Die Dämonen

Очень сложно писать рецензию на романы Федора Михайловича.

«Бесы» – антинигилистический роман. Многие знают, что кульминацию Достоевский взял из реальной жизни – писателя впечатлило «Нечаевское дело», когда лидер революционного общества Нечаев (кстати, очень интересная у него биография, рекомендую хотя бы кратко ознакомиться) решил сплотить группу с помощью убийства.

Мне хотелось бы написать о проблематике, о первой и второй частях, но упорно выходит только лишь: Бесы в романе всюду. Они неотступно следуют за Верховенским. Сидят, свесив ножки, на плече у Кириллова. Диктуют страшные, дикие идеи на ушко Шигалеву. Искушают Юлию Михайловну, тонко играя на ее гордыне. И табуном резвятся в душе Ставрогина, самого противоречивого героя романа.

Третья часть – сплошной Nadryw, вытрясающий всю душу. А зацензуренная в свое время глава «У Тихона» меня окончательно добила. Казалось бы, что же пугает – ведь сейчас каких только ужасов не пишут – а все равно страшно. Ведь, заканчивая читать, понимаешь – а ведь таких Ставрогиных полно среди нас и сейчас. И то, как глубоко сумел Достоевский заглянуть в его душу, в самое нутро, ужасает и восхищает.

Конечно, «Бесов» я со временем перечитаю. Думаю, что это одна из тех книг, в которых открываешь со временем что-то новое. И «Братьев Карамазовых» осилю. Но не сейчас.

Ох, Федор Михайлович, откуда же вы знали?…

1. Метафизика "бесовских идей" по Достоевскому

Вся суть отечественного политика не только 19го, но и 21го века в этом абзаце.
И мне кажется, что политикой занимаются и имеют успех в политике, именно те люди, которые не нашли себя в этом безумном мире, и они продолжают бесконечною войну в первую очередь с самим собой, а потом со всеми остальными вокруг, то есть со своими внутренними бесами. Еще одна интересная мысль, причем подтвержденная многократно историей: любая идея, а значит и идеология (даже самая прекрасная и невинная), попадая в голову фанатикам доводится до абсурда и маразма, и становится опасной и в итоге приносит гибель всем, кто приносит гибели, всем, кто оказывается в "радиусе поражения"
Так кто же в итоге страшнее все-таки? Умный, интеллектуальный, идеологически и философско подкованный, максимально выдержанный крупный бес Николай Ставрогин, либо мелкий бесенок - глупый, малообразованный, суетливый, зато супердеятельный, восполняющий свою глупость кипучей энергией и не отягощенный всякими моральными и нравственными заморочками Петруша Верховенский? Кстати вопрос этот так же касается и роли Ленина и Сталина в истории России ХХ века

