Автопортрет с устрицей в кармане

Роман Шмараков подтвердил, что не только Умберто Эко способен превратить условно низкий жанр классического детектива в интеллектуальную игру. Есть три способа прочитать «Автопортрет с устрицей в кармане». Первый, самый простой: как обычный детектив — с подозреваемыми, убийцей и расследованием. Конечно, даже в таком случае не удастся игнорировать многочисленные признаки, что это нечто большее, однако не стоит сбрасывать способ со счетов. Больше всего при таком прочтении будет смущать полилогическая форма: весь текст — это разговоры с небольшими ремарками. Действие, экспозиция и важные детали подаются тоже через беседу. Картина чеховских масштабов (даже все ружья выстрелят, хотя в качестве ружья здесь, скорее, выступает розетка варенья из айвы), но не чеховской лаконичности. Из этой словоохотливости и избыточности речи персонажей проявляется второй способ чтения. Можно просто позволить тексту унести тебя на своих волнах и не заморачиваться с трактовкой и запоминанием нюансов, все равно в нужный момент необходимые детали будут напомнены еще раз, а всех аллюзий не уловить, только если вы не литературовед с тридцатилетним стажем или не сам Роман Шмараков. Но есть и третий вариант прочтения: напротив, постараться угадать, узнать, припомнить как можно больше. Главное, чтобы не заболела голова.

Если же выбирать полумеры и не усердствовать в категоричности какого-то одного из вариантов, можно приятно провести время, потешить интеллектуальное самолюбие и насладиться хорошим текстом. «Автопортрет с устрицей в кармане» стилизован — или даже утрирован — под британский детектив (хотя в некоторых главах автор параллельно дает экскурс в область французской классики). В ход идет весь антураж: диалоги с неодушевленными предметами, столоверчение, призраки и подслушивание, комичные ситуации, викарии и индийские наследства, аспидное масло и отравители. Интереснее всего язык — полуискусственный, словно переведенный с английского советской школой (кое-где даже есть специальные обманки, как будто «переводчик» не справился с игрой слов), выспренная речь, где каждое предложение обкатано до какой-то идеальной формы. Даже если вас не слишком прельщает игра в литературную энциклопедию, то почитайте хотя бы ради этого языка. Оказывается, так тоже можно сделать специально.

Закрываю глаза. Вижу домик в английской провинции – Бэкинфорд [1]. А есть ли это на карте? К чёрту. Делаю шаг, кидаю пальто на вешалку и невольно улыбаюсь - трехочковый. Пол поскрипывает, потому расшнуровываю ботинки. Здесь тускло, пахнет сыростью и древним шкафом. Хочется вновь стать ребенком, забыть про убийство и рвануть наверх по лестнице. Но пока я иду по мягкому ковру на свет, замечая силуэт устрицы на картине. Кухарка гремит посудой на кухне, она напевает какой-то мотив… За окном садовник стрижёт кусты, где-то там же лает пёс – Файдо [2]. Что делают инспекторы в таких историях? Идут к трупу и говорят с собой.

Изобразить то, чего не видишь.

Что у нас есть в кармане. Устрица. Одно из её свойств – фильтрация. Неплохо, не хватает только трубки и миссис Хадсон. Терпеть не могу читать детективы. Кругом персонажи статисты, которые несут лишь пару шляп и задач. С тем учетом, что устрица упоминается в книге единожды, название романа кажется фикцией, размещенной тут во благо авторской игры. При этом все здешние участники любят поговорить. Их аргументация строится за счёт рассказов об эпизодах из прошлого, что прилично так выключает энергетику в тексте. Отсюда один вывод – в романе, который, кстати, заточен под стилизацию английского детектива, прослеживается как минимум три уровня восприятия реальности.

Прошлое – это единственное достояние человека, не знающее над собою прихотей случая.

Первая ступень – убийство в провинциальном английском городке. Детектив тут камерный, посему труп окажется в домике, где и будут пролетать все эпизоды этого уровня. Контекст здесь максимально уютный и тёплый. Как раз то, что я так обожаю наблюдать в сериале Пуаро Агаты Кристи. Приятность ощущается уже на этапе перечисления действующих лиц. Это и горничная с садовником, и викарий в библиотеке, и странный тип, которому зачем-то разрешили пожить в комнате. Круг подозреваемых сразу ограничивается жильцами дома. Забегая наперед, скажу, что найти убийцу мне не удалось. Впрочем, у меня это никогда и не выходит, я самый настоящий растяпа-инспектор.

Одна дверь из нее ведет в сад, другая…

Второй уровень – старинная картина над столиком в галерее. Как по мне, самая интересная линия. Она же является плацдармом для вводного "ребуса". На холсте изображены три персонажа: пастушка, её кавалер и волк, который выходит из рощи. Признаться, когда заговорила девица, я был приятно удивлён. Вопреки логике она ведёт беседу только с животным, а не с человеком. К слову, последние страницы книги проясняют эту деталь. Если еще раз взглянуть на "ребус" в целом, то в глаза явно бросаются три участника и три варианта пути… Дальше, как душе угодно. В контексте романа мне нравится, например, такая символика – рождение, жизнь, смерть.

На Фавна сыплются листья с деревьев.

Последняя ступень скучна до чёртиков. Говоря прямо, она нагоняет зевоту. Энергетика на этих минутах падает, а краски гаснут. Фишка в том, что все персонажи любят болтать, а о чём говорить волку с пастушкой? Ведь они, в своей сути, лишены настоящего, у них нет… смысла бытия, даже его иллюзорности. Если честно, они чем-то напоминают Любовницу Витгенштейна, которая бродила в одиночестве, наедине с прошлым. Так и волк накидывает на пастушку нескончаемые килограммы алфавита о том, как господин де Корвиль навещал г-на Клотара n-ое количество лет назад. Здесь я уже не проследил переплетение третьей линии с первой. Роман Львович, инспектора засыпало с деревьев… и не только листьями. Что в принципе подтверждает идею – кому нужны первоисточники, раз есть детективчики и попугайчики?

