Пушкинский дом

Чтобы иметь собственное мнение о книге, чтобы с уверенностью говорить, понравилось тебе прочитанное или нет, вовсе необязательно быть литературным критиком, литературоведом или филологом. Детальный поаспектный разбор книги оставлю тем, кто в этом наверняка понимает больше моего, я же поделюсь здесь исключительно личными соображениями и впечатлениями от прочтенного на днях, долгожданного прочтенного (роман Битова был в моем виш-листе с десяток лет), удивившего и восхитившего одновременного...

Начну с того, что давненько я не читала настолько сложной, выверенной до миллиметра, витиеватой прозы, в которой легко заплутать, отвлекшись на минуту-другую. Мысль автора столь же красива, столь же часто и неуловима. Можно лишь догадываться, о чем хотел нам в итоге поведать Битов, делать собственные предположения и однозначно наслаждаться самой тканью прозы, неповторимой битовской фантазией, дарящей мечтательному читателю вроде меня невероятно красивые воздушные образы, рождающие свои мысли и ассоциации, с интересом включаясь в диалог автора с его героем, слушая монолог Битова-рассказчика. Я впервые попала, наверное, в настолько интерактивный, без преувеличения, роман, в котором автор выступает не отстраненным лицом, скупо перечисляющим основные факты из биографии его персонажей. Нет, в "Пушкинском доме" оживает все, и автор чуть ли не наравне с героями участвует в сюжете.

Странные ассоциации у меня вызвала подобная конструкция художественного произведения, будто бы человек дал тебе прочитать свою книгу, и ты читаешь ее у него на глазах, а он тем временем попеременно заглядывает тебе через плечо с вопросами: "Ну как? Тебе понравилось, да?", дает указания, как читать тот или иной отрывок, поясняет, что он имел в виду, когда писал ту или иную сцену, делится своими вариантами развития событий и т. п. Понимаете? Вот эта книга реально стала одной из самых необычных книг в моей жизни. Странно, что я так долго к ней шла, целенаправленно лишая себя удовольствия и наслаждения от столь увлекательного литературного эксперимента...

В центре сюжете - метания филолога Левы Одоевцева, чья молодость приходится на шестидесятые. Сразу же признаюсь: обожаю книги про филологов, люблю, и все. Мастера слова, исследователи чужих жизней, внимательное отношение к речи, стилям и прочее - есть в этом для меня нечто необычайно притягательное. Не будучи филологом, но бесконечно восхищаясь словом, всегда с удовольствием читаю о тех, кто с таким же трепетом относится к художественным текстам, нахожу, так сказать, родственные души)

Не могу сказать, что сюжет книги так уж насыщен действием и событиями. Он скорее тягучий, неспешный, погружающий в атмосферу истории страны. События здесь точно не главное, поэтому если вам такое претит, лучше откажитесь от знакомства с "Пушкинским домом" - книга вас вряд ли порадует. А вот тем, кому, как и мне, нравится и приятно читать о душевных переживаниях героев от первого лица, бесконечные монологи на десятки страниц, погружаться в воспоминания действующих лиц - добро пожаловать в битовскую книгу. Красивая, атмосферная, переливающаяся всеми гранями, искусно выписанная проза вас равнодушными, думаю, не оставит - затянет в свои сети, так что и не выберетесь. Не пытайтесь осилить ее скоро - наслаждайтесь неспешно, смакуйте, ищите вдохновение в строчках автора и его фантазии...

И немного о темах книги, зацепивших меня лично. Любопытны рассуждения героя (и автора, соответственно) о взаимосвязи жизни духовной и материального мира. Умирая духовно, деградируя интеллектуально, мы постепенно умираем и материально. Если у нас нет больше своего личного мнения. нет собственных предпочтений, уникальности, своих увлечений, нам будто бы незачем жить здесь, в мире материи, потому что дух и материя все же взаимосвязаны. И тем любопытнее было наблюдать пророческую дуэль, разворачивающуюся на страницах книги (ну коль скоро дом у нас пушкинский, то как в самом деле можно было бы обойтись без дуэль?! Действительно никак): не что-то физическое становится причиной смерти, а вот это внутреннее. давно тянущееся духовное истощение личности, оно вытягивает из человека все жизненные соки...

