Жажда любви

Изначально я ожидала от книги совершенно другого. Я полагала, что это будет книга о женщине, которая жаждет любви, но перед нами женщина, которая самозабвенно ищет страданий. Точнее не просто ищет, а своими же руками их и создает себе.
Книга читается легко, язык повествования приятен. Очень интересно было следить за историей, разворачивающийся, на страницах книги. Замечательно описан быт загородной жизни в послевоенной Японии. Так же, интересно следить за взаимоотношением основных действующих лиц, их диалогами,препирательствами, желанием уколоть другого. Большим плюсом является то, что через всю книгу проходит явная ирония автора, по отношению ко всем своим персонажам.
Центром истории является Эцуко, вдова, которая после смерти мужа переезжает в сельскую местность близь Осаки к его родственникам. Эцуко довольно интересный персонаж. При первом ее появлении, складывается ощущение, что жизни в ней крайне мало, лишь вялая апатия повседневного существования. Но дальнейшие события показывают, что она не так проста, как кажется. Ее пребывание в доме отца ее покойного мужа порождает множество слухов в деревне, которые отнюдь не беспочвенны, но ее мало волнует, что о ней думают окружающие. Все в доме в курсе, какие отношения связывают ее со свекром Якити Сугимото. И помимо этого героиня находит новый объект страсти в лице молодого садовника Сабуро.
Постепенно мы знакомимся с историей героини. Для Эцуко все началось с ее мужа, который своими бесконечными изменами пробудил в ней ревность. Оба получали изощренное удовольствие от этих нездоровых отношений. Болезнь мужа, Эцуко приняла чуть ли не с радостью. Жутковато было читать о том, как она упивалась последними мгновениями жизни мужа. Но ревность в ней не умерла, вместе с ним, как она того ожидала. Она просто начинает искать новый объект для того, чтобы снова испытать то же чувство. Питаемая ее собственными домыслами и словами Якити ревность снова разгорается в ней.
Для меня финал книги стал довольно неожиданным. Поначалу я ожила, что Эцуко, будет сгорать от своей страсти, не предпринимая решительных шагов, будучи уверенной в их бесплодности. Вначале финальной сцены я думала, что она позволит себе мимолетное развлечение с Сабуро. Но то что произошло по итогу я не предвидела.
В общем книга не разочаровала. Буду и дальше продолжать знакомится с творчеством автора.

Книга вызвала спорные ощущения, потому оценивать её не стала. Необычный роман, по-восточному специфический. Все же Восток - дело тонкое, и каждый раз читая произведения, в частности, японских авторов, поражаюсь, насколько же там мыслят по-иному. Вот, например, обязательные во всех произведениях у Мисимы строки о смерти, тут и намеренно детальное описание увядания природы, и неизменное напоминание человеку о бренности бытия, и обязательное описание процесса самой смерти, а то и нескольких. Создается впечатление, что автор наслаждается смертью и её предчувствием.

Да и любовь ли вообще описывает автор? Скорее попытку вырваться из объятий одиночества, желание владеть вниманием и любовью выбранного объекта, эгоистичные порывы, перерастающее в порой неосознанные садистские, а то и мазохистские поступки. Героиня внешне прекрасна, высокомерна, но так и хочется сказать, до чего же она ду... Вот уж действительно плотская страсть и слепая ревность могут разрушать все на своем пути, поскольку в отличие от любви у них нет созидающей основы. Ведь как любящий сможет убить любимого человека? Только если он не любит, а всего лишь жаждет обладать...

Небольшое произведение, но по мозгам бьет от души и с добрым (а точнее недобрым) чувством! Место действия: небольшая пригородная деревня в Японии. Время действия: вскоре после Второй Мировой. Герои романа: члены одной японской семьи Сугимото. Но семейка, мягко говоря, странная. Вместе живут отец Якити, его старший сын Кэнсукэ с женой Тиэко, вдова среднего сына Эцуко, жена младшего Асако (сам он в плену) с двумя детьми Нобуко и Нацуо и двое работников Сабуро и Миё. И вроде, если смотреть со стороны, обычная семья, но стоит заглянуть поглубже, там такое! Любовь, секс, драма, сплетни, коалиции одних против других, ревность, месть, самоистязание. Отец спит с вдовой родного сына, муж с женой упиваются чувством интеллектуального превосходства над другими, вдова не знает, что ей делать с внезапно вспыхнувшим чувством. И все это возведено в максимальную степень. Японская маска сдержанности, а под ней криком кричит женщина, изнывая от жажды любви, ласки, близости, обладания. Она сама не знает до конца чего она хочет. Тут еще и сословный момент имеет место быть. Ведь ее возлюбленный совсем другого круга и это проявляется во всем, начиная от внешнего облика (не отсюда ли целая эпопея с такой банальной вещью как носки?) и заканчивая тем, что она говорит, а он не слышит практически в физическом значении этого слова. Она говорит, намекает, объясняет, а для него это все равно, что телевизор с выключенным звуком: картинка есть, а идеи, мысли, понимания нет!