– Вы всё еще в тех же мыслях? – спросил Ставрогин после минутного молчания и с некоторою осторожностию.
– В тех же, – коротко ответил Кириллов, тотчас же по голосу угадав, о чем спрашивают, и стал убирать со стола оружие.
– Когда же? – еще осторожнее спросил Николай Всеволодович, опять после некоторого молчания.
Кириллов между тем уложил оба ящика в чемодан и уселся на прежнее место.
– Это не от меня, как знаете; когда скажут, – пробормотал он, как бы несколько тяготясь вопросом, но в то же время с видимою готовностию отвечать на все другие вопросы. На Ставрогина он смотрел, не отрываясь, своими черными глазами без блеску, с каким-то спокойным, но добрым и приветливым чувством.
– Я, конечно, понимаю застрелиться, – начал опять, несколько нахмурившись, Николай Всеволодович, после долгого, трехминутного задумчивого молчания, – я иногда сам представлял, и тут всегда какая-то новая мысль: если бы сделать злодейство или, главное, стыд, то есть позор, только очень подлый и… смешной, так что запомнят люди на тысячу лет и плевать будут тысячу лет, и вдруг мысль: «Один удар в висок, и ничего не будет». Какое дело тогда до людей и что они будут плевать тысячу лет, не так ли?
– Вы называете, что это новая мысль? – проговорил Кириллов подумав.
– Я… не называю… когда я подумал однажды, то почувствовал совсем новую мысль.
– «Мысль почувствовали»? – переговорил Кириллов. – Это хорошо. Есть много мыслей, которые всегда и которые вдруг станут новые. Это верно. Я много теперь как в первый раз вижу.
– Положим, вы жили на луне, – перебил Ставрогин, не слушая и продолжая свою мысль, – вы там, положим, сделали все эти смешные пакости… Вы знаете наверно отсюда, что там будут смеяться и плевать на ваше имя тысячу лет, вечно, во всю луну. Но теперь вы здесь и смотрите на луну отсюда: какое вам дело здесь до всего того, что вы там наделали и что тамошние будут плевать на вас тысячу лет, не правда ли?
– Не знаю, – ответил Кириллов, – я на луне не был, – прибавил он без всякой иронии, единственно для обозначения факта.
– Чей это давеча ребенок?
– Старухина свекровь приехала; нет, сноха… всё равно. Три дня. Лежит больная, с ребенком; по ночам кричит очень, живот. Мать спит, а старуха приносит; я мячом. Мяч из Гамбурга. Я в Гамбурге купил, чтобы бросать и ловить: укрепляет спину. Девочка.
– Вы любите детей?
– Люблю, – отозвался Кириллов довольно, впрочем, равнодушно.
– Стало быть, и жизнь любите?
– Да, люблю и жизнь, а что?
– Если решились застрелиться.
– Что же? Почему вместе? Жизнь особо, а то особо. Жизнь есть, а смерти нет совсем.
– Вы стали веровать в будущую вечную жизнь?
– Нет, не в будущую вечную, а в здешнюю вечную. Есть минуты, вы доходите до минут, и время вдруг останавливается и будет вечно.
– Вы надеетесь дойти до такой минуты?
– Да.
– Это вряд ли в наше время возможно, – тоже без всякой иронии отозвался Николай Всеволодович, медленно и как бы задумчиво. – В Апокалипсисе ангел клянется, что времени больше не будет.
– Куда ж его спрячут?
– Никуда не спрячут. Время не предмет, а идея. Погаснет в уме.
– Старые философские места, одни и те же с начала веков, – с каким-то брезгливым сожалением пробормотал Ставрогин.

– Одни и те же! Одни и те же с начала веков, и никаких других никогда! – подхватил Кириллов с сверкающим взглядом, как будто в этой идее заключалась чуть не победа.
– Вы, кажется, очень счастливы, Кириллов?
– Да, очень счастлив, – ответил тот, как бы давая самый обыкновенный ответ.

– Но вы так недавно еще огорчались, сердились на Липутина?
– Гм… я теперь не браню. Я еще не знал тогда, что был счастлив. Видали вы лист, с дерева лист?
– Видал.
– Я видел недавно желтый, немного зеленого, с краев подгнил. Ветром носило. Когда мне было десять лет, я зимой закрывал глаза нарочно и представлял лист – зеленый, яркий с жилками, и солнце блестит. Я открывал глаза и не верил, потому что очень хорошо, и опять закрывал.
– Это что же, аллегория?
– Н-нет… зачем? Я не аллегорию, я просто лист, один лист. Лист хорош. Всё хорошо.

– Всё?
– Всё. Человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив; только потому. Это всё, всё! Кто узнает, тотчас сейчас станет счастлив, сию минуту. Эта свекровь умрет, а девочка останется – всё хорошо. Я вдруг открыл.

– А кто с голоду умрет, а кто обидит и обесчестит девочку – это хорошо?

