The Odyssey

Несколько лет тяготило меня осознание факта,
Что первый курс универа не полностью мною освоен:
В нём среди списка прочитанной литературы заморской
Траурным местом, постыдным, пустым, оставалось названье поэмы,
С коей учёные мужи и жёны должны быть знакомы.
К счастью спустился от богоподобнейшей жрицы ЛайвЛиба
Пендель мощнейший, флэшмоб начинающий новый и хитрый,
Так что неделю уже рассекая средь офисов многоунылых,
Фокс раздражает коллег, рассыпая гекзаметр гнусный.

Лису наивно мечталось, что в этой поэме с начала
Сразу пойдут описанья морских и диковинных странствий.
Вместо же этого добрую треть многобуквенной книги,
Главным героем казался подросток, что сын Одиссею.
Ездил по разным местам, с мужиками бухал и лобзался,
Всё для того, чтобы бати следы в этом мире немножко нащупать.
Впрочем, потом появились рассказы о всех приключеньях,
Их очень хитро Гомер (или авторов многих скопленье)
В повествованье засунул в средину, как будто случайно,
Вроде как сам Одиссей под влияньем паров алкоголя
Всё рассказал собеседнику мудрому, вот так удача!

Ну и, конечно, какой же Гомер без кровавейшей драки?
Ближе к финалу в поэме начнётся резня в ярких красках:
Кто и куда и зачем всунул меч свой острейший и дерзкий,
Кто у кого оторвал иль отрезал конечности лихо,
Как застрелили мужей, и куда же вонзилися стрелы,
Сколько кишок и волос намоталось на острые дроты.

Думать не надо, однако, что это поэма-движуха
И к одному развлеченью её создавали годами.
Всё не так просто, и многие знанья сокрыты
В строках, которые в сон погружают филологов юных.
Если же будет читать «Одиссею» сознательный умник,
Кто был подвигнут к страницам её не ужасным проклятьем,
Коим сражён был весь род изучавших античку когда-то,
То бишь «Лит-ры для прочтения список всенепременный»,
Тот, кто готов привнести в изученье поэмы не только
Долг студиозуса гордый, но и чуть-чуть интеллекта,
Тот, кто пороется в записях знающих Греции слово,
То непременно он будет сражён тем обилием фактов,
Что при желании можно извлечь из трёх сотен страничек
Древнего текста, который и в нашей судьбе актуален.
Далее с гордостью можно читать преогромнейший список
Литературы, в которой появится образ Улисса,
Ловко врубаться в сплетенья аллюзий тончайших и смелых
И усмехаться над всеми «читал, но не понял :,-/ печалька».

В общем, советую всем, как нахлынет желание остро,
Перечитать или внове прочесть «Одиссею» Гомера.

Сначала они бесят несказанно - эти герои и боги в своих хитонах и хламидах. И если дьявол в деталях, то Гомер адски жжот. Потому как описывается всё: начиная от оружия, одежды, кораблей (кстати, а список-то их в Илиаде что ль?), заканчивая мельчайшим гвоздиком и предметом обстановки.

Потом родословные эти. Рехнуться можно. Вот ахейский пацанчик появляется на сцене и понеслось - его предки в трёх, пяти и более коленах, их потомки в бесчисленных количествах, и чё каво, и почему, и чего там было с троюродным дядькой с материнской стороны.

Да, вчитываться тяжело первые страниц пятьсот, а потом случается чудо и Гомер утаскивает тебя прямо на дно - в тёмные, сокровенные воды. И гекзаметр встаёт в полный рост и шарашит, шарашит тебя дубиной по голове - и ты в Древней Греции, в пиршественном зале, мудозвоны-женишки пируют, Телемах перемигивается с Одиссеем, Афина шерохается где-то рядом и всё чудит, всё колдует - то она Одиссея старит, то молодит, то уменьшает, то увеличивает, Пенелопа наверху на постели, залитой слезами, Эврилох, добродушнейший и добрейший, удаляется с пира, а у тебя на лице танцует пламя факелов, ты чуешь запах дыма и жаренного мяса, и вино блестит в золотых чашах, мужики ржут и гомонят, и тебе ужасно хочется наваляшить женихам вместе с Одиссеем.

