Ужас

Ужас - самый экзистенциальный рассказ Набокова ( без которого, возможно, не было бы и "Тошноты" Сартра, по мнению Набокова, опошлившего изначальную идею "Ужаса"), в котором Г.Г. переживает почти Арзамасский ужас Толстого и мытарства души, затерявшейся в пустыне ночи, словно герой мопассановской "Ночи".
Порой ночь и правда затапливает мир, и дома кажутся исполинскими волнами, с кипением пены огней, и вот тебя носит по этим волнам над бездной, что под тобой, и бездной над тобой, да и самый свет огней ночного города кажется жутко отражённым светом звёзд.
У Сартра, Толстого, Ходасевича, Еснина, есть этот ужасный, бестелесный взгляд обнажённой души в зеркало, в котором она видит себя... Но что значит себя?
Есть моменты в ночи, когда мы чувствуем душу такой уставшей, словно бы прожившей целые века, ощущающей прошлые тела, как экзотические страны : зелёные, карие цветы глаз, бледные, жаркие пески, оазисы и миражи шелков и улыбок; страны-ночи...
Знаете, когда слово повторяешь много раз, оно обессмысливается, распадается на тёмную радугу звуков. Вот так и душу повторяли много раз. Вот так и мир повторяется уже которую вечность : вспомнишь это чувство "вечности", и кружится сердце, охватывает какая-то нравственная тошнота и усталость.

Вселенная расширяется, словно бы расправляется исполинская ладонь ангела, со стигматой жаркой, алой точки сердца, в центре ладони. Ширятся тёмные расстояния между звёздами, чувствами, людьми, человеком и миром... Вы смотрели когда-нибудь на мир сквозь алую пустоту сердца? что там говорил безумный Мопассан перед смертью? - "мир распадается на скуку, шутовство.."
Герой рассказа - писатель, стоит перед тёмным зеркалом, склоняется над зеркальной тишиной листа, пока ещё никого не отражающего, словно бы никого ещё и нет, или уже, нет.
(Работа Владимира Куша)

Продолжение

Поплавок сердца, ало моргает на тёмных волнах ночи. Вокруг сердца, паутинками орбит, расходятся разводные круги... словно бы бессмертное, бесконечное чувство в человеке, трагически сознавая конечность человека, его смертность, стремится циркулем сердцебиений очертить круг своей души, любви, включив в него и эту звёздную ночь, и эти деревья за окном, вон того мотылька и любимого человека, находящегося где-то за чёрными вёрстами ночи.
Как он там? Вы верите в спиритизм любви, искусства, когда в магическом кристалле стиха ли, сна ли, можно увидеть прозрачный, тихий лик любимого человека.
Что человек без любви? жизнь человека, словно бы подвергается насилию, с неё срываются все лживые, дымные шелка теней : так луна срывает голубое кружево морской волны, оголяя беззащитную бледность дна, устланного ракушками, скелетами, оскалами разбитых ваз, бутылок : сама смерть звёздно оскаливается на нас.

Вот она, жизнь без прикрас: истины, счастья, бога, души - нет. И тебя сейчас не будет.
Душа вдохнула темнотой, пустотой ( ибо свет, по отношению к тьме - по-Набокову- это пустота чистого листа. Оттого нас порой так ужасает мораль, добро, любовь и бог) - вдохновение вхолостую, ибо нет выдохновения. Сердце захлёбывается пустотой и ночью, и нет рядом уст, которые могли бы вдохнуть, выдохнуть в нас спасительный воздух.
Тебя уже почти нет, ещё миг - и воды ночи сомкнутся над сердцем.
И вдруг - ты чувствуешь блаженное, тёмное натяжение сердца-поплавка, ушедшего на глубину. Вся пустота души и жизни - разом наполняется светом чужого страдания, чужой смерти.
Почти по-Достоевскому, страдание не только становится началом сознания, но и сама жизнь человека вмещает смерть чужую, жизнь чужую, ставшую и твоей жизнью. Смерть на смерть, как минус на минус - рождает жизнь, перерождение души, и вот, бледный кокон листа на столе, уже дышит, пульсирует стихом, творчеством, жизнью.
Ты видишь комнату любимой, бледную постель, её, простёртую на постели, смотрящую в болезненном бреду туда, откуда ты смотришь на неё в своём вдохновении прозрения : так мы порою видим себя во сне со стороны, под каким-то наклонным, бледным почерком сознания.