– Хорошо. И кто размозжит голову за ребенка, и то хорошо; и кто не размозжит, и то хорошо. Всё хорошо, всё. Всем тем хорошо, кто знает, что всё хорошо. Если б они знали, что им хорошо, то им было бы хорошо, но пока они не знают, что им хорошо, то им будет нехорошо. Вот вся мысль, вся, больше нет никакой!
– Когда же вы узнали, что вы так счастливы?
– На прошлой неделе во вторник, нет, в среду, потому что уже была среда, ночью.
– По какому же поводу?
– Не помню, так; ходил по комнате… всё равно. Я часы остановил, было тридцать семь минут третьего.
– В эмблему того, что время должно остановиться?
Кириллов промолчал.
– Они нехороши, – начал он вдруг опять, – потому что не знают, что они хороши. Когда узнают, то не будут насиловать девочку. Надо им узнать, что они хороши, и все тотчас же станут хороши, все до единого.
– Вот вы узнали же, стало быть, вы хороши?
– Я хорош.
– С этим я, впрочем, согласен, – нахмуренно пробормотал Ставрогин.
– Кто научит, что все хороши, тот мир закончит.
– Кто учил, того распяли.
– Он придет, и имя ему человекобог.
– Богочеловек?
– Человекобог, в этом разница.
– Уж не вы ли и лампадку зажигаете?
– Да, это я зажег.
– Уверовали?
– Старуха любит, чтобы лампадку… а ей сегодня некогда, – пробормотал Кириллов.
– А сами еще не молитесь?
– Я всему молюсь. Видите, паук ползет по стене, я смотрю и благодарен ему за то, что ползет.
Глаза его опять загорелись. Он всё смотрел прямо на Ставрогина, взглядом твердым и неуклонным. Ставрогин нахмуренно и брезгливо следил за ним, но насмешки в его взгляде не было.
– Бьюсь об заклад, что когда я опять приду, то вы уж и в бога уверуете, – проговорил он, вставая и захватывая шляпу.
– Почему? – привстал и Кириллов.
– Если бы вы узнали, что вы в бога веруете, то вы бы и веровали; но так как вы еще не знаете, что вы в бога веруете, то вы и не веруете, – усмехнулся Николай Всеволодович.
– Это не то, – обдумал Кириллов, – перевернули мысль. Светская шутка. Вспомните, что вы значили в моей жизни, Ставрогин.
– Прощайте, Кириллов.
– Приходите ночью; когда?
– Да уж вы не забыли ли про завтрашнее?
– Ах, забыл, будьте покойны, не просплю; в девять часов. Я умею просыпаться, когда хочу. Я ложусь и говорю: в семь часов, и проснусь в семь часов; в десять часов – и проснусь в десять часов.
– Замечательные у вас свойства, – поглядел на его бледное лицо Николай Всеволодович.
– Я пойду отопру ворота.
– Не беспокойтесь, мне отопрет Шатов.
– А, Шатов. Хорошо, прощайте.

Конечно понимаю, что Федор Михалыч постарался собрать в романе все, что витало в русских мозгах тех времен, однако спустя 150 лет особо ничего не изменилось. Бесы пришли в начале того века и уходить не собираются до сих пор... и невозможно в нашей стране быть политиком, ни став Ставрогиным или еще хуже Петрушей Верховенским.

Я думаю, что эти два куска романа и описывают две самые популярные и одновременные самые страшные и ужасные (опасные) идеологии ХХ века. Идея человекабога (заметьте именно идея вознесения личности, потому что богочеловек в другой философии определяется своими поступками прежде всего к людям, а не поклонением людей ему) и идея богоизбранного народа. Первая идея соответственно приводит к культам личности, а вторая к национализму и нацизму... ну и в 21 веке эти идеи переживают, по моему, второе триумфальное возрождение.

2. Метафизика "народного бунта" по Достоевскому

Сцена встречи на квартире Виргинского так называемых "революционеров" представляется из себя сборище совершенно случайных друг другу темных личностей, руководимых только скукой и отсутствием внятного занятия и целей в жизни. Студентка - фемиинистка, обуреваемая ненавистью к мужикам и родителям, некий майор в отставке, единственное занятие которого "учить молодежь жить", какие хромые инвалиды, которые надеются видимо поесть нахаляву. Алкогольный "гений" Шигалев, начитавший в пьяном бреду западной философии, выдвигает бредовую демагогическую идею о грядущем разделении человечества на "свободных господ" и рабов, скорее всего Достоевский пародирует в этом моменте Ницще и Фурье, который там упоминается. Понятно, что этот сброд никак не годится на какие-либо акции и может сгодится только на демагогию, пьяные посиделки и мелкий разбой. Вот картинка подготовки великого и бессмысленного "русского бунта или революции" по Достовскому.

Разговор Верховенского и Ставрогина после сходки. По дороге домой после сборища у Ставрогина и Петруши состоялся разговор - выяснение насчет грядущей антиправительственной деятельности, и опять же речь не идет о каких-то политических требованиях, социальных реформах или серьезной стратегии. Опять кураж, бахвальство, стремление разгуляться и пограбить, показать себя и "удивить" в кавычках мир. Бесовщина и только...

