Собрание сочинений в десяти томах. Том 10. Девяносто третий год

Нужно отдать должное Виктору Гюго. Он старается быть объективным, и как автор – не принимать ни чью сторону. Хотя иногда его оценочные суждения и выдают симпатии к Республике, это почти не ощущается. Автор показывает на равных жестокость и благородство представителей обеих сторон, и честен в той же занимательной беседе Марата, Робеспьера и Дантона. Автор клеймит насилие как таковое, жестокость саму по себе.
Он старается нарисовать эпоху образами. Даже скорее это книга не об эпохе – в ней сама эпоха создает личности, и о личностях повествование. Больше, чем о революции. Вовсе не о революции, на мой взгляд. Ибо 93-й год у Гюго слишком полнится благородством. Это книга о личностях. Хотя героев в книге почти нет, хотя они представлены только как часть процесса, без своих расписанных и долгих судеб. Но всё равно.

В книге было два блистательных момента. Когда волосы дыбом по всему телу. Битва с пушкой на корабле. И победа 19-ти человек над целой армией. Брр.
Ну и конечно этот дикий эпизод, когда читаешь и не веришь глазам. Тот, когда Лантенак возвращается в горящую башню.
За такое он сам бы должен был присудить себе орден и тут же расстрелять без пощады. Ничего себе порывы на старости лет! Это же предательство. Целой идеологии. Всей провинции, всех роялистов разом, короля. И еще Имануса, отдавшего жизнь ради долга. Этот шаг был бы оправдан, если бы его сторонники сомневались, если бы им не хватало героя-мученика, толчка чтобы продолжать борьбу. Но нет. Они и так были единогласно за, единогласно его.
Мне показался этот эпизод противоречивым.

В книге много помпезного. Но всё оправдано. Для её сюжета, я имею в виду. Автор создал занимательный сюжет – довольно далекий от правды жизни, но с настроением. Настроение задано верно.

А я – роялистка. До мозга костей. Кажется, от самого рождения такой была – и с каждой нашей новой революцией я все больше и больше роялистка. В современном смысле.
Оглянитесь назад, на этот мрак истории. Как оно бывает? Группа революционеров из черни решает, что мир – дерьмо и надо что-то менять. Подымает народ. Большей частью тупой и неустроенный. Ломает к чертям собачьим все, что было, топит в реках крови прошлое и настоящие, захватывает власть – и создает свою новую империю с другим названием. Потихоньку, медленно, агонизирующим ползком реальность возвращается к норме, позволяющей жить – и снова начинает развиваться. Появляется стабильность. Те, кто хочет, находят пути наверх. Устраиваются. Какое-то время все хорошо.
Но вот снова поднимает голову гидра, свободный и равный в своей тупости и зависти люд, и с саблями наголо снова несётся рубить головы тем, кто стал за это время знатью. И заново – реки крови, бардак, агония – и так по кругу, снова и снова.
У этих революционеров вечно плохие – это те, кто сумел хорошо жить, прилагая к этому минимум физического труда каждый день. Те, кто чего-то достиг. Те, кто стали выше. Их – свергнуть. Лучше убить. Типа во имя свободы и равенства. А в свободу и равенство искренне могут верить только очень-очень не развитые, тупые люди. Вот они – руки революций. Как дети прямо. И Революция потом пожирает своих детей, всенепременно. Такой ритуал. И к власти кто-нибудь приходит – приходит, конечно, царствовать. Конечно, царствовать монархично. Конечно, несправедливо.
Но уж пусть бы царствовал. А ты приспособься. Поднимись туда же. Так нет – нам подавай новую революцию, и опять горящие города ради такого же нового будущего.
Я все время вспоминаю слова Марата. О том, что им пришлось срубить тысячу голов. Но если бы пришлось срубить 20 тысяч – это все равно было бы достойной ценой. Я вспоминаю их с дрожью все время теперь, каждый день – когда вижу наших украинских фанатиков. Всё рвущиеся к власти быдло. У которых во всех бедах человечества повинны судьи, прокуроры и ПР. Которые радуют выдать людям оружие и протаскивают соответствующие законопроекты. Которые сеют национальную неприязнь на фоне политики… Господи, как же это всё страшно – страшно потому, что массы на все это ведутся…
Ай, я ушла не в ту степь.

