Письма к брату Тео

Вопреки ожиданиям, письма Ван Гога не производят депрессивного впечатления — напротив, это о полной самоотдаче и служении искусству, это страстный поток сознания художника, который может поддержать других художников, поскольку тут нет места прокрастинации, сомнениям, неуверенности в себе.

Первое, что бросается в глаза — поздний старт: Ван Гогу 30, а частный учитель показывает ему, как держать палитру. Он еще не приступал к живописи, только рисовал. Так и хочется крикнуть из будущего, из своего знания, когда и чем все закончится: надо поспешить, осталось всего семь лет! Но он и сам спешил и работал без остановки, находя, кроме того, время на чтение современной литературы, в том числе на Толстого с его духовными поисками, на пространные письма брату. Начал в 27, закончил в 37.

Многое объясняет неудавшаяся карьера проповедника, деятельность, к которой у него было не только стремление, но и все данные. Письма временами превращаются в самую настоящую страстную проповедь — только уже не Христа, а искусства. А временами, как издержки жанра, в них сквозит довольно неприятное морализаторство.

Неприятного вообще много, гениальный художник — не тот человек, который обязан всем нравиться, он и не пытается. В том числе брату, от которого всю жизнь финансово зависит, по сути поглощает его средства и его жизнь. Тео ненамного пережил Винсента.

Снова и снова, по кругу — жалобы, просьбы, неприкрытый эгоизм, много надрыва и самооправданий. То Тео должен бросить все и стать художником, чтобы составлять ему компанию, то просто прислать больше денег.

Это для меня самое спорное место в биографии Ван Гога. Я выросла в парадигме, что каждый взрослый человек должен сам себя кормить. Однако художников всегда кормил кто-то, искусство всегда было на службе у меценатов или платежеспособных заказчиков вроде церкви. Если Леонардо кормил король Франции, то почему бы Тео не кормить Винсента, убеждаю я себя. В конце концов, это его свободный выбор, Тео сделал его сам.

Но в глубине души обидно за Тео, за его второстепенную обслуживающую роль, за то что Винсент так мало уделяет ему внимания в своих письмах, мало им интересуется, гораздо меньше, чем собой, мы по сути ничего о нем не узнаем — а ведь он мог быть талантлив так же, как и брат. Вспоминаются семейные династии художников, братья Брейгели и Брюлловы, четверо братьев Маковских, династия Бенуа — Лансере. Неизвестно, что мы потеряли.

Читаешь письмо за письмом, и из собственных слов Ван Гога прорисовывается его образ — очень узнаваемый. Да это же человек Достоевского, блаженный и изломанный: то князь Мышкин, то Подросток или человек из подполья. Надрыв и экзальтация, полная самопоглощенность и искажение реальности. И в то же время — человек Толстого, со своим самосовершенствованием и постоянной рефлексией, и с воображаемым братством художников, почти что муравейным.

Хочется схватиться за голову, когда Винсент начинает убеждать Тео, что тот должен теперь содержать не только брата, но и колонию художников, которую тот собирается организовать, и уже рассылает приглашения.

Кстати, сама идея не такая бредовая. Братства художников реально существовали и оставили след в искусстве — прерафаэлиты, назарейцы. Наши передвижники создали экономически успешное предприятие, заработали независимость, деньги и славу.

Разница в том, что Ван Гог не обладал коммерческой хваткой Крамского. Да ещё, вероятно, ожидал, что братья-художники окажутся такими же покладистыми и безотказными, как его родной брат. Не тут-то было. И неплохая идея превратилась в бредовую. И все же жаль, что не получилось.

В иллюстрированных изданиях «Писем» есть упоминаемые рисунки и картины, что, конечно же, хорошее подспорье для читателя. Но у меня был только текст + несколько музейных открыток, интернет и собственная память. И тут я оценила то, что в своё время не поленилась и сходила на выставку, например, музея Орсэ, когда к нам её привозили, или выставку «Воображаемый музей», когда к юбилею Пушкинского музея лучшие галереи мира привезли свои шедевры, в том числе Ван Гога. Обязательно надо смотреть подлинники, если есть возможность, не полагаясь на репродукции, это совсем не тот эффект. Воспоминания не стираются и не тускнеют, они пробегали в памяти и иллюстрировали книгу.

Я никогда не была фанатом Ван Гога. Его картины были раздражающими и тревожными, спиральные мазки физически вращались в сетчатке глаз, черные контуры извивались как змеи, цвета казались хлесткими, угловатыми и ядовитыми.

И только когда я увидела настоящие полотна, увидела, что эти спиральные звезды — живые и пульсируют, и нарисованная ночь смотрит на тебя их страшными глазами, стало понятно, что и художник — настоящий, а не раскрученный благодаря миллионам попсовых изображений на сувенирах, и пробирает до дрожи его искусство, а не суммы, в которых его сегодня оценивают.

И да, главное в художнике — это его картины, без биографии можно и обойтись. Первично искусство.

