Собрание сочинений в десяти томах. Том 10. Девяносто третий год

Для меня "Девяносто третий год - одна из любимейших книг Виктора Гюго. Несмотря на то, что в жанре она заявлена как исторический роман это верно лишь отчасти. Скорее "Девяносто третий год" не исторический, а историко-приключенческий роман. Так, пролог книги "Содрейский лес", где мы впервые знакомимся с маркизом Лантенаком явно выдержан в стиле типичного приключенческого романа. Дальше Гюго вступает на стезю исторического романиста, описывая в подробнейших деталях всю историю Великой буржуазной революции во Франции. Затем автор опять вкрапляет в ткань повествования приключенческий антураж, изредка перемежая его историческими отсылками в прошлое. В "Девяносто третьем годе" нет правых и виноватых. Благородство героев вызывает восхищение. Наиболее проникновенные части книги - это спасение Говэном маленькой девочки и самопожертвование им ради Лантенака. Один добрый поступок, совершенный на его глазах маркизом Лантенаком, скрыл от Говэна сотни поступков злодейских. Он был поражён тем, что сделал восьмидесятилетний старик. Как он бросился прямо в огонь, чтобы спасти трех крошек. Своим милосердием фанатик Лантенак фактически выкупил себе жизнь.
Несомненной удачей автора является также образ сержанта Радуба. И, в особенности его монолог в защиту Говэна

"Старик хорошо сделал, что спас детей, вы хорошо сделали, что спасли старика, и если посылать людей на гильотину за то, что они делают хорошие дела, -- так пусть все идет к чертовой матери, тут уж я ничего не понимаю!.. Значит, и дальше так пойдет? Да скажите же мне, что все это неправда! Вот я сейчас себя ущипну, может, мне это только сон привиделся? Может, я проснусь? Ничего не понимаю. Выходит, что старик должен был допустить, чтобы крошки сгорели заживо, выходит, что наш командир должен был позволить отрубить старику голову. Нет, уж лучше гильотинируйте меня. Мне оно будет приятнее. Вы только подумайте: ведь если б крошки погибли, батальон Красный Колпак был бы опозорен."

Очень проникновенны страницы Гюго, посвящённые осажденным в замке вандейцам, которые готовятся к штурму республиканских войн. Не может оставить равнодушным сцена их покаяния, где вандейцы исповедуются священнику в содеянных грехах и готовятся к скорой смерти. С какой любовью Гюго описывает эту горстку защитников замка, сколько боли вызывает у него их гибель. Не меньшее мужество выказывают у автора сержант Радуб и его солдаты. Все страницы романа пропитаны неприятием этой братоубийственной войны. Гюго не принимает ничью сторону. Для него все герои "Девяносто третьего года" - это соотечественники-французы и он не может осудить никого из них. Для него, да и для всего французского народа - это национальная трагедия.

Последний роман Виктора Гюго. Однако возникает впечатление, что для автора всё осталось по-прежнему, в тех же принципах романтизма, провозглашённых им в молодости.
Герои романа, прекрасные и противоречивые до одурения, их поступки – это всегда некий красивый жест на публике. Наверное, такое хорошо воспринимать лет в 15. С возрастом подобное видится, как преувеличение и часто совершенно неоправданное.
Но для подростков препятствием явились бы многочисленные перечислительные вставки, состоящие то из восставших вандейцев, то из членов Конвента (порой такой ряд может занимать страницу, а то и более). Иногда Гюго пускается в историко-архитектурные экскурсы. Веет самоповтором…
Все герои говорят примерно одним и тем же текстом, напоминающим монолог эпохи становления французского романтического театра; исключение сделано для исторических лиц (Дантон, Робеспьер, Марат), реально существовавших: материала, видимо, хватило. Здесь раскрываются все публицистические штампы Гюго, его весьма плоская философия истории. Я вспоминал, что этот же автор написал «Собор Парижской богоматери» и не верил…
Очень убоги в романе афоризмы Гюго, за редким исключением:

(С. 168)

Рука не поднялась унизить великого историка-беллетриста до 4 звездочек, хотя не скажу, что книга мне так уж понравилась. Скорее из чувства зависти, конечно. Ведь его объяснения одной мысли, растекающиеся на три-четыре страницы, вот уже два столетия читает и хвалит весь мир. А за мою склонность к столь же пламенному красноречию и готовность доносить до людей свою мысль с изяществом отбойного молотка я бывала неоднократно поругана :) Поэтому я пишу дневник, а Гюго писал романы.
Если серьезно, то его неистребимый романтизм, гуманизм и оптимизм в столь мрачном романе просто поразили мое воображение. Временами, читая рассуждения Говэна, хотелось втянуть живот и вот прямо сию же секунду стать лучше, достойнее и честнее. Утопия, описываемая в романе "Девяносто третий год", наверное, казалась самому Гюго близкой, но за два столетия мы не приблизились к мечте Говэна ни на йоту. А когда я читала про добычу нефти и использование энергии океана в промышленности, я словила себя на мысли: "Ну конечно, легко говорить сейчас про то, что нужно было сделать в восемнадцатом столетии". И вдруг я вспомнила, когда именно Гюго это написал. И поразилась еще раз. Серьезно? Гм. Человечество, ау. В книге, написанной в 19 веке, и издававшейся в СССР в... минутку... в 1985 году (как минимум!) уже даны ответы на все вопросы вселенной, жизни и всего такого. Так какого черта?
И я точно промахнулась со столетием. Чтобы у великих мечтаний были развернуты крылья, жить нужно было в 18ХХ :))