И наконец, третья сцена - это шигулинский бунт. Рабочих, которые осмелились выйти на протест, Верховенский с товарищами как стадо баранов пригоняют на площадь перед губернаторским домом. Большинство из них вообще не понимают зачем они пришли, свои требования и протесты внятно и нормально изложить никто не в состояние, им нечего сказать власти. Толпа грузно, тупо и неуклюже топчется в грязи на площади, изредка выкрикивая одиночные и глупые угрозы и лозунги. Власть же оцепила людей полицейской цепью и также не знает чего предпринять, сам губернатор тоже в растерянности и прострации, а газетчики создают в своих воспаленных мозгах живописные сцена народного бунта. Потоптавшись часок, толпа недовольно расходится. Вот метафизика русской революции по Достоевскому

3. Метафизика "абсолютного зла" по Достоевскому

Третья часть романа представляет из себя густое насыщенное инфернальное действо - разгул и кульминацию... Момент, как беснование одержимых достигает своего накала. Начинается все с губернаторского бала, где бесы просто начинают хором куражиться, превращая праздник в вакханалию. Затем кем-то поджигается часть города, и вот в как бы багровых отблесках этого пожара и совершается цепь страшных убийств, и самоубийств и просто огромного количества смертей. Особенно меня поразило сцена доведения до самоубийства Кириллова. Скажу честно, что по сравнению как описывает эти ужасы ФМ, не только Стивен Кинг, но и товарищ Кафка и прочие "романтики ужаса" - это просто детский лепет на зеленой лужайке. Именно обыденность, с которой у Достоевского описана эта кровавая мясорубка, наверно с потрясает и притягивает читателя уже сто пятьдесят лет.
И именно у Достоевского и описано то "абсолютное зло", в которое не верят материалисты и оптимисты. Это Зло проникает везде и всюду как некий вирус. Достоевский писал о бесах, которые раздирают и одерживают именно русского человека и русскую нацию, однако мне кажется, что это применимо вообще к человечеству в целом. "Абсолютное зло" - это именно бес внутри каждого живого человека - некая темная деструктивная сила, и в момент слабости или какой-то духовной пассивности она выползает в человеке наружу. Эта мания насилия, злости и ненависти, мания разрушения и уничтожения всего и вся. И любая личность, обладающая потенциями и харизмой лидера, одержимая этим бесом, заражает им как вирусом всех вокруг. Начиная это какого-то локального коллектива типа семьи, и кончая иногда целыми городами и нациями. И когда эти вырываются наружу и набирают силу, как воронка тайфуна, втягивая в себя целые общности и государства - это самое страшное испытание для человечества. Причем бесы всегда бьют по самому слабому и неуловимому, они просто уничтожают в человеке моральные предохранители (тормоза) и нравственные ориентиры, и человек легко идет на поводу своим самым темным желаниям и фантазиям.
Наверно об этом роман Достоевского...

Сперва простое. Вспомнила, как я в шутку говорила, что ежели ты попал в пьесу Шекспира, то к её окончанию скорее всего будешь мертв. Так вот, если попал в роман Достоевского, то скорее всего будешь мертв или рехнешься. Или, может быть, сперва рехнешься, а уже потом будешь мертв. Если ты не мертв и не рехнулся, то, скорее всего, не слишком главный персонаж, но, страдал, конечно, как и все.

"В моем мире живут только пони..." и далее, так вот, в мире Федора Михайловича живут изнуренные страданиями и несколько истерические люди. Они исступленно любят, исступленно спорят, у них часто бывает горячка, эпилепсия или туберкулез на худой конец. У меня есть какое-то такое странное ощущение, что сам Достоевский себя так чувствовал, сам так жил, а потому и его персонажи такие. Меня многое возмущает, я, кажется, многого не понимаю и часто хочу бросить все на середине. Но вот, когда уже окончена последняя страница, когда я уже закрываю книгу, получается "Вот это да!". Не могу сказать, что я так таки полюбила Достоевского всей душой, но мне нравится его читать. "Бесы" в моем внутреннем рейтинге далеко не доскочили до "Идиота" и "Братьев Карамазовых", но произведение достойное.