Но эта биография из первых рук, эти письма, то разумные и глубокие, то одержимые и полубезумные — ценный бонус к живописи Ван Гога, ключ к его личности и картинам, материал для собственных размышлений. Но они же создали живучий миф о голодном художнике, что само по себе — отдельная тема.

Я не думаю, что голод стимулирует творчество, но и вариант финансового благополучия для того же Ван Гога не представляется панацеей. Наоборот, кажется, что человек с таким неистовым характером испепелил бы себя и в том случае, если бы судьба подарила ему, например, хорошее наследство, или покровительство, или постоянный заработок.

Байрон говорил, что читать старые письма уже тем приятно, что на них не нужно отвечать.
Нет, кто хоть раз любил, знает, что ответить мучительно хочется, даже если человек уже умер.
Написать письмо умершему человеку со странным адресом на конверте? 
Страны — нет. Есть нитевидный пульс строчки из стиха Бунина И цветы, и шмели, и трава, и колосья.
Дом? Бесприютная красота земли: ей тоже нет места, нигде, как и душе.
Красота и душа, словно новые Дон Кихот и Санчо Панса, идут по полю куда-то…
Вот — мельница на заре, перемалывает тёплое зерно первых звёзд.
С ней не нужно бороться. Она замерла в тишине: на кресте мельницы распят ветер. Что-то распято в мире, что хотел зарисовать Ван Гог…

В первом письме к брату Ван Гог пишет: я хотел бы уйти от всего… я доставляю другим одни неприятности.
Это слова какого-то перелётного ангела, потерпевшего крушение на нашей безумной земле.
Читая о скитаниях Ван Гога, ночёвках в телеге, утром покрывающейся инеем, его проповеди среди «униженных и оскорблённых» — шахтёров и проституток, на ум приходит библейская притча о блудном сыне, выросшая, как тень от качнувшегося фонаря, до экзистенциальных размеров, растушевавшись на дома и поле вечернее: сын пришёл к богу-отцу, с которым он поссорился, а бог — умер, но что-то в мире странно воскресло, проросло красотой).

В черновиках Достоевского есть заметка о дуэли двух самоубийц.
На примере Винсента эта страшная строчка сбылась.
Страдающий эпилепсией, обессиленный, потерявший надежду примирить ненужные миру красоту и душу свою с бесприютной телесностью гордого мира, такого ранимого на самом деле…
Эти два мира, душа и тело, словно самоубийцы, предвосхищая нечто страшное в грядущем Земли, стреляют друг в друга.
Кто-то из них выстрелил в воздух и вороны взлетели в небо над полем, как на последней картине Винсента: солнце, словно подсолнух, осыпалось семечками воронов.

Винсент умер, и его неприкаянная душа, как ослепший, перелётный ангел, стала скитаться… начав всё сначала:  ночь, улица, больница…
Судьба Винсента потрясает до слёз своей трагичной и пятящейся закольцованностью: у него душа начинается сразу, с конца ( в этом смысле, он предвосхищает собой поэтику Андрея Платонова: гг его книг родился раньше писателя), с того полуденного поля и револьвера.
Так сумасшедший поэт наводит дрожащей рукой револьвер на закатное солнце, целится, со слезами на глазах, говорит что-то нежное, просит прощения..
Люди останавливаются в недоумении. Кто-то смеётся. Они не понимают всей трагедии происходящего.
Поэт нажимает на курок, и падает в тот же миг: у него разорвалось сердце… так незримо для всех похожее на это ранимое, кровоточащее солнце.
Боже! да это не просто письма! Это...апокриф личной жизни Князя Мышкина, если бы он однажды ночью сбежал из больницы в Швейцарии, забыв кто он, общаясь как с братьями и сёстрами с цветами, птицами, проститутками…

В одном советском фильме девушка ехала с другом, говорила с ним о чём-то, а душа, как ладонь ребёнка, тепло лежала на окне.
Вдруг, она произносит: остановить бы сейчас поезд и выйти между станциями…
Как это чудно и легко, и сложно безумно: просто выйти в цветы и вечер. Дать душе её, родное.
Не каждый на такое способен: в любви, искусстве, жизни…
Винсент смог. Смог остановить фатально несущийся в никуда поезд своей судьбы и выйти.. в красоту и свободу.
Он знал, что умрёт. Что-то в нём это знало, когда писало: Родина — всюду! душа не умирает, живёт вечно, вечно ищет, вечно, и если она не будет писать — она умрёт, задохнётся в смирительной рубашке.. судьбы, белого холста!
И самое грустное, словно бы сказанное обернувшейся душой Винсента, когда он сходил с «поезда», в цветы: Птица в клетке отлично понимает весной, что происходит нечто такое, для чего она нужна, но не может этого сделать, и не представляет себе что же именно  надо делать… она смотрит на цветы и птиц в синеве, и.. вот она уже бьётся головой о прутья решётки, клетка не поддаётся и птица сходит с ума.
В другом письме он сравнивает себя с некрасивой и никчёмной собакой, которую впустят в дом, а она, грязная, там наследит, уронит что-то.
Ей нет места нигде. Друг — умер ( бог). Дом — разрушен ( любовь).
Где жить? Чем жить?
На самом деле, это выжидание Винсентом красоты… в вечернем ли поле, в дождь ли у моря, ещё более трагично, чем история Хатико.