И от этого непонимания, от этого внутреннего напряжения случается взрыв! Мощный, яркий, ужасный в своей предопределенности и извращенной логичности! Концовка меня поразила, но буквально через пару минут пришло осознание того, что по-другому быть и не могло.

И чувствую, что мысленно возвращаться к роману я еще буду в ближайшие дни не раз, а не это ли лучшая реклама книги?)

P.S.: оффтоп, я специально назвала всех по именам, ведь Кэнсукэ, гордящийся своей образованностью и начитанностью, хвастается тем, что он:

))))

Я думаю, что человеку с "нормальной" психикой роман Юкио Мисимы не может понравиться. Можно восхищаться автором, загадочной японской душой и изящностью, искать и вдохновляться восточной атмосферой, но никакого спектра «приятных» эмоций тут не будет.

Сюжет. Уже сам по себе вызывает немало вопросов... и неприязни. Главная героиня, Эцуко, живет в семье своего покойного мужа и имеет интимную связь со своим свекром, а влюблена она в красивого молодого парня, который подрабатывает в их доме. Молодой парень в свою очередь крутит роман с молодой служанкой. Короче говоря, какие-то мексиканские страсти на японский лад.

На этом можно было бы и закончить, если бы это не был роман Юкио Мисимы. Все, что делает эту историю особенной, а не «дешевой мелодрамой» – острая психологическая препарация автором своих героев. В первую очередь Эцуко и ее извращенная «жажда любви». Удивительная смесь отрешенности и силы к действиям, которые приводят к страданиям.

Отдельно упоминание заслуживают мои «любимые» второстепенные персонажи – семейная пара Кэнсукэ и Тиэко, любители давать советы, да просто развлекаться, наблюдая, желательнее всего, за чужими страданиями.

"Жажда любви" - не самая приятная история о любви, но очень проникновенная история о той разрушительной страсти, которая сгубила миллиарды человеческих душ.

Для меня это не книга о жажде любви, может, конечно, это и любовь такая, не знаю, наверное, но для меня это уродливая любовь. Больше я услышала о мазохисткой жажде страдать, прям принимать мучения, а если нет причины, придумать ее самой, создать сначала силой воображения, а потом пошевелить ручками во имя исполнения.

Эцуко.... мне ее не жаль совсем... я ее воспринимаю как ту кошку, которая скребет на свой хребет сама. Да ладно бы только на свой, она и людей рядом подхватывает, а остальных развлекает, как в цирке. Ужас, какая неприятная для меня особа. Эцуко приехала жить в деревню в большую семью после смерти мужа. Там она похоронила свою ревность. Ндааа... Ненадолго она ее похоронила-то... Жить без таких эмоций она не может. Надо найти. Найдет! Ушат воды хотелось вылить на эту Эцуко! Это любовь? Кто сказал? Ну, может и она. В своем болезненном занудстве. И сначала-то вроде мне казалось, что муж-то гад, изменщик же, безобразие... Но Эцуко для меня переплюнула всех изменщиков. Она сама запуталась и всех запутала в дебрях своих желаний пострадать.

Все это уже превратилось в навязчивую идею. Очень запомнился эпизод с носками. Вообще все у нее очень навязчиво, а вот в искренние симпатии к людям от нее я не верю. Она сама себя обманывает, живет в иллюзиях, причем в каких-то сумасшедших иллюзиях. Так люди сходят с ума! Именно так, я думаю, у них повреждается разум, как у Эцуко. Она совершенно одурела от своих собственных выдумок. То, что происходит в конце, этого следовало ожидать. Без этого она тоже не может. Это любовь? Любовь должна хоть что-то созидать, хоть на время, должна дарить (и носки тут не при чем). А она жалит и жалит, как самый дикий скорпион. И вечно болтает! Сколько слов!

Я верю, что есть такие женщины, я верю в такие мазохистские страсти-страдания. Просто их любовью называть не хочу. Пусть у них будет другое название. Душевное извращение, например, или одержимость. Больше подходит под то, что описано.
В целом роман очень хороший, легко читается, несмотря на местный колорит. А страсти такие, они интернациональные, узнаваемые...Человек замыкается на страсти, а потом не знает, где выход...и да, может найти радикальный. Мир шире и больше, хорошо, если страсти глаза не застилают и не делают мир Уже, в противном случае - беда.
В комментариях есть спойлеры.

Дальше...

