Собрание сочинений в двенадцати томах. Том 10. Подросток (ч. 2 и 3)

Читать было очень тяжело, даже по сравнению с остальными большими романами Достоевского тяжело. Почти полтора суток чистого времени мне потребовалось, чтобы наконец закрыть последнюю страницу, пришлось делать перерывы на детские книжки и на постоять на балконе всматриваясь не в петербургское, но в не менее серое нижегородское небо.
У Достоевского всегда форма отлично дополняет содержание, и этот роман — не исключение: рваные, непоследовательные полудневниковые записки неоперившегося юнца, у которого мысли путаются и в голове, и на языке. Все впопыхах и наскоком, а потом вдруг вспоминает, что хотел вести себя как взрослый и принимает на себя напускную степенность и не справляется с нею. Отсюда по ходу повествования и получаются все эти отступления и "вы погодите, я все позже в подробности объясню", "чтобы понять идею мою, вы должны знать еще это".
ФМ смог в мельчайших деталях описать мальчишку, который не только не смог перебороть свои детские и подростковые обиды, но и возвел на их основе философию собственной жизни: обида на отца, который хоть и родной, но формально его не признает и не дает своей фамилии, обида на саму свою фамилию, которая свой звучностью, каждый раз вынуждает его признавать, даже когда того не просят, что он незаконнорожденный, обида на мать, что допустила такое его положение и даже допустила сами обстоятельства его рождения, обида на бедность и отсутствие положения в обществе, усугубившаяся во время обучения в закрытом пансионе, где героя нашего шпыняли почем зря, обида на весь женский род, происходящая от обиды на мать свою и первых потрясений от близких (но, господи, каких невинных) "знакомств" с женщиной в пору совсем ранней юности.
И все это варится в голове у юнца, который отчаянно хочет быть хоть кем-то. Живи он в современном постмодернистском обществе два-три психотерапевта озолотились бы. Но вместо кожаной кушетки мы имеем её... Идею. Идею, с которой герой наш носится, как с писаной торбой, лелеет её и тренирует себя для её воплощения в будущем. Идея не нова и вытекает логично из полной описи тараканов подростка: раз вы меня никогда не примите в обществе таким, каким я уродился, я стану настолько богатым, что мне ваше общество и ваше одобрение не нужно будет и в помине.
На пути к Идеи стоит:

• папенька, которого можно не любить, потом боготворить и вступаться за его честь, потом порвать, но все равно хотеть стреляться за папенькино попранное имя, потом снова принять в сердце своем, нарисовать в уме картинку его воссоединения с маменькой, вновь разочароваться и, на сладкое, не дать ему самоубиться.
• маменька и сестрица — с одной держаться с прохладцей, другую боготворить, а потом поменять свое отношение на 180 градусов.
• весь свет — потому как не устает спрашивать: "Долгорукий? Князь?".
• пара-тройка женщин — потому как "распутные они все", но к одной все же воспылать страстью, но потом горько разочароваться.

Motto: лишь две книги я начинал перечитывать сразу, без перерыва, как только заканчивал последнюю страницу, — "Я исповедуюсь" и "Подросток".

"Подросток" — нечто прекрасное, но вместе с тем этот роман — и христианская мораль, и ницшеанские мотивы, и инстинктивно обусловленная социальность, эклектически смешанные и потому подлежащие диссоциации.

I. Версилов и ницшеанство
«Человек остроумный, бесспорно, глубокоучёный, но правильный ли это ум?»

Многим, очень многим Достоевский указывает на ницшеанство Версилова. Версилов — «цивилизованный русский высшей среды», апостол высшей культуры: он презирает законы света, не общество исключает его из своего круга, а он изгоняет общество из себя, примиряется с кн. Сергеем Петровичем и Катериной Николаевной (конечно, не для исполнения заповедей), высокомерие его, небрежение к окружающим — от невозможности сострадать ближнему. Примечательно и то, что в молодости Версилов играет на театре именно Чацкого, примеряя ипостась человека высшей культуры, каковым, безусловно, является Чацкий.

