Собрание сочинений американского периода в 5 томах. Том 3. Пнин. Рассказы. Бледное пламя

Не первый раз уже читаю Набокова, но только сейчас заметила одну странность его произведений. Они все про один и тот же тип человека. Про неудачников. Нелепые, повторяю, никчемные, неудачливые люди, оказавшиеся в обстоятельствах, которые не могут изменить и только плывут по течению. Гумбольд с его неудачной любовью к Лолите. Давно забытый некто из "Приглашения на казнь", Лужин с его защитой, делец из "Камеры обскура", герои "Машеньки", теперь еще и Пнин... все они, в общем-то, одинаковы. Все слабаки, не в силах ничего добиться, все только существуют, пытаясь трепыхаться, но только глубже погружаясь в болото.
Про таких людей уже с бОльшим талантом уже писали Гоголь и Достоевский. Их маленькие люди, их "лишний человек". По сути, то же самое, но в разрезе 19 века, но здесь... здесь те же маленькие лишние люди, но они не вызывают ни сочувствия, ни сопереживания.
Пнин никому не нужен. Ни России, ни коллегам, ни родным (бывшей жене), ни друзьям (которых у него нет). Человек-нелепость. Пустая жизнь, прожитая зря. И пусть автор пытается как-то показать что-то на примере Пнина, но даже у него не получается впустить это ничтожество в свою жизнь.
Собственно говоря, я тоже не смогла, так сказать, проникнуться. И единственное, что заслужило высокую оценку, так это фирменный "набоковский" стиль, язык повествования, так сказать. Хотя и тут не знаешь, кого благодарить - самого автора или все-таки переводчиков.

Мое издание книги от "Корпуса" начинается с предисловия переводчика, заканчивается его эссе и послесловием, а сам текст испещрён его примечаниями. Господина Барабтарло в этой книге настолько много, что и рецензию свою посвящаю ему.

В предисловии, писавшемся в далекой Колумбии, переводчик сразу нас предупреждает, что не может не коснуться темы русского языка.

сетует господин переводчик, а потом еще немного воюет с профанами, которые верят в такую глупость, что язык развивается. Возможно, из Колумбии действительно виднее, тем более, что в помощниках у него была Вера Набокова "у которой было безупречное чувство языка", сразу представляю, где-то у них там еще сохранился законсервированный правильный язык в "шкапах" с прочими "сантиментальными" штучками времен прекрасной России.

Этот перевод так иронично и прелестно, переплетается с сюжетом книги, что на миг даже веришь, что это не очередной профессор-сноб (который родился на двадцать лет позже времен, по которым ностальгирует), а гениальный переводчик, который, используя дореволюционные правила языка, наполняя текст "безсмыслицами", "безсонницами" и "кафэ", воссоздает атмосферу российской эмиграции, стареющей в меняющемся мире, но застрявшей в своем вечно повторяющемся сне по утерянной родине, где все, связанное с дореволюционной жизнью, доходя до абсурда, канонизируется, будь это даже злополучная приставка "без". Но, к сожалению, все гораздо проще и грустнее, стоит только вчитаться в пару переводческих сносок и послесловие.

А что сам Пнин? Не могу ничего сказать, на очерк переводчика на семьдесят страниц с объяснениями, как надо правильно понимать Набокова, меня уже не хватило.

Комбинаторика не в силах счесть, сколькими путями можно пройти Pale Fire (в смысле, как интерактивный квест) - и это чистый восторг. Я прочитала этот текст как Набоков придумал персонажа, который придумал другого персонажа, который придумал себе ложную (но такую завлекательную) идентичность и вот она-то как раз ненадёжный рассказчик.))) Это чтение не на один вечер - лучше всего читать Pale Fire так же, как он, видимо, писался - обложившись словарями, тезаурусами, википедиями, биографиями, комментариями к "Евгению Онегину", опытом работы в Американском колледже и списком литературы на 100500 пунктов. Потому что Набоков пишет очень смешно, но, кажется, очень для своих Х)

Начало этой книги напомнило мне один день из жизни моей подруги Юли. Недавно она решила слетать в Крым на выходные, потому что билеты на самолет очень дешёвые. Первый самолет она проспала и купила билет на второй. Но приехала не в тот терминал и пропустила второй самолет тоже. Она звонила мне из кафе в аэропорту, ожидая третий, и, заливаясь хохотом, напоминала, что всю неделю собирала сюжет о людях, которые должны были лететь на рейсе, который разбился, но по той или иной причине не попали в самолет.

Подруга спокойно улетела на третьем самолете, ни один из них не разбился. Пнин тоже добрался до точки своего назначения, и даже успел на обед.

И понеслись эпизоды из жизни русского эмигранта, перемежаемые воспоминаниями. Честно говоря, начало повести понравилось мне больше всего. Оно было наиболее задорным. И слог там был лучше. В дальнейшем ирония из повествования то ли ушла, то ли стала совсем уж черной.