И ты так ясно их видишь, что становиться плевать на зубодробительный гекзаметр, и очень хочется узнать про троюродного дядьку вон того и пятиюродную тётку вот этого.
А море всё шумит как две, три тысячи лет назад. Шумит море в гомеровом стихе, и витействует, едрит его мадрид, и к изголовью подходит.
Читайте Гомера, он прекрасен, как море - хотела бы написать я, но напишу вернее:
Читайте, читайте Гомера, господа, не то накостыляю.

О том, как я чуть не утонул в Илиаде , можно почитать здесь. Выводы мои отчасти совпадают, поэтому повторяться смысла не вижу.

Зарекалась Цирцея людей в свиней не обращать, зарекался и я не замахиваться на эпохальные произведения, которые, признаться, не то что мне — но уже мало кому из живущих по зубам. Меня успокаивало только одно: Одиссея уже не великая битва, а великое путешествие. Почти травелог. Родоначальница этого жанра. Хотя я уже понимал, что легко не будет, а будет только сложнее.
Да, Одиссея Гомера-Жуковского это значительно больше «эпического полотна» — это «эпическое полотно» над «эпическим полотном». Если б кто-то на полном серьезе занялся деконструированием этой поэмы (увы, судя по всему, полного энциклопедического комментированного издания я не увижу в этой жизни), да потом бы еще провел литературоведческое исследование, как «Одиссея» отозвалась в мировой литературе, и что является отсылкой на что, я бы пересилил себя, и взялся бы за чтение второй раз. К счастью, эту эпохальную работу никто не проделает да, похоже, и не собирается.
А ведь какое богатство аллюзий — провести аналогию с 40 дней романа «реальной жизни» с посмертными приключениями Одиссея в загробном мире (вся история с бесконечными нимфами слишком напоминает мытарства, характерные для христианской традиции — не будем загадывать, кто у кого что позаимствовал) — самое примитивное и простое, что может прийти в голову от прочтения верхнего пласта. Но зарыто то там гораздо больше. А сколько богатых характерных образов — Евмей или Евримах. Слишком часто я их встречал в литературе, чтоб только-только с ними познакомиться. Скорее, это узнавание старых друзей. О сюжете говорить тоже смысла не вижу — мы и есть этот Одиссей.
О попытках чтениях — продолжаю и продолжаю настаивать. Читать Одиссею в переводе Жуковского имеет примерно такой же смысл, как и в древнегреческом оригинале. Современный человек просто не продерется через этот объём, и вынесет исключительно мало. Почему нельзя сделать комментированного издание, с 2-3 пластами, в первую очередь, конечно, историческим, мифологическим и литературоведческим? Пусть 24 песни превратятся в 24 книги — убежден, в каждой песне более чем достаточно материала. Ведь Одиссея — современное произведение. Не в том смысле, что написана сегодня, а в том, что она происходит сегодня, а Одиссей бродит среди нас.

Гомер прекрасен во всех своих изречениях, его язык прост, но бесконечно красочен. Мне нравится то, что все о чем он пишет, он и сам в это верит. Он не пишет, чтобы кто-то прочитал, не пишет на аудиторию, не играет с читателем... Он просто рассказывает то, во что верит.

Вообще "Одиссея" это вторая книга, как по сюжету она продолжение "Иллиады", так и читают их обычно вместе.

Сюжет, думаю, знаком многим. Даже, если вам еще не удалось прочитать книгу, то фильм вы хотя бы должны были разок посмотреть. Сюжет книги очень богатый, в нем много мифических героев, но честное слово, у читателя ( по крайней мере у меня) не возникает такого ощущения, что это вымысел. К каждому из вымышленных героев появляется такое отношение и восприятие, что все это на самом деле происходит.

Мир сразу меняется в понимании читателя. Описания максимально живые и вы просто захотите в это верить. Ведь жизнь наша на фоне жизни Одиссея, кажется совсем унылой и неяркой, как минимум.

Поэма написана в 24-х песнях. Каждая из них - это отдельное приключение Одиссея и его жены, сына, матери...

О впечатлениях, которые человек получает после прочтения данной книги, можно рассказывать бесконечно. Но лучше просто взять книгу и самим прочитать и вы точно удивитесь. Насколько античный человек был гениален, что написал произведение актуальное в компьютерный век.