Итак, согласно Ницше (см. «Человеческое, слишком человеческое»), человека высшей культуры характеризует воля к познанию наук и искусств (они — обязательный минимум), а также стремление осмысливать как единичные события своего прошлого, так и этапы своего становления в целом. Человек высшей культуры использует волю к познанию, мышление для созидания себя, творит себя, как подлинный художник: создаёт и, отстранившись, созерцает, осмысливает созданное. Человек низшей культуры, напротив, устремляется к чему-либо одному, не обязательно расположенному в науке или искусстве; для него стимулом и объяснением своих действий и действий окружающих служат единственно жажда власти, денег, славы. Версилов формулирует философские и социально-политические идеи, ницшеанские по существу, вплетая в них христианские заповеди и поучения поступать согласно этим заповедям. (Проповедь Версиловым христианства, выставление себя святым вызвано, скорее, необходимостью: сильный преклоняется лишь перед богом, смиряться перед кем-то другим ему стыдно.) При этом атеист для Версилова — «самый лучший человек в целом мире и всегда наклонён приласкать бога», атеист удобен и полезен не столько христианскими добродетелями, сколько науками и искусствами, если он, конечно, «чуть-чуть с умом», атеист суть праотец высшей культуры. Действительно, дети вырастают в религиозной (или моральной) системе, внушаемой родителями, и поначалу следуют ей (иногда всю жизнь, передавая своим детям). Однако мало кто, даже осмысливая жизненный опыт, решается сменить детскую мораль на какую-либо другую, выработанную самостоятельно; что говорить об имморализме высшей культуры?

Принято считать, что ближний в христианстве — всякий, в т.ч. находящийся рядом в пространстве, хотя, на самом деле, и нравственно, и психологически, и мировоззренчески далёкий от нас настолько, что, пребывая рядом, живёт в параллельной вселенной. Допустимо ли вторгаться в человека, лезть в него с советами и помощью, направлять и руководить, словом, решать его жизнь? Для человека высшей культуры подобное немыслимо, слишком человеческое позволяет себе охотно. Вот почему Версилов заключает: любить ближнего невозможно. Если заповедь "Возлюби ближнего твоего, как самого себя" (Мф. 22: 39, Мк.12: 31) предполагает априорное наличие любви к себе, то альтруизм как бескорыстное, подчас в ущерб себе, служение, а тем более жертвование противоречит сущности любви. Другое дело филантропия: ближний в этом случае — повод сделать что-то в т.ч. для себя, это своя дионисическая разрядка, подпитка витальности другого. Помощь, оказанная Версиловым Оле, — поступок, инициированный инстинктом социальности и свидетельствующий о наличии у Версилова добродетели, в этике высшей культуры определяемой как дарящая добродетель (Достоевский, видимо, осторожничает, приписывая Татьяне Павловне идею помощи). Хотя Оля подспудно чувствует благородство мотивов Версилова («не благодеяние нужно, а гуманность», говорит она, т.е. не христианская милостыня, а филантропический акт высшей культуры), несклёпистость поступка Версилова, стечение обстоятельств и брошенные Подростком фразы возвращают её к жизни по «понятиям», к господствующей в обществе морали: она расценивает помощь, как оплату за некие услуги, и — дарящая добродетель навсегда остаётся ею не постигнутой. Только равновеликий понимает природу подарка — нищий, даже будучи благодарным, ощутит дистанцию, в нём запустится ресентимент.

Весьма интересен прогноз Версилова и о конце мира: нищие отнимут акции у акционеров и сядут на их место, но тоже обанкротятся. Версилов предвидит торжество ресентимента, его воплощение в конкретные действия, для него очевидно бесславное окончание эпохи посредственности. Впрочем, кажущиеся на первый взгляд простодушными, его размышления удивительно глубоки, они — ирония противника анархии, глубокое прозрение процессов унификации и массификации, происшедших в обществе с конца 19 века.

Версилов не сходит с ума, как Идиот, не заболевает от пережитого шизофренией — бездна всматривается в Версилова: его раздвоение есть результат очередного вынужденного погружения в слишком человеческое и стремления всячески противостоять ему. Слишком человеческое вызывает в Версилове отвращение, он должен быть имморалистом до конца, вот почему для него естественно засвистеть на похоронах, разбить икону, внезапно вознамериться странствовать. Других способов сохранить идею золотого века и остаться собой у него не существует. Спасение жизни Катерины Николаевны, жажда убить её собственноручно, выстрел в себя — тому доказательство: не имея желания переносить светскую мораль, Версилов бросает этой морали и её императивам вызов, совершает подвиг, достойный древнегреческой трагедии.