С той стороны фонтана…

По итогу.
Не раз ловил себя на мысли, что хочу схватить картину с пастушкой и сбежать от словесной духоты. Взять девушку за руку и пройтись по саду. Вырвать её из лап полотна, напомнить о синеве неба и упасть с ней в фонтан…
Идейно роман цепляет. Особо красивой показалась статуя в центре дома – сатир с сорокой. По сюжету вблизи этого "обелиска" можно услышать беседы, доносящиеся из других комнат в доме. Хочу надеяться, что автор не разочарован в людях…и сорока здесь выступает противовесом ворону-забвения. Книга заставляет задуматься о том, что в каждой комнате пишут свою историю.
Рекомендовать читать не буду. У филологов есть "Улиссы", а для любителей детективов полно своих устриц. Насколько рационально это смешивать… вопрос риторический.

---
[1] Знаменитая битва при Бэкинфорде - один из ключевых маркеров авторской идеи. Рассказы очевидцев накладываются на другие мнения, всё это переплетается во времени. Краски смешиваются. А была ли битва, в честь которой устраивают ежегодный праздник? Да кому нужны детали, несите пива спящему пилигриму.

[2] Файдо - автор популярных историко-криминалистических исследований, литературных биографий (Чарльз Диккенс, Уильям Шекспир, Редьярд Киплинг, Оскар Уайльд).

Маруууся! Принеси Устрицу в кармане, хавать скучать будем!
Ну вот, поскучали, теперь можно и поесть. Поели, теперь можно и поскучать. Всё, хватит! Скучать дольше 8 часов в сутки вредно!
Давайте поговорим.
Не люблю постмодернистские романы и прозу современных российских авторов!
Автор этой книги, явно не классик, а какой у неё жанр? Правильно – постмодернистский роман с элементами детектива, всё, как я

Писатель понахватал сотни разномастных кусочков ткани из разных источников и сшил лоскутное одеяло, только плохо сшил, получилось не одеяло, а верша, которая присутствует в данном романе

О чём роман: А хрен его знает! Понятно, что там миллион пасхалок на книги, которые я не читал. Нет, некоторые пасхалки даже я заметил, например, о Майкле Скотте, которого автор называет "Толедский некромант" или аллюзию на Босха, который любил вписывать сов на свои картины. И, конечно же узнал некоторые строки из Шекспира, аллюзии: на Иуду, галльские войны, романтические отношения Цезаря и Клеопатры, героев древнегреческих/древнеримских мифов. и некоторые другие отсылки. Также, в книге много аллюзий на Библию, античную литературу, исторические события и много фраз на латыни. Если разбирать каждую отсылку в отдельности, то получится вторая книга, как Код да Винчи и Оккультные корни "Кода да Винчи" или Гамлет и Трагедия Шекспира "Гамлет". Но оно того не стоит.
Автор этой книги буквально кричит: "Посмотрите, какой я умный и сколько умных книг прочитал, а как хорошо изучил Античную Историю! Не верите? А попробуйте догадаться, из каких произведений я выдернул ниточки, составляющие полотно романа!"
Эх, знал бы я наизусть всего Шекспира, владел Латынью, изучил Историю от Большого взрыва и до нынешнего Локдауна, тогда бы.. работал в Оксфорде или Кембридже, а не читал подобные книги.
Вы смотрели фильм Начало? Если нет, то посмотрите, фильм хороший! Там Леонардо ДиКаприо погружается в чужие сны, в которых люди видят сны, что они видят сны, где они спят и... Правильно! Видят сны.
Видимо, автор данного романа смотрел этот фильм, а может увлекается постмодернистской литературой, где есть подобный приём. Поскольку, основная история в книге - это история с двойным убийством (убили женщину и попугая), потом история картины, герои которой (волк и пастушка) обсуждают жителей дома, истории, которые волк рассказывает пастушке, история героя книги из рассказа волка и ещё, большинство героев рассказывают какие то истории друг другу, постоянно путаешься, про чью историю, рассказанную в какой истории и каким из рассказчиков, идёт речь в данный момент:)
Тут столько символов, что, порой, отдёргиваешь синие занавески и видишь за ними полотно с Иисусом, хотя, ещё недавно там висела картина с рыбой. Ведь древний акроним Ихтис (рыба) - это монограмма Христа.
А если ты этого не знаешь, то не стоит читать умные книжки, лучше Азбуку полистай!
Так вот, листал я значит Азбуку и наткнулся на такую иллюстрацию:

И ещё один символ обрёл плоть - если в книге уже и попугаев убивают, то это полная П (если что, то это я о букве изображённой выше)
Читал книгу до 5 утра и не мог оторваться от сериала Друзья. Что? И "Друзей" не смотрели? Да что же Вы там смотрите в перерывах между чтением - Дом 2 что ли?
А я смотрю этот сериал, когда попадается скучная книжка. Как говорится: "Делай сразу два дела и не гуляй налево!"
А как тут на сериал не отвлечься, если герои 10 страниц обсуждают значение латинских аббревиатур, в особенности Marvel DC - discrimen это или Dotis custos (граница или страж сокровищ).
А потом, сочиняющий псевдосторические документы господин де Бривуа из рассказа волка, ну того волка, который с картины, которая висит в доме, который построил Джек. Тьфу ты, какой ещё Джек! С картины, которая висит в доме, где происходит действие романа, хотя дом в тексте никак не ощущается, всё, как-будто, происходит вне времени и пространства.
Так вот, этот герой настолько заработался, что когда добрался до кровати, то начал цитировать стихи Вергилия:

Как видим, античные поэты не заморачивались с завуалированием символов, то ли дело автор обсуждаемого произведения.
К плюсам романа можно отнести поэтические образы и пару цитат о любви:

Меня не впечатлила многослойность текста, всё слишком разрозненно, сюжет расползается, больше похоже на сборник рассказов или притч, которому далеко до Декамерона.
Самые часто повторяющие слова в романе "Сказал", "Сказала", их в произведении около 1000, что свидетельствует о пренебрежении автора синонимами. Буквально в каждом абзаце можно встретить вышеуказанные глаголы.
Интересен эпизод, где вышеупомянутый господин де Бривуа, сочиняет, по поручению епископа, подвиги деда епископа, которые тот, якобы, совершил. И сравнивает эти выдуманные подвиги, со своими любовными победами.
В одном из подвигов он описывает коневода, который, аки Сусанин, завёл отряд деда епископа в топи, хотя они не были поляками, а всего лишь французами и даже не из армии Наполеона Бонапарта.
И неудовлетворённый господин де Бривуа воткнул в землю саженец, на котором повесили коневода-предателя, ещё до рождения господина де Бривуа. Чувствуете запах бреда постмодернизма? Хотя, тут скорее аллюзия на секс, которого давно не было у господина де Бривуа.
Ещё не понравился слог автора, тяжёлый, как голова 1 января.
Что же понравилось?
Если сравнивать четыре, а иногда даже пять слоёв, то больше всего понравился первый, с детективной линией в духе Агаты Кристи и Эдгара По, где убита хозяйка особняка и её попугай, а подозреваемые - все гости и жители этого особняка.
Ну всё, Маруся! Хватит разглагольствовать!
Отнеси эту книгу в анхол, может и у неё найдётся свой читатель.
Жаль, что эта устрица оказалась без жемчужины и вообще, она просто нарисована на песке памяти читателей, где её непременно смоет волной новых книг.

Чтение этой книги можно сравнить с дегустацией вина. Можно захмелеть после нескольких бокалов даже не успев почувствовать изысканные нотки фруктов, орехов, специй или табака и очутиться в пьяном угаре в середине книги, совершенно не понимая происходящего. Но для эрудита – книжного дегустатора это произведение является кладезем литературных и художественных артефактов.
Сразу стоит оговориться, что я себя к книжным дегустаторам не отношу, поэтому немного захмелев от прочитанного, постараюсь хоть и топорно и в какой-то степени поверхностно описать свои впечатления от прочитанного.
Роман многоуровневый, сложный, насчитал аж три смысловых уровня, что весьма впечатляет. Не часто встретишь настолько гармоничный литературный пирог. Верхний слой - детективная оболочка без претензий на оригинальность, автор придерживался традиционной модели английских детективов. Но так как детективная составляющая является не много, но и не мало удачными, талантливо сделанными декорациями для следующих уровней, то завышать ожидания от этой детективной истории точно не стоит.
Любители детективов спасите себя от разочарования – вы находитесь в музее артефактов, где люди наслаждаются приятными встречами со знакомыми и узнаваемыми вещами и явлениями, а детектив здесь стоит хоть и на почетном, но далеко не на первом месте. И артефактов здесь действительно много. Чтобы все их выделить в цвете, пришлось даже достать старые засохшие фломастеры и реанимировать их путем простого механического облизывания. Зато теперь с уверенностью могу сказать, что на вкус и цвет все фломастеры разные.
Это не просто скучный и унылый музей с зоркими бабушками, сидящими на лакированных квадратных стульях обитых советского цвета тряпочками. А бабушки ответственно блюдут девственность и толщину пылевого слоя экспонатов. Этот музей постмодернистский, можно делать с экспонатами все что угодно, это даже приветствуется. Прогуливаясь по нему, начинаешь сомневаться в истинной ценности экспонатов. Продвигаясь по залам все чаще задумываешься о том, а не насмехается ли автор, не подвергает ли сомнению все то, что исторически сложилось как ценность?
Шмараков написал книгу, как приглашение к разговору, к исследованию, к интерпретации. Но чтобы избавить исследование и интерпретацию от заурядности, материал был упакован в гармоничную многомерную оболочку, которую суждено вскрыть далеко не каждому.
Весь роман по сути своей это различные разговоры, которые в духе постмодернизма формируют реальность. Реальность сложную, вложенную одна в другую. И эти реальности сотканы из цитат, историй, вымыслов и слухов, ссылки на которые Шмараков не приводит, что делает это произведение более утонченным, но при этом все более недосягаемым обычному читателю. В какие-то моменты чувствуешь себя неотесанным чурбаном, случайно попавшим на частную выставку художника-постмодерниста. И между кратчайшими моментами, когда пытаешься что-то для себя прояснить, витает только одна мысль – неужели все остальные понимают, и только один я ничего не могу разобрать.
Но даже неотесанному чурбану не чуждо чувство прекрасного на каком-то интуитивном уровне. Хотя это, возможно, самообман и удовольствие на самом деле получаешь от осознания факта, что прикасаешься к чему-то очень умному и трудному.

• Я думаю, и человек с драконом в гербе не обрадовался бы, встретив его живого в лесу, - заметил Роджер, - будь даже он точно такой же, лазоревый и с бордюром. Это тонкий вопрос об отношении искусства к действительности.

  Свершилось! Роман Шмараков написал книгу с четким сюжетом. То есть, написал еще два года назад, тогда же прочла в журнальном варианте и отзыв оставила. Может потому теперь, когда книга вышла полностью, не спешила браться: не возвращайтесь туда, где бывали счастливы и всякое такое. Но нельзя же вот просто так взять и не читать Шмаракова. Не устояла и не пожалела. Не столько даже потому, что детективная история, заявленная в начале, получит продолжение, развитие и непредсказуемую развязку. Хотя почему нет? Нарочитое небрежение сюжетом не раз становилось предметом моих сетований автору - словно олимпийцы когда-то склоняли слух к стенаниям смертных.

  Дело не столько в том, что к финалу читатель получит возможность воскликнуть: "Убийца садовник!", сколько в атмосфере богатого, безалаберно ведущегося господского дома, в какую погружаешься, начав читать. Занятно, два года назад это был для меня Уилки Коллинз, сейчас - пьесы Бернарда Шоу и Уайльда (смешать, не взбалтывая). Менять угол зрения, расширяя горизонты и протягивая новые связи, свойство хорошей литературы. Сюжет прост. Благородные бездельники, состоящие в родстве, свойстве и дружеских отношениях с почившим хозяином и его перманентно отсутствующим наследником, находят приют в поместье. Хлопоты по ведению дома главным образом лежат на Элизабет - воспитаннице.