Виктор Гюго дает уроки истории. Мы все ее и так знаем – но на примерах, ограненная и в оправе художественных произведений, она доходчивее. Лучше проникает в кровь. Так намного ярче видно, как человечество любит прохаживаться по граблям туда-обратно. С каким упорством. Как циклична история.
В этой книге автор щадит изысканный вкус в счет правдивости. У него фигурируют только доблестные персонажи. Только честные – каждый своей честью. В этой книге нас не угостили мерзавцами и подлецами, тупыми упрямцами и совсем уж фанатиками – хотя, вроде все в ней фанатики.
В этой книге Французская революция жестока, но благородна. Слишком литературна. Слишком хороша.
Будто бы в чем-то справедлива…
Но книга всё равно хороша. Как лживая красотка с кинжалом в декольте. Одетая леди шлюха, но такая шикарная. Хороша, бесовка. И что-то в ней есть. Пожалуй, это душа…

Гюго прекрасен, шикарен и невероятен. Он щедрый и ненасытный певец своей страны. Щедрый - потому что не скупится не ее воспевания, ненасытный - потому что стремится в этих воспеваниях не упустить ни малейшей детали.
Потому роман "Девяносто третий год" скорее не о людях, а о Франции, об эпохе, об ошибках и благих начинаниях - и это главные герои повествования, а отдельные персонажи уже вторичны (может, поэтому на книгу и пеняют, мол, не шедевр в ряду прочих жемчужин автора). Но Гюго не был бы тем признанным и любимым мастером слова, которым он есть, если бы люди, эти самые вторичные персонажи, не приковывали к себе внимание и не вызывали бы целую бурю эмоций: от негодования до сочувствия - и всё это за каких-то полчаса и к одному и тому же человеку.
Стоит ли читать "Девяносто третий год"? Если вы любитель смаковать каждое слово, впитывать бесчисленные подробности, воссоздавая с каждым словом живую и яркую картину минувших событий - стоит. Если вам нравятся исторические романы с четким сюжетом и динамичным действием - увы, это не сюда.
Что, конечно же, не означает, будто в книге нет ни сюжета, ни динамики: просто, когда главным действующим лицом становится сама История с большой буквы "и", остальное как бы слегка размывается.

Мне кажется, читающему этот роман обязательно нужно знать исторические события, которые в нем происходят, что называется, быть в теме. В противном случае придется нелегко. Немудрено заблудиться в множестве имен и географических наименований, которыми щедро посыпал автор свой роман. И сложно понять, кто из персонажей книги на самом деле существовал, а кто нет. Пришлось обратиться за помощью к информационной системе. А ведь автор пишет настолько убедительно, что веришь в реальность всех этих людей - Лантенака, Симурдэна, Говэна. Кажется, будто действия в романе происходили на самом деле. Но все же эти образы собирательные. На их примере автор показывает две противоборствующие стороны, существовавшие во Франции в 1793 году.
Роман в некотором смысле философский. Автор, писавший роман через сто лет после описываемых событий, рассуждает о тех событиях с позиции своего времени, со стороны, зная о последствиях, делает некоторый анализ, размышляет, в том числе через диалоги персонажей.
В целом роман понравился. Сюжет увлекательный. Автор сумел погрузить меня в описываемую эпоху и рассказать обо всех ужасах Франции 1793 года так, что я поверила. Сняла полбалла за излишнее словоблудие. Но у Гюго всегда много букв.

Такое впечатление, что почти все герои действовали под влиянием какого-то мгновенного порыва.
В одну секунду Лантенак, который вырвался из плена на свободу, решает вернуться и отдать себя в руки врагу, чтобы спасти детей из огня. А ведь он сам взял их в заложники, и никакой особенно счастливой участи для этих крошек-простолюдинов не планировал.
Говэн под влиянием момента освобождает из заключения заклятого политического противника, за которым охотился столько дней. Выпустил потому что осознал себя наконец-то его родственником, а главное углядел в нем искру человечности, которую оценил превыше всего. Между тем, как Лантенак просто ловко надавил на чувствительные места внучатого племянника, заставив его отступить от своих принципов.
И только Симурдэн четко исполнял то, что требовали от него законы революции, стараясь не поддаваться никаким порывам и эмоциям. За что и поплатился дороже всех...

«Девяносто третий год» стал для меня вторым прочитанным романом (первым были «Отверженные») классика художественно-исторической литературы с берегов Сены. И скажу честно – это было не просто.