Я думаю, что нет большого смысла писать на такие книги полноценные рецензии. Все и так отлично знают, кто такой Гюго, более-менее представляют его стиль и примерно в курсе, что происходило в Вандее в 1793-м. Так как рецензии я пишу в основном ради того, чтобы сориентировать подписчиков ("вот это пропустить нельзя, а вот на это не вздумайте тратить деньги"), то классические книги обычно оставляю без обзора — с ними и без меня все понятно.

В этот раз я тоже собирался ограничиться одной лишь оценкой, но "Девяносто третий" неожиданно погрузил в размышления, которыми захотелось поделиться. А где же еще это делать, как не на родном LiveLib'е? Например, где еще высказать кощунственную мысль о том, что стиль французского гения спустя полтораста лет выглядит катастрофически устаревшим?

Я вполне серьезно. Если бы текст в стиле "Девяносто третьего" вдруг написал какой-нибудь современный автор, то критики его бы просто распяли. Тут ведь местами настоящее пособие на тему "Как писать нельзя": вот многословность, вот повторы, вот непонятная мотивация героев, здесь неправдоподобный диалог, а здесь автор спойлерит развязку на первой трети романа. И это я еще не вспомнил про легендарную главу, где Гюго зачем-то шесть страниц тупо перечисляет членов Конвента, а также про мегаспорное решение оттянуть кульминацию целой главой с описанием замка Ла-Тург (излишне уточнять, что ни члены Конвента, ни устройство замка дальше читателю не понадобятся — во всяком случае, в таких подробностях).

Конечно, я и близко не собираюсь разводить тут критику и срывание покровов. Во-первых, кто я такой, чтобы критиковать Гюго, во-вторых, нужно понимать, что в XIX веке писали именно так и тогда это шло на ура. Просто подчеркиваю, что с точки зрения современного читателя многое в этом романе смотрится действительно странно, поэтому я могу понять людей, которые лепят ему "двойки".

Однако сам я так не сделал, и вот почему.

Как по мне, книги делятся на две большие категории — те, которыми тебе пытаются что-то объяснить (нон-фикшн) и те, которыми тебя пытаются вывести на эмоцию ("художка"). "Девяносто третий", очевидно, относится ко второй категории и со своей задачей, несмотря на все указанные выше недостатки, вполне себе справляется — даже спустя полтора века. Скажу честно: пресловутый катарсис я испытал, за сюжетом следил не отрываясь, авторской философией истории вполне проникся. При этом современные звезды (те же Франзен, Уоллес, Тартт), у которых с техникой очевидно лучше, на меня такого влияния и близко не оказывают. Даже не знаю, с чем это связано, возможно, с масштабом героев: все-таки следить за борьбой личностей уровня Лантенака, Симурдена и Говэна куда интереснее, чем за очередной жертвой школьного буллинга или, упаси боже, трагедией в духе "этот подлец ее бросил!" (кстати, интересный факт: в "Девяносто третьем" нет вообще ни одной романтической линии).

Техника важна, но без нее обойтись можно, а вот если автору нечего сказать, то никакая техника не спасет. И гениальность Гюго в том и состоит, что он может достучаться до читателя, даже используя откровенно архаичные средства. Поэтому никаких "двоек".

4/5

Скука, скука, скука! Или я такая невежда пьяная, или просто понять не могу от собственной глупости, чего это чтение не идёт и не идёт? Поначалу много пустых описаний, а потом бац, в кустах девушка с детишками. Так, интересно! А потом какой-то корабль, какие-то описания, а потом кое-кто понятно, что в корабле какой-то старик, который всегда ходит с прямой осанкой. И тут один из канониров плохо пушку закрепил, о-хо-хо! Тут то мы и видим сущность этого старика: он наградил канонира за то, что тот смоо исправить свои ошибки; а потом и убил, ибо не надо про болты забывать!