Смысл сея переворота, как и смысл нигилизма во мне не складывается. Мы все разрушим, а потом пусть оно все возрождается из пепла. Может быть смысл просто в том, что хочется поломать что-нибудь? Из любви к самому процессу.
Петр Верховенский, конечно же, гад. Причем еще какой-то гад с мечтой. Он, говорят, выдумывал людей и сам в них верил. То есть, прежде чем кого-то о чем-то спросить, он мысленно как-то за них же себе отвечал и дико злился, что его внутренний диалог не совпал с реальным. Именно на это злился - на то, что не совпало, а не на сам ответ.
Люди, которые могут убить из расчета, не в горячке и не в состоянии аффекта, все такие люди, с большой вероятностью - социопаты. Они не понимают чужой боли, не понимают, что кому-то может быть грустно или страшно, они полностью заперты в своем существе. Я почему-то именно так и думаю про Петра Верховенского, ему как-то и на революцию-то по большому счету плевать. Шатова убил, потому что ненавидел его лично. Недолидер, выходит.
Николай Ставрогин тоже тот еще "революционер". Из всей его жизни можно вынести только то, что он был весьма популярен у женщин и что он, в принципе, никого никогда не любил. А при его-то характере, при его-то харизме и способности притягивать к себе людей, он бы мог свернуть горы, а на месте этих гор настроить другие. Так ведь же приткнуться никуда не мог, хотел жить в пещере и забыть всех и все, да вот что-то не срослось. Его понимаю меньше всех.
На самом деле мне очень понравились Степан Трофимович и Варвара Петровна и именно в связке друг с другом. Их диалоги, вся их "глупая" двадцатилетняя любовь, которая никак не могла случиться в полной мере. Хотя по всему выходит, что более близких людей, чем друг у друга, у них никогда и не было. И еще, триста ссылок на перевод французских фраз Степана Трофимовича это слишком утомительно.
Женские персонажи опять сплошь истерички и даже припадочные. Может быть рассказывать про адекватных и тихих девушек, вроде Дарьи Шатовой не так интересно, чем о безумных хромоножках и девочках с приветом, подобных "бедной" Лизе, не знаю.
Из прочих персонажей хочется еще сказать про Шатова. Боже мой, я хотела выдрать клок волос с головы (за неимением головы Шатова, наверно со своей), когда он простил жену и признал сына. До чего же может дойти любовь и заниженная самооценка. И про Кириллова. Как раз тот момент, когда я не поняла вообще ничего. Нет, я поняла сам принцип "один я умираю по своей воле, без причины", но мне в нем даже крупицы истины не видно, вообще никакой, одно безумие. Ему бы жить и вырасти из всего этого, неплохой же парень, честный и жалостливый.

Я чуть-чуть слетаю с катушек, когда читаю Достоевского. Начинаю говорить специфическими фразами, думать о душах человеческих и, видимо, пучить глаза в припадке философствования. Надо дозировать.

Достоевский этим романом хотел показать своё отрицательное отношение к "нечаевщине" и ко всему, что с нею связано. Прототипом главного зачинщика стал Пётр Верховенский. Он-то самый главный бес. Терроризм, жестокость, смерть - вот что оставляет он после себя. Но каким бы гадким и противным он ни был, он находит союзников, к нему тянутся люди. Пожалуй, в этом романе положительных героев нет вовсе. В каждом из них сидит бес. В этом весь Достоевский.
Степан Трофимович - душевный старичок, вызывающий бескрайнюю симпатию, на самом деле тщеславен и мечтает об образе мученика в глазах народа. Варвара Ставрогина - уважаемая и почитаемая женщина, неглупа и неплохо разбирается в людях. Но в то же время очень деспотичная натура и требующая беспрекословного подчинения. Как только появляется угроза союза её сына с простушкой Дарьей, она сразу же сватает ту Степану Трофимовичу, даже не спрашивая о том, чего они сами хотят на самом деле. Даже Шатов - студент, революционер, говорящий устами Достоевского, долго пляшет под дудку заговорщиков. И внезапно осознает, что для России ещё не всё потеряно и решает, правда, слишком поздно, сменить сторону. Но самым главным персонажем является Николай Ставрогин. Он окружен таким ореолом тайны, что все вокруг постоянно суют свой нос в его биографию, особенно, женщины. В его исповеди отцу Тихону проглядывает настоящее отношение Ставрогина к самому себе: он просит об осуждении, хочет, чтобы его ненавидели и удивляется, когда этого не происходит. В нём живёт бес, как он сам в этом признается. И Ставрогин находит способ его изгнать. В то время их только так и изгоняли.

Тяжело мне писать рецензии на книги Фёдора Михайловича Достоевского. Уж не знаю почему, но у меня особое отношение к этому писателю, не считаю его простым и понятным каждому. Даже то, что в школьной литературе так плотно изучаются произведения Фёдора Михайловича, не доказывает то, что школьный возраст именно тот, когда следует его читать, а также понять то, что прочитали.
Я, лишний раз, себе благодарна, за то, что читала эту книгу в более-менее осознанном возрасте, спасибо и Борьбе с Долгостроем. Судить о ней могу теперь судить здраво.