Это невозможно читать со спокойным сердцем.
Душа признаётся в том, что с ней будет в вечности… что случается с многими из нас. Вместо решётки — наши принципы, гордыня, тело, в конце концов.
Вместо весны — дружба, любовь, вдохновение.
Доколе, господи? неужели навсегда, навечно, навеки?
Тишина в ответ. Птицы в небе… волнуется трава на ветру своим извиняющимся и ранимым серебром, совсем как крыло птицы в накренившейся синеве.

Нина Берберова писала об аллитерациях дождевых капель на окне.
Нечто похожее иногда поражает и в судьбах великих: Винсент погиб в 37 лет, в возрасте Пушкина, раненый в живот и пролежавший два дня в мучениях: в этом смысле он похож на «рыцаря бедного» из стиха Пушкина.
Винсенту часто мерещилась в природе гравюра Дюрера «Рыцарь и смерть».
Но ещё более любопытно сближение судеб Ван Гога и Достоевского: Винсент родился как художник в 1881 г., в год смерти Достоевского).
И дело тут не в общей для них эпилепсии, рельефной густоты экспрессии чувств и мучительном поиске красоты, что спасёт мир.
Мир то красота спасёт… Достоевский просто умолчал о другом: спасёт ли она человека?

Ван Гог в конце жизни был лишён всего: хотел создать братство художников, почти как в романах Воннегута, они должны были составлять единый узор крыла; между этими друзьями не должно было быть тайно друг от друга, они делились друг с другом счастьем и болью, а с миром — красотой.
Всё рухнуло. Крыло, как у Бодлеровского альбатроса, волочилось по звёздам, отражённым в грязных лужах.
Вера в свой дар и ощущение нужности красоты в мире — иссякли.
В ссоре с "ангелом", Винсент отрезает себе ухо: закрыть глаза осязания для божьего слова — оно мучительно расходится с тем, что слышит человек.. обратиться всецело в зрение и душу. Апокриф гоголевского сна: ухо невесомо "плыло" по вечерним улицам, и в итоге прибилось к вскрикнувшим рукам проститутки. )
Словно ангел смерти, порой дарующий око с крыла своего тем, кому суждено ещё пожить и увидеть чуть дальше себя, Ван Гог принёс женщине своё ухо, чтобы она… услышала его боль и судьбу?
Как жила эта женщина потом? Что слышала в мире?
Услышала ли она выстрел в том поле?
Она должно быть была в этот миг не одна, и вздрогнула, заплакала, сама не зная почему, закрыв дрожащими руками лицо.
Если бы дух Винсента находился в этот миг в её комнате, он написал бы одну из самых трагичных картин на земле, в духе Достоевского и Платонова: поруганная и насилуемая красота, что должна была спасти мир: Настасья Филипповна…

После всего этого Винсент стал отвержен и осмеян в городе. В него, как в ангела, с волочащимся крылом, который просто хотел любить людей и мир, дети бросали камни на улице.
Его последняя надежда, милый друг — Гоген, тот самый, о котором он мечтал давно хочу найти художника, который был бы для меня ангелом небесным, ссорится с ним.
Ангел покидает его, возвращаясь на свои райские острова.
Жизнь Винсента опустела. Лечение в клинике не принесло результатов.
Врач, лечивший Ван Гога, не видел красоту в его картинах. Одной из них он затыкал дыру в сарае для свиней.
А потом была дыра в животе… кто бы мог её закрыть? При жизни такое нужно закрывать, когда кровоточит душа.
Как там у Сартра? — дыра в душе, размером с бога.

Ангел улетел, а в животе ещё порхает что-то мотыльковое, тёплое.
Жёлтое, как дом сумасшедших, поле. Белый холст, похожий на нежного и затихшего сумасшедшего в смирительной рубашке.
Человек прикладывает револьвер к животу, к озябшим мотылькам в животе… шепчет природе что-то самое главное, нежное, что должен был сказать женщине… другу.
В небе, на синем бугорке воздуха, замерла ворона.
Однажды он так же писал в поле и ворона села рядом, возле ломтика его хлеба, зная, что он её не тронет.
Ван Гог уже проголодался, но не прогнал ворону, нежно наблюдая за ней, как за другом.
Всё это видел знакомый Винсента, и думал: боже, как же одинок этот человек, если он так трепетно смотрит на ворону, как на самого близкого друга!

С чего началась эта трагедия, которую словно бы написал какой-то небесный Достоевский?
С детства.. когда умер в младенчестве брат Винсента и мальчик потом мучительно сравнивал себя фактически с призраком: он рос совсем не таким, каким хотела мать.
Она словно бы… любила мёртвого больше живого.
Это и правда похоже на ненаписанную вещь Достоевского: бог создал мир и каких-то прекрасных, сияющих существ.
Эти существа почему-то умерли. Бог создал… человека, но он уже не мог его любить так, как этих крылатых существ.
Человек покинул ночью рай ( совсем как Толстой Ясную поляну), чтобы доказать богу, что он тоже прекрасен и когда любит — у него из груди растут крылья.