Массовое образование убило классическое. Это раньше считалось, что главным является вовсе не понимание окружающего мира, всех его взаимосвязей и взаимозависимостей, а только натаскивание в знании древних текстов, создававшее общие интересы и способность считывать аллюзии. Теперь без знания наизусть «Илиады» и «Одиссеи» можно считаться сведущим человеком. Кажется.

Я вот только в 31 добрался до «Одиссеи». И то потому, что друг на своей свадьбе вручил ее мне за то, что я добрался до этой самой свадьбы за пару тысяч километров от нынешнего места обитания. После этого шансов не читать более не стало.

Сначала я достаточно долго в книгу вживался. Нет, я не скажу, что она показалась мне скучной. С порога она набрасывается на тебя удивительными деталями семейной жизни трехтысячелетней давности. Брачные обряды, возможность сватовства к супруге, давно покинутой мужем. Отправка жены в дом отца, выкупы, признаки бесчестия и многое, многое удивительное другое. Но это не сразу тронуло меня.

Удивляет другое – необычная компоновка. Не ждите линейного повествования – вас ожидают флешбеки, отступления, боковые линии, отвлеченные рассуждения, и все это подано комплексно и взаимоувязано. Это впечатляет, значит уже тогда у греков было понимание банальности, общих мест. И уже тогда они хотели видеть и слышать оригинальное, необычное.

Вторая половина повествования, после дивных ужасов, описанных самим Одиссеем при отсутствии живых свидетелей (было ли?), оглушает тебя диким зверством, раскроенными черепами, обилием крови и прочими прелестями, на фоне которых и обычный уровень средневекового зверства начинает казаться достаточно гуманным. Этот нарастающий саспенс, когда женихи сам себя влекут к гибели, а Одиссей медленно и нарочито озорно готовится к окончательной расправе – это заставляет читать с интересом.

Хорошо выписан и образ Пенелопы. Она провоцирует женихов, требует подарки, умножая богатства дома, надеясь на то, что как-нибудь от них можно будет избавиться. Когда же муж открывается ей, она далеко не сразу признает его, сомневается, просит известных только им двоим подробностей.

В книге много мести, рассуждений об общественном порядке, понимания нестабильности человеческих отношений. Нет и следа какой-либо наивности, упрощения, все очень психологично и серьезно. Почему потом человечество испытало столько регрессов? Почему потом было столько наивного, неверного, упрощенного, если уже три тысячи лет назад люди умели видеть все в комплексе?

Я же когда писал здесь недавно рецензию про "Улисс", упомянул, что это латинское название "Одиссея"... И тогда же примерно, вот так "вспомнив", начал было и читать его...

Сказать по правде - без подсказок, добытых из сети, не сразу разберешься -кто здесь кто, и о чем здесь вообще идет речь... Не мудрено - произведение, само по себе, большое -и по объему, и по замыслу, и по охвату тем.

Вообще удивительно, насколько это красивый и мудрый текст, с таким количеством различных историй и событий, так, что даже с трудом верится, что написан он в столь давние времена. Кроме того, в поэме очень много "переплетений" судеб и предысторий героев -обычных людей, богов, полубогов и прочих разных, трудновыявляемых существ.

Что самое удивительное для меня - я нашел в этой эпической поэме очень много героев и ситуаций, которые во многом, в том или ином виде, естественно, под другими именами (и контекстами) встречаются и в... Библии, и причем, в обеих её частях...

