Собрание сочинений в 7 томах. Том 4. Фальшивомонетчики

Эта книга-как крепкий элитный алкоголь для молодой хрупкой провинциалки: пробуешь, читаешь-тебя всю обжигает, но прочувствовать и понять в чем вкус,увы, не получается.

Изобилие высокопарных высказываний отвлекает от сюжета. Можно бегло прочитать страницу и не уловить ни капли смысла, только вдумчивое чтение с элементами размышления помогает увидеть красоту слога автора...хотя я все равно не оценила. Герои все очень идеальны и предсказуемы, несмотря на недостатки и претензию на оригинальность. Чистая платоническая любовь племянника и дяди слишком уж нереалистична. Пусть отношения между мужчинами-тема не избитая в литературе, но было перебором слишком нежно описать чувства подростка к старшему родственнику. И почему-то я расценила их как именно любовь, а не уважение или поклонение талантам, как того, может быть, желал автор.

Подытожу. Книга меня запутала и писать по ней рецензию очень тяжело. Я ожидала классического романа, а получила недоваренную кашу! Разочарование года.

До того, как воды Атлантики приняли в свои объятия окровавленные остатки экипажа Бургундии, Лилиан жила в мире осязания.
Фингеринг — был для неё ритуалом, почти сакральным, где каждый жест — не просто ласка, а язык безмолвных стихов, прикосновение — как перо, скользящее по шелку чувств.

Она говорила, что пальцы — продолжение души, что между кожей и подушечками есть незримое пространство, в котором вселенная раскрывается в форме тела другого. Её ласки были не техникой, а философией, — она читала интимные складки любимых так, как монах читает древний манускрипт: благоговейно, в тишине, без грубости.

До Бургундии — она была жрицей прикосновений.

Но всё изменилось, когда на поверхность всплыли они —
обезличенные пальцы,
с обрывками кожи,
с ногтями, в которых ещё прятались комочки соли и тлена.

С того дня её рука дрожала, стоит лишь прикоснуться к кому-то.
В каждом движении ей мерещились не стоны удовольствия, а стонущие мачты, не прелюдия, а посмертный визг дерева, гнущегося под давлением глубины.

Теперь фингеринг для Лилиан — акт памяти, а не страсти.
Она делает это, как если бы касалась могилы: со священным страхом, как будто нащупывает границу между жизнью и теми, кто ушёл под воду.
Каждое её движение — реквием по тем, чьё прикосновение растворилось в солёной бездне.

Иногда, в минуты полутемного одиночества, она всё ещё кладёт руку на бедро кого-то нового, —
но чувствует не тепло кожи, а ледяную ласку волн,
и вместо желания — солёную тоску,
и там, глубоко внутри, молча погибает ещё один кит.

Так умер Моби Дик.
Не от гарпуна, а от осознания, что даже фингеринг — больше не праздник, а поминальная месса.