  Девушка не лишена творческих амбиций, мнит себя художницей и собирается в ближайшие выходные устроить выставку. Нет, исключительно "для своих", но будет Роджер, который пишет обзоры для "Ежемесячного развлечения", если он черкнет пару благосклонных строк, не исключено, что это станет началом карьеры. Судя по всему, работы не производят должного впечатления и надобно дополнительно украсить комнату. Элизабет и помогающая ей Джейн собираются поискать подходящих финтифлюшек в кладовке, дверь в которую заслоняет тяжелый шкаф, коего им не сдвинуть. Джейн отправляется за подмогой, оставив подругу с говорящим попугаем, а когда возвращается, находит девушку и птицу мертвыми.

  Пока прибывший из Лондона Детектив ведет расследование среди броуновского движения населяющих дом людей. А его обитатели предаются изящным остроумным пикировкам, словно бы тотчас и напрочь забыв о смерти молодой женщины, бывшей им другом, автор направит повествование к любезным его сердцу вставным новеллам. Рассказчиком выступит Волк, слушательницей Пастушка с пасторали (сомнительного качества). И да, это будут очаровательные рекурсивные спичи, а читатель, еще меньше персонажей склонный рефлексировать по поводу малого почтения к смерти героини, которой не успел полюбить. не раз и не два засмеется.

  Собственно только и будет что улыбаться, посмеиваться, смеяться. Гомерически хохотать, как случалось с "Овидием в изгнании" здесь у меня не получилось, скажу честно, но несколько идиотическая (подозреваю) блаженная улыбка с губ не сходила. Не в пример интересному на старте, но нагоняющему тоску в процессе Кальвино, глубоко трагичному в сути Переку и суховато-академичному Джону Барту, Шмараков умеет смешить, делая это виртуозно. Льстящее интеллектуальному снобизму ощущение, что не только можешь потреблять продукт отменного качества, но еще и получаешь немалое удовольствие пребудет с читателем.

  Но ради этого одного не взялась бы читать Шмаракова. У его текстов есть удивительное свойство очищать душу, как чистят днище лодки от напластований морского мусора; избавлять от ненужного. Читаешь и физически чувствуешь, как отщелкиваются, отпадая от тебя хвосты сиюминутной суетности. Стой, а как с убийством? О, будет раскрыто, не сомневайтесь. И безупречный логический ход мысли бравого инспектора доставит удовольствие любителям детективных сюжетов. Это будет весело и занятно в процессе и "Мне очень жаль. Ты не представляешь, как мне жаль" - в конце. За тем и читаю.

Автор меня совершенно запутал своим названием. Как можно было ожидать от книги российского современного автора со словом автопортрет в названии детективного начала в интерьерах английской деревушки? Похоже, примерно так почувствовала себя изрядная часть рецензентов (я, кстати, поначалу даже удивилась, что у такой книги так много рецензий, но тут всё объясняется просто - Долгая прогулка, так что часть народа просто вынужденно грызла кактус, никакого отношения к выбору книги для прочтения не имея), которые оставили немало расстроенных, огорченных или возмущенных воплей и претензий к автору наравне с восхищенными и приязенными славословиями этому филологически изысканному труду.

Честно говоря, начало книги вызывает ощущение, что тебя внезапно занесло на частную вечеринку совершенно незнакомых людей, которые к тому же не то являются ролевиками, не то членами тайного общества - в общем говорят на языке, из которого ты понимаешь от силы часть слов, и явно пропускаешь добрую часть смысла... А ещё - эти люди тебя совершенно не замечают, и ведут себя так, как будто никого, кто мог бы их не понять, рядом нет. Словом, чувствуешь себя так, как будто ты оказался рядом со статуей сатира с сорокой около библиотеки, влип там в айвовое варенье, и невольно подслушиваешь чужие разговоры.

А ещё тут я должна сейчас трепетно возопить, что я совершенно не могу перенести в книгах гибели невинных котиков-собачек-птичек-зверушек (нужное зачеркнуть), а тут убитым оказывается попугай. На самом деле, я действительно не смогла бы перенести такое, но, разумеется, в реальности. Поэтому меня неслабо бомбит, когда люди готовы читать про мучения детей и убийства людей, но вот сердечко у них отказывает, если котика погладили против шёрстки. :(( Но я люблю (очень люблю!) попугаев, и даже нахалов-какаду, поэтому когда выясняется, что птицу (пусть даже выдуманную и бумажную) грохнули не случайно, я тоже рассердилась.

И вот здесь автор не вполне доходчиво, но крайне настойчиво принялся мне объяснять, что всё предыдущее вообще никакого значения не имело, что он позвал меня поговорить обо всём подряд, в заодно и проверить, насколько хорошо я знаю всяческую классическую литературу и искусство, как легко я ловлю аллюзии и провожу культурологические параллели.
Ну тут я сразу сдалась. Потому что куда мне тягаться с эрудитами-филологами, которые читают все эти книги и раскапывают смыслы не в свободное от работы, а как раз в самое что ни на есть рабочее время. Блин, я не из вашего клуба. Мне жаль, я каюсь в собственной безграмотности, но при этом боюсь, что на моём поле вы почувствуете себя ещё большими кретинами, чем я на вашем))

Словом, если кому детективы - то это явно не сюда, а вот если вы любите книги в стиле "Рукописи, найденной в Сарагосе" или "Жизни и мнений Тристрама Шенди, джентльмена" - то тут вы получите кучу удовольствия от раскрывающихся, как матрешка, историй в историях. Единственная претензия, которую я могла бы высказать автору, оставит его совершенно равнодушным. Потому что судя по первому знакомству, он явно ничуть не обеспокоен тем, что его плохо понимают обычные читатели, которым приглянулась красивая обложка и странное название. Он написал для своих. Так что, у них там какая-то закрытая вечеринка с разговорами об искусстве и айвовым вареньем, а вы, если зачем-то проникли на частную территорию и сдюжите поучаствовать в интеллектуальной прогулке, присоединяйтесь)) На самом деле, несколько приятных страниц здесь найдется для каждого...