Мрачный и тревожный роман, даже для Мисимы, который известен своим талантом возвысить тёмное и тревожное до эстетически прекрасных, недосягаемых высот. Возможно, он достиг своего пика здесь, в одном из своих ранних романов. Молодая вдова, которая последние дни жизни сгорающего от лихорадки мужа в полном экстазе наблюдала за его смертью, переезжает в семью своего тестя, где соблазняет его и жаждет простодушного сельского юношу, который работает в доме садовником. Жажда любви - это мастерское изображение безумной ревности, происходящей в психологически удушающей обстановке. Это своего рода чувственное, тёмное духовное погружение внутрь собственного "я", вероятно, непохожее на то, что вы читали раньше, и с поистине ужасающим концом. Написанная ещё в ранний период творчества, это не лучшая работа Мисимы, но она все равно чертовски хороша.

Драма Не любви. Спокойная, размеренная, наверное, вся японская проза такая. Читаешь, и думаешь: "Неужели и правда вот так может быть?"
Такая жизнь, такие отношения, такая жажда любить и такая душевная чёрствость. Да уж, действительно, страшны те женщины, которые чего-то жаждут: любви, богатства, мужчину.

Поначалу Эцуко вызывала сочувствие. Муж, который не обращал на неё внимания. Душевные терзания отвергнутой жены. Ну как тут мне, женщине, не возмутиться?
Её исповедь звучит горько и невольно сопереживаешь: "Я только хотела, чтобы однажды утром, пока закрыты мои глаза, изменился бы весь мир. Вот-вот должно наступить это время — однажды утром, ясным утром. Это утро придет просто так, никто о нем не помолится, оно никому не будет принадлежать."
А потом вдруг, как обухом по голове: "Я хотела бы вновь пережить это непереносимое чувство, когда сообщили о смерти моего мужа. Вот это было счастье!"

И вот вдова начинает раскрываться по-новому. Первые звоночки уже были. Но я, заслеплённая сочувствием, их просмотрела. Но шоры спали, а Эцуко, как луковица, одна за другой теряла красивую яркую шелуху. И то, что открывалось взору, нравилось мне всё меньше и меньше.
Болезненная какая-то тяга быть любимой. Настолько, что не постеснялась отдаться родному отцу недавно умершего мужа. Это же насколько надо чувствовать себя одинокой, чтобы лечь в постель со стариком? Если бы он ещё вызывал симпатию...

Но ничего, приноровилась, приспособилась, обрела, какую-никакую власть. И вдруг, вот неожиданность, на горизонте замаячило новое увлечение. Положила глаз на молодого, красивого слугу. Жажда любви вспыхнула с ещё большей силой. Но жажда любви и любить очень разные понятия. Сабуро ей был нужен, притягивал, потому что был к ней совершенно равнодушен: "Он смотрел снизу вверх на Эцуко и видел в ней не женщину, а загадочное существо вроде сфинкса или чудовища, ведущего свою непонятную жизнь. Это был оголенный комок плоти и нервов, который кровоточил, страдал, ликовал и выл." Не правда ли, очень странное описание, якобы влюблённой женщины?

Страхи и стремления, характеры и привязанности, простые человеческие погрешности и страшные грехи, - книга как раз об этом. И, чего уж юлить, она и о любви тоже. Только любовь здесь особенная, такую не возвеличивают в стихах, о такой не поют в песнях.
"Она словно бы пыталась войти в те двери, из которых все выходили," -
этой одной фразой о героине лучше и не скажешь. Противоречивая, ожесточённая, жаждущая любви женщина. Что может быть страшнее?
Только смерть от её руки.

Как?! Как могло так случиться – я даже не планировала читать эту книгу. Я вообще необоснованно игнорировала Мисима. Нет ни одного разумного довода, почему я заранее решила обходить его стороной.
Теперь уж я от него не отстану, загоревшись надеждой получить очередного любимчика.

Японская литература действует на меня по-особенному, не могу сказать, что ей очень увлекаюсь, но если читаю, то обычно ощущаю себя кроликом, смотрящим на удава. Мне любопытна их отмороженность, быт, традиции, ментальность, схема поведения в любых ситуациях. Это тот случай, когда кажется – читаешь про инопланетяшек.
Не всё написанное японцами вызывает у меня восторг. Но в данном случае он был явный.

Ничего особенного в романе нет. Просто большая семья из сельской местности. Вдова приезжает жить к свекру в якобы большой дом. А там как в муравейнике… в маленьких комнатках на несколько татами(1,5 кв.м) живут слуги, невестка с детьми, сын с женой, и теперь еще и Эцуко пригрели.
Есть в книги такой момент, когда девочка на муравейник льет кипяток и наблюдает как муравьи корчатся. Вот и я смотрела на это семейство, а оно корчится. Нет, не умирают, и никто на них ничего не льет, а они почему-то все равно корчатся.
Нравится мне, ничего не могу поделать, я как та девчонка, наблюдаю… и не спрашивайте зачем?
Нравится мне про мерзких людишек, слабых или сильных… главное порочных, грешных, сволочных.