На грустный роман в стиле Платонова или Золя похожи ранние скитания Ван Гога в поисках бога и желании быть полезным людям: спускается в шахту, как в ад, где чёрные, как тени, люди, добывают уголь для света и этих людей, которых они не увидят.
Описывает Винсент и адскую конюшню на глубине 100 метров.
Вспоминается роман Золя, где родившуюся под землёй лошадку, измученную, искалеченную, старую, поднимают на поверхность, к солнцу и весне, которых она никогда не видела.
Чем она ответит на всю эту красоту? Она уже не сможет даже просто пройтись по вечернему полю.

Винсент, милый, не об этом ли ты вспоминал в тот солнечный день, в поле?
А потом был бунт против бога и желание обнять всех людей, животных, милую природу, назвав это единение — богом.
В этом смысле любопытна симметричность творческого бунта и религиозного у Ван Гога: на богословском факультете Винсента ужаснула книжная вера, холод церковных стен и… умерший бог.
В мастерской художников, его ужаснуло как из живых моделей рисуют безжизненные но «классические» тела.
Предпочитаю писать глаза людей, а не соборы. Человеческая душа, пусть даже душа несчастного нищего или уличной девчонки, на мой взгляд, гораздо интереснее.
Фактически, Винсент даёт пантеистическое переосмысление словам апостола Петра о теле, телесности мира, как о подлинном храме, который должен наполниться любовью ко всему прекрасному.

Была и жажда любви… Одна строчка Винсента о любви, которая, как чайная ложечка звезды, весит на земле больше, чем тяжеловесные мысли о любви мудрецов: когда ты просыпаешься утром и знаешь, что ты не один, и видишь в утреннем полумраке рядом с собой другое существо, мир кажется тебе куда более приветливым

Проститутка Христина, которую он приютил беременной, а при выписке её с сыном из больницы, сравнил с полотном Корреджо.

Любопытное слово — существо, правда?
В спящем человеке и правда нежно смазываются пол и даже возраст, как капли дождя на рассветном окне: они похожи на вербу, и душа обнимает тело, совсем как в любви… вот только, чьё, тело?
Это уже не важно. Милому и тёплому существованию рядом, похожему на твоё перелёженное крыло, снишься ты, обнимающий его тело: обнять в этот миг женщину, всё равно что обнять её обнажённый сон и душу, своё существование, в нём растворённое.
Ван Гог напоминает героя из рассказов Андрея Платонова: он никогда не искал женщины, но полюбил бы страшно, верно и горячо, если бы хоть одна рябая девка пожалела и привлекла к себе с материнской кротостью и нежностью.
Он бы потерял себя под её защищающей лаской и до смерти не утомился бы любить её

Винсент бессознательно искал женщин старше себя, томясь по материнской ласке.
Нашёл такую в кузине-вдове ( проклятие ревности: то к умершему брату, то к умершему мужу).
Женщина отвечала: Нет, никогда, никогда!
Винсент, как рыцарь, не отчаивался: прижать это ледяное «нет» к груди, и оно оттает.
Всё так: любая женщина, в любом возрасте, если она любит и если в ней есть доброта, может дать мужчине если не бесконечность мгновения, то мгновение бесконечности.
А мужчина, этот вечный Фауст, всё пытается наоборот… и теряет всё.

Увы, это женское, такое жизненное и экзистенциальное — нет, никогда, так родственное холодным и тёмным пространствам космоса, сияющего прекрасными и равнодушными звёздами, быть может, населёнными дивной жизнью… возможно, страдающей не меньше чем мужчина, услышавший — нет!, слишком долго было у груди Винсента и его сердце озябло, как сказал бы Розанов.
И далее следует просто чудесное по наивности рассуждение ангела-шизофреника:

• Да, мне нужна она одна, и никакая другая!
• Тогда почему ты хочешь пойти к другой женщине, к тому же, проститутке?
• Она страдает, её сердце тоже озябло!
• Но это неразумно и противоречит логике..
• А кто хозяин логики? Я или она? Я не могу жить без любви! Я замёрзну под этими холодными звёздами!

Какой образ приходит при мысли о Ван Гоге? Подсолнухи, отверженный человек, скитающийся по осенним полям..
После этой чудесной книги писем, читатель не только научится музыке живописи Ван Гога… его образ радостно и райски оживёт.
Вот он спит, уставший, голодный. Рядом лежит недочитанная книга…
Боже, как же нужно любить книгу, словно милого друга, чтобы и во сне думать о ней, проснуться среди ночи, зажечь свечу, погладить книгу и открыть, читая её с улыбкой.
И ещё один образ. Эту картину должны были написать ангелы.
Ван Гог рисует на чердаке возле окна. На стенах развешаны его рисунки, красота и боль, ненужные миру.
Он не один, рядом с ним — маленький чердачный дух ( как сказала бы Цветаева).
Маленький мальчик, ребёнок проститутки. Он зачарованно смотрит на странные тени на стенах, на чудесных птиц, людей, что вот-вот станут птицами: это первый ценитель гения Винсента.
Ребёнок улыбается и гулит. Винсент устало переводит взгляд на него, и тоже улыбается.
Ребёнок взбирается по ноге художника, как на гору, а на горе — гелиотропное, рыжее лицо ангела.