«Как же вас называют после этого христианином?» — спрашивает Подросток, — «не понимаю!»

II. Подросток и его «идея»
Не только обстоятельства понемногу, незаметно подталкивают человека к пониманию ортогональности его и мира, наводят на мысль об абсурдности происходящего и ставят перед выбором: либо последнее усилие воли, чтобы жить, либо убеждение себя в окончательной невозможности жить. Часто и сам человек, вооружившись какой-либо идеей, добровольно изолирует себя от мира: набирается сил, приготовляет средства, предугадывает оказии их приложения, словом, втайне готовится к воплощению идеи. Не обладая достаточным опытом, жаждая отомстить миру за свою брошенность, посредственность, некрасивость, Подросток вынашивает одну подобную идею и попутно пробует силы, если так можно выразиться, в её экспериментальной части: голодает, имея возможность полноценно питаться, обделяет себя в одежде, покупает и тут же продаёт с наценкой альбом. Мимоходом: аскетика есть одно из проявлений нелюбви к себе, а глубже — просьба о жалости, сочувствии окружающих; то же — оскорбление, унижение другого, самоедство и самобичевание, насмешка над собой: «Полюбите меня, ведь я себя не люблю». Так вот, желая стать выше, богаче, сильнее сильных мира, Подросток по младости лет не видит, не чувствует главное: его идея и первые потуги её апробации — детский лепет, неразумие, бесплодная игра, вызванная нелюбовью к себе и к людям. В том-то всё и дело, что «идея Ротшильда» нисколько не возвышает Подростка (миросозерцание сквозь призму какой-либо одной единственной идеи есть главный, по Ницше, признак принадлежности человека к низшей культуре), а наоборот опошляет его, примитивизирует, обезличивает, о чём впоследствии тот признаётся в записках. Подумать только, каков идеал Подростка: ходить в рубище и выглядеть бомжом, имея состояние в миллионы!

Устремление человека к высшей культуре у Ницше, нравственное самоусовершенствование у Достоевского — концепции созвучные и даже имеющие множество общих точек; существенное их различие кроется в самом корне: преображение человека и человечества, наступление высшей культуры, согласно Ницше, невозможно в присутствии христианства, его морали, традиций. Достоевский не всмотрелся в бездну до конца: «идея Ротшильда», которая с его точки зрения — преодоление христианского традиционализма и признак нигилизма — есть лишь выступивший наружу, бесстыдно закричавший и тем обнаруживший себя метастаз болезни, именуемой «слишком человеческое», есть (равно как религия, мораль, традиция) атрибут всё той же низшей культуры.

III. Отцы и дети
Конфликтуют не соседствующие по времени культуры, например отцов и детей, но представители этих культур, убеждённые в истинности своих принципов и правил проживания жизни, идеалов и ценностей «своего времени». Проблема отцов и детей в «Подростке» также носит явный ницшеанский характер: отцы, в лице Версилова, ретрограды, каковыми принято их считать, обременённые «устаревшими взглядами», тем не менее не стопорят развитие человечества, желают ему всяческого преображения и вступления в фазу высшей культуры — дети, тот же Подросток, наоборот, держатся за не вытравленное из их душ, т.е. не пережитое досыта и потому ещё не преодолённое слишком человеческое: однобокую идею, ресентимент и т.п., засасывающие и погребающие в безднах низшей, варварской, рабской культуры.

Эгоизм Подростка и имморализм Версилова не одно: если эгоизм рождается от нелюбви к себе (по Ницше, волю для реализации идеи прилагают исключительно из эгоизма), то имморализм есть слушание и внимание себе, предпочтение предметов познания, важных и интересных исключительно для самосозидания, есть выбор себя беспрерывно нового, отталкивающегося от себя самого. Эгоисту Подростку нет никакого дела до того, что произойдёт с человечеством через 1000 лет, — имморалист Версилов смотрит в будущее с ожиданием и надеждой на усовершенствование человечества и наступление эры, в которой человечество так же будет отличаться от нынешнего, как нынешнее — от обезьяны.