Безумно понравились мне и размышления о культуре и искусстве, о потребительском отношении к ним, и даже шаблонном, когда модно любить Пушкина, недолюбливать Горького и прочее. Ну это опять же к разговору о личных предпочтениях. Когда мы следуем за толпой вот даже в таких вещах, когда боимся признать (не то что высказать кому-то или где-то) собственное мнение, когда стыдимся его...

Еще эта книга об уважительном отношении к прошлому - нашему личному, индивидуальному, и нашей страны. О таком же деликатном отношении к людям, нас окружающих в данный момент времени (размышлениям о времени, кстати, здесь тоже уделено немало текста. Понравилось замечание Битова о том, что настоящее - не время героев. В настоящем - их смерть. Время героев - прошлое. В моем угловатом пересказе фраза не выражает, думаю, и толики глубины, но вот в книге об этом действительно сказано классно).

Было интересно послушать авторские сентенции о семейных узах, наследственности, о том, как мы выбираем свой жизненный путь, часто оглядываясь на предков...

Конечно же, не могу обойти своим вниманием тему русской литературы - еще бы: перед нами ведь настоящий филологический роман, как в нем без Пушкина, Лермонтова, Тютчева и многих, многих других...

Забавно было читать комментарии автора к его же книге - интерактивность в квадрате. Занятно было прочесть о том, в подражании каким авторам часто обвиняли Андрея Битова: Пруст, Достоевский, Набоков. Двое из этой тройки входят в число моих любимых, поэтому ничего удивительного в том, что и роман Битова теперь в числе моих любимых. Долгий, как сама жизнь, роман, хотя и затрагивает и описывает по сути небольшой отрезок времени из жизни героя (относительно небольшой), и столь же прекрасный...

Советую с о-о-очень большой осторожностью: скажу честно - роман сложный для восприятия и чтения. Но если вы готовы, если вы хотите по-настоящему тонких интеллектуальных наслаждений, то от всей души рекомендую. "Пушкинский дом" точно одна из самых впечатливших меня февральских книг. Не зря я так долго ждала его прочтения)

Он оглушен Был шумом внутренней тревоги. И так он свой несчастный век Влачил, ни зверь ни человек, Ни то ни сё, ни житель света, Ни призрак мертвый...

(А.С. Пушкин «Медный всадник»)

Да, читатель, ты читаешь рецензию. Это не роман, не поэма, не опус, не очерк, даже не более экзотические стансы или аполог. Просто рецензия, и ты ее читаешь. И если ты, читатель, по какой-либо причине следишь за рецензиями Anthropos и у тебя феноменальная память, ты можешь увидеть, что отрывок из «Медного всадника» Пушкина слово в слово уже был использован в качестве эпиграфа в рецензии на «Петербург» Андрея Белова. Тут рецензенту бы начать оправдываться, но он не будет. Ведь в самом деле, кого цитировать, как не Пушкина в рецензии на такую книгу? Да и Битов наполнил свое произведение каким-то невероятным количеством ссылок на классиков, писавших о Петербурге (и красному домино нашлось место в алкогольном бреду), и собственно Пушкинский дом (Институт русской литературы) тоже в Санкт-Петербурге находится. Если автор в "остроумнейших" замечаниях Битова – это Ахиллес, а его герой – черепаха, то кто же тогда читатель и рецензент? Я хочу быть амебой. Почему амеба? А мне так хочется.

И тут бы начать рассуждение ab ovo (лат. букв. «с яйца», т.е. с самого начала), как рецензент пришел к книге такой и почему выводы, которые он о ней сделал, вбирают весь его жизненный опыт (книжный и бытовой), и наверняка значительно отличаются от выводов сферического рецензента в вакууме. И включал бы этот рассказ все, начиная с холодных зимних вечеров в деревне, когда лишенный летнего общества себе подобных детей, ребенок выучился от скуки читать и к моменту наступления школьного возраста уже разорил родительские полки. И до происходящего прямо сейчас переосмысления самого себя, но не обычной привычной рефлексией, а как бы глазами другого – близкого и любимого человека. И назвал бы тогда рецензент эту рукопись (а это было бы длинно без сомнений, так что рецензией и назвать-то сложно) «Записки на полях "Пушкинского дома"» (двойные кавычки, как же это некрасиво, еще и хлопотно, чтобы сделать разные). Но рецензент кое-что знает, история его жизни читателю еще менее интересна, чем была интересна история– героя Битова – самому рецензенту.

