Повести и рассказы

Леонид Андреев
"Рассказ о семи повешенных"

"Над морем всходило солнце...
...
...Так люди приветствовали восходящее солнце"

Я никогда не задавался вопросом: "Чтобы я ощущал, зная точную дату своей смерти и то, как умру?".
Теперь буду задумываться... Благодаря Леониду Андрееву.
В этом рассказе перед нами предстают семб человек, приговорённых к смерти через повешение. И все семеро такие разные: террористы, убийца, разбойник...
Но люди разные, у каждого свой характер, каждый по-своему переживает приближение смерти.
Кто-то сходит с ума, другой выполняет разные физические упражнения, полезные для здоровья, у другого просыпается любовь к ближнему...
После каждой прочитанной истории хочется бросить книгу и пережить чувства этого человека, но оторваться ты не можешь, так как затягивает очень сильно. И вот ты уже сам находишься в камере и...
Опять атмосфера удушливого страха; приближающегося рока, нависшедшего над нашими героями; томительного ожидания.
И, знаете, мне было очень жаль их. ВСЕХ. Такого никому не пожелаешь.
В общем, дорогой читатель, читайте, чувствуйте, сходите с ума, погружайтесь в сумасшедший мир Андреева...

Возьмите "Фараон и хорал" и перепишите его полностью, оставив при этом что-то неуловимо то.
Пасха, фараон городовой Баргамот и приблудный Гараська. Только, в отличии от О.Генри, изменение к хорошему чувствуется в обоих. Да и концовка скорее оптимистичная, чем ироничная. Но! (куда же без него) при всем этом история более горькая: тут и маленький человек-винтик, и презрение к другому (чего американец О.Генри себе не позволяет), и лицемерность воскресного дня, хотя и с правом на чудо. За эту улыбку в обыденных и грязных декорациях, за сочетание двух тональностей Андрееву благодарность и уважение.

Произведение, будто иллюстрация к картине К. Брюллова "Парижская комунна": толпы и толпы сдвинулись с разума и теперь бредут в неизвестность, скрипя шестеренками истории под лозунг:

Самым страшным в повести Леонида Андреева является дата её написания - 1905 г. Вероятно, во времена Второй мировой он выразил бы свое отношение к озверевшим соотечественникам в стиле Поллока или Пикассо. Но в книге нет осуждения ни марионеток военного спектакля, ни кукловодов, лишь понимание и горечь.

Уж коль планета сдвинулась с орбиты, так дай нам Бог сойти с ума! Постмодернистическое воплощение военных действий ещё до применения даже первых химических атак наиболее ясно объясняет, почему так писал Велимир Хлебников и зачем Казимир Малевич мыслил квадратами.

Была алая заря.
Стал красный смех.

Андреев пишет обволакивающе, успокаивающе, сладко; да только пишет про страшные вещи. Смерть здесь куда более ощутимая, чем в книгах, где она введена и названа. Пик отчаянья не просто задан и достигнут, он пройден - семь человек, некоторые их которых сведены друг с другом просто потому что оптом выгоднее - повешены, жизнь движется дальше, снег хрустит под ногами конвоиров.

Я восхищена автором. Будем честны, никакого сюжета здесь нет - пока что у Андреева я вообще не встречала Сюжет - но автор и не для этого пишет. Андреевский язык, образность, атмосферность - он рисует все чувства и переживания героев так, будто ты сам все это ощущаешь на своей шкуре. Живо, сочно, хлестко.

Рассказ для тех, кому нужен экзистенциальное, но целительное отчаянье - отчаянье того, что все было до нас и все будет после нас, а мы не одиноки. Но для тех, у кого опора под ногами все ещё есть.

Семь человек, которые ожидают казни. Все, с точки зрения закона, заслужено. Противником же смертной казни в жизни я стала ещё до повести. Но впереди зарисовки семерых, которым вскоре придется пройти на виселицу. И каждый со своей личностью, а порой - ещё и историей.

Да, каждый виноват. Пятеро из революционного кружка, которые пытаются изменить мир с помощью терроризма. Вчитываясь в истории хочется только вздыхать от их юности и глупости, игра в героев, скатившаяся в преступление. Благими намерениями и идеями нигилизма дорога на эшафот выложена. Ещё один - странный эстонец с идиотическими чертами, которого стоит содержать где-то под строгим надзором с возможностью работать и заниматься чем-то для души. Но кто будет так заботиться о каком-то крестьянине? Да прожженный преступник, привыкший грабить, убивать и пробиваться как можно и нельзя. С таким рядом жить страшно, хоть Андреев и подчеркивает в нём человеческое насколько возможно. Да, не хочу такого соседа, но и смерти его не хочу. Впрочем, мои желания значения не имеют.

Автор всего несколькими мазками чертит ужас физического воплощения приговора. Основный контраст на сочетании приближающихся казни и весны, дня, света, тепла. Героев жалко, хотя их поступки принимать не обязательно. Но во всем этом есть крупицы светлого, когда в последние дни и часы кое-кто из них пробуждается от долгой внутренней спячки, вспоминает, как радоваться и любить. Жестоко, но хочется найти хоть какой-то смысл в смерти семи человек.

Станет ли после их казни мир лучше и безопаснее? Нет. Причины, приведшие каждого из них на виселицу, остались и породят новых смертников и новые печали. Есть ли в "Рассказе о семи повешенных" подсказка, как избежать этого? Нет. Только напоминание, что в жизни любого есть своя искра и хорошо бы найти иной способ наказания и исправления преступников.

Рассказ, написанный не с целью поведать о сюжете, которого здесь и нет, а распахнуть дверь в то потаенное, что сидит в любом человеке и старательно "забывается", потому как любая мысль о смерти кажется провокацией, кликанием.
Не верьте названию: их не семь, а восемь человек, думающих о смерти. Просто одному из них, министру, "повезло": он, как и все остальные, точно знал, когда и во сколько умрет (завтра ровно в час пополудни), но его встреча с предками отложилась на неопределенное время.
Остальные, пятеро террористов, крестьянин и разбойник с большой дороги, остались в одиночных камерах наедине со своими мыслями. Кто-то на пороге между жизнью и смертью просто распадался как личность: липкий панический страх накинул черноту на глаза, приостановил ток крови, отчего движения замедлились, а в голове не осталось ни одной мысли - только стук сердца и страх. Кто-то по инерции продолжил в оставшиеся сутки жить "как обычно": делал гимнастику, закалялся, переживал за других, рассуждал о своем месте в мире.
Жизнь не обманешь: она не только в мыслях, которые можно занять другим, она не только в здоровом теле, которое можно натренировать до потной усталости - она сидит глубоко-глубоко, изредка подталкивает сердце снизу, отчего накатывает оно.