А Эцуко рассказывает свою нелегкую судьбу. Да так, что поначалу обнять ее хочется. Она так трепетна к своим чувствам, внимательна, бережлива. Ежедневно, еженощно взбивает их как облако и несет над собой, не касаясь. И чувства те, то сверкнут легким отблеском, то прольются слезами. Лучше конечно слезами. Надо что бы слезами! Нет слез, значит потрясти, выдавить… пусть текут кровавые!!! Надо утолить жажду…любить. Любить?! Или страдать?!
Ах, Эцуко, ты так несчастна… так ранима.
Ничего ей не надо в этой жизни, лишь быть счастливой и любимой. Ничего так не радует и не греет душонку, как ловить восхищенные, боготворящие тебя взгляды.
И страдать… Вот это радость и смысл. Только такая женщина красива – любимая и страдающая, с аристократичной бледнотой, хрупка в свой полуобморочности. Тогда тебя жалеют, тогда ты можешь себе позволить чуть больше, чем просто счастливая.

Знаете, как меня всё это бесило, вот просто слова найти трудно.
Потому восторг.
Не часто попадаешь на книги, на героев, от которых к середине романа в душе образуется холодец, подтряхивающий всё нутро.
А значит, я в них поверила, раз они меня взбесили своим эгоизмом, пофигизмом, смиренностью, интригами, слабостью, ведомостью. Вот оно, что я ищу в книгах – живых людей, которых хочется найти и дать им в нос, плюнуть в лицо, обнять и пожалеть безмозглого барана.
Вот тогда браво автор!
Я тебе верю, я тебя люблю!

«жалкое мыслеиспускание!» близко к сюжету...

Первая любовь Эцуко, их отношения с мужем рассказаны не подробно. Можно строить много предположений и для меня это большой плюс. Не люблю разжеванных сюжетов.
Была ли у мужа любовница? Или она сама ее придумала – склонна думать что была.
Но дикое желание страдать у этой женщины явно выше желания любить. Точнее любовь и страдания для нее едины.
Мне показалось, что она офигеть как собой восхищена. И черт возьми, я тоже ей восхищалась. Я до сих пор от нее под большим впечатлением и готова ее любить-ненавидеть.
То, что она сделала со своей второй любовью ожидаемо, не зря она хотела его ухода.
Но вот что любопытно, что же будет со свекром, если он перестанет ей восхищаться, благоговеть?
Ох, она не примороженная морским ветерком японка, она огненная стихия за глыбой льда.
И я еще не решила любить её или люто ненавидеть.

И кто поймёт этих женщин? Любишь – не любишь, плюнешь - поцелуешь, к сердцу прижмёшь - к чёрту пошлёшь? Запуталась главная героиня Эцуко в своей жизни, отчасти в чувствах. Но знает точно, что жаждут её тело и душа любви.

Такое неспешное и размеренное произведение, в котором даже болезнь, убийство, смерть не заставляют читательское сердце биться чаще. Наоборот, в какие-то моменты они как недостающие пазлы завершают общую картину уныния, тлена и безысходности.

Молодая вдова Эцуко после смерти мужа переезжает из Токио в деревню Майдэн и поселяется у своего свекра Якити. В доме семейства Сугимото она влюбляется в садовника Сабуро, который, по сути, ещё мальчишка. Всю книгу Эцуко терзают самые противоречивые чувства к парню, отцу мужа, его родне. Вот честно, с позиции женщины ей не позавидуешь:

Будучи замужем за Рёсукэ она могла видеть только загулы мужа и его любовниц. Конечно, Япония страна патриархального уклада, и интересы мужа для Эцуко были всегда на первом месте. Но получала ли она хоть малую долю того, чего ей так хотелось – нежности, ласки, любви…? Или ей приходилось лишь пересчитывать его новых пассий и наблюдать подарки от них? Отношения Рёсукэ с женой, построенные на ревности, мне кажется, лишь поселили злобу в женском сердце.

Переехав к свёкру, женщине приходится расплачиваться за еду и кров собственным телом. Ощущать на своей молодой коже его высохшие скрюченные пальцы, видеть рядом на кровати старое морщинистое тело, такое нелюбимое, и голову на подушке, покрытую шерстяной шапочкой (а значит, сексу быть) - незавидный удел. Мне искренне жаль Эцуко, кажется, ворох нерастраченных чувств давил на неё изнутри, не давая свободно вдохнуть глоток свежего воздуха, глоток новой жизни. Её распирает от любви, тело изнывает от недостатка ласки и тепла. И будь на месте Сабуро любой другой юноша, его ожидала бы та же участь – полунамёки, преследования…. А он, наивный, и не поймёт что нужно этой тётеньке. Кака любовь?! Парню ещё нет девятнадцати, что может быть в голове кроме ветреной свободы? Он и к Миё то не испытывал никаких серьёзных чувств, так…влечение.