Нет, вы не подумайте, она не то, что не вкусна, скорее избыточно приправлена авторскими ремарками, извинениями, реверансами, рассуждениями (от которых клонило в сон даже после чашки кофе). Но ведь что-то и цепляло. Там про детство и становление героя (ох уж эта мнительность юности!) или про трех женщин героя: любимой, нелюбимой и так не пойми какой. Вот сколько у вас было женщин в жизни, можете с ходу сказать? А Лева может. (Чисто статистически, я знаю, что читает эту рецензию больше читательниц, чем читателей, и опять же чисто статистически у них скорее мужчины были, чем женщины, но это все неважно, мы же не про это, не про это). Лева, если что, он же Лев Николаевич (да в честь того самого и назвали его родители-интеллигенты) – это главный герой и есть, филолог с отцом филологом и дедом филологом, можно сказать филолог в кубе (только ну их эти математические финтифлюшки). Вот он есть герой, есть какой-никакой, но сюжет, есть масса литературных отсылок, есть запараллеливание и закольцевание авторского текста, есть авторские рассуждения. Все, что ты любишь, рецензент. Почему же не десятка, а убогая семерка в оценке? А скучно мне было, даже когда в Петербурге начал этот роман читать. А уж когда уехал… в трех разных городах читал, все миллионники, не абы что. А скучно все равно. И лишний человек, и двойники, и русская тоска, и восприятие мира через простоту и так далее (автор тут бы написал et cetera и присовокупил еще комментарий страниц 10, почему именно латынь, и как она связана с надписью на заборе в Урюпинске в 1965) – сколько образов из русской классики не обыгрывай автор, все равно скучно. Джойса не скучно, Музиля не скучно, Битова – скучно.

Таким образом, давайте, опустив отрицание отца, отторжение деда, литературные статьи (тоже об отрицании по большому счету), ревность и нелюбовь, сразу к финалу, к дуэли. Спойлер: дуэль была. Отсутствие спойлера: ее итог не определен. Мало автору было убить героя, он еще воскресил и поиздевался. Так сказать, Ахиллес отпинал черепаху. Значит все же догнал, апория повержена? Фиг вам, автор все взвалил на читателя, мол разбирайся, голубчик, сам. Я тебе варианты концовок дал, а ты уж сам решай, что тебе по нраву. И это было бы приемлемо. На ведь на этом не остановился, подлец! Еще рассуждения и послесловия, в общем, не буду расписывать долго, а просто скажу, что этот роман – эталон занудства. И если за эти слова мне захотят мстить ленинградские филологи, имейте ввиду, что из Петербурга я уже уехал, ваш ИРЛИ РАН мне до лампочки, в Москве свой Государственный институт русского языка им. А.С. Пушкина имеется, хотя к нему я отношения тоже не имею, к слову пришлось просто.

"Роман написан в единственной форме и единственным методом: как я мог, так и написал."

Эта цитата из романа исчерпывающе описывает мои ощущения от его прочтения - как смогла продралась через этот "культовый томик про домик" и осталась с ощущением что литературные игры постмодерна совершенно точно "не совсем мое". Поначалу я надеялась что попытка утопления читателя в словесных кружевах, примечаниях, монологах на пару страниц закончится чем-то вроде гоголевского "Носа" - протомагическим реализмом и выпадением героя в другое, фантасмагорическое измерение. Но нет - не то чтобы "Пушкинский дом" был скучно написан, не то чтобы поиск аллюзий был уныл, однако я постоянно чувствовала какой-то подвох - будто бы автор прячет в кармане загадку, на которую читатель заведомо не знает точный ответ. В конце концов я пришла к выводу что это была главная иллюзия и только:)
И да, я совершенно точно главный герой Лева в той сцене где дед упрекает его, на мой взгляд, только в том что он вырос сыном своего отца

- автор, вы очень умны, нравственны и озабочены судьбами Родины, но я-мы Лева и живём по обстоятельствам, знаете ли. В герои не рвемся, статей о трех пророках не пишем, чистейшей прелести чистейшими образцами не являемся. Нам бы сюжеты попроще - о буднях "научной молодежи", трех женщинах главного героя, дяде Диккенсе

. А всяческие игры разума и три альтернативные концовки выглядят немного избыточно, честно говоря. Зато вот прочла - теперь хвастаться могу, умная и с хорошим литературным вкусом!

В общем воспарить на высоты этого образца "петербургского текста" мне не удалось.

