O północy w Czarnobylu

За всеми катастрофическими провалами СССР в эпоху застоя - за клептократическим разгильдяйством, кумовством, неэффективностью и расточительностью плановой экономики - стояла монолитная власть Коммунистической партии. Начавшись как одна из фракций, боровшихся за власть в России после революции 1917 года, якобы для того, чтобы представлять интересы рабочих, эта партия быстро создала однопартийное государство, предназначенное вести пролетариат к Подлинному Коммунизму.
В отличие от реального социализма, Подлинный Коммунизм был марксистской фантазией - "бесклассовым обществом, дающим безграничные возможности для человеческого развития", эгалитарианской мечтой о народном самоуправлении. На смену революции пришли политические репрессии, и сроки построения меритократической утопии постоянно отодвигались в будущее. Отстаивая свою роль в укреплении марксизма-ленинизма, партия окостенела, превратилась в аппарат оплачиваемых должностных лиц, номинально отделённый от правительства, но фактически управляющий принятием решений на всех уровнях.
Десятилетия советской истории создали жёсткую иерархию персональных назначений, партия держала в своих руках класс влиятельных постов, известный под собирательным названием номенклатуры. Номенклатура курировала надзор за каждым цехом, военным или гражданским предприятием, отраслью и министерством. Аппаратчики составляли теневую бюрократию политических функционеров в советской империи. Официально каждая из 15 республик СССР управлялась своим Советом министров во главе с председателем, а на практике власть на местах была в руках первых секретарей республиканских Коммунистических партий. Над ними, рассылая директивы из Москвы, сидел человек с гранитным лицом - Леонид Брежнев, Генеральный секретарь ЦК КПСС, член Политбюро и фактический правитель 242 млн человек. Такое институализированное вмешательство вносило неразбериху и мешало уверенному управлению современным государством. Но последнее слово всегда оставалось за партией.
Членство в партии было открыто не для всех. Требовалось пройти отбор - выдержать годичный кандидатский стаж, получить одобрение опытных партийцев. Член партии был обязан регулярно платить партийные взносы. К 1970 году менее чем один из 15 советских граждан состоял в КПСС. Без партбилета был невозможен путь к преимущественным правам, положенным элите, включая доступ в закрытые магазины и к иностранной прессе, специальное медицинское обслуживание и возможность поездок за границу. А главное, беспартийным было затруднено продвижение на высокие посты, исключения были редки. К 1966 году, когда Виктор Брюханов стал коммунистом, партия была везде. У него было два начальства:непосредственное в Москве и партийное в Киеве. Руководитель АЭС получал директивы от министерства в Москве, но Киевский обком партии так же тиранил его своими требованиями.
В начале 1970-х многие в партии всё ещё верили в принципы марксизма-ленинизма, но идеология под недобрым взглядомБрежнева и клики его престарелых товарищей стала не более чем украшением социалистической витрины. Массовые чистки и беспорядочные казни трёх сталинских десятилетий ушли в прошлое, но партийные руководители и главы предприятий - от колхозов до танковых заводов, от электростанций до больниц - продолжали управлять своими подчинёнными с помощью психологического давления и устрашения.Это были беспардонные бюрократы, по словам романиста и историка Пирса Пола Рида, "с лицом дальнобойщика и руками пианиста". Унизительная необходимость терпеть крики, ругань и выволочки была повсеместным повторяющимся ритуалом. Это породило вертикальную культуру подхалимства, когда мелкие начальники учились предугадывать настроения старших по должности и соглашаться со всем, что они говорят, в то же время угрожая подчинённым. Когда начальник ставил свои предложения на голосование, он мог с уверенностью рассчитывать на единогласное одобрение, на триумф грубой силы над здравым смыслом.
Продвижения по многим политическим, экономическим и научным лестницам удостаивались лишь те, кто скрывал своё мнение, избегал конфликтов и демонстрировал безусловное подчинение вышестоящим. К середине 1970-х этот слепой конформизм уничтожил индивидуальное принятие решений на всех уровнях государственной и партийной машины, заразив не только бюрократию, но также технические и экономические сферы. Ложь и предательство стали неотъемлемыми свойствами системы, распространяясь в обоих направлениях по цепи руководства: снизу наверх слали рапорты, полные фальсифицировнной статистики, завышенных оценок, отчётов о триумфальном достижении недостигнутых целей и героическом превышении невыполненных заданий.
Наверху этой шаткой пирамиды фальшивок сидели, перебирая тонны цифр, не имеющих реального основания, экономические бонзы Госплана - Государственного планового комитета Совета министров СССР. Этот мозг "командной экономики" управлял централизованным распределением ресурсов в стране - от зубных щёток до тракторов, от бетона до туфель на платформе. Однако эмономисты в Москве не имели надёжных данных о том, что происходит в огромной империи; фальсификация отчётности была так распространена, что КГБ однажды пришлось навести спутники-шпионы на советский Узбекистан, чтобы получить достоверную информацию об урожае хлопка.
Дефицит и необъяснимое исчезновение товаров и материалов были частью повседневной рутины, покупки становились азартной игрой, в которую играли, нося с собой авоську в надежде натолкнуться на что-нибудь полезное - сахар, туалетную бумагу или импортные овощные консервы, которые завезли в магазин. Со временем проблемы снабжения в рамках централизованной плановой экономики стали хронически нерешаемыми: урожай гнил в полях, а рыбаки смотрели, как тухнет рыба в сетях, при этом прилавки советских продовольственных магазинов оставались пустыми.