Вот почему в большей части романа Версилов и Подросток не находят общего языка: Подросток выдумывает себе отца, представляет его себе чистым, достойным любви, между тем приезжает в Петербург, чтобы судить его, требует отношения к себе, как к сыну, — Версилов говорит с Подростком на равных, будто с единомышленником, отчего видится Подростку (и не только ему) гордым, дерзким, холодным. Ортогональность взглядов, позиций и их взаимных чувств (тем более культур) к концу романа остаётся разительным, несмотря даже на откровенный мужской разговор, произошедший между ними по смерти Макара Ивановича и имевший серьёзным императивом понимание Версиловым себя. Версилов открывает Подростку, что осознание себя носителем «высшей русской культурной мысли» началось у него с эмигрирования и что, видя ортогональность себя, одного из тысячи представителей русского ницшеанства (назовём их именно так), и современного ему общества, он выбрал отречение от всего светского, сохранение себя для своих (читай — ницшеанских) идей, служение им «гораздо более» в Европе. В откровении Версилова есть всё: и мечты о золотом веке — эпохе высшего человечества, и боление за всех и за каждого, и обновлённое «дворянство» — аристократия науки и искусства, взращивающая веками 1000 своих представителей («Пусть всякий подвиг чести, науки и доблести даст у нас право всякому примкнуть к верхнему разряду людей. Таким образом, сословие само собою обращается лишь в собрание лучших людей, в смысле буквальном и истинном, а не в прежнем смысле привилегированной касты» — тезис аристократической философии Ницше, артикулированный Версиловым). В ходе разговора, содержащего, откровенно говоря, основные рубрики мысли Ницше, Версилов предстаёт перед сыном живым Прометеем, отвергшим фатум, много любившим и много страдавшим, — тем, кого в эллинской культуре назвали бы добродетельным (agatos в досократическом смысле) или героем, совершающим подвиги преодоления жизненных трагедий. И всё же Подросток, как следует из последних глав, не услышал тот message, с которым стучался к нему отец: постепенное уничтожение в себе слишком человеческого освобождает место для высокого, подлинно человеческого, того, что единственно достойно человека. Счастлив — лишь преодолевший.

Да, и, конечно, ПыСы. «В них нет благообразия <...> и за то я оставлю их», говорит Подросток, впечатлённый Макаром Ивановичем. Вероятно, благообразие можно определить здесь посредством категории «лик», взятой из метафизики Волошина. «Лик», по Волошину, есть прекрасная сущность человека, являемая во внешнем облике, творчестве, вообще всяком человеческом акте, действие человека в котором красиво, мудро, совершенно; одновременно «лик» есть зеркало, в котором человек наблюдает себя, познаёт степень своего совершенства, достигаемого в непрерывном процессе творческого аутопоэза.

Exitus: впрочем, "Подросток" есть действительно бездна, роман, изобильнейший для читать и философствовать.

Аркадий Долгорукий - внебрачный сын, что наложило печать на всю его жизнь. У него огромное количество психологических проблем, он обижен на отца, но в душе боготворит его и надеяться на ответную привязанность.
Отец же его натуральный разгильдяй, хоть на словах и пытается строить из себя хорошего человека.
У Аркадия есть идея стать богатым, но способы её достижения весьма спорные. Хоть герою и 19 лет, автор не случайно называет свой роман "Подросток". Аркадий истинно подросток, его рассуждения, обиды, выводы, поступки - все свидетельствует об ещё не окрепшем и не набравшемся опыта уме. Порой персонаж очень сильно выводит на эмоции детской глупостью.
Но, окунувшись в светский мир, невольно поучаствовав в интригах и найдя, наконец, успокоение в мире с отцом, персонаж начинает взрослеть и преображаться.

Достоевский не был бы Достоевским, если бы помимо сюжета не ввел в роман множество философских вопросов. Здесь автор устами героев, рассуждает о русском дворянстве, о власти денег, о чести и бесчестии, и, конечно же, о вере.

В целом, мне роман понравился. Местами было сложно, но удовлетворение от его прочтения того стоило.

Всё-таки Достоевский гениальный писатель и психолог. Нет, даже так - ГЕНИАЛЬНЕЙШИЙ !

Собственно, на этом рецензию можно и закончить.

Книгу к прочтению рекомендую, ибо это прекраснейший психологический триллер, щекочущий как нервишки, так и тоненькие струны наших прекрасных душ :)

Конечно же, автор играет с читателем, ловко вовлекая его в свой разговор:

Ведь после этой фразы так и хочется запоем прочитать книгу, да так, чтобы ни одного словечка, ни одной буковки не пропустить :)

Справедливости ради надо сказать, что автор в этом разговоре даёт тебе больше, чем ты ему. Ведь ты ему - время, а он тебе мысли, прозрения, и, главное - новые(старые), очень серьёзные вопросы.