Собственно, вся трагичность финала, неожиданного для меня, кстати, - итог лопнувшего терпения Эцуко. Ни в коем разе не оправдываю её жестокость, но эмоционально нестабильное состояние женщины видно невооруженным глазом. И безумно жаль, когда от такой неуравновешенности страдают ни в чем неповинные люди. В тон плавному повествованию концовку романа Мисима оставляет открытой.

Мне кажется, произведение по достоинству оценят ориенталисты и любители восточных стран. Здесь хорошо выписан уклад японской деревенской семьи – уборка урожая, семейная трапеза, баня, традиционная одежда, некоторые обычаи…. Сама же рада знакомству с новым автором, которое хочется продолжить. Но, возможно, здесь мне не хватило большей динамики событий, хотя понимаю, это не есть главное достоинство классических произведений Азии.

Чтение японских романов, можно сравнить с русской рулеткой.
Вы никогда не играли в русскую рулетку — с кошкой?
Это просто, почти без крови, и не так мрачно для психики, как в обычной русской рулетке.
Для этого нужна лишь кошка, свободный вечер. Быть может, бокальчик красного вина. Всё.
Пистолета не нужно.
Вы берёте кошку, на расстояние вытянутой руки. Закрываете глаза, как при поцелуе, и.. медленно подносите удивлённую кошку с улыбающимся хвостом, — к своему лицу, к носу.
Это одна из неразгаданных тайн вселенной, как и душа женщины: восхитительно неизвестно, укусит кошка за нос, или — лизнёт.
Но ощущение сладкого ужаса, как при русской рулетке и чтении японских романов — обеспечено (и вам.. и кошке).
Я так даже гадаю иногда, вместо томика Онегина:

• Кошка, милая форточница.. любит ли меня ещё мой смуглый ангел?

  И… целюсь кошкой — себе в лоб. Приближаю кошку к лицу, зажмурившись. Ресницы подрагивают. Хвост кошки улыбается в темноте.

- И что это значит, милая?

Вот так и с Мисимой.
Читаешь о странной любви: чудесно, завораживающе, и.. ни черта не понятно.
Вспоминается пронзительная тайна картины Милле — Анжелюс.
Вроде бы ничего необычного: в осеннем поле, стоят мужчина и женщина. Они слегка склонились, над неполной корзиночкой с овощами.
У женщины — молитвенная поза, как в храме осени.
Вроде бы всё понятно… но отчего же эта таинственная пронзительность?
Почему слёзы, с робостью призрака, стыдящегося своей наготы смерти, появляются на глазах?

В середине 20-го века, картину подвергли рентгену, и.. изумились, словно увидели призрака.
Первоначальный замысел Милле был иным: в корзиночке лежал.. умерший ребёночек.
Призрачный силуэт, как-то по осеннему сквозится в романе: утрата ребёнка.
Нет, смерти ребёнка в романе нет, но есть её метафизические тени, и не случайно в романе, то тут то там, бликами сердца, разбросаны то образ лучей солнца, пробивающихся из-за облаков, словно ручки ребёнка, то героиня ходит так, словно беременная, то муж героини, отнимает от лица кислородную маску — словно ребёнок, уста — от груди.
Для женщины, любовь — это её ребёночек, её божественный первенец: бьющий ножками под грудью, ребёнок-сердце.

И если любовь умирает..
Умирает и женщина. А если не любовь умирает, а та живая и трепетная точка-звезда в душе, от которой и исходит любовь и жизнь?
Эцуко, наша героиня, утратила в этом безумном мире — эту звёздочку в душе, и душа, судьба, погрузились в тьму безрассветную, словно она живёт где-то на Плутоне, где солнце всходит раз в 250 лет, но кажется.. что оно может взойти вот-вот.
В некоторой мере, ожидание такого счастья, а по сути — жизни, любви, в 1000 раз ужасней, чем ожидание у стены — выстрела.
Выстрел ждут пару секунд. Минут. А тут.. дни, месяцы годы..
Сердце сходит с ума.

Но и на небе души есть своя весна, не правда ли? И веточка созвездий, может дрогнуть в ночи от незримого ветра, так же нежно — как веточка сакуры.
Впрочем, в романе будет и ребёнок. Беременная женщина, точнее. Служанка. И вот взаимоотношения Эцуко, с ней — напоминает спиритуалистический суицид. Самый нежный суицид: суицид — как спасение, рождение.

Открываю бледно-тёмный томик Мисимы, словно морскую раковину: чуть ближе к центру — лиловый посверк жемчужины ноготка моего большого пальца.
Пронзительно вспомнилось, как я и любимая читали вместе, как нежно лиловел её ноготок на странице..
Не удерживаюсь, и целую свой ноготок..
Удивительная способность Мисимы: он забрасывает в пространство текста — песчинку ревности, боли.. и они обрастают какой-то лиловой, потусторонней плотью: быть может, такого цвета — нежные и ранимые существа, на звезде — Вега.

