Повести и рассказы

При упоминании Андрея Платонова сразу возникают слова "Котлован -- Чевенгур -- Ювенильное море". Что-то из этого набора я безуспешно пытался прочитать когда-то давно, как только А.П. стал доступен. Помню смутно какие-то не то бульдозеры, не то кувалды... Ещё помню, что не дочитал.
И вот новая попытка.

Книга эта представляет собой памятник эпохи, не более того.
Странствия по пустыне занимают примерно половину, но выглядят сегодня не более реалистично, чем история Моисея и его народа. Вплоть до перепелов, место которых у Платонова занимают какие-то хищные, но съедобные птицы. Несколько напоминает также "Дорогу" Кормака МакКарти .
Неожиданное коммунистическое перерождение народа тоже не особенно убедительно. Снова наводит на мысли о том же Моисее и брате его Аароне у горы Синай. Слава богу, у Платонова дело обошлось без убиения трёх тысяч человек. (Я имею в виду, конечно Исх.32.)
Дальнейшая судьба народа джан и отдельных героев туманна даже для нас сегодняшних, не говоря уж об авторе. Платонов, конечно, надеется на лучшее.

Вообще вся история явно библейская, но с поправкой на исторический оптимизм эпохи. По-честному надо было бы закончить рассказ, когда Назар и Айдым остаются одни. Это были бы настоящие Адам и Ева, родоначальники нового народа в духе всеобщего революционного обновления. Впрочем, автору, разумеется, виднее.

Так или иначе, а сегодня земля народа джан выглядит так:

А.П. Платонов "Возвращение"

Война — разлучница, но нельзя осуждать выживших, которых она раскидала во времени и пространстве, которые были единой семьей, а после стали чуждыми и чужими друг другу. История людей вечна. А рассказ о возвращении в невозвратимое, когда видишь своих детей слишком взрослыми для своего возраста, когда пропустил их детство, когда привязанность истлела на пламени лучины, оставив лишь чад ревности, когда людям проще уйти в новую жизнь, как омут, с головой, когда нет сил восстанавливать развалины старой жизни... остается все равно хранить надежду и лелеять мечты о воссоединении.

Какой отвратный герой. Типичный - таких очень много. Таких, которые уверены, что своей Великой Жизнью заслужили ото всех всего-всего-всего. Раз я был на войне, значит, все должны стелиться передо мной. Моя жена сколько угодно лет должна меня ждать, должна мне обрадоваться и дом должен быть таким в точности, как я его запомнил. Плохо и тяжело могло быть только мне, а остальные мне обязаны. Я мог делать что угодно и с кем угодно, потому что мне плохо и тяжело, а остальные права не имеют.

Лучше бы эта образина уехала прочь. Ей бы и с Машей плохо было. И тут он принесет только горе. До смертной доски будет шпынять жену за ее откровенность, будет недоволен осмотрительностью сына, будет недоволен, что дочь (никогда его не видавшая) к нему не питает громадной любви. Он будет пить, как тварь, и бить жену. И дочь, и на сына руку поднимет - пока тот не дорастет и сдачи не даст. Он не найдет нормальную работу, и жена, как виноватая, будет его тащить на своем горбу. И как дура будет. Она тоже считает, что виновата - он ее убедил.

Отвратительнейший, мерзейший урод, аж вымыться хочется.

А рассказ отличный - яркий, сильный, живой, правдивый...

Был когда-то Платонов. И все остальные.
Наверное, были.

- Ваша душа и так повсеместно, а мою давайте уже возвращайте на место. А то как же я без души-то? Все человеки так или иначе с душой, в каждом свой джан обитает, нельзя везде вдохнуть, а из меня выдохнуть, природа равновесие любит.

• Я ее выложил, я ее и вложу. Только сначала по воле побродить пущу, дам на солнце погреться, проветриться на ветру… а потом верну. Верну.