Винсент, вы же были счастливы в жизни? Вы любили, любили и вас..
Помните, вы сказали соседке Марго, когда она была в постели без сил, что люди похожи на детей, разоряющих гнёзда птиц, гнёзда счастья?
Вам не дали любить друг друга…
Вы шли по весеннему полю, и она сказала, тепло сжав вашу ладонь, совсем как женщина-фауст, желавшая остановить гелиотропный миг, наполненный солнцем, вами и ею: ах, славно было бы сейчас умереть!
Вы тогда не обратили на это внимание. А через пару дней, идя с ней по полю, она побледнела, задрожала и упала к вам на руки… как на картине «четыре увядших подсолнуха». Кто любил, тот не может без трепета смотреть на эту картину.
Уже потом, в постели, без сил, она вам прошептала: и всё таки, я тоже любила!
Эти слова, можно сделать эпиграфом к вашей душе и к душам многих на этой безумной земле.

Как это бесконечно трудно и важно на земле — просто, любить.
Это сравнимо с открытием жизни на далёких звёздах.
Так что же пошло не так, Винсент? Мира? 
А те танцующие, как суфии, звёзды на ваших картинах, они — счастливы? Может, только они и счастливы?
И всё же, вы тоже любили.. и последней любовью была дочка доктора, который вас лечил.
Отчего? От любви? Души, что говорила со звёздами?
Помните одно из ваших последних писем?
От тех, к кому я был больше всего привязан, я не получил ничего, они будто смотрят на меня сквозь тусклое стекло

Последние слова станут названием пронзительного фильма Бергмана о трагедии души и любви в мире.. и безумии женщины, словно души мира.
Теперь этот фильм будет для меня особенным. В нём ведь… есть тень и вашей милой сестрёнки Вил, о которой вы писали брату, что на одном из своих фото у неё взгляд помешанной, и это вас пугает.
Вил была чудесной женщиной, ухаживающей в больнице за несчастными. Она организовала там даже выставку женских работ.
Но вскоре после вашей смерти… у ней проявились признаки шизофрении: о переписке с ней мне тоже хочется теперь прочитать, как и узнать подробнее о вашем феминизме.

А потом было воскресенье и цветы, и шмели, и трава, и колосья.
Да, именно в воскресенье, проститутка Христина, которую вы приютили, невзирая на гнев священников, в муках родила мальчика.
Вы были затеряны в воскресенье, как в солнечном поле.
Должно быть, в этом колосящемся из под земли солнце, вы вспомнили о Марго, с её словами: ах, хорошо бы сейчас умереть!
Гелиотроп мгновения налился солнцем и душой. Это была ваша лучшая картина… Но как её запечатлеть навечно?
Как вы там писали? — Из благодарности к природе — оставить память о себе — картины
Это слова ребёнка, своей подлинной матери, Винсент.
Это возвращение блудного сына не к отцу, но к Матери, вы вернулись к ней, став частью звёзд и цветов.

Было солнце, поле, качнувшийся стебель яркого выстрела…
А потом была ваша могила среди цветов.. словно бы вы упали сразу в цветы и вечность: Винсент, родина ваша — цветы!
И ваш брат склонившийся к цветам, что-то шепчущий им, вам..
Скоро и его не стало. Он не смог пережить вашу смерть: вы выстрелили сразу в двоих, Винсент, как в том черновике Достоевского.
У Тео осталась молодая жена и маленький сын, странно похожий на того грустного мальчика, вашего брата, умершего в детстве.
И всё таки, вы с ним любили, Винсент, а значит, жили!

В моём сердце песня вечная
И вселенная в глазах,
Кровь поёт по телу речкою,
Ветер в тихих волосах.

Ночью тайно поцелует
В лоб горячая звезда
И к утру меня полюбит
Без надежды, навсегда.

Голубая песня песней
Ладит с думою моей,
А дорога – неизвестней,
В этом мире я ничей.

Я родня траве и зверю
И сгорающей звезде,
Твоему дыханью верю
И вечерней высоте.

Я не мудрый, а влюбленный,
Не надеюсь, а молю.
Я теперь за все прощенный,
Я не знаю, а люблю.

( Андрей Платонов)

Ван Гог - Звёздная ночь

Ах, какая эта книга! Ну, какая же это книга! Книжище!
Некоторые книги музыкальны, а вот эта... она реальна. Она о Человеке. Это книга - Человек.