Если вы хотите съесть яблоко, то идите к ближайшему большому фонтану, глядя на воображаемый пейзаж, вам, может быть, придет на ум один очень неизвестный итальянский художник, имя которого, естественно, никто не знает, впрочем, многослойный яблочный пирог, так хорош в это время суток, что яблоки вполне можно заменить обычной айвой, а лучше тушеным в цианиде фламинго. Если собрать мысли в кучку, выбросить пару ненужных словосочетаний и вообще, раскрыть свой разум, после пары тройки безумно непонятных словарных поворотов в никуда, то «Автопортрет с устрицей в кармане», сложится в более или менее понятную картину, но только, если повезет не запутаться в процессе. Начало предложения, в лучшем случае, закончится точкой, а в худшем - не вовремя появившемся героем, перебившем на самом неинтересном месте. Так что не обессудьте…

Возьмем наших обычных картонных персонажей. Они нарисованы отнюдь не на картоне, половина так вообще на холсте, но автор явно забыл про объем, так чтоб виноград казался виноградом, на которого слетались бы местные пчелы. Как понять и испытать весь спектр чувств каждого героя, когда они заняты разговорами о вообще всем вокруг. Роджер, волк, мистер Годфри – да называй, как хочешь, не факт, что тени на холсте обретут переливы чувств и масштабность трагедии. А все-таки, между прочим, автор замахнулся на камерный детектив, мало нам таких чудачеств. Да ладно, дышите спокойно Агата, Честернон – выдыхайте, еще одна попытка не засчитана. Кого-то убили, ну ничего страшного, ведь мы даже не были знакомы, так что проходите мимо, а то ваша розетка с айвовым вареньем, возможно, где-то стоит и просит о помощи, ведь рядом вполне могут начать обсуждать еще одного неизвестного итальянского художника, о котором так много говорят, но мало чего знают. О, авторская идея – берите, не жалко, давайте сделаем ряд историй о живописцах, чтоб Гугл сломался при их поиске, а читатель поверил в неизбежность мирового заговора о сокрытии информации о неизвестных итальянских художниках.

Думай, книга, думай читатель, зачем автор, будучи доктором филологических наук, защищавший диссертацию по русской литературе, вдруг схватил жанр английского детектива? Да кто ж поймет, этих филологов, тем более с углубленным изучением культуры народа, выраженном в языке и литературе. Но, пардоньте… Возьмем того же филолога для сравнения, Водолазкина ( отмахиваемся от летящих помидоров, благо у меня на них аллергия в виде надетых тапок на босу ногу), например, где язык книги играет если не главную роль, то точно одного из ведущих героев. Но простите мне некорректное сравнение, я всегда думала, что лучше плавать в своем собственном пруду, где все знакомо и понятно, и выдать читателю полную картину своей высшей квалификации, чтоб восхищение кружевом родного языка перехватывало дыхание. Я не плыла по предложениям, укачиваемая вкусными засахаренными оборотами, а ехала на сломанной бричке с вечно галдящими соседями, знающими кучу сплетен про своих знакомых, жаль, что у нашей повозки периодически отваливалось колесо, видимо, чтоб не расслаблялись в дороге. Где же автор запрятал свою сову? Ищите среди плотно сбитого текста, отступающего до начала сотворения мира, прыгающего по кочкам слов и сбивающего с ритма повествования; должно быть сокровище, ради чего мы слушали запутанные рассказы о битве при Бэкинфорде, милой кружевнице и мистическом привидении с фамильной простыней, все жанры смешались в единый клубок, естественно, приправленные аналогичными мифологическими сюжетами, куда уж без них в нашем глубокоинтеллектуальном обществе.

Боже, где же те плачущие мышки, которые жрали кактус? Вперед, мои хорошие, сожрите же теперь этот неподъемный шкаф, что так основательно перекрывает выход из этой закрытой комнаты, где все чего-то ищут – розетку, бюстик, картину, убийцу, в конце-то концов. Даже парадный выход закрыт, вполне возможно, что художник просто забыл его нарисовать, чтоб окончательно не запутать читателя. Каюсь, мне не хватило читательской квалификации, чтоб сполна прочувствовать всю глубину авторской задумки. Я думала, рассуждала, читала и снова думала. Более, я перечитывала куски текста по нескольку раз, чтоб узнать из сложносочиненных предложений тот бантик, что так усердно завязывал автор. Нет, я абсолютно уверена, что автор не издевался над бедным читателем, он просто пару раз подхихикнул из закрытой комнаты, как мистер Годфри, не справившись со своими эмоциями. И я, как читатель, обманувшаяся в своих ожиданиях, надеявшаяся на лучшее, признаю, что, вполне возможно, каждый увидит в этой истории свой собственный смысл. Но, если бы эта история не была бы детективом, то попугай бы остался жив и на руках автора было бы меньше крови.

Не верьте текстам, особенно постмодернистским. Всё подделка, игра, симулякр. Вы мне скажете, фломастеры на вкус и цвет разные, и это действительно так: здесь, например, есть короткий, черно-белый, кислый (айвовый липкий, только бы не с цианидом) и с мышеловкой в колпачке. Кто-то смакует детектив, кто-то наслаждается пародией, кому-то нравится грызть художественные загадки, а некто и поморщится от их подделки.

Постмодернизм - ненадежный рассказчик. Герои и вещи Шмаракова соревнуются за первое место в ненадежности.