Думаю, любой поклонник исторической литературы не может, да и, наверное, не должен, обходить своим вниманием творчество В. Гюго, однако говоря о Французском писателе, часто приводят следующий эпитет – тяжёлый. Друзья предостерегают – Гюго – это не Вальтер Скотт, здесь придётся пострадать. С другой стороны: не проверишь, не узнаешь, а когда в 2012 году вышел фильм «Отверженные» кажется, сложились все условия, что бы, наконец, начать знакомство с писателем.

«Отверженные» оставили после себя очень приятное впечатление. С одной стороны – это полотно, отразившее грандиозный размах Французской жизни, идущий от одной революции к другой. Это панорама величайших баталий – от битвы при Ватерлоо (Ещё и с историографическим обзором! Какого?), до баррикад Парижа. С другой стороны – это история человека, простого человека пытающегося выжить в горниле истории, пытающегося остаться человеком на фоне кровавой революции и цинизма простых людей. Размах романа обеспечивал грандиозность событий, которую удавалось достигнуть масштабными описаниями. Именно момент описательный и составляет главную сложность произведений Гюго, и к нему мы обязательно ещё вернёмся, а пока…

А пока поговорим о романе «Девяносто третий год», ради которого мы тут и собрались. Итак, перед нами одно из величайших событий Французской истории – Великая Французская Революция (ВФР), однако не спишите радостно потирать руки и предвкушать грандиозный размах событий, центром истории станет противостояние Вандеи и Парижа, за пределы которых роман не выйдет. Говоря о ВФР, обычно вспоминают штурм Бастилии, казнь короля, как символы гибели старого мира, однако старый мир не умер, он как во многих революциях, переродился, в зверя под названием роялизм. Не так просто отказаться от чего-то старого, а главное доказать, что новое лучше, особенно когда жизнь не просто не меняется, а ухудшается. А что Бретань (Вандея)? А Бретань всегда была мятежной. Из Англии в Бретань прибывает маркиз Лантенак, то, что было простым, хотя и жестоким, мятежом, получив харизматичного лидера и призрак войск Питта, вмиг превращается в гражданскую войну.

Это роман противостояние двух миров (роялистского - белого и республиканского – синего). Это Гражданская война, в которой племянник – Говэн идёт против дяди Лантенака; в которой нет ничего прекрасного, а есть лишь трагедия народа, страдающего по вине разноцветных кокард. И эту трагедию мы наблюдаем через простую женщину - Мишель Флешар, которой нет никакого дела до этой войны, она лишь хочет уберечь своих детей:

• С детьми».

  Когда на тебя ополчился весь мир, ты понимаешь: опасен не враг внешний, опасен враг внутренний. Для молодой республики вдвойне опасен враг внутри, призывающий к реставрации: «Прогнать иноземцев можно в две недели, а чтобы прогнать монархию, понадобится восемнадцать столетий». И снова раскол, раскол в лагере «синих»: как давить контрреволюцию? Жестокостью - скажет Симурден, милосердием – ответит Говэн, и оба по-своему будут правы, но даже здесь мы видим противостояние – наставника и ученика, названого отца и названого сына, притом, что каждый готов отдать за другого жизнь.

  Кажется, что через событие одного года ВФР Гюго показал нам революцию во всех её проявлениях: идеи, милость, жестокость, расстрелы, гильотина. Через многочисленные описания мы познакомились с Конвентом Парижа и с лесами Вандеи, с крепостью Тург и с корветом «Клеймор», кажется, об истории мятежа в Вандеи мы узнали абсолютно всё. А может даже слишком много. Человеку не очень хорошо знающему историю ВФР будет тяжело: многочисленные факты и описания проплывут мимо него, и хорошо когда в руках у вас Советское издание, где редактор заботливо оставит комментарии тех или иных изречений автора, а если издание новое? Наиболее тяжёлым, на мой взгляд, будет вторая часть «В Париже», в особенности глава – «Конвент», где в обилии фактов и имён, запутается даже сведущий человек. Но можно ли считать попытку автора, охватить и донести до нас как можно больше информации о сути событий, минусом? Я думаю, что всё-таки нет. Именно поэтому роман Виктора Гюго «Девяносто третий год» заслуживает наиболее высоких оценок.

  P.S.

• Врач не пускает, прописал мне ванны, - ответил Марат.
• Бойся ванн, - изрёк Шабо, - Сенека умер в ванне».

  Это была просто великолепная отсылка, загладившая впечатление подпорченное главой «Конвент». Тончайшая фраза как дань уважения живописцу Давиду.