И как часто это бывает у Набокова, абсурду и смерти, противопоставляется творчество и любовь.
Изумительный момент в рассказе : любимая Г.Г. "снимает свои серые ботики... и показывается шёлковая нога, словно бабочка, вылупляющаяся из кокона".
И далее, поход в театр. Гаснет свет. Атмосфера похожа на мопассановский ужас ночи. Словно бы в мире разом погасли огоньки звёзд, люстра луны с голубыми лампами планет, и человек оказался в театре абсурда , в кромешной тьме, где нет режиссёра, нет актёров и зрителей : всё безумно смешалось. Кто-то стал актёром, доигрывающим безумную роль своей жизни; кто-то стал режиссёром, тоже что-то играющего, говорящего с самим собой разными курсивами голосов.
Герой рассказа переживает экзистенциальный ужас в разлуке со своей любимой в каком-то нерусском городке, звёздно промелькнувшем в окне поезда, словно видение иного мира, сквозь который - сквозь мрачный, почти загробный тоннель!- прозрачно несётся душа...
И что самое ужасное, его бред наяву, его зашедшееся чёрным шёпотом сердце, словно бы сквозь звёздные пространства ночных городов, словно Орфей в аду, в который оно спустилось, потерявшись, чувствовало душу своей любимой, видело её глазами, лежащей при смерти в своей одинокой постели, и бредившей, видевшей в пустой комнате призрачный силуэт своего любимого, склонённого над стихом, видевшей безумно распадающийся мир..

Что есть мир без любви? Пустота и ужас. Обнимаем в ночи любимого человека... но его ли мы обнимаем? Кем, собой ли обнимаем? В каких временах, в райских ли, адских ли странах сейчас его душа во время сна? Сколько раз мы уже теряли друг друга в вечности! А душу, душу так и не удаётся обнять, удержать! И ужас, словно тень от исполинской волны ночи, обрушивается на тебя, унося с собой, разлучая с миром и любимой, оставленной где-то на бледной, в складках илистой ряби, постели.
Тень от листвы за окном, пульсирует призрачной, огромной бабочкой на стене над постелью, возле недостижимого бледного огня доцветающей лампы.

Рассказ совсем маленький, а ужас и правда навевает, ведь страшно потерять себя в этом мире, не ощущать себя как его часть. Наверное, нечно похожее испытывают при панической атаке, когда кажется, что нет возможности вернуться к вдоху, потому что не помнишь как этот вдох делать. Возможно это и не так, но нагнетается атмосфера чего-то грядущего настолько сильно, что и самому становится страшно. И, как герой не мог найти слов для описания, так и прочитавшему сложно найти их для написания отзыва.
Финал у рассказа очень трагичный, а описанные детали лишь усиливают эффект, ведь именно они, эти детали, придают ощущения как нам самим, так и тем, кого мы любим. Но, наверное, в психологии для этого тоже есть какое-нибудь сложное слово при состоянии, когда одно событие "встряхивает" человека и помогает ему справиться с какой-то сложной ситуацией. Так и у героя чувство горя вытеснило чувство потери себя...

Ужас – это мгновенное, сиюминутное, неподдающееся объяснению отслоение твоего собственного Я. Ты неподвижен, замер в неподвижности, ты - един во множестве своего Я. Ты окружен собой. Ты заполнил собой все пространство. И об этом знаешь только ты.