Главные люди романа - Николай Всеволодович и Пётр Степанович. Для меня именно вокруг них, в итоге, пишется роман. У них есть свои идеи, которые они хотят воплотить в жизнь, и многое им не может в этом помешать. Как многое, так и многие.

Николай Всеволодович Ставрогин - харизматичная личность. Красив, умён, идеен. У него свои идеалы и идеи. А какой "популярностью" он пользуется у женщин! Да и неспроста. Но любит ли он кого-то? Нет, конечно. И эти женщины для него всего лишь воплощение его порывов, дум. Что Лиза, что Даша, что Марья. Для каждой он "сыграл роль", но не будем вдаваться в подробности, кто читал, тот поймёт.
Пётр Степанович Верховенский- самый настоящий идейный революционер того времени. Он коварен, он хитёр, он жесток, он умён. Ради свершения своей цели готов пойти на всё, что и делает. Нельзя его ни разжалобить, ни остановить. Уж слишком сильна в неё его сила воли. Сильная личность, в какой-то момент жестокая, но тем не менее не могу я ни к нему, и к Николаю Всеволодовичу относиться с ненавистью, мне, в какой-то мере полюбились эти герои, хотя не осуждать их я не могу.

Остальные герои романа - разные люди, с разными характерами, но какие же они всё-таки реалистичные. Ведь и тогда, и сейчас живут в России и Степаны Трофимовичи Верховенские, и Варвары Петровны Ставрогины, и Дарьи Павловны Шатовы, и Лизаветы Николаевны Дроздовы...

"Бесы" для меня стал лучшим романом у Достоевского на сегодняшний день. Однозначно буду советовать и перечитывать.

Эта первая книга в моей жизни, после прочтения которой я первые пять минут хотел наложить на себя руки. Она не понравилась мне, она тяжелая, для идеи что представлена в романе слишком много текста, да и вообще я Достоевского никогда не любил и вряд ли буду.
Но этот эффект стоит пяти звезд.
А если подробнее, то роман о том, как интеллигенция развалила страну. Герои романа такие ублюдки, что иногда хотелось закрыть книгу. И это при том, что я начитан Уэлшом, Рю Мураками (и другой жестокой чернухой).

Культовый для меня роман. Скажу именно так, ибо не знаю, как еще выразить его значимость для меня.
Перевернул сознание, увлек, заставил перечитывать, вдумываться в каждый образ, в каждую мысль. И - думать О СЕБЕ. О себе как о человеке - в самом полном смысле этого слова.
Писала по нему курсовую, диплом - тогда, когда практически не было монографий, исследовательских работ.

Образ Ставрогина - самый противоречивый, пожалуй, в литературе (для меня). И самый притягательный...

А еще вспоминается девяти(!!!)часовой спектакль в Малом драматическом театре (СПб).
Вырваться из суеты сует и...замереть...замереть на 9 часов вместе с Достоевским.
Это дорогого стоит.

Размышление о судьбе России и возможностях её очищения — и о характерах, у каждого из которых своё мнение на этот счёт.

Глядя на все портреты и диалоги таких разных персонажей, хочется воскликнуть: «Проклятый психолог!». Тут и славянофил, который хочет поверить в Бога, но пока не верит; и благородный человек, который своей смертью стремится спасти мир и показать людям новый путь; и энтузиаст, который пытается (и очень успешно) посеять смуту и сломать таким образом старый порядок. Ну и конечно же, «просто красавец» и дэдинсайд, который от нечего делать повлиял на всех троих, — и силится справиться с собственными драмами.

На примере одного города нам показывают, к какой анархии может привести слом привычного мира. Бесы несут смерть всему, к чему прикасаются, и участь впустивших в себя бесов, — расхлёбывать оставшееся разорение. (Хорошо, что Достоевский не дожил до того, как это и вправду «вся земля поднялась».)

Мне очень понравилось! Испытала много разных эмоций.
Размеры книги пугали, но оказалось не так страшно. Хорошо идёт.

Просто так и не скажешь о чем книга. Тут и о революции, о любви, о семье и дружбе, о людях и народе в целом. И при этом читается так хорошо, увлекательно. Много событий разных-разнообразных.

Кого-то из персонажей сложно выделить. Они все какие-то эдакие. Но взаимоотношения Степана Трофимовича и Варвары Петровны всю дорогу очень забавляли. Шатова было жалко больше всех, наверное.

Даже не знаю что тут ещё сказать. Хорошо и всё тут.