Это то произведение, про которое не знаешь что писать в рецензии. Даже не потому, что не чего, а потому, что практически все сказано.
Даже не читавший Одиссею, думаю, отдаленно знает сюжет. Троянская война окончена, почти все ахейцы вернулись домой, все, но не Одиссей. Где наш герой? Никто особо не парился его путешествием, но уже прошло 9 лет с окончания войны, и все начали волноваться, точно ли Одиссей жив, и если жив, то где же он.
Само возвращение нашего героя очень интересно. И что ещё интереснее по некоторым обрывкам из приключений мы знаем, что стало со многими захватчиками Трои. Например, Агамемнон предательски убит, Менелай много странствовал, но уже дома, смерть постигла и Аякса Локрийского.
Наверное, Гомер впервые в истории западной литературы делает интересную вещь - события развиваются не из точки А в точку Б, а в точке Б сам Одиссей рассказывает о своем пути из Трои до точки Б (т.е. постфактум для читателя), а само действие поэмы охватывает путешествие от этой точки Б на родную Итаку.
По композиции Одиссея сложнее Илиады. Сюжет последней подан в линейной последовательности, в Одиссее эта последовательность сдвинута: повествование начинается с середины действия, а о предшествующих событиях слушатель узнает лишь позже, из рассказа самого Одиссея. Центральная роль главного героя здесь выдвинута резче, чем в Илиаде.
Помимо близкого знакомства героев с богами (прежде всего Афины и Гермеса) мне были интересные чисто человеческие реакции героев, когда они понимали, что Одиссей вернулся домой. Особенно запомнилась старая няня Эвриклея, которая по шраму на колене узнала своего воспитанника. Её реакция была живее и подлиннее, чем у той же Пенелопы или Телемака, который в принципе впервые увидел отца.

Отправляясь в тюрьму, которая закончилась для него расстрелом, Николай Гумилев взял с собой две книги – Евангелие и Гомера. Если выбор первой понятен, то выбор второй далеко не очевиден.

Какую бы книгу взяли вы – нет, не в тюрьму, пусть будет мирный и довольно заезженный пример – на необитаемый остров? Энциклопедию юного натуралиста? Художественную литературу – чтобы уходить в мир сладостной мечты от тягот поедания жуков? Или нечто фундаментальное и начальное – азбука, словарь – чтобы вырастить оттуда, как из семени, литературу вашего личного необитаемого острова? Посмотрите внимательнее - кажется, «Одиссея» Гомера вполне подходит.

Она сладостна. Что может так заставить обмирать сердце, как история вечного возвращения неузнанного – до поры! – героя? Он может прийти вернувшимся из несправедливого изгнания королем, потерянным в детстве и уже возмужавшим наследником, даже прекрасным принцем из совсем девичьих сказок! И стар, и млад верит и представляет себя то Одиссеем – ищущим путь к родному дому (о, как же все мы хотим найти свой истинный дом, что бы это ни значило!), то Телемаком – ожидающим триумфального возвращения отца и воцарения справедливости.

Из поэмы Гомера, действительно, родилась европейская литература. От наивных пересказов мифов в средневековых сказках до таких далеких по времени и расстоянию произведений как обязательный ирландский «Улисс» или шведское «Удивительное путешествие Нильса с дикими гусями». Да что там, любое путешествие через препятствия принято называть «одиссеей».

Но вернемся к самой книге, о которой среди громких слов и бесконечных литературоведческих отсылок как-то забывают. Все с детства знают сюжет, но мало кто вдумчиво читал ее во взрослом возрасте. А она ведь стоит затраченных усилий! Да, в начале надо настроиться на укачивающий темп эпоса, со «сказочными» повторами, с торжественными эпитетами, которые соседствуют с совершенно бытовыми деталями.

Читать надо не торопясь, лучше – летом, когда наше скромное солнце хоть как-то напоминает прекрасного Гелиоса Гомера. Всмотритесь в этот мир – как он и поэтичен, и конкретен: темнеющие по вечерам дороги, золотой песок, изменчивое и живое море (греки – мореходы!), густо населенные духами пещеры, сверкающие стены городов. Как юн этот мир и как невинен, как по-детски жесток и бесконечно далек от самокопаний XX века.

Открытием стало для меня, что сюжет не линеен, а выстроен так, что сделал бы честь и современному драматургу. В первых главах-песнях мы не видим Одиссея, но только слышим от богов и людей о нем и его злоключениях. Потом является он сам – наконец, долгожданный! – и сам рассказывает и о циклопе Полифеме, и о Сцилле с Харибдой. Даже после тщательно подготовленной развязки остается вопрос – удастся ли Одиссею найти ту самую землю, где не властен Посейдон?

Читать Гомера можно по-разному. Можно возводить на нем все здание уже знакомой европейской литературы – это будет увлекательной умственной игрой. А можно читать его - как в первый раз, слушать напевную сказку, отражения которой встречал сотни раз, и – наконец, долгожданную! – обретаешь саму, словно Телемак своего отца-Одиссея.

