Кнут Гамсун. Избранные произведения в двух томах. Том 1

В тихий приморский городок приезжает широкоплечий незнакомец. Останавливается на неопределённый срок в гостинице, в первый же день бьёт морду местному чиновнику, заводит тесное знакомство с городским сумасшедшим, влюбляется в первую красавицу города (уже помолвленную с матросом, который в рейсе), параллельно крутит романчик с тёткой на 12 лет старше, совершает неудачную попытку самоубийства и постоянно чешет языком, без устали выдавая по пять страниц текста на одном дыхании. Вобщем, полный бардак, растянутый почти на 500 страниц. История весьма увлекательна, но можно было бы сократить приблизительно на 45%. А то, как Гамсун устами главного персонажа раскатал в тонкий блин Льва Толстого вообще вызвало у меня дикий восторг и одобрение.

История молодого непризнанного писателя, который испытывает невероятные физические и душевные мучения от голода. Он белен, у него нет работы, а постоянное чувство голода подталкивает его на весьма глупые и необдуманные поступки. Разум бедного писателя уже помутнел и ему в голову не приходят его прошлые гениальные мысли, он старается написАть что-то стоящее, но увы. Помимо голода его постоянным мтапником является унижение; герой жалок, ему стыдно, что он опустился до такой нищеты.
Сложно оценивать подобные книги, которые уже удостоены многих наград. Но мне не понравилось. Да, стиль автора и манера изложения весьма понятны и лёгкий. Но основная идея произведения меня не тронула. Это было похоже на Достоевского. Но от великого русского автора в книге только намек на депрессию и моральное разложение.
Поэтому мне не понравились эти страдания ради страдания

Вчера в книжном клубе модерировала обсуждение «Голода» Кнута Гамсуна.
Это первый в мире модернисткий роман (1890 год так-то), поэтому вокруг много занимательной фактологии, но она отправится в комментарии. Дегуманизацию общественных отношений, вневременность и внепространственность – оставим критикам.

Предвестник потока сознания Джойса – этот текст читается влет. Невообразимый микс сумбура и логики, который прямо залихватски увлекает. Это все опыт чтения тбилисских тредов, друзья!
Да-да, я знаю, как быстро составить ваше представление о главном герое (безымянном, кстати). Как же повезло его современникам, что у него не было твиттера!

Непомерная гордыня (продам последнее, дабы прослыть богатеем; страдашки по собственному гению и культивация непонятности таланта - коим в произведении нет объективных подтверждений; даже в отречении от Бога важно упиваться своим красноречием), неумение быть благодарным, практически биполярные метания от эйфории до упадка (приводящие аж к нейросенсорной депривации), невозможность организовать собственный быт, при общей беззлобности – всплески агрессии в период нарождения минимальной власти. Псевдопринципы.
Товарищи. Перед нами же – соя классическая! Образца столетней давности!

Гамсун находчиво не дает имя герою, не рассказывает нам, что послужило стартом его страданий (страдает, кстати, он вполне себе натурально, по-человечески на это взирать сквозь буквы болезненно), - то есть мы не можем быть уверены, что социум в этом поучаствовал. Нельзя однозначно сказать: он таков, потому что голодает, или он голодает, потому что таков.

Конечно, сразу задвинула соклубникам про Брэдли Кэмпбелла и Джейсон Мэннинга с их трудом The Rise of Victimhood Culture: Microaggressions, Safe Spaces, and the New Culture Wars (Возвышение культуры жертвы: мини-агрессии, безопасные пространства и новые культурные войны). Культуру чести сменила культура достоинства, а культуру достоинства сейчас сменяет культура жертвы. У Гамсуна она еще невозможна (репутация много значила), но уже нарождается опасность обесценивания реальных проблем и атрофирования сопереживания: все мы, хорошие люди, вдруг понимаем, что и голод бывает благородным. И сопереживание голодающим в книгах о блокаде, не сравнить с реакцией на корчи мучающегося норвежского героя.

Не могла не навялить девушкам сверху Газзанигу и его «Кто за главного? Свобода воли с точки зрения когнитивной нейробиологии», Федора свет наш Михайловича и даже Печорина (не столько как первого рефлексирующего героя отечественной литературы, сколько в контексте демонизма натуры).