Собрание сочинений американского периода в 5 томах. Том 3. Пнин. Рассказы. Бледное пламя

Приятно познакомиться, Набоков.
Ваша читательница.

Моя первая художественная книга. Моё знакомство с Набоковым- писателем, после не слишком удачной попытки читать его лекции по литературе.

Меня ждало некоторое количество открытий.
Начнем с начала, с того, что фамилия переводчика мне показалась знакомой , да не спроста. Недавно я слушала роман "Незабвенная" Ивлин Во, который переводил знакомый мне уже Б.Носик. Как известно стиль переводчика виден поверх попыток сохранить верность оригиналу. В любом случае это совпадение в моих глазах придает чарм обеим книгам, ведь одну из них я прослушала совершенно случайно и не по плану. А еще я только что обнаружила, что не отметила её в профиле и даже не записала нигде, когда дослушала до конца. Зачем вести скрупулезно тогда ЛЛ(? Да уж...
Но если даже за Моэма я не боюсь браться в звуке, к чему пристрастилась недавно, то за Набокова отважилась взять только в бумаге. Что ж. Книга в библиотеке взята, талончики к дантисту взяты - так что все совпало к тому, что за два присеста прочитать этот небольшой роман. Забавный факт - У Пнина вставная челюсть, и его восхищению ею посвящена целая сцена. Совсем как я, что не может уже полчаса найти пломбы - так хорошо они сделаны. Но вставная челюсть и то, как и Тимофею опускает её в специальную жидкость стоит перед моими глазами. Это и то, как он пришел занести книгу в библиотеку, так как она нужна другому читателю, чтобы узнать, что её запросил не кто-нибудь, а он сам. Апофеоз бессмыслицы. И тишина. Переезды в поисках тишины, и опнинивание помещения. Сцена с его моральным и финансовым крахом, к слову, проходит в его самом ранимом состоянии - беззубом. От того он одновременно и более смешон в своем горе - пожилого ассистента профессора, и более жалок.

Но самым странным оказался не стиль самого Набокова - тяжеловесные(для меня) описания, очень подробные, эпитеты на эпитеты, прилагательных больше чем глаголов и существительных. Сначала это меня тормозило, потому что движения в виду малого количества глаголов - почти никакого, а вот после я ка-то привыкла качаться на волнах картин,рисуемых нам Набоков так скрупулезно, да еще со автобиографичными вставками. Да еще эти неологизмы - "пнинский, опнинить" и прочее. Одно дело, когда герой становится архетипом спустя полвека хотя бы после выхода произведения, ка кто стало с Чичиковым, Раскольниковым и дамами Тургенева. Но чтобы сам автор так архетипизировал своего персонажа, пытаясь нас убедить в его значимости, в его сущности - сборной модели , шаржа на современное общество. Это как очень уж прямо и нагло. С другой стороны, может автор иронизирует над Тимом вместе с теми, кто его кривлял в последней главе.

Сначала я думала, что рассказчик - некая абстрактная фигура. Но когда в сцене промелькнула бабочки, да еще описали как ребенок раскладывал один экземпляр в альбоме, то даже мне не слишком знакомой с его биографией, стало понятно - что тут личное переплетается с выдумкой. Возможно это как-то перекликается с монологом Пнина(чьими устами Набоков повторяет некоторые моменты его лекций о русской литературе) о дате начала действия Анны каренины. Там Толстой переплел выдуманных персонажей, что стали более живые, чем кто-то, кто прожил жизнь во плоти, с реальными людьми, которые однако для нас проходные фигуры. Так и тут - рисуя Пнина Набоков рядом пишет себя, и то, что он не сравнивает их открыто как раз и толкает меня на их сравнение.
Интересно, любовь к временам плана настоящего - из-за лени/неспособности учить язык, или как какой-то тонкий знак, что от прошлого герои пытаются убежать, а про будущее не загадывать?

Но самое удивительное - даже не все это.
А то, что Джек Лондон, не читается за границей. Я еще не гуглила это, но я вместе с Пнином очень была удивлена, когда продавцу в книжном был не знаком роман "Мартин Иден" Лондона. Как-то заставляет задуматься, а что еще у нас на постсоветском книжном рынке переиздают огромными тиражами, а по ту сторону океана лежит в забытьи в библиотеках, покрываюсь пылью. Вкусы есть не только у эпох, но и стран.
И очевидно литературные предпочтения есть у Набокова, которые он открыто заявляет в своих произведениях -правда скорее НЕ предпочтения.

На данный момент я поставила книге 6/10. Я не буду перечитывать её с вероятностью в 95%, да и, хоть я не ставила себе никаких планок и ничего не представляла заранее - это просто не совсем то, что я ожидала. Все хорошо, но наверное надо было прочитать её на пару лет позже. Возможно, зимой я бы даже поставила книге 7. Недавно заметив, что значительно завышаю в среднем оценки книгам, так что теперь оцениваю со всей строгостью. Но я спустя время вернусь к размышлениям о Пнине - Дон-кихоте Набокова, русскому человеку, что смешно в Америке.