Считается, что древние в силу замшелости старых времён не слишком-то разбирались, как правильно строить историю. Всё так строго, прямолинейно, сперва десять страниц о намерениях, а затем со всеми подробностями - вот видит поэт куст и в духе акына описывает каждую веточку, потом следующий и так все кусты, пока герой не добредёт до места, оставив читателя выковыривать из мозгов знания о флоре местной топографии, пустившие гекзаметровые корни прямо в мозжечок. Гомер с лёгкостью, с которой перегибают хитон об колено, ломает стереотип. Хо-па и Ахиллес уже буйствует, что одного Патрокла ему мало и требуется пара-тройка рабынь противоположного пола, а Телемах наконец начинает интересоваться, какого чёрта у них весь дом полон мужиков явно не родственного происхождения. Кто такой Ахиллес, кто такой Телемах, кто такой потерпевший, куда он пошёл? Читатель узнаёт об этом где-то в середине произведения, правда со всеми сопутствующими античным певцам подробностями, которые должны помочь выстроить генеалогическое древо от менторовского времён юности любовника в городе Фивы до дяди Димитриоса, который ловил тебя за руки в Афинах и настойчиво обещал райское наслаждение в отеле "У Эвридики".

Древние тексты отпечатываются в неокрепших мозгах, как священные письмена, которые надо выучить наизусть до зубовного скрежета, чтобы как горох от стенки от ученика отскакивали фразы о "маленьком человеке", "мыслях о судьбе России" и горькая литания, которую надо барабанить на скорости равной космической: "хоть-редко-хоть-в-неделю-раз-аминь". Смысл при зубрёжке не воспринимается и вообще искать смысл в классических книгах считается чем-то кощунственным, вроде как разбирать молитвы и наивно интересоваться, что такое "днесь". Классические произведения давят своим монолитным совершенством, которое не должно быть испачкано такой мерзкой субстанцией, как мысль недостойного - золотой век критики прошёл и теперь "думать над произведением" абсолютно равнозначно "посягать".

Но кто сказал, что я лапочка и милочка? Займусь-ка я небольшим кощунством и посягну (вот тут нарисуйте себе перед мысленным взором картину: я в латексе, в сапогах на остром каблуке, с хлыстом и нагло посягаю!). И даже скажу больше: а настолько ли прост старикашка Гомми, как нам его пытаются представить? Ну, начал он эпос с середины, эка невидаль. Но нет ли у вас, зайки мои, ощущения, что Гомер очень аккуратно и почти прозрачно ввёл в повествование мотив "ненадёжного свидетеля"?

Если честно и строго между нами (я знаю, мой образ в латексе так вас заворожил, что вы меня не выдадите), но Одиссей в поэме предстаёт редкостным ослом. Его совершенно не слушаются его люди. Он им говорит не ходите к Церцее, они идут, пока Одди Лаэртский не жертвует своим комиссарским телом на ложе колдуньи, он им говорит не жрать стада Гелиоса, так войско не только вынуждает его остановиться на острове, так и хрумкает священных животных только так. Но давайте сделаем финт хвостом (вернее, я буду делать, а вы - любуйтесь) и сообразим, что мы не видим ни одно из приключений Одиссея, мы только слышим о них. Гомер не берёт на себя труд, как "всевидящий автор", который подробно описывал, кого обдиил Дий и как Афина принимала рядом с покровительствуемыми героями почему-то вид юноши, и вдруг вкладывает всё путешествие только в уста Одиссея, который что-то лениво гонит во время пира у Алкиноя: "Ой, устал, ой, не могу говорить, ну ладно, уговорили".

И вот тут я вам скажу, что сам Гомер Одиссею отнюдь не верит. Особенно показателен в этом смысле спуск в ад. Если диалоги с Тиресеем и матерью действительно выглядят диалогами, то дальнейшие попытки изобразить царских/божеских любовниц выглядят тупой хрестоматией с пересказам постельных олимпийских слухов тысячелетней давности. Мол, слушатели знают, кто кого родил, а врать о большем сил нету, глаза слипаются, с утра на корабль ваще. Нет, может, Гомер писал всё это в режиме строгого дедлайна - "Эй, Гомер, если завтра не сдашь следующую песнь, царь сократит тебя со службы. Сократит на целую голову". Или он заранее рассчитывал, что легенды забудутся, а он протоколировал пересыпы своих богов со смертными, чтобы во времена Возрождения хоть было что рисовать. Но, сдаётся мне, что "мастер подробностей" вдруг становится настолько сухо косноязычен при пересказе "Сборника историй о трахнутых Зевсом", что тут попахивает одним - слов мало не у Гомера (кто-то может представить, как у Гомера заканчиваются слова??), а у Одиссея. Алкиною Лаэртид вешает на уши ровно то, что тот хочет слышать.