Можно ли верить

• девушке, которая хвалит подружку-соперницу?
• экономке, давно похоронившей искренность в могиле благопристойности?
• юноше неопределенного рода занятий, который подолгу гостит в чужом доме (ему не на что жить?) и привычно флиртует то с одной, то с другой девушкой?
• молодому человеку, который вроде бы путешествует по Африке, где "вечно разрубает львов пополам, когда они прыгают на него из засады"?
• историку-любителю, помешанному на курганах / недостоверности курганов?
• хозяйке отеля в глуши, которая сочиняет слухи и исторические анекдоты для привлечения посетителей?

  А если все они - подозреваемые в убийстве?!

  Тогда вы, может быть, поверите инспектору полиции, который, точно плодовитый прозаик, придумывает свою версию обвинения для каждого персонажа, изменяя мотивы и возможности убийства, приплетая воображаемое родство и провоцируя героев на столкновения?

  В нашем мире есть хоть что-то определенное, предметное... но в постмодернистском нет. Ненадежные герои вроде бы классического детектива окружены ненадежными предметами. Ненадежная розетка с вареньем айвы непонятным образом бродит по дому, оставляя кое-где липкие следы. Ненадежный сатир с сорокой стоит в уникальном месте, где сходятся слухи и шёпоты из гостиной. Ненадежные статуэтки перемещаются с места на место, изредка совершая преступления. Даже фальшивая медаль ускользнула от своего владельца (хм, а что, если это сложная гиперссылка на Мойдодыра или Федорино горе?!..). Ненадежные картины изменяют сюжеты. Проповедь-оправдание из кармана викария перескакивает в карман инспектора, оставляя на своем месте - обвинение. В путевых заметках, залитых вином, сохранились некоторые историйки о художниках и художествах, но не имена. Очень ненадежный рассказ о славных военных подвигах деда епископа делается обоями для будуара любовницы. А опечатка в псевдобиографии заставляет десятки людей каждый год молотить друг друга в имитации битвы. Что уж говорить, если даже нога фламинго в этой ненадежной книге - только говяжья подделка.

  Можно бесконечно искать в книге намёки и аллюзии, читатель увидит то, что он хочет видеть, соответственно его начитанности, как экономка, которой намекнули, что на картине в хаосе мазков листьев изображен ее слишком длинный нос, в конце концов увидела свой нос. Словоплетения а-ля средние века эгоистичного Челлини, яркие абсурдные диалоги Ионеску, логика улик проницательной леди Агаты... но щелканье садовых ножниц под окном необязательно сопровождает рассказ о кольце всевластия. А Генри, отважный юный Генри, который "вечно разрубает львов пополам, когда они прыгают на него из засады" и который так ни разу и не появится живьем среди персонажей, - просто кричит о своем отсутствии отсутствующей цитатой: "А был ли мальчик?"

  Фальшивой несуществующей медалью чествую личный топ ненадежных рассказчиков

  Третье очевидное место занимает Волк с картины (как вам такой персонаж "классического детектива"?), который бает басни из жизни своего хозяина-отца-художника Пастушке. Вот если бы вы были нарисованной Пастушкой, вы поверили бы нарисованному Волку?.. (Камо грядеши, Красная Шапочка?) Подражая платоническому диалогу (любой ли диалог восходит к первому - платоническому, к диалогу в себе, к идее диалога?), Пастушка задает вопросы, Волк разражается длинными вычурными монологами, имитирующими 1) общение, 2) классический стиль давнего письма, 3) дружбу и 4) мудрость, пересказывая истории, якобы услышанные от хозяина, услышавшего их от знакомого, встретившего даму, которая как-то в гостях... Долгий извилистый диалог заканчиваются печально, очень печально для одного из участников ("Надо же быть таким дураком, – сказал Роджер, оставшись один. – Просто удивительно. И не смейся, – отнесся он к картине, – это невежливо").

  Второе почетное место самого ненадежного рассказчика достается автору книги, который и создал эту игру ненадежности, свёл, смешал, подсмотрел или вычитал и зарисовал персонажей, правда, наделив каждого своими, авторскими, чертами (обратите внимание на название книги - автобиография) - точь-в-точь герой-камердинер, ненадежный создатель мнимых подвигов деда епископа в воображаемой битве, делавший каждого из героев своих картин похожим на знакомых крестьян, слуг, прохожих, но в то же время неуловимо и необъяснимо - на самого себя. Автору справедливо принадлежит слава создателя блестящих диалогов и изысканных полустраничных предложений, правда - с красивым прозрачным синтаксисом (хвала периоду!); создателя ненадежных персонажей, ненадежных вещей, ненадежных событий, ненадежных цитат - да, пойдите и проверьте, аутентичный ли это гекзаметр, или редкий, а то и авторский перевод древних текстов, если вы доверяете автору, ведь текст и его древнего автора иногда легче придумать, чем перевести с оригинала, а я, например, автору не доверяю и подозреваю что это была категоричная и гениальная идея автора - не дать ни одной сноски в такой (хм...) интеллектуально-аллюзийной книге, и, может быть, он надеется, что благодарные и влюбленные в текст читатели однажды перелистают всю мировую литературу и разберут по буквам каждое его высказывание. Я - нет.

  Наконец, первое позорное место среди ненадежных рассказчиков властью, данной мне мною, я отдаю вашей покорной слуге, автору рецензии на книгу, который (-ая), используя анализ, синтез и возгонку, герменевтику, семасиологию и органолептику, что бы это ни значило, препарировав, трепанировав, пропустив через свое сердце, легкие, печень и желудок, опустим подробности, - уверенно и высокомерно доказывает, что она (синтаксис кричит - ОН!, но феминизм говорит - НЕТЬ!) якобы вычитала в чужом тексте и вам (поклон) якобы объяснила, рекурсивно умножая отражение, тень, имитацию, подделку и эхо, - ненадежная, совершенно ненадежная рассказчица.

  Па-беларуску "Ненадзейны апавядальнік постмадэрнізм"...

  Тут...

