая трагедия души, когда люди на Матёре, рвали себе душу тем, что кладбище затопят и родные, словно бы ещё раз умрут: некоторые даже выкапывали мёртвых: к слову, чудесный и.. жуткий символ воскрешения.

И правда, какая разница? Нужно жить настоящим. Подумаешь, мёртвые.
А потом по ступенькам этой мрачной лестницы, эта мысль пойдёт дальше: подумаешь, совесть, честь, душа.. бог, любовь: они уже умерли! Зачем о них горевать?
И ещё дальше спуститься по этим ступенькам, в ад: ну умерли отношения, или любимый в сердце моём умер.
Зато жизнь продолжается! Столько всего интересного ещё!
Да.. интересного много. Понятно, разные бывают ситуации, и всё же это игра с огнём.
Я не хочу жить в мире, где отрекаются от любимых или нежно и демократически хоронят их в своём сердце, забывая со временем.

Пускай прогрессивные, моральные и цивилизованные люди любят в своей жизни многих, и воды забвения спускают на былую любовь: я хочу любить и люблю одну женщину и на всю жизнь! Не могу я разлюбить, или как сказал бы Распутин «с грустной улыбкой переселиться на другое уютненькое место». И пускай смеются надо мной, что я старомодный: я полюбил лишь один раз в своей жизни: тебя, мой смуглый ангел, и не разлюблю тебя никогда и никакие воды забвения не смоют твоего бессмертного лика с моего сердца.

Я по натуре — матёровец. А может.. и Матёра. Я любовь охраню от всякой мрази и чудовищ, будь то мораль, обида, гордыня, сомнения, страхи и эта глупая жизнь.
Я не знаю, умер я в сердце любимой, или нет. Страшно об этом думать. Один раз вроде умирал, но потом воскресал. Может это и есть настоящее воскресение из мёртвых? И другого не надо и не будет другого, даже в конце света, с его «прогрессом», но уже небесным?
И мне не нужны никакие прогрессы и новые женщины: я люблю смуглого ангела — навсегда.
Ай.. рецензия, как и жизнь моя, летит к чёрту. Выговорюсь по полной.

Если эта глупая жизнь, чудовище морали, или религия, или что там ещё, прогрессивные и увечные истины, разлучают меня с самой прекрасной женщиной на земле — смуглым ангелом, то я посылаю на все веселые буквы и такую жизнь и такую мораль и такую религию и такое небо, посылаю на 33 весёлых буквы и «мужское» и «женское» и человеческое, в которые так любят, видимо, играться люди на земле: но если они становятся причиной разлуки — они мне мерзки, эти понятия, потому что важна лишь любовь, и всё перед любовью — ничтожно и ложно.

Мне хочется затопить эти понастроенные сверкающие городки морали, мужского и женского, человеческого.
Представляете? Голубая земля — сплошной океан, и на нём лишь один островок — Матёра!
Кажется, чуточку выговорился..
Вот ты смеёшься, милый читатель, или хмуришь брови… а я быть может только что чуточку спас себя, удержав своё запястье от крови, и просто по белому перебинтовав его, как сумасшедшего в психушке, одев в смирительную рубашку.

(прошёл час).

Неужели ад прогресса так проник в душу, что уже реально не понятно, что это трагедия для живой души? Я про разорение кладбища в повести.
И разве это не апокалипсисом веет, когда в повести, присланные властью, «прогрессивные звери», у одного из которых символичная фамилия — Воронцов (помните, как в книге Бытия, в первый день творения, ворон носился над тёмными водами? Кольцо замыкается: Всемирный потом и Первый день творения, словно одно и то же апокалиптическое и безысходное событие), не поговорив с местными людьми, стали проводить на кладбище «сан-эпидем операцию», выкорчовывая кресты, как сорняки и сжигая их?
Это, кстати, тоже, симптом инфернальности прогресса: прогресс то сам по себе хорош, как инструмент. Но когда ему поклоняются как богу и душу подстраивают под него, превращая её в холодный и «полезненький» инструмент — это дорога в ад.