Очень сложно написать рецензию на такое произведение. Многослойный роман пленяет, ты бродишь по лабиринтам ассоциаций и аллюзий, выстраивая в голове пазл из обрывков картин, проникая в сознание двух действующих лиц романа.
Я перечитывала три раза: сначала поэму на русском, затем перемежая поэму комментариями, а потом ещё в оригинале, чтобы насладится рифмой и звучанием. Но этот загадочный роман просто нельзя поделить на части, не смотря на разные стили, он очень целостный. И всё равно у меня осталось чувство, что я постигла не все секреты этой книги, что какие-то взаимосвязи остались скрытыми.

У меня есть сюжет для вас. Что напоминает мне — то есть сама эта фраза напоминает мне — о днях, когда мы писали наши первые, булькающие, словно парное молоко, вирши, и все вокруг — роза, лужа, светящееся окно, — кричало нам: «Мы рифмы!», как, верно, кричало оно когда-то Ченстону и Калмбруду: «I'm a rhyme!». Да, мы живем в удобнейшей вселенной. Мы играем, мы умираем — ig-rhyme, umi-rhyme. И гулкие души русских глаголов ссужают смыслом бурные жесты деревьев или какую-нибудь брошенную газету, скользящую и застывающую, и шаркающую снова, бесплодно хлопоча, бескрыло подскакивая вдоль бесконечной, выметенной ветром набережной.

Интереснейший рассказ, подсказывающий, что Набокова нужно рифмовать сюжетами. Иначе великолепие языка может оказаться игрой слов.

Отличная сатира над комментаторами литературных произведений, в которой прекрасно показано как легко иногда комментатор может отойти от разбора творения автора и полностью переключиться на себя. 

А еще рассказчик тут ненадежный. Он настолько ненадежный, что к концу книги ты даже не можешь сказать, кто из героев действительно существовал. 

Главный герой прекрасный пример не только ненадежного рассказчика, но и наглядный экземпляр нездоровой одержимости одного  человека другим. А может никакого другого человека и не было и это все плод воображения героя (рассказчик то ненадежный).

Если сам роман Вл. Набокова «Пнин» был написан на английском и, скорее всего, обдумывался по-английски, то фамилия главного героя, наверное, была связана с размышлениями именно на русском языке. Как представляется, она происходит от слова «пень», отвечающего на вопрос: «Чей?» И уже в самом названии романа заложена некая характеристика персонажа, некие его свойства, которые как бы будут раскрыты в дальнейшем повествовании. Однако это имя дано вовсе не в уничижительном смысле, а затем, похоже, чтобы обозначить присущий герою некий налет странности, тщедушного комизма, которые выделяются в этом в общем-то умном, интеллигентном человеке. И следует сказать, с каким изысканным мастерством Набоков в каждой главе, в каждом эпизоде романа пытается опровергнуть значение слова, которое невольно связывается с именем главного героя.
Тема обремененного талантом человека возникала в творчестве Набокова неоднократно. Но если в «Защите Лужина» или в романе «Дар», главный герой жил как бы сам по себе, в своем замкнутом мире, воспринимая внешнюю среду исключительно исходя из собственного мировоззрения и собственных чувств, то здесь он волею обстоятельств уже должен считаться с множеством других характеров и типов людей, в той или иной степени чуждых или полезных ему. Его мысленные характеристики людей проходят красной нитью через все повествование и являются ценным материалом для восприятия самой этой необычной натуры.
Вообще читать Набокова — это всегда истинное наслаждение. Блеск фантазии и бесподобные речевые выверты делают его прозу настоящим произведением искусства. В форме литературного повествования он умел соединять красоту языка (как русского, так и английского, как говорят переводчики) с неподражаемым умом, богатой палитрой интересного рассказчика. Описанные в романе якобы нудные споры о значении некоторых слов моментально включают читателя в поэзию морфологии русского языка и странную абстрагированность от того, что происходят они не в самой России, а где-то среди эмигрантских кругов, где и дела-то до измененных значений слов и правил их написания никакого в принципе не должно быть. И, погружаясь в них, даже тому небольшому количеству студентов, посещающих его курс славистики в местном университете, хочется сказать, что им несказанно повезло с таким необычным преподавателем.
По поводу неоправданной усложненности художественной хронологии и синтаксиса в романе поначалу возникает ощущение, что Набоков просто-таки издевается над читателем, если не знать, что данный прием, подмеченный им у Н.В. Гоголя, писатель использовал намеренно. Переплетающиеся по времени истории, изложенные то другом Пнина по эмиграции, немцем Коккерелем, то неким сторонним наблюдателем N, то от имени собственно главного героя в конце концов складываются в единую повествовательную картину, раскрывающую мир богатого на впечатления, своеобразного, душевного, непростого, но чрезвычайно органичного человека, главным стимулом к жизни которого является природа мысли и большая любовь, истинная интернациональность поэтической и прозаической лексики. Его вечерние посиделки с коллегами по ремеслу, как бы закадровые их характеристики и элементы быта, квартирки с бесчисленными книгами насыщают роман неуемным беспокойством героя и одновременно его некой основательностью, приверженностью к чему-то русскому в этой далекой богатой стране, где он остановился и начинает устраиваться, постоянно меняя при этом место жилья.
И тут же отдельной главой дается исходящая из дальних уголков воспоминаний история созревания и приезда в его «походную» эмигрантскую обитель его сына Виктора. Отношения их не сложились, да и не могли по-настоящему сложиться, поскольку по тем описаниям жизни мальчика и их скупым с отцом диалогам можно заключить, что это совершенно разные люди.
Произведение наполнено легкостью и одновременно некой невразумительностью, хотя по сути своей, несмотря на относительную краткость, должно было бы претендовать на настоящий, многослойный и глубокий, роман. Но, как обычно, «порхание бабочек» Набокова, мне кажется, заняло собой всю сердцевину замысла, отчего его повествование потеряло в конкретике и детализации, но отнюдь не стало менее значительным. Наоборот, именно из-за этого оно приобрело свою утонченность, изысканность и гармонию, чем и славятся проза и стихи Владимира Набокова.