Какая же скукотища. Все таки некоторые книги как звезды… зажигаются и гаснут и не стоит реанимировать мертвого. Лучше бы эта книга так и осталась в истории.
Я патологически терпеть не могу таких героев как Лев Одоевцев. Ничего в жизни сам не добился, зато все ему уже все должны. Также он чистая аристократия, который не способен сделать что-то сам и просто плывет по течению.
И вот возможно книга бы мне больше понравилась, если бы слог у автора был другой, если бы он цеплял и можно было бы идти через всю историю наслаждаясь стилем автора, хоть и с бесячим героем.

Черная речка, черный пистолет,
На снегу два человечка,
Хлоп, — и одного уже нет...
Серебряная Свадьба

Поймав Левин взгляд, дядя Митя ещё смутился, суетнулся к Далю, попробовал обычную их игру... "Скажи, только как можно короче и точнее, что такое лорнет?" — "Ну, — вяло откликнулся Лева, — это что-то среднее между биноклем и очками, их подносили к глазам в театре и на балу..." — "Это — коротко?! — разозлился дядя Митя и заглянул в Даля. — "Очки с ручкой" — вот и фсё!"
Лёва опешил, но быстро взял себя в руки. "Дядя Диккенс, а что такое хорошая книга? Скажи-ка мне в двух словах".
"Лёва, хорошая книга — это когда ты держишь не новый уже томик в руках, ощущаешь его вес на ладони, когда щекочет твой слух клёкот страниц, внезапно побежавших одна за другой, гонимых порывом ветра, верной рукой ты останавливаешь этот бег, находишь нужную страницу, как поэт рождает нужную рифму, вдыхаешь аромат страниц, хорошо ещё, если они пожелтели и хранят на себе отпечатки прежних пар, глаз, десятков пар глаз, сотен пар глаз, иногда в ней можно встретить забытый листик, календарик, цветок, ты вдыхаешь эти строки полной грудью, закрывая глаза и уносясь далеко-далеко, даже за пределы своего понимания, но потом ты роняешь свой взгляд на эти строки, как роняет лист последнюю каплю после опостылевшего дождя, у сына родился отец, у внука рождается дед, у знака рождается смысл, у формы рождается слово, и вдруг случается так, что ты полюбляешь эту славную игру всем сердцем, если же не родился ты с куриной слепотой слова или же попал в дурную компанию, где пищу духовную подменяет пища телесная, и где в ответ на твои сентенции тебе смачно плюют в самую сердцевину, и тогда уже ничего не остается, ты уж молчи, скрывайся и таи, не говори, что постиг это, что деду твоему впору знать Бахтина и Жирмунского, а тебе бы в самый раз водиться с Аствацатуровым, но продолжай-продолжай, читай, но не слишком уж аннигилируйся, не забывай, что Он следит за тобой, не с битой, но прихлопнуть может, даже и приуБИТЬ, не зря же метит Он своей фамилией, намекает, но Он лишь следит, не прыгает в койку, как Набоков, не гремит сапогами в передней, как Достоевский, не смеётся лучезарно во весь рот, как Пушкин, Он просто есть, чтобы Любаша не открыла Лёве дверь, чтобы Альбина бросила Его ради неполюбившего, чтобы Фаина прижималась коленями к Нему, а не к Лёве, и Он нажмёт на курок, но всё равно воскресит, ибо Лев не только Толстой для него, Лев, Лёва, Лёвушка — ласковое рычание в груди, мамин симпатяга, папин (или не папин?), дедушкин последователь-преследователь-исследователь и, наконец, дядин собеседник, спасший его книгу от гибельных сестринских ручонок, а потом находишь в этой книге упоминание другой, второй, третьей — и так далее, круговерть, карусель летит без остановки, в метель ли, на маскарад, к кокоткам или же в острог, ты поражаешься, сколько слов поняли люди за последние несколько лет, ведь еще недавно ни одного не знали... но вот уж страшно и перечесть, и кончить, а надо, надо, до победной точки, наконец, отмечаешь границу наконечником карандаша (подсказка для следующей пары глаз), оглядываешься назад, на сотни тысяч километров, пробежал которые не остановясь, не присев и даже не моргнув единым глазом, не дыша, вспоминая тех дев (Фаина? Альбина? Любаша?), но сливаются имена в единый ком, лишь одно, не имя — название..."
"Дядя Диккенс! И это коротко?"
"Название ей, хорошей книге — "Пушкинский дом". Лёвушка, запомни раз и навсегда забудь — о хорошей книге либо много, либо никак".