  Передумал быть Платонов

"Живет и дышит всякий лист, / - сказал однажды виталист". Не оставляет видение, что однажды это был Платонов. У него все живет и дышит, не уступая в этом качестве человеческому, напротив, устанавливая некую вселенческую равноценность. В самой пустоте разлито живое, и душа вдохнута во все и повсюду. Словно попал в панпсихическую реальность, столкнулся с гигантской душой, которой нипочем не уместиться в твоей собственной, и болтаешься в непонимании того, как не получить разрыв от соприкосновения с воссозданным миром. Подземельная она или околозвёздная, впадина темной тишины или околоток молчаливого счастья. Душа мира… как пустыня мира. Все в себя вбирает и все собой проницает, а на дне у нее – затерянный народ, такой маленький, словно невидимый. Только он – сердцевина ее, ее средоточие. Кажется, вся мудрость жизни заключена в этих далеких, заброшенных людях, кажется теперь, исключительно в них и заключена, - в призрачных и прожитых насквозь, но продолжающих жить по инерции к возможному благу. Платонов Джан раздирающе прекрасен. Ровно настолько, что хочется задушиться самым печальным в мире белым шарфом или закутаться добром всего существующего сейчас, вчера, когда-то… и всего, только собирающегося им стать. Или и то, и другое вместе, скорее так.

Луны проходят, один год сменяет другой, и тогда принято подводить итоги. Итогов я не хочу, я лучше буду подводить начала. Одним из них и случился «Джан». Джан случился тем началом, к которому мне накривую шлось весь предыдущий год, возможно, и все другие года тоже. Когда Хайдеггер Мартин (он же "Хайдик милый") представлял себе, что язык – дом бытия, по моему «всему» выходит, что подразумевал он платоновский дом, и никак иначе. В слове его – сверхматериальная проза, сказывающая близость жизни, близость вещества и всего со всем. Просто "всё со всем" еще об этом не знают.

New Order - Elegia
David Bowie - Some Are

На первый взгляд рассказ кажется занудным, монотонным стуком дождя по крыше. Но... Это триллер !!! При чём такого типа, когда вот вот что-то должно произойти, но нет. Простота персонажей обманчива. Мысли казалось бы нелепы. На самом деле это некий ребус, который я не до конца уверен, что разгадал.

Естественный инстинкт к размножению, с взрослением человечества, всё затруднительнее реализовывать. А почему? А потому что взаимоотношения мужчина-женщина становятся всё сложнее и сложнее. И Платонов показал нам один из крайних вариантов. И сделал это языком в высшей степени литературным. Чётко описана безысходность человека гнетомого своими комплексами. Желание убежать от всего и забыть себя самого. Только лишившись себя он смог лишиться того, что мешало впустить в него счастье. Но как только он почувствовал счастье, он нашёл себя и снова "опомнился" вспомнив и свой стыд.

Не простое произведение, которое можно попытаться понять читая не только построчно, но и между строк.

Джан, согласно туркменскому народному поверью, – это душа, которая ищет счастье. И, одновременно, это название нищего кочевого народа, не живущего даже, а влачащего полуголодное и бессмысленное существование в пустыне. Когда-то мальчика из этой народности взяло себе на воспитание советское государство и теперь, став взрослым, Назар Чагатаев горит желанием привести свой народ в социалистический рай. Вообще, складывается ощущение, что это своеобразная аллюзия на библейский сюжет хождения евреев, во главе с Моисеем, по пустыне. Только в этой истории инициатором такого похода становится враг страны советов, тайно желающий то ли убить весь народ джан, то ли продать его в рабство персам. Чагатаев же спасает их с ложного пути, а роль божественных чудес играет гуманитарная помощь от советского государства. И вот перед спасенными людьми открываются новые возможности, вот он, новый счастливый мир. Эта одержимость Чагатаева идеей счастья, к которому в обязательном порядке должен придти его народ, смутно напомнила «Мы» Замятина, все та же слепая и истовая вера, что оно может быть одним для всех.
Чувствуется, что это незавершенный вариант повести, слишком уж текст «сырой». И, хотя жизнь людей в пустыне прописана очень реалистично и атмосферно, на мой вкус, здесь слишком много натурализма и каких-то сексуальных извращений. Назар женится на женщине, беременной от покойного мужа (при этом интимных отношений между ними нет), а затем влюбляется в ее школьницу-дочь, автор описывает то близость между полубезумными стариками, то как насилуют малолетнюю истощенную девочку, зоофилия, опять же… В общем, как-то оно слишком.
4/10