При этом ещё и скромно указывая:

И далее:

Это ж он всё про нас, про тебя и меня...

Кроме вечных «проклятых вопросов»,

о коих я постараюсь написать чуть дальше, тут же надо сказать, что автор актуален даже с внешней, политико-социальной стороны.

Ты считаешь, что твоя страна деградирует, экологию убивают, ресурсы продают китайцам и единственная здравая мысль - свалить? Лови актуалочку через века:

Ты чувствуешь, что вокруг одни ленивые тупицы, погрязшие в потреблении, а молодёжь только и способна, что втыкать в гаджеты? Лови вековую весточку:

А эти слова вполне можно адресовать семейному врачу или как-там называют того дядю из современной горбольницы:

А это вполне применимо ко многих современным деятелям, считающим себя «прогрессивными» и даже к части «популяризаторов науки»:

Но хватит об этом, ведь книга ценна совсем другим, а именно тем, что Достоевский очень честно, глубоко, до последнего миллиметра погружает нас в нашу же душу, для отвода глаз придумывая разных героев, которых он препарирует.  Конечно же, у нас нет ничего общего ни с Анной Андреевной, ни с Версиловым, ни с Аркадием, ни с остальными персонажами, но, когда ты погружаешься в их мир, то от эффекта кривого зеркала ты уже не отмахнёшься.

Главный повествователь - Подросток, он же Аркадий Макарович, не вызывает симпатии, как ни старайся. И это несмотря на его тяжёлое детство и наличие осознанной «идеи».

Он постоянно «влетает» на чувства, им манипулирует все, кому не лень, он искренне пытается быть честным и обличать ложь и лицемерие, но при этом постоянно «попадает в лужу». У него есть «идея»

и тут же:

но всё время не хватает ни силы воли, ни характера, ни времени для её реализации.

Его крутит ураган интриг. С которыми он, по наивности, думает справиться движением своей благородной души ... У него не получается. Его суждения о людях ошибочны, впрочем, как часто и наши...

Внешний контур повествования - постоянные интриги, причём их суть более чем за сто лет не изменилась. Теперь всё тоже, что и тогда... А, значит, мы можем извлечь практическую пользу из этой «Санта-Барбары». При этом, в отличие от последней, тут встречаются как жизненные лайфхаки, так и высокие философско-религиозные размышления:

...

А как же здорово, не сбавляя высокого штиля, автор дискутирует с мыслями, высказанными ещё Пушкиным:

Как мастерски автор, по нескольким штрихам, даёт характеристику всему человеку, например, 

Это э типичнейший «менеджер среднего звена», которого можно встретить в миллионе офисов и госконтор по всей современной Руси!

Вместе с гениальными характеристиками, Достоевский даёт вполне годные лайфхаки для каждодневной жизни:

Это важно, ведь

А следующий рецепт вполне пригоден для соблазнителя женских сердец:

Вот, кстати, ещё один лайфхак, который работает лучше многих современных тестов:

При этом книга, естественно, совсем не инструкция по соблазнению или завоеванию друзей и Фёдор Михайлович заставит таки вас и плакать, и скорбеть, и ужасаться

  Как и в большинстве шедевриальных классических произведений более чем столетней давности тут также содержится элемент прозорливости, достоверность которой мы наблюдаем в наши дни:

Первый раз прочитал «подросток» лет 20 назад.

Перечитал месяц назад.

Признаюсь, перечитывать было тяжело, но оно того стоило. Стоит читать книги, которые с удовольствием перечитываешь через десятки лет.