Поразительно, но как только хочешь бросить книгу, сразу же появляется интересный момент: то какой-то нищий, который решает дать крышу над головой этому старику; то Симурден, бывший священник, который высосал гной из отверженного и пафосно ответил:

То Говэн, прекрасный юноша, у которого совсем иные и более близкие мне по духу взгляды на этот мир, желание изменить страну, внести равенство и уважение друг к другу, почтение, образование, культуру. Но, увы, никто этого не оценил, даже безумно любящий его учитель. О! Самый сок этой книги - это любовь учителя к своему ученику. Как она прекрасно показана, и, следует отметить, весьма трагично, но оттого и очень легко запоминается.

Книга полна войны, политики, смерти и райского блаженства для тех, кто обожает выписывать цитаты; в этой книге их полно, уж поверьте.

Море фамилией с коротенькими историческими анекдотами, скучный путеводитель по Конвенту и замкам, пафосные речи, пламенные заявления в пользу революции (да и против нее), сантименты, "розовые детские души" и благородный пыл. Всё это должно оставаться в подростковом возрасте или советском сознании.
Никогда не смотрела на Гюго

но 93-й год совсем ни в какие ворота не лезет. Это вообще не роман. Список участников событий и описание местности прерывается внезапно художественной сценкой с обязательным заламыванием рук и многословной, многовосклицательной тирадой. Тирады сплошь высокие, об идеалах.

Возможно, Гюго мечтал создать книгу с исторической правдой, но получился трактат о его собственных фантомах, надеждах и идеалах. На месте советских цензоров надо было бы хорошо подумать, прежде чем разрешать местами весьма крамольный по отношению к революции текст к печати.

И для нынешнего времени в книге есть интересные мысли. Там очень жестко обрисовывают типаж, который ратует за возвращение прежней власти и мечтает о помощи сильного соседнего государства. Это про монархиста Лантенака и помощь Англии. А вы что подумали?
Еще мне понравилась фраза:

Это глупость или сентиментальный идеализм? Наверное, подросток на таких благородных фразах и должен воспитываться. Потом жизнь произведет коррекцию. Если повезёт.
Бросилась в глаза еще одна теория от Гюго, о взаимосвязи ландшафта и человеческой натуры:

Но между мятежником-горцем, каким являлся швейцарец, и лесным мятежником-вандейцем есть существенная разница: подчиняясь роковому воздействию природной среды, первый борется за идеалы, второй – за предрассудки. Один парит, другой ползает. Один сражается за всех людей, другой за свое безлюдье; один хочет жить свободно, другой – отгораживается от мира; один защищает человеческую общину, другой – свой приход. «Общины! Общины!» – кричали герои Мора. Один привык переходить через бездны, другой – через рытвины. Один – дитя горных пенящихся потоков, другой – стоячих болот, откуда крадется лихорадка; у одного над головой лазурь, у другого – сплетение ветвей; один царит на вершинах, другой хоронится в тени.

А вершина и низина по-разному воспитывают человека.

Опять же интересно, как это пропустили цензоры в СССР, ведь горцы в нашем случае это кавказские народы, а равнинные и лесные - собственно, русские.
Или вот:

Здесь уже даже не важно, на кого можно показать пальцем. Сама по себе теория из бредовеньких.

Если к этим сентенциям добавить еще главы про детишек, которые суть ангелочки-цветочки и никогда не какают - то складывается впечатление о значительном отрыве Гюго от земли бренной и доверие к "исторической хронике", которую он наблюдал, конспектировал и буквально каждую баррикаду сам возводил... - доверие к адекватности этой хроники испаряется.

Пишу отзыв сразу, как только дочитала, эмоций много, если честно, до cлёз. Как же я люблю Гюго! он всегда говорит о самом главном: о том, что есть несовершенного, низкого, темного и позоpного в человечеcкой жизни, и о том прекрасном и благоpодном, к чему должна стpемиться душa, дуx. 

«Дeвяносто трeтий гoд» - я думала, это будет пеcнь peволюции, а оказалось, что это прежде всего пеcнь человeчности. Да, здесь очень много было свeдений, сноcок (имeн, дaт, меcт) о том смyтном вoeнном вpeмени, даже слишком много, если ориентиpоваться на читателя, которого это не слишком интересует. Но основной сюжет и мысли, которые зaложены в произведении, производят большое впечатление. Здесь о сильных дуxом мужчинах и женщинах, отдавaвших cвои жизни за новый спpаведливый миp; о гepояx, совеpшавших немыcлимые и нечeловечeские постyпки; о волe, которая не только способна пoдчинять вoлю тыcяч людeй, но и усмиpять в себе миллиoны дeмонов-мыcлей; о матери, которая, пройдёт всю стpану, чтобы найти своих детей; о милоcердии и мeчте, которые, как звeзды, цapят и свеpкают над зaкoном и лoгикой.