Так лишается чего-то очень важного и жизнь человека, насильно вынужденного уехать из мест, которые он считает своей родиной. Не в своей тарелке будет все дальнейшее. Немного не так. А иногда и много.

Это был немного нетипичный для меня Набоков. Не из-за того, что история переведена с английского. Просто тут какой-то не совсем обычный для Набокова, к которому я привыкла, угол зрения. И это занимательно.

1001 books you must read before you die: 270/1001.

Как обычно, глубоко, проникновенно и цельно.
Несчастна та семья, в которой ребёнок болен неизлечимой болезнью и вынужден находиться за пределами родного дома. Этот рассказ именно о такой семье.
Каждый из нас так или иначе сталкивался в своей жизни с тайными знаками. Другое дело, как вы на них реагируете. Кто-то видит скрытые смыслы буквально в каждом стуке форточки, а кто-то в упор не замечает очевидных вещей.
Родители отправляются на день рождения к сыну, находящемуся в лечебнице для душевнобольных. Набокову удалось достаточно остро показать состояние матери и отца, утонувших в своей беспомощности и уже свыкшихся с положением, но не оставляющих попыток хоть что-то исправить.
В рассказе не встречается ни одной счастливой или позитивной нотки, а безысходность и отчаяние сверкают кристаллами в каждом предложении.

Это был второй роман Набокова, который я купила, начала и не стала читать. Потому что слишком красиво - такому роману нужно время, а не урывки в метро и пограничные состояния между сном и дедлайнами. Разумеется, я взяла его из-за бегущего по лезвию. Но, мне кажется, это не лучшая рекомендация к этому роману: они слишком разные. Сомневаюсь, что у фильма и романа одна и та же аудитория. Но роман всё равно безумно красивый и его совершенно не хочется дочитывать. Конечно, у меня так со всеми книгами Набокова, но пересиливать себя иногда всё-таки стоит.
Когда я только рассматривала книгу в магазине, я думала, что комментарии - это комментарии, а не часть романа. Как же я ошибалась. Когда я начинала читать его сейчас, я думала, что это игра в неудавшегося литературоведа, который вкладывает в текст больше, чем вложил автор и ещё больше себя самого. Но нет - это совсем другая история. История Зазеркалья, Зембля же не от земли, как автор комментариев нас просвещает. Для меня было довольно неожиданно, как и когда рассказчик раскрылся, нормально же общались и ничего не предвещало: я начала догадываться буквально за разворот до того, как открылась правда. А мне всегда казалось, что я довольно проницательна в подобных вопросах.

Мне попался, видимо, самый ужасный перевод из всех существующих, но даже он не смог убить очарования от книги. У Набокова я читала роман "Король, дама, валет", поразивший меня, в первую очередь, написанным языком. Так было и здесь - невероятный язык - образные сравнения, странные на первый взгляд, но очаровательно-точные, тягучие эпитеты. Какая игра слов, какое построение предложений - у каждого персонажа своя речь, свои характер. Очаровываешься языком не сразу, нужно время, чтобы привыкнуть к нему, но зато потом сложно перестраиваться на более простую прозу.
А еще здесь незаметно очаровываешься персонажем. Пнин - простой человек, нелепый и смешной, находящийся не в ладах с миром техники, погруженный в многообразие слов русской литературы. Как таком человеку выжить в Америке? Откровенно говоря, трудно. И та полунасмешка, с которой о Пнине говорит рассказчик, скрывает изрядную толику горечи, ведь человек-то он добрый, светлый, немножко сумасшедший, по-хорошему, конечно же, искренний и великодушный. Зарисовки из его жизни - хаотичные, обрывающиеся, наплывают на читателя, открывая перед ним немного странную и удивительную жизнь, за которой дозволяется немножко понаблюдать.
Очень уютная книга, до краев наполненная грустью с приятной горчинкой.

Для меня «Пнин» одно из самых важных, для понимания творчества Набокова, произведение. Ключ к пониманию Набокова как личности.

Набоков верил в эволюцию, но считал дарвиновское описание ее механизма ошибочным: он не соглашался с тем, что изысканность создаваемых природой узоров можно объяснить произвольным и ненаправленным естественным отбором, тем более в случаях особо виртуозной мимикрии, многократно превосходящей по сложности то, что необходимо для защиты от естественных врагов. Набоков чувствовал, что в природе есть элемент обманчивости и артистизма, будто ее изысканные узоры сокрыты специально, чтобы дать человеческому разуму возможность обнаружить их.

Еще в большей степени, чем Бергсон, Набоков верил в творческую природу эволюции и не принимал дарвинистской концепции борьбы за существование, в которой он усматривал начало деструктивное, а не творческое, регрессивное, а не поступательное.

..... свидетельствует об антидарвинистских взглядах Набокова, которые угадывались еще в «Драконе» и о которых он недвусмысленно заявил позднее: «Борьба за существование — какой вздор! Проклятие труда и битв ведет человека обратно к кабану», или: «Довольно антидарвинистский афоризм: Убийца всегда ниже своей жертвы».