1. Не верьте рецензиям

• Этот роман писал двойник ФМ (о двойниках см. повесть "Двойник", "Подросток" гл. 10-13 ч. 3)
• "Отцы и дети" лучше
• ФМ замиксовал все прошлые романы
• Это был отдых перед Карамазовыми
• Этот роман не хочет, чтоб его читали
• Все слишком похоже на оперетку
• Куда делся п.6?
• У ФМ несмешные анекдоты
• Из ГГ бы вышел пранкер
• Это первый роман ФМ, где я запутался в женских героинях
• Сбивчивая, хаотичная манера повествования ГГ является фишкой романа, но вместе с тем мы будто несемся на тройке Чичикова, и не знаем - дотянет ли колесо до Казани
• ФМ тоже запутался в женских героинях, и посреди романа взял и поменял имя героини
• О, п.6
• Может показаться, что отсутствует троллинг Тургенева, но разве сам роман, его тема, это ли не троллинг?
• Всего шесть трупов, тогда как в "Бесах" восемь, а в "Идиоте" один-два, никакого баланса
• С барышней всегда можно обсудить вдруг нахлынувшие патриотические чувства, даже если вы вроде обсуждали новую серию "Кэнсина".
• Роман писался ради фрагментов на рулетке, уж больно они хороши
• Лиза страдальная заглушка романа, тогда как Олю реально жалко
• Роман все равно назовут великим и глубоким, будто характеристика для ямы

Сразу скажу, что чтение Достоевского не вызывает у меня особого удовольствия, как у многих его почитателей; но есть в нём что-то столь поэтически удушающее и безысходное, а монологи столь жизнеутверждающии, что тернии слога сглаживаются.

В Подростке, кроме основной идеи романа-взросления, собраны и другие его идеи-творения — Игрок, Двойник, Идиот (в одном лице), а на фоне даже разворачивается трагедия Бесов (лишь предположение).

Здесь не обошлось и без моей сильной привязанности к тому типу литературных героев, как Разумихин и Васин, «проливающих свет во тьме»; не говоря уже о моей бесконечной любви к женским персонажам Д., судьбу которых я принимаю за отражение миллионов человеческих судеб.

Образ же самого Подростка меня крайне удивил — показать без лишней сентиментальности всем знакомые страхи, обиды, влюблённости, проблемы с «потерянным отцом» и, относящееся более к мужчинам, искаженное видение женщин это вау!

"Подросток" - хаотичное нагромождение разрозненных отрывков из жизни нескольких дворянских семей. На удивление, все персонажи романа - бесхарактерные личности, эмоционально неуравновешенные, вступающие в нездоровые отношения и интриги. На заднем фоне - какие-то мошенники, проститутки, пьяницы, воры.
Повествование раскачивается из крайности в крайность: Версилов то предмет высшего обожания своего незаконнорожденного сына, то недостойный, порочный, от которого отрекаются. Катерина Николаевна - идеал, наделенный неопределенными достоинствами, то падшая женщина, которая должна быть опозорена в обществе.
Главный герой, подросток Аркадий Макарович, имеет тайную "идею" - жить бедно и уединенно, но накопить огромную сумму денег, чтобы иметь власть над людьми. Вот как бы описал Достоевский эту "ИДЕЮ" в нескольких главах - и живите с этим, поскольку реализовывать он ее не будет, и вообще на ход событий это никак не повлияет.
Эти крайности, от экзальтированных мечтаний о благоденствии всех людей на земле до крайнего порока, азартных игр и предательства - по-видимому, представление Достоевского о "широте" русской души. 3/4 романа тянутся и тянутся, и тянутся так, что непонятно - к чему это вообще. Прочитав развязку, я поняла, что никто из персонажей собственно не поменялся в ходе всех перипетий.
Еще раздражают традиционные для Достоевского повторения, когда главный герой впадает в беспамятство, болеет неделями. Несколько раз упоминается, что персонажи как бы не здоровы, у них голова кругом и прочее.
В целом, для меня роман невыразительный, не продуманный как следует, поэтому высокой оценки и не заслуживает.

Ну вот и всё, это последний роман Фёдора Михайловича, который числился у меня непрочтённым. Странные и необычные ощущения, почти такие же, как посетили меня тогда, когда закончил читать Библию. Это, как познакомиться с человеком, о котором много слышал, читал его цитаты, иногда даже видел издалека, но близко не знал. А, теперь, узнал его очень хорошо, почти совсем. Всё стало стройно и ясно, некоторое непонимание поступков и мыслей, этого условного "человека", получили свои объяснения, "он" вписался в твою эпоху и ты вжился в его. И уже точно понимаешь, что, как и Библия, романы Достоевского - это навсегда. Всё, что в них написано, легко интерпретируется в сейчас, на 150 лет вперёд. Размышления и выводы, прямо и точно накладываются на события современности, особенной новейшей. Либералы, Россия, Европа, самосознание, русский народ, государственность и вера - всё описано до такой степени точно и тонко, что диву даёшься...