Да, читать Гюгo порой не просто, но это того cтоит. Спасибо вeликому писателю за его трyд, за его мыcли и мacтерство, которые пpоизводят такое огpомное впечатлeние на меня вcякий раз, когда я его читаю! 

«Чeловек - какое же это нeобъятное полe битвы!»

«Благоpодным должно быть лишь сеpдце!»

Очень противоречивая книга.
С одной стороны - поднимаются важные вопросы о месте гуманизма в прогрессе, о человечности как неизменном качестве, которое должно быть несмотря ни на что.
С другой - отвратительно-пренебрежительное отношение к тем, кто не на стороне "прогресса" - к бретонским крестьянам.

Интересно, многие ли из "несущих свет" умеют всё это - "запрячь волов, наточить косу, выполоть ржаное поле, замесить гречневые лепешки"? Почему эти умения - малы по сравнению с умением написать пасквиль против короля или стрелять в тех, кто не поддаётся просвещению? И многие ли из "несущих свет" способны понять ту красоту простоты, которая и заставляет человека встать на берегу и часами глядеть на живое, постоянно меняющееся, говорящее на неведомом языке холодное стальное море?..

То есть человек, который верует и живёт традиционным укладом - живёт счастливо и хочет лишь чтобы его не трогали - уже не патриот. По сути он обвиняется в том, что не любит собственную страну. А между тем любовь к родной земле, к родному ("мёртвому") языку, к родным лесам, морю и церквям - это и есть любовь к Родине. Потому что любовь к Родине не может быть в отрыве от самой Родины, не может быть любовью к Родине то, из-за чего сама Родина (ради "будущего блага") перекраивается, заливается кровью и содрогается от террора. Скорее, на мой взгляд, любит Родину тот, кто согласен обратиться за помощью к иностранному монарху (раз уж свой убит) с тем, чтобы тот пошёл войной и смёл с лица родной земли очередных "социальных хирургов", чтобы тот защитил уклад, спокойствие и возможность безбоязненно ходить по лесу, пахать землю, ловить рыбу, жениться, рожать детей и умирать. И ходить по воскресеньям на Святую Мессу.

Кстати, по вере с её атрибутикой Гюго бьёт постоянно. И крестное знамение в устах его героев - "дряхлое суеверие", и вандейцы, становящиеся под пулями на молитву описываются как то ли наивные, то ли ненормальные. "Нормальны", очевидно, те, кто (Гюго про это, впрочем, не пишет) взрывает сельские церкви, казнит священников и оскверняет престолы. Ну и те, кто отправляет колонны генерала Тюрро усмирять Вандею путём практически полного её уничтожения. Я не очень понимаю, как Гюго мог устами своих героев рассуждать о каком-то балансе террора и человечности, как у него поворачивался язык рассуждать об отсталости и злокозненности Вандеи и о том, что подавление Вандейского восстания нужно самим вандейцам в первую очередь - в то время, когда он уже должен был знать, что закончилось это всё выжиганием сел и городов и "республиканскими свадьбами" вкупе с "нантскими утоплениями"?.. На мой взгляд такой результат абсолютно, бесконечно и навсегда перевешивает чашу весов именно в сторону сочувствия Вандее, равно как и полностью обесценивает все рассуждения о благой цели...

Очень, очень противоречивая книга. Но читать однозначно надо.

Лантенак. Симурдэн. Говэн
В такой последовательности мы знакомимся с главными героями. Сначала - в море - таинственный старик в крестьянском платье и с благородной осанкой, отправляющийся от берегов Англии к берегам Бретани. Потом - в Париже -бывший священник, один из сторонников Революции, строгий и беспощадно последовательный, фанатик от революции. Наконец -в Вандее - благородный рыцарь Революции, бывший аристократ и родственник бретонского князя, одного из предводителей Вандеи (того самого старика, которого мы встретили в начале романа на корабле).
Три позиции, две из которых по-разному, но ущербны и бесчеловечны, а третья возвышенно прекрасна и потому обречена на гибель.
Надо ли наградить человека за спасение чужих жизней почти ценой собственной, если он сам вначале создал угрозу для этих жизней? Лантенак дает один ответ, а его молодой родственник - противоположный. За кем правда жизни, а за кем моральная победа?
Превнося изменения в природу, делает ли человек свою жизнь лучше?
Как должна строиться жизнь будущего человечества - по безупречно выверенным законам Евклида или основываясь на примерах возвышенных героев Гомера (всех накормить и уравнять до среднего или всех тянуть вверх до уровня титанов?)?
Романтизм в каждой строчке и каждой мысли. К сожалению и в то же время к счастью весьма далекий от действительности.
Больше всего меня поразили описания бретонских лесов - с их непроходимыми чащами и подземными убежищами. И огорчила история апокрифического Евангелия - надо ли, чтобы будущее уничтожало своими детскими ручками остатки древней культуры?