«Теперь в мою читательскую жизнь вошёл новый Писатель — Андрей Битов», — написал я однажды восемь лет тому обратно. Но вошедший Битов повёл себя совсем скромно и незаметно, уселся где-то в уголке-закоулке моего читательского Я и никак о себе не напоминал.

«Битов — писатель для «медленного чтения», — написала мне тогда в комментариях Марина Буквоедка, и я согласился: «Однозначно для медленного». Не предполагая, что темпы моего чтения Андрея Битова будут вот такими черепашьими — одна книга в восемь лет. Однако час пробил…

Первое, о чём я подумал, находясь примерно в центре повествования, это какую оценку буду ставить. Потому что к тому времени диапазон вероятных раскинулся от 3,0 до 4,5, притом, что иногда хотелось влепить и вовсе пару, а иногда приближённую к пятёрке. Если проводить аналогию со звёздами (а Битов стоит таких сравнений), то полное ощущение, что мы имеем дело с цефеидой, т.е. со звездой переменной светимости. То блеск возрастает до максимума, то падает до минимальных значений, с тем, чтобы опять повторить свою пульсацию. Вот и эта книга также — то очешуительно хороша, то скучна и даже уныла.

Дальше...

При этом предполагаю, что хорошесть книги для разных читателей будет определяться разными критериями. Но лично я пищал в разных умных местах романа. Т.е. там, где философия и социология перемешивались с литературоведением и историей. Там было интересно, умно, откровенно и сокровенно, неординарно. Хотя все три любовно-романтические… нет, вру, у Битова практически никакой романтики, так что любовно-сексуальные истории нашего героя тоже были по-своему интересны.

Но начались дежурные похождения чичикова нашего героя, и читать эту мутную пьяную вязь было скучно и немного брезгливо, что ли. Брезгливо, например, в тех местах, где герои книги рассуждают о личной жизни Пушкина и Гончаровой (любим мы заглянуть под одеяло, особенно под одеяло к знаменитости, чтобы подсмотреть, что там у них с личной жизнью и вообще с физиологией — ага, ну всё как у всех, пузо на пузо и руки куда надо нацелены — вроде как и ты сам чувствуешь себя равновеликим).

При этом претензий к литературной составляющей книги у меня нет. Т.е. сделана она весьма… недурно, скажем так. С должной долей юмора, сарказма и сатиры. Образно и сочно-точно. С аллюзиями и перефразированными сюжетами великих и могучих. С намёками и весьма прозрачной недосказанностью.

Но вот что мне понравилось, возможно, больше самой книги, так это примечания автора к тексту романа. Вот это было вообще «без дураков». И потому в целом после прочтения остались какие-то собственные мысли и рассуждения (например, о сакральных жертвах, о предназначении и фатализме и пр.) Но это уже за пределами книги…

... прочитала я в Александр Ширвиндт - Проходные дворы биографии , параллельно с чтением третьей части "Пушкинского дома". Третья часть показалась самой мутной, но главный шок-контент ждал меня в комментариях. И по-настоящему уловить иронию "находчивой" переклички двух книг стало возможным только сейчас.

Сейчас, когда я отошла от ох***... изумления! Представить себе реакцию самого Андрея Битова после

я просто не в состоянии.

Ощутила удар физически. Настолько была уверена, что "Пушкинский дом" это разговор с "Даром". Ни на грош не в укор. Искренне восхищалась параллелями, находчивостью, зазеркальем всех персонажей. Этими бесконечными мёбиусными лентами - "выдумки и реальности, историчности и постмодерна". Битов казался немного проще, но тем и ближе. То, что у Набокова надо разгрызть в поисках орешка, Битов сервирует вроде как в готовом виде, но в таком густом соусе, что не каждая птица долетит. И всё вот это моё умствование коту под хвост)))

Выстраиваемый образ романа рухнул с последним авторским комментарием. Нет связей с Набоковым. Разве что на высшем уровне, но это уже не моя сфера. А с точки зрения литературы эта была не та книга, которую я прочитала. Чистый постмодернизм? Наверное)

Если изгнать из сознания факт, что я поняла не то и не там, хочется отметить превосходный язык автора, чувство юмора (иронии и сарказма, см. выше Битов - "не самый добрый человек"))), умение держать внимание читателя даже в самых непонятных эпизодах и, конечно, заметные чувства к Петербургу. Не важно, нежные или припадочные - главное, что не равнодушен к городу. Он у него "золотой", кстати. Редкое видение. Не могу сказать, что отзывается во мне, но оно интересное.