Начнём с того, что это письма, как видно из названия. А письма и дневники - это что-то такое тайное, куда всегда хочется заглянуть. И всё же это не просто письма, это целая автобиография. Из существующих видов искусства, более всего я равнодушна к живописи, то ли потому что не доросла еще, то ли по какой-то другой причине, хотя я страшный визуал. Но вот Ван Гога не заметить я не могла! Он один из моих любимых художников. Какой великий дар был у человека - писать картины так, как никто другой не писал и передавать настроение написанного аж до мурашек. И даже никогда доселе не интересуясь его биографией, я всегда завороженно смотрела репродукции его картин. В следствии своей собственной эмоциональности, я не могу не оценить эмоциональность, причем болезненную эмоциональность его картин. Яркие и смелые, они, кажется, вот-вот взорвутся – столько жизненной силы таится в них. Каждый человек, наверное, видит в его картинах что-то свое… Я вот в свою очередь вижу страсть и истерику, его оголённую душу на холстах. Нас привлекают очень интересные сочетания цветов, необычность, какая-то болезненность и, конечно, неповторимый стиль, свойственный только этому художнику. А ведь для меня стало открытием, что он годами изучал секрет цвета на полотнах. Ван Гог был трудоголиком, самым настоящим, просто до фанатичности. Наверное/может быть, именно это и подорвало его психику в конце жизненного пути. Но читая строки о творчестве, о его целеустремлённости, о его трудолюбии и действии я подумала лишь о том, насколько скучно живу я и всё моё окружение.

Он посвятил живописи всего себя целиком, и до последнего дня находил в ней смысл, черпал силы для жизни. Он начал писать картины в 27 лет, по крупицам оттачивая своё мастерство. Он нашёл себя в этом возрасте, нашёл дело своей жизни. Многие считали его чудаком, а некоторые даже ничтожеством, но несмотря на это, день за днем он продолжал покупать краски вместо еды и писать свои полотна. Ему было неудобно просить денег у брата, но так брат Тео всегда содержал Винсента. А Винсент, в свою очередь, надеялся и всю жизнь ждал, что однажды люди поймут его живопись и примут его творчество, что он сможет заработать денег своим трудом. Он воспитал в себе художника. Всего за десять лет ему удалось разбудить свою гениальность и взрастить свой талант, который так и не был признан при его жизни. Он буквально умирал от голода, болезней и одиночества, но именно холсты и полотна знали о его страсти к художеству. Не жалея сил на труд, он заплатил за это судьбой, здоровьем, потерей рассудка, но оставил нам свои удивительные произведения.

Он уникален, а его картины - прямое бескомпромиссное отражение его внутреннего мира. Пусть его считали сумасшедшим. Многие гении ими были. Возможно потому, что это есть кара за их дар, либо же просто потому, что воспритие у них иное, они мыслят в другой плоскости, они чувствуют мир иначе, острее, они видят то, чего не видят другие. В его картинах есть динамика: ветер, небо, улица - они выполнены не по классическим канонам, очень много нарушений правил построения теней и вообще перенесения формы предмета... но это все живое. Нет классического профессионализма, зато есть эмоции, которые делают его картины живыми и динамичными.

Читая его письма, сердце сжимается, а глаза наполняются слезами. Только оторваться невозможно, невозможно перестать выделять цитаты на каждой страничке. В жизни он был очень одиноким, ни у кого не мог найти понимания, признания своего таланта, картины его совершенно не ценились. Но он все равно упорно продолжал делать то, что считал самым главным в своей жизни.Очень жаль,что признание пришло к нему только после смерти.

Читая его письма к брату и созерцая его полотна, начинаешь чувствовать, что именно Ван Гог олицетворял вечно одинокого художника, который всю жизнь боролся за существование. Да, до этих писем я действительно не знала, что он был на содержании у своего брата, но никакого диссонанса это не вызвало у меня и сейчас. Ведь очаровывает в нём его реальное трудолюбие и настойчивость. Он был одиноким и не любил общество. Интересно, за что ему было быть благодарным обществу? Оно отвергало его, зато теперь радостно наслаждается результатами его творчества. И как же бывает трудно вырваться из этого круга, который хочет видеть тебя и принимать таким, каким хочет, а не таким, каким ты являешься на самом деле. А Ван Гог был собой и не подстраивался под это окружение. Он просто делал то, что не мог не делать. Художник Духа. Не выражающий, но отражающий. "Подсолнухи". Елки-палки -да это жизнь человеческая. Так же горим над бездной, устремляясь в синий кобальтовый космос.
Так мог написать либо гений, либо сумасшедший - а Ван Гог, как известно, "заплатил жизнью за свою работу, и она стоила ему половины рассудка" (из последнего письма к брату).

Винсент Ван Гог погиб рано, в возрасте 37 лет, в 1890 году, так до последнего и полагая, что дело его жизни – живопись - так и не найдёт никогда признания. Художник продал только одну картину при жизни. Он жил, страдая от неуверенности в себе, искалеченный нервными срывами, на попечении у брата, но чётко верил в свой Путь, верил в то, что этот Путь - это его жизнь и его Смысл. И он не ошибся. Это действительно его.

Письма Ван Гога помогли не только лучше воспринять его произведения и узнать о его жизни многие вещи, скорее они дали мне больше -стремление трудиться и не опускать руки, даже если весь мир против.