Мутился мозг.
А ЗНАЕШЬ ЛИ ТЫ ОБ ЭТОМ?
Скорее, нет. Пока просто страшно. Страх подступает, наступает - его все больше и больше, а меня чуть…

Страшно, - когда надвигается ночь днем, перепутав все на свете; а день терпеливо уступает дорогу тьме.
Страшно, - когда день раскалывается надвое; и одна часть – тьма, а вторая – арбузный надрез с частоколом семечек. Смешно или страшно? Страшно…
Страшно, - когда я вижу себя рядом с собой, и не вижу в зеркале, а в зеркале вижу другого человека, который тоже перепутал все на свете. Главное не увидеть зеркал во сне…
Страшно, - когда не узнаю себя, и не нравлюсь себе, и ищу себя.
Страшно…
И все же это не ужас.

В набоковской новелле «Ужас» герою пришлось испытать высший ужас.
Когда его герой вышел на улицу, опустошенный многодневной бессонницей, душа его внезапно отказалась воспринимать дома, деревья, автомобили, людей, как нечто привычное, человеческое.
Или по Верлену «Сны достойные по их развитию в атмосфере».
Видение исчезает в каком-то неполном пробуждении.
Но это было не видение. А видение мира в страшной наготе и страшной бессмыслице.
И вот тогда ужас достиг высшей точки. И он уже был не человек, а голое зрение, бесцельный взгляд.

Я никогда не забываю, что живу у моря. Моряки, рыбаки – мои друзья, родственники, знакомые. Они любят море, но, однако, все они с морем на «Вы». Море не прощает запанибратства, небрежности, халатности, шуток. Они боятся его и этого не скрывают. А те, кто пережил ураган на море, едины в своем ощущении ужаса. Я вспомнила об этом не напрасно, потому что, читая когда-то Виктора Гюго, я была просто раздавлена описанием бури на море и теми ощущениями ужаса, которые испытали и моряки, и пассажиры.

«Что может сравниться с ревущей бездной?»

«Голос урагана – это голос из великого Ничто, который есть Все».
Голосом урагана вопит чудовище. От его косноязычных вещаний захватывает дух, объемлет ужас.
Чаще всего это напоминает бред безумца, приступ душевного недуга; это скорее эпилептическая судорога; кажется, будто видишь воочию бесконечность, бьющуюся в припадке падучей.

Ужас, вызываемый этим оглушительным и непонятным рокотом, усугубляется мгновенно возникающими и столь быстро исчезающими фантастическими образами сверхчеловеческих существ: еле различимые лики эвменид, облакоподобная грудь фурий, адские химеры, в реальности которых почти невозможно усомниться.

И если Набоков назвал свою новеллу «Ужас» и неоднократно повторяет в ней - высший ужас, особенный ужас, а предварительно, то есть пока ужас еще только зреет и готовится к прыжку, чувствует страх, страх и только страх, а потом ужас.
Кажется, что ты присутствуешь не только на каком-то представлении, а сам участвуешь в нем, повинуясь таинственной мощи каких-то злобных сил. И Набоков, предчувствуя то, что ожидает любящих супругов, действительно, накануне отъезда своего героя в командировку, ведет их в оперу.

Вот она - бездна!
И потухли все лампочки. Темнота, мрак и страх. Пока только страх. Темнота – это гнет. Ночь налагает руку на нашу душу. Бывают ужасные и торжественные мгновения, когда и мы чувствуем, что нами овладевает этот посмертный мир.
Мы игрушки в руках Судьбы.

Смерть любимой, которую он любил больше жизни, спасла его от безумия, но забрала у него ее жизнь. Но их жизни были тесно переплетены любовью, и он тоже умер, тот , его двойник, который жил в ней. Это и есть наивысший ужас жизни.
Один.
Маленькая новелла… Мощная, глухая, смирная, взрывная, задрапированная в темные тона…
Уйти, чтобы вернуться? Куда?