Мисима создал чудовищно-прекрасный роман, в духе готики американского юга, а-ля Фолкнер: японская готика, помноженная на Леди Макбет Мценского уезда, но с куда-более неожиданным финалом.
Это не тот роман о любви, в который хочется погрузиться, как в горячую ванну с пеной, и расслабиться.
Давайте сознаемся: часто, мы именно этого и желаем в романах о любви. Да и перелистываемые странички, так ласково похожи на лёгкую пену, целующую наши колени, ладони, грудь..
И, чего уж там: жутковато было бы увидеть, как из пены, между ваших колен, или из груди, словно перископ, показывается хвостик чудовища.. а вовсе не Афродита.

А что.. если мы все ошибались, и любовь — это древнее чудовище, древнее людей, бога и мира?
Да, она порой превращается в прекрасного ангела.. но чаще всего, она словно перевоплощается не до конца: то тут то там, видны.. крылышки, хвост, солнечная чешуя, и шипы на крыльях, которыми хочется обнять любимого.
Что-то не даёт любви, в этом безумном мире — стать собой, вполне.
Быть может, это — человек? То ещё чудовище… которого непонятно зачем, обожествила мораль: цепной и верный пёс этого чудовища.

Если прищуриться сердцем (лучше, конечно, с бокальчиком красного вина), то можно увидеть в романе, чудовищную трагедию кафкианского превращения, но как бы — наоборот: превращение израненного мотылька женского души — в гусеницу, и дальше — в тугой кокон, похожий на смирительную рубашку, сковывающей тысячелетние крылья любви, жажды жизни и сны нежности.
Да, роман вполне мог бы называться - Жажда жизни.
Это ад. И в этой солипсической тесноте, разве удивительно, что происходит некий синестетический сдвиг в душе Эцуко, в той же мере, что и у Набокова, вот только у него был — цветной слух, слова — разного цвета, а у женщины..

Мисима, как бисексуал, словно спирит вечно-женственного в магическом кристалле творчества, гениально проник в женскую душу, выявив в ней экзистенциальное расщепление, на «Да и Нет», которые могут сосуществовать одновременно.
Это большее расщепление и не менее трагичное, чем у гомосексуалистов, чем расщепление на душу и тело, которые, есть — одно целое.

Если бы квантовая физика не была открыта, она бы уже тайно жила и дивно полыхала, в повседневной жизни женщин, с их космической запутанностью души В квантовой физике есть же закон Запутанности.
В мире мужчин, кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая.
В мире женщин, расстояние между двумя точками, расположенных в метре друг от друга, может преодолеваться 1000 лет. Или, начав этот путь в молодости, лишь в старости, на жаркой подушке, в слезах, женщина преодолеет этот путь.
И наоборот: расстояние, между точкой на Земле и на звезде Вега — женская душа преодолевает за минуту. Попутно.. успевая забежать в магазинчик.
Казалось бы, в чём проблема? Ты любишь человека.. он любит — тебя. Так будьте счастливы!
Нет, в женщине что-то словно бы пятится — в века, веками, лунатиком бродит по лесам, ночным буеракам.. и в это же время, женщина просто пьёт утренний чай.

Образы мужчин в романе, не то что бы примитивны.. дивно примитивны. Словно мы видим не мужчину — а вечернюю зарю 5-го Дня творения: вот-вот должен появиться человек: Женщина, и она ласково ощущается в пении птиц, в мерцании звёзд, в таинственном сверкании чьих-то нечеловеческих глаз в листве..
Мужчины в романе — это чистое язычество, почти животное, обречённое — вне женщины.
И женщина в романе — словно бы олицетворяет всё человечество: ему было дано всё, и он.. сам распинает себя, губит себя.

Роман, условно поделен на две части: ад нелюбви и ад любви: жизнь с мужем, и жизнь без мужа.
После гибели мужа, Эцуко переезжает в дом к его старому отцу, у которого живут его сыновья, с жёнами и детьми.
Один из сыновей — в русском плену, после войны.
На спиритуалистическом плане текста, это некое заземление в русской почве: в мирах Достоевского, Чехова, Лескова.
Данный сюжет у другого писателя, легко мог бы сорваться в прелестную пошлость: одинокая и утончённая вдова… и молоденький садовник.. тайные записи чувств, в свой дневник: словно письма пленной души — себе же, на небеса.

У Мисимы — всё идёт другим путём, почти как завещал Ленин, прости господи.
Мисима разыгрывает гениальную, в своей чудовищной гармонии боли и любви — шахматную партию, помогающей раскрыть самые тёмные и древнейшие родники души человеческой, которые быть может, не менее древние, чем мир, Эдем и даже — ангелы.
Эцуко.. отдаётся отцу своего умершего мужа.
Одни женщины в муке любви, бросаются под поезд, другие… бросаются под беспощадные и жестокие колёса Джаггернаута: колесницы судьбы. Отдаться старому человеку.. это ведь почти флирт со смертью, и.. попытка договорить что то — мужу умершему: в свёкре ведь течёт его кровь: спала с призраком мужа, что-то шепчущего в крови свёкра.
В своём роде, это экзистенциальная, японская вариация шекспировской Офелии.