Отдельные зарисовки о жизни русского профессора-эмигранта в США, а также о его прошлом в европейских странах и на Родине.

Медитативное чтение, плавный образный текст.

В романе показывается как мы воспринимаем и помним свое прошлое в разные временные отрезки и как его помнят другие.

Было полное ощущение, что герой умрёт, но тут В.Набоков решил удивить читателя.

Вопрос зачем автор использовал некоторые приёмы, что он этим хотел сказать:

Если в первых главах рассказчик был вне истории, то в последних главах автор ввёл его в текст романа.

В романе есть как пересекающиеся факты, так и факты, которые противоречат друг другу. Некоторые моменты закольцованы.

По теме он перекликается с романом Р.Руссо "Непосредственный человек", но здесь больше похоже на академическую среду, как я её понимаю.

Послесловие переводчика ещё более непонятно, ещё больше запутывает историю романа.

Так вот с кого начался пост-модернизм! Ладно, шучу. Но Павич и его «Хазарский словарь» выглядит котенком по сравнению с «Бледным огнем» Набокова.

К сожалению, моего литературоведческого багажа не хватает, чтобы понять все набоковские отсылки, поэтому наверняка восприняла роман поверхностно.

Центральное место - отношение критика-толкователя и творца. Это смешно, когда комментарий к поэме длиннее, чем сама поэма, и находит в ней то, чего там и близко нет. Но.

Мне комментарий Кингбота понравился больше. В конце концов, каждый из нас - сотворец произведения искусства. Каждый из нас добавляет свой смысл. А критик, по сути, тот же читатель, только более искушенный. Так есть ли тут над чем смеяться?

"Бледный огонь" - это не поэма Джона Шейда с комментариями к ней Чарльза Кинбота в прямом значении и понимании.
" Бледный огонь" - это история сумасбродного гомосексуалиста Кинбота , представляющего себя как свергнутого революционерами короля прекрасной Земблы, а ныне преподавателя американского колледжа.
Шейд перед смертью написал поэму, прекрасную элегию умершей дочери. А Кинбот, много рассказывавший поэту о Зембле и своей прошлой жизни в ней, одержимый своей королевской историей, с серьезностью и наивностью одновременно убежден, что поэма посвящена его королевской особе. Завладев рукописью поэмы после смерти поэта, Кинбот сочиняет свою собсвенную биографию , называя ее комментариями к поэме Шейда.
Такова композиция и содержание "Бледного огня".
Главный герой романа Чарльз Кинбот - персона настолько необычная , труднопонимаемая, что одного прочтения романа недостаточно будет для его полной верификации. Слишком сложен образ, чтобы коротко его определить. Он и привлекает, и отталкивает. Он не маскируется под гетеросексуала, он настырно гомосексуален и похотлив , он не стесняет себя в своих эротических фантазиях и поисках любовных приключений с юными красавцами. Это могло бы быть отталкивающим , если бы не его неподдельный аристократизм, его глубокое отвращение к хамству и убожеству недоразвитости, если бы не его притягательный нарциссизм, его поэтическое воображение.
Воображение далеко уводит Кинбота. Он мнит себя монархом в изгнании, за которым охотится убийца . Эта параноидальная уверенность заставляет автора комментариев к поэме Шейда связывать любые бессвязные факты, трактовать строки поэмы в нужном ему ключе, чтобы рассказать свою историю , свою биографию, свою жизнь - реальную и безумно нереальную одновременно.
Может быть не только для сумасбродного Кинбота , но и для считающих себя нормальными людей иногда
"Пространство есть роение в глазах, а время - звон в ушах" .
Ведь "... если бы до жизни
Нам удалось ее вообразить, то каким безумным,
Невозможным , невыразимо диким , чудным вздором
Она нам показаться бы могла!"
( строки 217-220 поэмы " Бледный огонь")