  Не давярайце тэкстам, асабліва постмадэрнісцкім. Усё падробка, гульня, сімулякр. Вы мне скажаце, кожнаму смакуюць свае фламастары, і яны сапраўды розныя: кароткі, кіслы (ён жа ліпкі айвовы, абы не з цыянідам) ды з мышалоўкай замест каўпачка. Хто смакуе дэтэктыў, хто грызе пародыю, каму даспадобы мастацтвазнаўчыя загадкі, а нехта крывіцца ад іх падробкі.

  Постмадэрнізм - ненадзейны апавядальнік. Героі і рэчы Шмаракова спрачаюцца за першае месца ненадзейнасці.

  Ці можна даць веры

• дзяўчыне, якая хваліць сяброўку-суперніцу?
• эканомцы, якая даўно пахавала ўсе шчырыя зрухі эмоцый у глыбокай магіле добрапрыстойнасці?
• маладому чалавеку нявызначаных заняткаў, які едзе на гасціны (бо не мае, за што жыць?) і звыкла фліртуе ці з адной дзяўчынай, ці з іншай?
• маладому чалавеку, які "вечно разрубает львов пополам, когда они прыгают на него из засады"?
• гісторыку-аматару, апантанаму курганамі / несапраўднасцю курганоў?
• гаспадыні гатэля ў глухмені, якая стварае чуткі і гістарычныя показкі, каб прывабіць наведвальнікаў?

  А калі ўсе яны падазраваныя ў забойстве?!

  Тады вы, можа, паверыце інспектару паліцыі, які, рыхтык пладавіты празаік, стварае асобную версію абвінавачання для кожнага персанажа, перайначвае матывы і магчымасці забойства, уяўныя роднасныя сувязі?

  Ёсць нешта пэўнае ў нашым свеце... але не ў постмадэрніцскім. Ненадзейных герояў атачаюць ненадзейныя прадметы. Ненадзейная разетка з айвовым сочывам бадзяецца па доме нязнанымі шляхамі, пакідаючы ліпкія сляды там і сям. Ненадзейны сатыр з сарокай стаіць ва ўнікальнай кропцы, у якой сыходзяцца пошапты і чуткі з гасцёўні. Ненадзейныя статуэткі пераходзяць з месца на месца. Нават падробны медаль уцёк ад уладальніка (хм, а што, калі гэта складаная гіперадсылка да Майдадыра або Фядорынага гора?!.). Ненадзейныя карціны мяняюць сюжэты. Казань-апраўданне мяняецца месцамі з абвінавачаннем. Залітыя віном дарожныя нататкі зберагаюць сякія-такія сюжэты, але не імёны. Вельмі ненадзейны аповед пра слынныя ваярскія подзвігі дзеда епіскапа робіцца шпалерамі для будуара каханкі. А абдрук у псеўдабіяграфіі змушае дзясяткі людзей штогод калаціць адно аднаго ў імітацыі бітвы. Што казаць, калі нават нага фламінга ў гэтай ненадзейнай кнізе падрабляецца ялавічнай.

  Можна бясконца шукаць алюзіі і намёкі, чытач убачыць тое, што сам захоча ўбачыць, адпаведна сваёй начытанасці, асабліва калі намякнуць яму, што на карціне ў хаосе мазкоў лістоты прамаляваны ягоны занадта доўгі нос. Самаўлюбёны Чэліні, парадаксанльны Іянэска, кемлівая ледзі Агата... хто яшчэ... але шчоўканне садовых нажніцаў пад акном не абавязкова суправаджае аповед пра пярсцёнак улады. Генры, адважны юны Генры, які "вечно разрубает львов пополам, когда они прыгают на него из засады" і які ні разу так не з'явіцца ў сюжэце, - проста крычыць сваёй адсутнасцю адсутную цытату: "А ці быў хлопчык?"

  Падробным няісным медалём ганарую асабісты топ ненадзейных апавядальнікаў кнігі

  Трэцяе відавочнае месца займае Воўк з карціны (як вам персанаж "класічнага дэтэктыву"?), які баіць Пастушцы байкі з жыцця свайго гаспадара. Калі б вы былі намаляванай Пастушкай, вы верылі б намаляванаму Воўку?.. (Камо градзешы, Чырвоны Каптурок?) Імітуючы платонаўскі дыялог (любы дыялог узыходзіць да першага - платонаўскага, да дыялогу ў сабе, да ідэі дыялогу?), Пастушка задае пытанні, Воўк нараджае даўжэзныя складанападпарадкаваныя маналогі, імітуючы сумоўе і класічны стыль даўняга прыгожага пісьменства, прыязнасць і мудрасць, пераказваючы гісторыі, нібыта пачутыя ад гаспадара, які чуў іх ад знаёмца, што сустракаўся з адной дамай, якая неяк у гасцях... Доўгі пакручасты шлях пытанняў і адказаў закончыцца сумна, вельмі сумна для аднаго з удзельнікаў.

  Другое месца самага ненадзейнага апавядальніка пачэсна аддаецца аўтару кнігі, які стварыў гэтую гульню ненадзейнасці, звёў міжсобку, перамяшаў, недзе падгледзеў ці вычытаў і дамаляваў герояў, што праўда, ненаўмысна надзяляючы кожнага ўласнымі, аўтара, рысамі (звярніце ўвагу а назву кнігі - аўтабіяграфія) - рыхтык камердынер-мастак, ненадзейны фіксатар уяўных подзвігаў дзядулі біскупа ва ўяўнай бітве, які кожнага з герояў сваіх карцін рабіў падобным на знаёмых вяскоўцаў, слуг, падарожнікаў, але ж адначасова і на сябе, на сябе. Аўтару ж належыць слава стваральніка ўсіх бліскучых дыялогаў і даўжэзных на паўстаронкі вычварных сказаў, што праўда - з выдатным празрыстым сінтаксісам (хвала перыядам!); стваральніка ненадзейных герояў, ненадзейных рэчаў, ненадзейных падзей, ненадзейных цытат, - ага, ідзі і правер, што з гэтага арыгінальны гекзаметр, а што рэдкі ці ўласнааўтарскі пераклад старажытных тэкстаў, калі вы аўтару давяраеце, а я, напрыклад, не давяраю і падазраю, што гэта была менавіта аўтара катэгарычная і геніяльная ідэя - не даць ні адной зноскі ў такой (хм...) інтэлектуальна-адсылкавай кнізе, а можа, ён спадзяецца, што ўдзячныя і закаханыя ў тэкст чытачы аднойчы самі прагартаюць усю сусветную літаратуру і разбяруць па літарках кожнае ягонае выказванне. Я - не.