Есть души, чьи крылья боли и надежды столь огромны, но их изувечил мир, и крылья эти, словно бы поместили в маленькую спальню — израненной судьбы, и они шевелятся и ранят и самого человека, и других людей, кто войдёт в эту спальню  - осколками костей, словно шипами.
Для такой души, смещаются, как северный полюс, все жизненные ориентиры: смерть и боль — кажутся чем-то прекрасным, как весна и рай: избавление, освобождение.
Но на самом деле, происходит нечто ужасное: растягивание смерти — во времени: так тени на заре вытягиваются, и тень человека, от света фонаря, становится больше деревьев, домов: словно древний и мучающийся века  — ангел.

Фактически, мы видим в романе — древнейший танец со смертью и с болью, танец, лунатика на крыше — о смертью, и в этом смысле, в этом танце женской души — с ангелом смерти, больше секса, чем в обычном земном сексе, так часто напоминающем грустное биение опалённых крыльев мотыльков, о фонарь: хочется стать сразу — светом.
А с чего всё началось? С ада. Т.е. — с невозможности любить так, как было завещано любить на Земле.
Муж Эцуко — нещадно изменял ей.
Он приводил в дом.. призраков своих любовниц: их надушенные письма, шарфики и запах любви, словно лунатики в аду, блуждали в ночной комнате, на цыпочках, не давая Эцуко уснуть.
Запах другой женщины, наклонялся над Эцуко, боящейся открыть глаза, и робко целовал — в тёплый височек.
Этого в романе нет. Просто я люблю проваливаться сердцем в 4-е измерение текста.
А что же Эцуко? Она тоже изменяла. Себе.

Мисима пишет: Разве кто-нибудь может представить, как искусно люди обманывают собственное сердце?

Что мешает женщине, любить, если она — любит? Быть счастливой, если счастье всей её жизни — на расстоянии руки или дыхания?
И бог не ответит… Кажется, и в раю, не исцелится женская душа и там она будет тосковать по нездешнему и бредить во сне, и тихие слёзы, сквозь сон, будут мерцать на её щеках.. смущая ангелов и бога.
Словно женская душа столь безмерна.. что ей тесно и в раю. Что же говорить о человеческом теле?

Была в Эцуко какая-то асексуальная трещинка в душе, мешающая ей вполне быть собой и любить так, как она хотела, во весь крылатый рост души.
Хотел ли муж, изменами, спровоцировать её ревность и страсть? Да. И после этого, ночи были действительно жаркие.
Но он увлёкся, и Он и Она, упали в 7-е небо садо-мазохизма.
Мисима словно бы подробно показывает нам квантовую механику садо-мазохизма души, одиночества, любви, ревности.

Мы не знаем, что так изувечило душу Эцуко, ещё до мужа, что она вся была в этих — трещинках.
Но мы знаем, что она с грустной улыбкой смотрела на девочку в саду, поливающей кипятком — муравейник.
Девочка увлечённо смотрела на ад, уютно присев на корточки, словно Басё, созерцающий былинку в росе.
Эцуко прошептала: как она похожа на меня..

В этом тайна причинения боли себе, и — другим, которых вобрала в себя, в своём расширении — душа: если душа изувечена, и в ней выросли стены с шипами, и крылья не могут расправиться, не причинив себе боль, в том числе и крылья пола, то боль — синестетически замещает собой — секс.
Боль проникает в душу так глубоко, трепетно и тепло, как не может проникнуть мужчина.
Женщина, словно юный бог, с СДВГ любовного томления, снова и снова делает в душе, судьбе — кровоточащие рассечения, как бы творя новый пол, - на запястьях, сердце, памяти детства, надежд.. пытаясь что-то мучительно вспомнить или воплотиться в нечто более гармоничное, чем человек.

Страницы, посвящённые противостоянию Эцуко и мужа, на больничной койке — одни из самых сильных в художественном плане, страниц дуэли между мужчиной и женщиной, в мировой литературе.
Пистолет тут даже смешон и не нужен.
И вот, Эцуко, после смерти мужа, переезжает в сельский домик к его отцу.
Кажется.. что это не муж умер, а — она, и её израненная душа, перелетела в ад.
В своём роде — семейный муравейник.
И после смерти мужа — дуэль с ним продолжается: в аду.

Читая роман, поражаешься, как самозабвенно человек может потерять себя в боли.
Джордано Бруно писал где-то, что не душа находится в теле, а — тело, в душе.
В этом смысле, мы видим в романе, метафизический процесс, как тело женщины, всё больше и больше погружается — в душу изувеченную, в боль, ибо душа ширится и ширится.. так солнце однажды, через миллиарды лет, покраснеет и расширится, поглотив Землю.
Эцуко — запуталась. В ней трагически смещены все жизненные установки: боль для неё — стала жизнью, томление — телом, надежда — утраченным раем.
Мир, сам по себе, почти уже не существует: он сон женщины, её жаркий шёпот бреда в ночи.