Это я не именно о "Подростке", а о всех романах Фёдора Михайловича. "Подросток" же великолепен - и сутью, и слогом, и выверенностью сюжета (несвойственной ФМД), и характерами его героев. Меня поразила изумительная трансформация сознания молодого человека, его отношения к себе, семье, жизни вообще. Человека нищего духом, озлобленного на весь мир, но сумевшего сказать другому человеку, которого он почти ненавидел - "Папа!" Я ждал этого момента, очень надеялся, что он произойдёт и был несказанно рад, когда это случилось. И ещё мне показалось, что в этом моменте выплеснулась вся тоска и горечь Фёдора Михайловича к своему пасынку Павлу, который жил в его семье все годы, изводя их с Анной Григорьевной мелочными придирками и неприкрытой злобой. Тоска и мечта, чтобы когда-нибудь и Павел назвал его папой, не по нУжде или с умыслом, а от чистого сердца и великой любви...

P.S. Будь я учителем литературы, то получив в виде сочинения на тему "Аркадий Долгорукий - сын, человек и гражданин", всего два слова: "Аркаша - красавчег!", поставил бы оболтусу, это написавшему, твёрдую "пятёрку", ибо суть романа именно в этом, ведь, после прочтения

Несколько месяцев собиралась перечитать «Подростка» — впервые познакомилась с ним, когда мне самой было не больше 16. Прекрасный, немного вязкий слог — иногда просто тонешь в философских размышлениях и ужасно подробных характеристиках персонажей. Но поскольку всё написано от лица очень молодого и наивного юноши, его горячность и стремление к «благообразию» многое искупают. Этот роман больше похож на детектив, чем «Преступление и наказание», хотя (маленький спойлер) все, кто здесь умерли, поступили так исключительно по состоянию здоровья или в силу житейских обстоятельств, а не от злого умысла. Тем не менее персонажи страшно нервничают и из-за этого совершают массу необдуманных поступков, которые наматываются друг на друга, образуя целый клубок интриг. Забавно наблюдать, к чему могут привести слишком активные действия не в меру чувствительных людей. Всё цепляется одно за другое, и самый, казалось бы, невинный разговор вдруг инициирует целую цепь событий. Удивительно, как автору удалось из всего этого вывести логичную концовку и даже некую мораль.

Вообще я поняла, что читаю классику как лекарство. Что-то она внутри меня выравнивает, как будто я посреди бесконечной суеты ненадолго съездила «на воды» и надышалась разреженным горным воздухом. Теперь хочется думать и говорить странными забытыми словами: так и тянет вставить в свою речь «давеча» или «вздор».

Слушайте... Это не Достоевский... Это просто Диккенс какой-то))
Это не камень в огород моего обожаемого. Ни Боже упаси. Я просто удивлена. Хотя... стоит ли удивляться после "Неточки Незвановой"?))
А вообще, если серьезно, произведение сильное. Увы, увы, у нас по-прежнему много идей, "идей" и даже Идей, но золотым веком и не пахнет.
А как бережно касается писатель святого для себя - некоторых граней загадочной Русской души... Это не только Макар Иванович, отнюдь. Это и "двойники", непонятные, непонятые, запутавшиеся и страшные...
По персонажам:
Сам Подросток - настоящий, типичный такой подросток. Ну какой же он "дядька-переросток" - после всех его выходок-то? Нормальный такой, искренний и добрый пацан, идеалист и максималист, пребольно треснувшийся лбом о действительность. Вы вели себя иначе в его возрасте? Сочувствую.
А вот по поводу Версилова у меня к моему обожаемому претензии. Ну что, что он вытворяет такое, а?! Ну Федор Михайлович!.. Я ведь практически влюбилась в этот персонаж... До тех пор, пока он напоминал мне Петрония из "Камо грядеши" и лорда Генри из "Портрета Дориана Грея", я им любовалась. Ну нельзя не залюбоваться такой вот загадочной сво)) Но когда он слетел с катушек, я была разочарована. Хотя, "двойник" же... Впрочем, тут, по-моему, уже и "тройник" вырисовался. Этакий безумный Хайд...
Впрочем, все погрешности Достоевскому можно простить с легкостью. Потому что его произведения тем и хороши, что, перечитывая их спустя время, порой делаешь для себя почти колумбовские открытия.