Через эти письма на Ван-Гог рассказывает свою жизнь. С кем если не с братом делиться со своими переживаниями. А жизнь художника как показала книга, была не простая.
Очень переживал если можно так сказать сильную душевную боль, какую мог бы пережить не каждый. Через свои работы он хотел показать свой мир, а жизнь изложил только в письмах к брату. И какие они были разные, а так же полны эмоций, что порой было трудно читать. Книга действительно в какой-то момент показалась мне немного занятой.
Сам Винсен даже в минуты печали мог радоваться, через свои картины, дарит веселые краски.

Знал ли я что-то о Винсенте ван Гоге кроме подсолнухов и истории о ухе? Ничего. Мне показалось интересно прочитать книгу в письмах, причём опыт у меня уже есть. Очень хотелось понаблюдать и окунуться в атмосферу 19 века, а именно в семью известного художника. Как часто бывает, доля художника сложная и стать великим при жизне очень сложно. Самое главное что я понял, без поддержки семьи человеку сложно, творческому человеку ещё сложнее, а творческому человеку без денег нереально. Как же деньги могли бы повлиять на творчество ван Гога. Если бы они были у него, то сосредоточиться он мог только на картинах и мы бы получили на много больше великих работ голландского художника.
Единственный
минус что ты читаешь только письма Винсента, а что писал брат Тео мы не знаем. Может это изменила смысл книги и моё впечатление о ней. Мне очень понравилось как писал Винсент, глубину этих писем. Так жаль что чаще ему приходилось просить денег чем описывать свою жизнь. Прочитал бы я второй раз книгу? Нет. Буду ли я советовать её друзьям и знакомым? Обязательно!

"Мое сердце расположено к таким людям, как Ван Гог, которые проходят через тьму одиночества и неудач, не прекращая творить гениальные вещи, - людям, которые имели бы веру, если бы хоть кто-то выразил им свое признание или сочуствие. Эти люди - неудачники с точки зрения сего мира, но только Богу определять, так это или нет. Разве не мало таких, как Винсент Ван Гог, живет сегодня? Кто протянет им руку помощи?" (из книги Харольда Дж. Сейлы "Истинные герои, или Люди, которые изменили мир")

После прочтения "Писем" купил альбом издательства TASCHEN, с репродукциями работ Винсента, чтобы по другому смотреть на знакомые ШЕДЕВРЫ...

Рекомедую.

наконец-то я пробралась сквозь письма великого художника.
не всегда легко читать о трагичной судьбе, читать же о ней не художественную прозу, а описание изнутри так сказать - ещё тяжелее.

благодаря письмам, старательно собранным женой того самого брата Тео, читатель может составить хоть и не полное, но достаточное ясное представление о творческом пути Ван Гога. в сущности описать его можно всего тремя словами - бедность и упорный труд.

будущий художник пишет о своих скитаниях, взглядах на жизнь, на искусство в целом и творчество в частности. изгнанный из дома, он вынужден жить в небольших городах, а порой и деревнях, «близко к простому народу», что оставляет неизгладимый след в его искусстве. он всё время противопоставляет своё желание показать обычных рабочих, тружеников, ткачей и прочих против «высокого искусства» изящных залов и богатых чинов.

читаются письма трудно. отчасти из-за стиля, отчасти из-за постоянного (почти) нытья об отсутствии денег, о том, как тяжело ему жить за счёт того самого брата Тео. жалобы, что надо учиться и писать, но нет денег на краски и сил (от бедности он часто голодал).

однако несомненно это очень интересное собрание писем, которое можно разобрать на прекрасные цитаты. одни только мысли о том, что надо трудиться во что бы то ни стало и ты обязательно преуспеешь, дадут фору любому современному нон-фикшену о мотивации.

«Ведь любовь – это нечто такое положительное, такое сильное, такое настоящее, что для того, кто любит, отказаться от этого чувства – все равно что наложить на себя руки».

Любовь к женщине. Любовь к живописи. Любовь к жизни. Не случайно ведь у Ирвинга роман о Ван Гоге «Жажда жизни». И да, там именно жажда. А здесь, в этих письмах самому близкому и дорогому человеку, брату много любви. Любить искусство и жить ради того, чтобы творить. Любить жизнь, и пытаться выразить ее в искусстве во всей полноте. Любить женщину и дарить ей свое сердце, преклоняться и восхищаться. Любить брата за его веру, за неоценимую помощь и поддержку. Огромная любовь. Так много любви, что в одиночку не вынести. Всмотритесь в картины Ван Гога. Вы увидите эту любовь.

«Нет горшей муки, чем душевная борьба между долгом и любовью в высшем значении этих слов. Если я скажу тебе, что выбираю долг, ты все поймешь».

Мне кажется, в письмах человек может быть откровенен как никогда. Ведь когда пишешь письмо, можешь сказать то, что при встрече не смог бы. В силу правил, официоза, доли уместного/неуместного здесь и сейчас, каких-то норм, которые всегда, как ни крути, ограничивают. Особенно, если не видел человека давно и очень скучаешь по нему. Письма – это разговор. Письма – это встреча. Винсент Ван Гог любил своего брата и скучал по нему. Он писал ему каждый день (в общей сложности сохранилось около 500 писем), делился радостями и горестями, своими мыслями о жизни и об искусстве, о своих переживаниях и надеждах. И кажется порой, Винсента почти нет, а есть только Тео. Потому что каждое слово, каждый порыв души – к нему. Конечно, на самом деле, это не так. Просто все письма переполнены чувствами, и все они очень сильны. Может показаться, что художник уходит, уступая место брату. Но это не так. Он остается.