Эцуко описывает в дневнике свои чувства к юному садовнику, но скрывает его за женскими инициалами.
Она ещё не знает, что её дневник, тайно читает отец её мужа.. с которым она спит и который её безумно ревнует: в аду, роли иногда зеркально меняются: что бы мы увидели себя со стороны, как душа смотрит на оставленное ею — тело.
Сокрытие за женскими инициалами — садовника, не просто для конспирации. Всё сложнее.
Сердце женщины, в боли и любовной тоске — ширится, как алое солнце в конце мира, покидая теле и вмещая в себя  — окно, зацветшую сирень, удивлённого прохожего с зонтиком, кошку на дереве (от сердца женщины не спрятаться не скрыться!).
Почти так же, сердце Эцуко вобрала в себя юного садовника: он много моложе неё.

Разумеется, здесь и нет и капли любви, в привычном понимании.
Если бы ангелы переводили роман Мисимы на свой язык света, то вместо садовника, вполне могла бы быть — бабочка у ночного окна, веточка сакуры: юный садовник, это отражение солнечной, надломленной женской души, чьи крылья были сломлены, и ни разу не были расправлены, а значит — душа ещё не жила.
Это.. страшно, прожить жизнь, и не ощутить, что ты — жил.
Это всё равно, что по чуть чуть умирать каждый день. Но с каждым разом всё больше и больше.
Странные мечты у меня были при чтении. Я был в мечтах — японским монахом, близком к просветлению, уже седым и левитирующим по ночам.. вместе с кошкой (эх, мечтать так мечтать!).
И вот я узнаю об Эцуко, её аде.. жажде любви. Я ночью крещусь на луну (странный японский монах, согласен). Я жду на свидание — Эцуко. И я.. самозабвенно отдаюсь ей, жертвуя катарсисом и раем, я стелю перед милыми смуглыми ножками женщины — крылья свои и бессмертие своё, века любви стелю..
Я спасаю женщину от ада и каждодневной смерти. А это ли не счастье и катарсис для сердца?
Господи, иногда так грустно.. что я не японский монах!

Удивительное совпадение: за пару дней до прочтения романа, в моём сердце прорезалась странная и редкая мысль о том, что человек порой переносит столько боли, что её хватило бы на несколько воплощений, что человек умирает иногда, в муке любви и не только — по нескольку раз в день, и только тело удерживает его от полноценной смерти и бессмертная душа, действующая как бы внахлёст тела, но сами эти ощущения смерти у душе — более реальные, чем обыкновенная смерть.
И часто человек доумирается до того, в душе, что становится как бы — призраком в жизни, или.. с грустью замечает, что воскресал он, меньшее число раз, нежели умирал.
И что же? Эту же мысль, пусть и в более лёгкой форме, я встречаю на страницах романа.

И что ещё более удивительно, вслед за этой мыслью, перелистнув страницу.. мне на миг показалось, я тихо схожу с ума или теряют сознание: выпил я всего один бокал вина, так что на вино я почти не грешил.
На правой странице — текст был перевёрнут, с ног на голову.
Ошибка вёрстки. Около 30 стр. были перевёрнуты, и их нужно было читать, как бы вспять, перевернув книгу.
Боже..- прошептал я вслух, — как это похоже на мою нелепую жизнь и мою любовь к смуглому ангелу, которой нет места в настоящем!

Эцуко.. милая, израненная душа. Как же мне хотелось тебя обнять, взять на руки и вынести из душного пространства романа, словно из горящего дома…
Нет, это не просто роман. Это роман о фантастичности женской души, роман о том, что по венам женщины, может течь целый космос, полыхая ревностью и болью.
Может.. ревность, это земное наименование — космоса, у нас под кожей, разрывающего нас изнутри, словно бы желая снова нас сделать — звёздами, чтобы мы просто светили любимым нашим.
И пусть наш любимый человек целуется в парке с другим.. звёзды, уже не чувствуют боли, они — светят, и тоже, тайно.. целуют милую смуглую шею, целуют удивительные глаза, чуточку разные, цвета крыла ласточки..

И всё же, самое удивительное случилось в самом конце романа.
До романа Мисимы, я прочитал чудесный роман Мариенгофа — Циники, который мне тайно посоветовал мой смуглый ангел.
И каково же было моё удивление.. что роман Мисимы и Мариенгофа, заканчиваются одним и тем же предложением?
Не словом, а — предложением!
Слёзы, сами собой подступили к горлу..
Фантомный призрак тепла поцелуя: смуглый ангел, помнишь ли ты эти поцелуи?