Бойд Брайан «Владимир Набоков»

В «Пнине» два главных героя, сам Тимофей Пнин и, автор-Набоков. Им обоим повезло выжить и оказаться в Америке. Они оба сумели чудом избежать эволюционных чисток, сначала коммунистических, когда право на жизнь имеют лишь только те, кто может принести пользу обществу, затем нацистских. И вот они в Америке, и, не смотря на то, что американцы по-дружески относятся к Пнину, для них он тоже неудачник, то есть с эволюционной точки зрения никчёмный материал. Его не любят женщины (а за что его любить, - «абсолютно лысый череп, нос картошкой, массивное тело на тонких ногах», он не оставит потомства), и хоть он пытался стать американцем перенимая их стиль в одежде и поведении, но даже это у него получилось нелепо, как и его американский язык. С точки зрения эволюции Пнин не нужен, он живет за счет других, из жалости его держат в университете. Возникает такое чувство, будто Пнин случайно и незаслуженно выжил, ведь что было бы, если бы его первая любовь, красивая еврейская девушка Мира Белочкина не погибла бы в Бухенвальде, насколько несправедлива с эволюционной точки зрения её смерть.
Другое дело сам автор, он успешен у женщин, из-за него Лиза Боголепова, впоследствии жена Пнина, готова лишить себя жизни, он делает хорошую карьеру и может похватать своим американским.

Сложно поверить в то, что Набоков отрицал эволюцию, иначе бы он не увлекался так страстно лепидоптерологией. Но думаю, он был против не самой эволюции, а против того, когда люди начинают рассуждать и осуждать от лица эволюции, когда они начинают, опираясь на теорию эволюции, прибегая к каким-то статистическим цифрам говорить о низкой рождаемости и высокой смертности. Эволюция, не по Дарвину, а по Набокову, нелогична и ненужно за неё решать, что достойно жизни, а что нет. Можно, конечно же, сказать, что Пнин тоже важен для эволюции, он подружился с гениальным сыном Лизы и возможно это как-то отразится в будущем на мировой культуре. Но такой взгляд снова нас возвращает к советско-нацистскому упрощённому подходу эволюции. Пнин ценен для эволюции не потому что у нас есть на это какие-то логические доказательства, он ценен даже без этих доказательств. Если уж нужны доказательства, то они есть. Так в первой главе, несмотря на свою нелепость, Пнин всё же успевает на лекцию, а заблудившись на непонятной дороге, он все же выезжает к усадьбе «Сосны», ну и самое главное, ваза подаренная Виктором, самое дорогое для него, чудом не разбивается, хотя должна бы. Какие еще нужны доказательства, что бы понять, как ценен и важен для эволюции неудачник Пнин. Это понимает автор-Набоков, он стремится догнать Пнина, что бы завязать-продолжить дружбу, но Пнин уже не верит людям и бежит с белой собачкой, тоже, наверное, очень важным для эволюции живым существом, бежит дальше пока есть куда бежать.
Мы не должны судить людей с помощью эволюционной успешности и неудачливости, потому что эволюционный успех это тайна и загадка мира которую мы лишь только можем постараться постичь. Пнин ни чем не хуже всех остальных с точки зрения эволюции, он хуже, смешон и нелеп для нас лишь только потому, что мы неправильно эволюцию трактуем. Мы придумали, какой то свой, совершенно глупый смысл эволюции, просто нам так удобней.

И все было бы замечательно и великолепно, если бы не одно но.. «Пнина» Набоков написал после «Лолиты», навряд ли это просто так.
Гумберт слишком успешен, с точки зрения этой пошлой человеческой эволюционной логики. Он настолько успешен, что может соблазнить кого угодно даже ничего для этого не делая, он с лёгкостью соблазняет как мать, так и дочь. Именно эта пошлая успешность и приводит его к педофилии, но это успешность ненастоящая, с точки зрения эволюции Гумберт - это тупик, и не, потому что он занимался сексом с несовершеннолетней, а потому что ему больше нечем заняться в жизни. Его любовь бесплодна. Но никто этого не видит, мы тоже, если бы не знали, что он педофил, считали бы Гумберта довольно таки успешным и культурным человеком.

Преступным чутьём догадываясь о том, как складываются слова, читатель В.В. садится в свою утлую лодчонку, плывёт по бликам бледного огня на поверхности полноводной реки авторского текста, пытаясь сориентироваться в обилии отсылок, паутине сносок и поверхностной ряби сверхъестественных историй, обнаруживая в ореховой скорлупе романа беспредельный мир, время от времени маскирующийся под дурной сон.

И пусть читатель будет уверен, что еще не раз в эту ночь, посвященную чтению романа, он будет бросаться наземь в отчаянной решимости остаться так до рассвета, чтобы с муками преодолеть тайну сочинения. Но каждый раз, когда будет казаться, что он подошел к разгадке на расстояние вытянутой руки, он будет обманут ложной лазурью оконного стекла, как и свиристель, тенью падающий за ним. Ведь в зеркальном лабиринте романа, преумножающем сущности, всё не то, чем кажется.