Опыты

Я знал сотни женщин - говорят, что в этом отношении жительницы Гаскони
занимают особо почетное место, - которые скорее согласились бы, чтобы их
жгли раскаленным железом, чем отказались от своих слов, брошенных в пылу
гнева. От ударов или всякого иного принуждения их упорство лишь возрастает.
Автор, сочинивший рассказ о женщине [14], которая, несмотря ни на какие
угрозы и избиения, продолжала обзывать своего мужа вшивым, а когда, под
конец, ее бросили в реку, она, идя ко дну, все еще поднимала кверху руки,
делая вид, будто щелкает вшей у себя на голове, - этот автор, повторяю,
сочинил рассказ, который каждый день подтверждается примерами упорства
женщин. А упорство - родная сестра выдержки, по крайней мере в отношении
твердости и настойчивости.

Те, кому приходится иметь дело с упрямыми женщинами, знают по опыту, в
какое бешенство они приходят, если на их гнев отвечают молчанием и полнейшим
спокойствием, не разделяя их возбуждения. Оратор Целий [14] был по природе
необычайно раздражителен. Однажды, когда он ужинал с одним знакомым,
человеком мягким и кротким, тот, не желая волновать его, решил одобрять все,
что бы он ни говорил, и во всем с ним соглашаться. Целий, не выдержав
отсутствия всякого повода для гнева, под конец взмолился: "Во имя богов!
Будь хоть в чем-нибудь несогласен со мной, чтобы нас было двое!" Точно так
же и женщины: они гневаются только с целью вызвать ответный гнев - это вроде
взаимности в любви. Однажды, когда один из присутствующих прервал речь
Фокиона и обрушился на него с резкой бранью, Фокион замолчал и дал ему
полностью излить свою ярость. После этого, ни словом не упомянув о
происшедшем столкновении, продолжал свою речь с того самого места, на
котором его прервали [15]. Нет ответа более уничтожающего, чем подобное
презрительное молчание.

Писания Плутарха, если внимательно вчитаться в них, раскрывают нам его
с самых разных сторон, поэтому мне кажется, что я знаю его насквозь; и тем
не менее я хотел бы, чтобы до нас дошли какие-нибудь воспоминания о его
жизни; горя этим желанием, я с жадностью набросился на тот стоящий особняком
рассказ о нем, за который я необычайно благодарен Авлу Геллию [10],
оставившему нам закрепленное на бумаге сообщение о нравах Плутарха, как раз
относящееся к трактуемой мной здесь теме о гневе. Один из рабов Плутарха,
человек дурной и порочный, имевший, однако, понаслышке кой-какое понятие о
наставлениях философии, должен был за какой-то совершенный им проступок
понести, по повелению Плутарха, наказание плетьми. Когда его стали бить, он
сначала завопил, что его избивают зря, ибо он не виноват, но под конец
пустился ругать и поносить своего хозяина, крича, что в нем нет ни на грош
от философа, каковым он мнит себя; ведь твердил же он постоянно, что
гневаться дурно, и даже написал об этом целую книгу, но то, что он сейчас,
обуреваемый гневом, заставляет так свирепо избивать его, полностью
опровергает его писания. Па это Плутарх с полнейшим спокойствием ответил
ему: "На основании чего, негодяй, ты решил, что я сейчас охвачен гневом?
Разве на моем лице, в моем голосе, в моих словах есть какие-нибудь признаки
возбуждения? Глаза мои не мечут молний, лицо не дергается, и я не воплю.
Разве я покраснел? Или говорю с пеной у рта? Сказал ли я хоть что-нибудь, в
чем мог бы раскаяться? Трепещу ли я, дрожу ли от ярости? Ибо именно таковы,
да будет тебе известно, подлинные признаки гнева". И, повернувшись к тому,
кто хлестал провинившегося, Плутарх приказал: "Продолжай свое дело, пока мы
с ним рассуждаем". Таков рассказ Авла Геллия.

Не знаю, как это так получилось, - а что так получается, это бесспорно,

• но только в тех, кто ставит своей неизменной целью домогаться возможно

Однажды, находясь в таком месте, где считалось варварской неучтивостью
не отвечать согласием всякому приглашающему вас выпить, я попытался - хотя
мне и была предоставлена свобода поступать по своему усмотрению - вести себя
в угоду дамам согласно тамошним обычаям, присутствовавшим при этом, как
подобает доброму собутыльнику, но тут со мной случилось нечто весьма
забавное: эта угроза и приготовления к тому, чтобы пить сверх моей обычной и
естественной меры, сжали мне горло, да так туго, что я так и не смог
проглотить ни капли, лишив себя даже того, что привык выпивать за обедом: я
чувствовал себя пьяным и пресыщенным той выпивкой, которой было полно мое
воображение. Это явление отчетливее всего наблюдается у людей, наделенных
могучим и необузданным воображением, но оно все же естественно, и нет ни
одного человека, который не был бы в той или иной мере подвержен ему. Один
превосходный лучник был приговорен к смерти; ему предложили помилование с
условием, что он должен сделать какой-то особенно ловкий выстрел и тем самым
дать доказательство своего замечательного искусства. Он не пожелал, однако,
подвергнуться этому испытанию, опасаясь, что от чрезмерного напряжения воли
рука его дрогнет и, вместо того чтобы спасти себя, он утратит славу,
завоеванную им меткой стрельбой. Человек, который часто прогуливается в
одном и том же месте, углубившись в свои мысли, обязательно покроет
одинаковое расстояние в точности одним и тем же количеством шагов всякий раз
того же размера; но если бы он стал отсчитывать и отмеривать свои шаги,
оказалось бы, что он, прилагая все свои старания, никогда не проделает того,
что ему удавалось проделывать естественно и без всяких усилий.