Еще, помимо ненабоковского набоковского", меня весьма привлёк в романе образ Митишатьева. Я уже ни в чём не уверена, но это же "чёрный человек", он же пудель, он же

Это не может быть никто другой в Пушкинском доме, в доме, где снова и снова выпивают Моцарт и Сальери. Возможно, всю эту метафизику он и закрутил ;)

Что вычёркивал Битов мы тоже не знаем. И так же не знаем, кто написал последний комментарий автора ;)

Но роман всё равно прекрасен. С отсылками или без, там такой набатный звон по русской литературе, от Пушкина до наших дней (до наших, не ошиблась, в тексте есть чудные пассажи, говорящие о том, что "черный человек" при случае способен "прорезать время и доставать из грядущего"), что дочитамши, в голове одна мысль - перезнакомиться с Пушкиным и остальными заново и основательно.

После подвига

Не знаю, что чувствуют не-филологи, читая «Пушскинский дом», но могу сказать, что не-петербуржцам в нём в принципе уютно. Выслушивать коленопреклоненные парафразы человека, добровольно запершего себя в неделимой Культуре мрамора и фресок, набухшей пасмурной воды, нечервленого золота и проч. – это, скажем, выносимо, как сидеть с докучливым престарелым антисемитом. Ну, Петербург, да-да, абсолютные ценности, кхм-кхм, вы главное кефир пить не забывайте. Битов - человек крайне интересный, и презирать его за фанатические наклонности - это мелочность. Ему даже идёт. А вот как с ним справляются не-филологи, я не могу представить.

Вот для меня глава-статья «Три пророка» - это главное откровение книги, мне в парадигме пушкинизма с тютчеством думать о мировоззрениях и моральном императиве легче, чем через какие-нибудь иные логические проулки. Но ведь это лишь близость метафоры, соположенность в информационном пространстве, укорачивание разговора за счёт общих знакомых: «Мы расстались с ней полюбовно, как Васька с Катькой» - кто этих Василия и Екатерину знать не знает, тот может идти гулять, потому что у нас тут что? Правильно, дети, постмодернизм. Вот мы и вляпались в эту тему.

Как-то, когда в нашей бренной академической жизни пришла пора современной литературы, нам предложили удивительный разлет представлений о русском постмодернизме. Оказалось, что в широком смысле к нему относится всё, что не Донцова, а в узком – исключительно «Пушкинский дом». Мол, он весь – параллель на параллели, эзотерика профессионалов, переваривание культуры и текстоцентризм.
Но вот странность: «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» в сравнении с Битовским романом, казалось бы, полное паразитство и халява, на том же пространстве теми же героями играет, а чувствуются самостоятельнее и новее, чем вся жизнь и весь текст несчастного - свежевыдуманного! - Левы Одоевцева.
Почему так? Наукообразие постмодернизма оно ведь иногда очень драматичное: Стоппард монетки подкидывает, а застревает в Шекспире буквально – время останавливается, орёл неизбежен. Борхес близоруко копается в бумажках, а у него за плечами миры вырастают, настоящие, с зубами. А у Битова наукообразие, простите, не про теорию вероятности и даже не про сравнительно-исторический метод изучения языков, оно про канцелярию.
Невыносимую, продажную литературоведческую канцелярию советского (и ныне живее всех живых!) образца. И если у кого-то заумь лишь маска для чего-то общечеловеческого (страх застрять в чужом, кем-то выдуманном моменте близок не шекспироведу, но любому смертному), то у Битова всё честно: да, это действительно подкос под филологическую диссертацию, и метафору жизни в ней отыщет только тот, кто хоть раз эту ерунду пробовал писать. Правда, однажды автор оговаривается, посвящает выбору профессии героя целую главу – очень остроумную! – но что-то мне подсказывает, что нефилологичной подружке, заглядывавшей мне через плечо смешно не было.