  І, нарэшце, першае ганебнае месца сярод ненадзейных апавядальнікаў уладай, дадзенай мне мной самой, я аддаю вашай пакорлівай слузе, аўтарцы рэцэнзіі на кнігу, якая, скарыстаўшы аналіз, сінтэз і вазгонку, герменеўтыку, семасіялогію і арганалептыку, што б гэта ні значыла, прэпараваўшы, трэпанаваўшы, прапусціўшы праз сваё сэрца, лёгкія, пячонку і страўнік, абмінем падрабязнасці, - упэўнена і самаўлюбёна даводзіць, што нібыта вычытала ў чужым тэксце, рэкурсіўна множачы яго адбітак, цень, імітацыю, падробку і рэха, - ненадзейны, зусім ненадзейны чытач ненадзейнага аўтара.

Довольно странная книга, которая вызывает больше раздражение, чем любопытство или желание разгадывать разные скрытые символы. Это произведение - обманка, которая притворяется классическим детективом, но на самом деле - это некая солянка разных жанров, которые, увы, плохо совместились друг с другом. Ну, согласитесь, что детектив, мистика, магический реализм и проза в стиле постмодерн, не всегда могут дать приемлемый текст.

Все началось со странной смерти владелицы большого дома, в английской глуши, Эмилии. Она готовилась к своей первой выставке картин, для близкого круга друзей, ее подруга, Джейн, помогала ей и оставила ее на пару минут, чтобы найти человека, который бы помог им передвинуть шкаф, в комнате. Именно,в этот момент, произошла смерть Эмилии. Ее нашли возле передвижной лестницы, в руках у нее был мертвый попугай жако, чья клетка висела рядом.

Вскоре, то, что казалось несчастным случаем, оказалось убийством - хозяйку дома убили ударом в висок тупым предметом.

Вскоре, автор представляет читателю ограниченное количество персонажей, которые и становятся подозреваемыми - подруга Джейн, друг семьи, который подозрительно быстро прибыл, Роджер Хоуден. Это довольно циничный и эгоистичный человек, который обожает быть в центре внимания, все время со всеми вступает в конфликт и пытается печататься для местной газеты.
Есть здесь и миссис Робертсон, подруга покойных хозяев, которая живет из милости новых наследников, в этих стенах, как и мистер Годфри, престарелый историк,антиквар. Рядом бродит местный священник, который работает с книгами в библиотеке дома, а также есть наблюдательная служанка и болтливая повариха, с мрачным садовником.

Все компоненты для интересной книги были, да и в принципе, если смотреть на разгадку сюжета, то она не была особо плохой или пресной, но все исполнено очень отталкивающе.

Начнем с того, что тело едва унесли из дома, а все уже мило болтают, гуляют по саду, цитируют философов, словно не беда пришла в дом, а званый вечер подоспел. Да и потом, видно, что судьба Эмилии мало кого занимает, все довольно расслабленно, со смешками относятся к расследованию.

Восприятия текста осложнялось массивными предложениями и довольно пространственными речами, ведь персонажи вспоминали разные истории, уводя читателя от основной проблемы - поимки убийцы. Постепенно, даже забывалось, а что мы расследуем? Для чего, собственно читается данная книга - для прочтения мистических историй о привидениях, для воспоминаний оживших персонажей картин или это все еще детектив?

Из-за большого нагромождения лишнего, в тексте, все вышло довольно нудным, а персонажи отталкивающими. Не думаю, что смогу перечитать данное произведение - оно слишком тяжкое для обычного сознания.

Приятно начинать литературный год с чего-нибудь легкого, весёлого и занимательного. И книга Романа Шмаракова пришлась как нельзя кстати. Давно хотела прочитать эту книгу, но не знала о ней.
Сбылось и я проучила милое собрание литературных анекдотов под соусом из фламинго и устриц, где автор издевался над бедным читателем, создавая волшебную атмосферу, наполненную покрытыми нафталином историями: полувымышленными, полуживыми, полусмешными, полумудрыми и без надежды на полноту. Жаль, что всю эту авторскую многоголосицу быстро разрушит действительность своим едким скипидаром.
Славно порой поедать лотос или кактус, пока разные голоса вещают истории о забытых и не очень художниках. На грунтованных холстах кружатся купидоны и амуры, Венера танцует с Вулканом и от топота их каблучков осыпается позолота с корешков старых книг, а пылинки кружатся в солнечном луче.
Мне пришёлся по вкусу юмор автора, и то, что он этим хотел сказать о смысле искусства и жизни, в мире, где нет ничего надежнее и долговечнее маргариток. Можно перечитывать и разгадывать загадки, или обо всем догадаться с первого раза.

Непросто будет теперь читать Агату Кристи некоторое время, ибо будут мешать попугаи, обезьяны с ключами и отвлекающие манёвры. И вообще некоторые образы не отпускают, и вновь возникают в поле внимания. Например, о посмертной славе, которая догонит и воссияет неожиданным цветом, и о ненадежности слова, даже написанного, что уж говорить про сказанные. Зыбкость мира, построенного на словах. Есть ли в кармане устрица, или лишь ее видимость, или невидимость, но только намёк в складках ткани кармана.
Захотелось почитать снова Декамерон, а то, я читала лишь короткие и пикантные истории, а в длинных бесконечных историях о том, как герой поехал туда, а потом туда, там встретил то, претерпел другое, и так по три круга, в таких рассказах обходилась кратким синопсисом в начале.