«Мысленно я всегда с тобой: поэтому неудивительно, что я довольно часто пишу тебе».

Он остается и именно так – в порыве чувств, его можно увидеть настоящим. В этих письмах он открывает душу и это подкупает. Я читала письма Ван Гога и меня охватывали те же чувства, что когда-то при прочтении «Жажды жизни». Восхищение силой духа, способностью преодолевать все препятствия при том, что сам себе Ван Гог часто кажется слабым, сломленным, уничтоженным. И тем не менее, каждый раз он вставал с колен и боролся за то, что любил. Это невероятный человек. С глубоким уважением и восхищением… Преклоняюсь.

«Но какой бы пустой, бесцельной и мертвой ни представлялась жизнь, энергичный, верующий, пылкий и кое-что знающий человек не позволит ей водить себя за нос. Он берется за дело, трудится, преодолевает препятствия, даже если при этом кое-что ломает и «портит»

Написать письмо, значит выразить на бумаге переполняющее тебя чувство. Отправить письмо, значит вручить другому себя. И, наверное, самое важное в этом то, кому будет написано это письмо. Если бы не было Тео Ван Гога, не было бы его помощи и поддержки, если бы он не сохранил бы письма своего брата… Что тогда?

В рамках "Дайте две!"

Человек несет в душе своей яркое пламя, но никто не хочет погреться около него; прохожие замечают лишь дымок, уходящий через трубу, и проходят своей дорогой.

Люблю Ван Гога. Со всей его неприспособленностью к жизни, чудаковатостью, интересными рассуждениями обо всем подряд, исключительно живыми и эмоционально доступными картинами. Во всем его творчестве есть огонек, что никогда не погаснет. Что-то близкое и сокровенное.

И вот эти письма к брату. В них столько всего... В них вся жизнь: с небольшими взлетами и болезненными падениями. В написанных Ван Гогом строчках дорогому брату и тоска, и терпение, и любовь, и жалобы, и надежда на лучшее, на то что жизнь повернется светлой стороной. И, конечно, в письмах описания творческого процесса, возможность заглянуть за подрамник, в глубины искусства Ван Гога, в его сферические необъятные пространства, где мерцают и переливаются, наливаются яркими сочетаниями желтый, оливковый, телесный, лазуревый, небесно-голубой.... Великолепная игра цвета в картинах и легкая, с налетом щемящей грусти игра слов в письмах.

Замечательно, что строки написанные Ван Гогом брату Тео дошли до наших дней. И новые читатели могут подпасть под их очарование. Я не устояла. Теперь Ван Гог открылся для меня еще глубже. Не только как художник, как гений, а как человек со своими сомнениями, неуверенностью, болью и мечтами. И пре всех недостатках и изъянах, это светлый человек. Знакомство с ним оказалось приятным. И радует, что приобщение к жизни и творениям Ван Гога не закончится на этом, оно не исчезает: стоит только открыть альбом с его картинами, или перечитать строчки его писем. Его работы вне времени, и это ощущает каждый поклонник его творчества.

Думаю, нет ничего лучше, чем письма или дневники, чтобы понять человека. Эта книга тому подтверждение. Вспоминая стереотипы, посеянные двумя образовательными академическими курсами по истории искусств, понимаешь, что общее впечатление от личности Ван Гога, от его творчества, слегка искажено. Чаще всего говорят о его сумасшествии, но письма брату не то, чтобы рассеивает это утверждение, но даёт более глубокое понимание причины такого поведения и, конечно же, картин.

Через письма своему самому близкому человеку, Ван Гог сам, с большим удовольствием и рвением, но очень доступно, расскажет вам о своей жизни, своих трудностях, тараканах, о страхах, о желаниях, о смысле своего творчества и о многом другом. Я думаю, что если вы являетесь поклонником творчества этого художника, то вам следует в первую очередь прочитать именно его письма. Ничего лучше, ни одна хвалёная биография с красивыми картинками, не даст настолько полное погружение в жизнь гения.
А людям, интересующимся изобразительным искусством, художникам и графикам, я настоятельно рекомендую эту книгу к прочтению с точки зрения технических моментов создания произведения. Ван Гог описывает чуть ли не каждый мазок кисти, почти каждое цветовое решение.

Эта книга, как мне кажется, очень ценный источник разного рода информации: там и быт того времени, и "внутренняя кухня" мастерских художника, и личные переживания. Под конец книги, зная, чем всё обернётся, я сожалела, что этот живописец прожил так мало, хотя фанаткой его работ я никогда не являлась. Не смотря на трагическую гибель Ван Гога, все его письма насквозь пропитаны жаждой жизни, жаждой постоянной работы и любовью ко всему вокруг. И вот здесь Ван Гог оставляет многоточие...