Это нарочное сужение зрительного зала, когда что-то видно только из первых рядов партера, оно оправданно, ибо остальные билеты всё равно не проданы. И раз мы тут собрались такой милой тихой компанией людей, которые должны бы писать романы, а пишут диссертации или того хуже – рецензии на лайвлиб, Андрей Георгиевич достаёт из кармана пальто маленькую и разливает. И – хорошо. Теперь мы можем всласть наговориться о давлении авторитетов, о мучительной невзаимной любви к Пушкину (подставить свой вариант), о надвигающихся катастрофах, о тяжелом бремени изгнания из себя притворства, о русских вопросах, о том, что у каждого есть друг-враг и есть любовь в трёх лицах (любимая, нелюбимая, никакая), в общем, о том, что мы живем в настоящем времени. Оно бессмысленно, бессловесно, оно – после того, как закрыта прочитанная книга, поэтому нам остается смотреть назад, из своего будущего, как из загробья. Жить после сюжета всё равно что после подвига: воротишься на родину, сколотишь домишко, застрелишься? – эта ветеранская грусть и есть русский постмодернизм. Мы все, вместе с отвратительным Левой Одоевцевым, имеем за плечами гребень волны русской литературы, который никогда не упадет к нам на эти плечи, не растопчет своей силой, а так и будет стоять и гудеть, загораживая самое солнце, пока… Пока что?

Все начинается с конца.
Роман о Лёве, его времени и временах в которых он живет и мы живем, и пусть все это разные времена, но литература позволяет с ними со всеми весело, а иногда и не очень поиграться. И если время - первый персонаж романа, то литература - второй. Русская литература живет и дышит на страницах, выглядывает из сундуков и выносит приговоры разной степени тяжести.
Третий герой романа - это автор, тоже из разных времён, этот проныра не может остановиться, и не добавить, подождите, я не договорил… стоило только начать и его не остановить. (Он сам и признаётся в этом грешке:

Ну, и наконец, главный герой - Лёва, персонаж, тип, типаж, выразитель чего должен выражать и маленький человечек затерявшийся во времени, литературе и своей выдуманной жизни.

К рассказу об одном из его поступков, о том как-таки удалось ему совершить поступок, и подводит нас автор окольными путями времён, их примет, и литературных аллюзий.

Бедный, бедный Лёва: умудрился родиться не в тот год, не в то время, рядом не с теми героями, и теперь вынужден перебарывать свою жизнь вдали от жизни, среди уснувших букв, пропавших людей, во времена оные.

Бытовые приметы времени описаны здоровско, от ширины брюк до ширины улиц и площадей, от запахов до теней, о расширении городов, прирастании их новыми домами, в которых живут новые люди, которых Лёва умудряется жить не замечая. И от этой его оторванности от жизни и от людей, его жизнь приобретает особые типические черты. И делает его таким забавным героем вне времён, и в то же время своего, т.е. его, Лёвиного, времени. А время ему досталось интересное, когда страна чуть оправилась после Войны, и начала жить, дышать и оттаивать.
И это время требовало от Лёвы поступка, его женщины, его товарищи, его жизнь ждала, жаждала поступка Лёвы и он его совершил.

Какие герои, такие и поступки.

И каким новым преображенным героем он смотрит на город на людей после свершения, аки Христос после воскрешения. (Интернет стерпит и такие мои нахальные сравнения, интернет все стерпит)

Конечно, роман затрагивает, иногда краешком много интересных тем: и моды, и привычки и приметы времени; и литературную среду, и отношение к классикам, и даже отношения самих классиков друг к другу. Но зачем все это, когда есть отношения с женщинами: и они здесь прекрасны, как три грации. Страсть, Преданность и Любаша.

Измена, ещё одна из главных тем романа, измена и предательство, которое казалось пронизывает все жизнь Лёвы, такое время, что и говорить, это не громкие предательства, которые ложатся мертвым грузом и делают жизнь невыносимой, а мелкие каждодневные маленькие предательства своего я, своей любви, своих чувств, для того что суметь выжить и взобраться жить повыше в такое-то время.

Но не хочу про время, хочу про женщин. Они здесь есть, и антифеминистически украшают роман. Фаина, Альбина, Любаша… одни их имена звучат как сладкие колокольчики.

И бедный Лёва запутался в них, и конечно, его жалко, но в то же время смешно. Они все ждали от него поступка. И дождались.

Но желания, которые сформулированы нечетко, так и сбываются.

Повесть о поступке Лёвы, это песня, читайте сами.

В общем было приятно провести время с автором, пусть и некоторые его истины и переживания трагичны, тем приятнее ему сопереживать.
И читайте и перечитывайте классику.

П.С. Нельзя не сказать спасибо автору за дядю Диккенса, такие герои украшают книги и нуждаются в защите, от авторов в том числе (что убивают их почем зря).