Почему нельзя было проявить эмпатию и душу, и просто поговорить с людьми и объяснить им всё, и уж потом всё делать?
Это же типичный симптом бесчеловечности: мы сами всё знаем..
И как некоторые страны, насильно навязывают демократию, насилуя целые страны, под аплодисменты «прогрессивного и чуточку напуганного человечества», так и эти, говорят: Мы — прогресс, мы те, кто служит ему — мы высшие, мы боги, и потому нам неинтересно что Вы думаете и чем живёте: мы научим вас жить иначе, перечеркнув прошлое ваше.

Неужели не понятно, что это мышление не человека, а мышление тёмного вещества? Это зарывание души в суету и морок вещества, которое живёт вместо человека.
И наоборот, милые старушки и старички Матёры, кажутся почти… ангелами, нет, точнее — древними и милыми дриадами, нимфами, Панами и Фавнами, — душой этой земли, рек, деревьев.

Распутин ведь показал на примере Матёры (Матери земли!)  всю нашу Землю, словно остров, плывущей в мировой синеве.
У Набокова есть милый рассказ, — Нежить.
Он про русского писателя в Германии, эмигранта, переживающего смерть своей родины: красный потоп..
Чем не цивилизация и логика вещей? Нужна была революция? По своему, нужна и логична, и даже закономерна, да и по своему божественна: вы можете себе представить, как Царь Николай противостоял был Гитлеру?

Это была бы катастрофа не для России, а для всего человечества.
Но мы же понимаем, что революция несла в себе прежде всего — ад, пусть и прогрессивный.
Так вот, спасаясь из этого ада, красного наводнения, в комнату к писателю русскому, стали переселяться инфернальные беженцы: домовые, гномики, лешие: по ноге писателя, сидящего за письменным столом, карабкался непоседа-барабашка..

Словно колодезной водой окатила моё сердце, вот такая мысль старой мудрой Дарьи:

И тут мурашки меня захлестнули, словно мелкий тихий снег пошёл в моей комнате, и я подумал: а ведь Дарья права.
Страшно это, перерасти свою судьбу. Это как умереть и не заметить этого. Так порой дерево в оранжерее вырастает так, что пробивает купол и его веточки мёрзнут на холоде посреди звёздной ночи, словно веточка клёна вышла в открытый космос.

А я ведь перерос свою судьбу. Мне больше некуда и нечем — жить. Это страшнее чем умереть.
Есть люди бескожие, чувствительные, ранимые.. но они всё же живут, им есть куда жить, их страданию и счастью, есть куда сделать шаг, даже в сторону от себя, что бы передохнуть, или жить надеждой, жить хоть куда то.

Но когда ты родился и жил лишь ради одного: ради встречи с самой прекрасной женщиной на земле — смуглым ангелом, и если эта любовь не нужна в этом мире, и ты не нужен этой любви (не человеку, а именно — любви), то ты словно ломаешься навсегда и тебе нечем дышать, словно тебя переселили на далёкую и мрачную планету (кстати, бесы из повести, лакеи прогресса и власти, переселили людей с Матёры, на авось, без души: на суглинок, на отшиб, там где подземные воды мучают дома, словно мстя людям и прогрессу — последней карой, за их бездушие, тупость и лакейство).

Я пробовал умирать, позапрошлой зимой: почему то те, кто осуждают суицид, не понимают, что это вполне естественно: если тебе нечем дышать без любимой и жить без любимой нельзя, то ты — умираешь.
Беда в том, что такая любовь столь редка, что в неё мало кто верит. И уникальность любви, становится её проклятием.

Мы же не сердимся на то, что цветок цветёт весной или дождь идёт и луна светит в ночи после захода солнца? А человек в неразделённой любви, словно бы затопляется водами смерти и переселяется со своего островка, куда-то в запредельную нежность: он становится травкой, под милой смуглой ножкой любимой, он становится августовским дождём, робко целующем её милые плечи и шею, в парке. Это было почти два года назад..