Разумеется, во всём виноваты спутники Одиссея, а не он сам (а что ещё расскажет человек, который погубил всё войско и корабли?), но если начать разбирать поступки самого Улисса, становится очевидно, что прозвище "многомудрый" ему дала разве что Афина в благодарность за... не будем уточнять за что. Обуянный жадностью Одиссей идёт без приглашения в гости к Полифему, чтобы стрясти с него подарочков. Когда выясняется, что подарками тот не богат и вообще воспринимает визиты как гастрономическую витаминную биодобавку, то одиссеиты как-то странно медлят. В экранизациях циклоп сажает свой ужин в клетку, но на самом деле в эпосе - гуляй по пещере, сколько влезет. Даже оружие не отобрал. Но циклопа "многомудрый" не убивает, так как потом некому будет отвалить камень от пещеры, что приводит к тому, что циклоп съедает ещё двоих. Объясняю для тех, у кого плохо с визуальным воображением. Вот циклоп берёт одного, берёт второго, все сидят, точат мечи, радуются, что взяли не их, под крики свежёванных товарищей. Известный сюжет, когда Одиссей, благодаря уму (обожали этот ум подчёркивать в моих детских антологиях греческих мифов), слушает песни сирен, вообще не об его уме говорит. Способ подсказала Калипсо в плату за любовь.

Фактически мы получаем рассказ человека, который десять лет скитался из постели в постель, растеряв всех людей, за которых нёс ответственность и всё своё имущество. Многомудрый? Нет уж, Гомер вполне сознательно выставляет его многосимпотным, которому везёт исключительно потому, что не только нимфы (которые ни подтверждать, ни опровергать рассказ Лаэртида уж точно не будут), но и Афина очаровалась хорошеньким царём.

Задолго до изобретения психологии Гомер уже пользовался приёмами психологической прозы. Для достоверности он добавлял эпизоды, которые не влияли на сюжет, но при этом создавали сильную эмоциональную составляющую. К таковым могу отнести коротенькую сюжетную линию Элпенора. По пьяной сурдинке парень заснул на крыше и забыл об этом, радостно кинувшись на призыв "Выходим" куда-то в сторону мощённого двора. А далее последовало наказание не равное совершённому, он стал бессловесным призраком, постепенно забывающим земную жизнь. И эти эпизоды, которые призваны воздействовать на слушателя, особенно контрастно смотрятся в моменты, когда Гомеру следует подчеркнуть ложь Одиссея. Такие эпизоды короче, практически полностью лишены интересных подробностей, говорят об общих местах.

Верю ли я в то, что поэму писал не один человек, а если и один, то был слеп? Не верю. Это типичная теория "нового времени", когда, чтобы сослыть учёным, требовалось скосить зрачки к переносице и прогундосить "Не один умный человек не будет верить в существование какого-то там Рамзеса и кто может поверить, что один человек может написать целых пять книг?". впрочем, если подумать, ничего особо с тех времён не изменилось Однако, и у "Иллиады", и у "Одиссеи" очень точная, ярко выраженная симметричная структура, которая не могла возникнуть просто при соединении песен, принадлежащих разным авторам (простите, зайчики, но я люблю придерживаться при исследовании фактов, а не игр в "можешь ли ты поверить"). И почти нечеловеческая визуальная составляющая, когда из десятка образов, описывающий одно явление, девять - это те, для создания которых требовались два глаза, если не все четыре. Потому мне представляется человек, который писал поэму не только для царей и ради вознаграждения, но и ради собственного удовольствия. Чтобы во время исполнения радовать самого себя скрытыми смыслами, понятными только наблюдающим за ним богам и вздыхающему в Аиде духу Одиссея.