Боже, я тогда мог превратиться в ласковый снег! Мог нежно целовать милый носик любимой, которая шла бы со своим возлюбленным по парку, мог таять от счастья на её милых губах... и он бы даже ничего не сказал на мой поцелуй, а любимая бы ласково и загадочно улыбалась: разве это не рай? Господи, я упустил такой восхитительный шанс, стать снегом!
Из меня бы вышел чудесный январский снег. Человека из меня не вышло…
К сожалению, меня спасли.

Вы только представьте, что Дарья — это реальный древний ангел, который знает о жизни что-то такое, чего никогда не узнает прогресс и наука.
Невозможно было без слёз в горле читать о том, как Дарья прощалась с могилками мамы и папы и сыночка своего погибшего, упав на колени, в травку: каждый из нас так прощается с чем-то родным, что отнимают у нас монстры прогресса ли, жизни ли этой безумной, или монстры морали: мы словно перезахораниваем эти родные косточки — в сердце своём.

У Распутина это мельком, но Платонов бы тут развернулся по полной. К слову, в его повести —  Ювенильном море, он коснулся этой темы, и там гробы поплыли по реке, как в конце времён.
Невозможно было без слёз в горле читать, как старушка обряжает свою хату, как покойничка: прогрессивные кретины смеялись над ней и не понимали: замечали, что лакеи прогресса мыслят категориями машин и морали? — если полезно и ведёт к сытости, и не важно, тела или судьбы, «обчества» —  то это хорошо: а если что-то не несёт пользы и будущего, если некую пользу нельзя потрогать или увидеть — то она смешна и… страшна.
Это же мертвецы, прости господи.

Так вот, Дарья — экзистенциалочка, похлеще Сартра.
Вы только представьте: хорошо работать и жить там, где есть куда жить, где есть простор и будущее.
Что бы вы подумали о человеке, который мучается и высаживает картофель на острове, который через день будет затоплен?
Идиот? Слепой? А получили бы вы радость, как раньше, как то благоустраивая этот остров, если он завтра канет в небытие?

А теперь представьте, что вы, словно Дарья, знаете мрачную тайну прогресса и жизни, знаете, что через 200 или 1000 лет,  не важно, прогресс, сам поток этой безумной жизни, вытравит из человека всё человечное, затопит в нём — душу, тьмой.
Что бы вы тогда делали? Может поняли бы, что главная наша жизнь, вечная и живая жизнь, свершается не в этой глупой жизни, а в нашей Матёре - душе? Именно там, словно в ковчеге, может спастись и любовь, которой нет места в этом мире, и красота природы и чувств, древних и вечных, как бог.
Знаете что ещё меня очаровало в повести? Большинство писателей, особенно зарубежных, не смогли бы в этой теме обойти момент затопления: они бы по полной, со всеми спецэффектами стиля, красочно и дивно, описали бы это.
Русский гений — иной. Он на мир смотрит, иначе: глазами не совсем человека. Тут какая то тайна.

И пускай этот мир затопляется водами дней и ночей: о мой смуглый ангел.. пуская этот глупый мир разлучает нас: это ничего уже не изменит: я верен тебе до конца, как Дарья — Матёре: и серебристый звон колоколов из Града Китежа, доносящийся из неба реки, это твои письма ко мне, нежные и неземные твои письма из прошлого: они будут светить мне и согревать душу, и воспоминания о милых коленях твоих и плечах, будут казаться мне нежными куполами под водой, возле которых, ласточкой, летает моё бесприютное сердце.
Дарья, словно Данила Багров в фильме Брат, высказала простую и гениальную мысль: вся сила — в памяти.
Я бы дополнил — в правде памяти. Без этой правды, без памяти о любви, мы все, чуточку мертвы.

А для меня, память о любви с тобой, о мой смуглой ангел, стала выше этой глупой жизни, давно уже затопленной водами ночи, морали, прогресса.
Всё это уже течёт мимо меня. Не для меня. Я попрощался с жизнью (не буквально, конечно, хотя мне уже всё равно как-то, что умирать, что жить: как сказала чудесная Дарья — и на том свете тьма, и на этом).
Любовь к тебе, неземной, о московский мой ангел, я пронесу через всю жизнь, минуя других женщин.
Моя любовь к тебе, станет моей жизнью. Моей вечной Матёрой.