Облако, озеро, башня

Светлый, но грустный рассказ, где центральным конфликтом является трагическое противостояние индивидуальности моральному и даже физическому насилию, требованию подчиниться правилам большинства. Автор на примере обыденной жизни демонстрирует, как личность сталкивается с тиранией коллектива, когда "мы" пытается подчинить себе "я".  Герой рассказа наделён поэтической наблюдательностью и тонким восприятием окружающего мира, для него важны собственные впечатления и переживания.

Но в жестоком мире под натиском множественности растворяется единичное, неповторимое. Простая поездка на природу в коллективе коллег превращается в "приглашение на казнь". Герой хочет остаться на постоялом дворе в окружении умиротворяющей природы, розовых облаков, тишайшего озера и живописной башни, но его коллеги, превратившиеся в "одно сборное многорукое существо, от которого некуда было деваться", принуждают его вернуться, избив и унизив, впрочем, унижения сопровождали героя всю поездку, но он не готов дать отпор толпе. Благие намерения и надежды оборачиваются крахом и опустошением. Финал рассказа всё-таки вселяет надежду. Верится, что герой найдёт в себе силы и построит свой собственный мир. Красиво и жестоко.

Большинство из нас знают, что насилие во всех его проявлениях - это плохо, агрессию надо сдерживать и т.п. Но если в некоторых случаях агрессивные реакции хотя бы можно объяснить и увидеть их причины, то в этом рассказе Набокова нет никаких мотивов для насилия. Агрессия группы людей выглядит абсолютно нерациональной. Нет рациональных объяснений, зачем они так поступили с героем. Но, если оставить логические причинно-следственные связки, то ситуация понятная. Человек выделяется из стаи, его повадки кажутся странными тем, кто его окружает, и его делают козлом отпущения.
Сначала заставляют петь со всеми, потом не дают ему отбиться от группы (гг хочет поселиться в комнате с видом на “озеро с облаком и башней”), потом избивают его.
Наверное психолог сказал бы, что, набросившись на слабого, они нашли способ излить свою давно накопившуюся агрессию. Но я не уверена, что дело обязательно в этом. Может быть само ощущение безнаказанности подтолкнуло их к насилию, вызвало в них желание агрессии. Они знали, что их жертва ничего не сможет им сделать.
Жертвой оказался “скромный, кроткий холостяк, прекрасный работник”. Василий Иванович, мужчина средних лет, которому пришлось отправиться в туристическую поездку вместе с группой из четырёх мужчин и четырёх женщин. Эти мужчины и женщины и станут его мучителями.
В этой задуманной как увеселительная поездке герой находит место, где ему хотелось бы остаться навсегда.

Не знаю, как относиться к такой импульсивности или сентиментальности. Но то, что герой резко отличается от большинства, привлекает к нему читательские симпатии (по крайней мере мои симпатии привлекло), особенно на фоне всех остальных. Читаешь и думаешь, что он - хороший человек, хотя и со странностями. А кто из нас без странностей и без своих тараканов в голове? У гг есть проблемы с волей.
Он не может отказаться от участия в поездке, хотя ему поначалу страшно не хочется ехать. Но потом Василий Иванович даже начинает предвкушать путешествие, как бы предчувствует, что встретит в ней свои озеро и башню.
Он надеется, что «поездка, на которую он решился так неохотно, принесет ему вдруг чудное, дрожащее счастье, чем-то схожее и с его детством, и с волнением, возбуждаемым в нем лучшими произведениями русской поэзии, и с каким-то когда-то виденным во сне вечерним горизонтом, и с тою чужою женой, которую он восьмой год безвыходно любил».

Получилась длинная цитата, но мне кажется, что в этом предложении каждое слово важно для понимания героя и его решений.

Есть рассказы, в которые автор вкладывает столько смысла и содержания, что сперва их даже сложно уловить, и этот оказался для меня одним из них. Он совсем коротенький, но, прочитав его, я зависла, потупила минут десять и перечитала еще раз, потому что было ощущение, что с одного раз я суть ну вот совсем не уловила, зато со второго меня хорошо так им прибило. Сюжет можно пересказать в паре предложений: русский эмигрант, живущий в Берлине, выигрывает увеселительную поездку, в которую не особо-то горит желанием ехать, но отказаться себе дороже - от коллективных поездок в некотором обществе лучше не отказываться. Вылазка на природу обернулась полным кошмаром, на примере которого в гротескной форме автор показывает конфликт индивидуальности и толпы. Год написания тоже многое дает для понимания, 1937, уехав от одной диктатуры, Набоков поневоле оказался в центре другой, страшное время, время Гитлера и Сталина, Франко и Муссолини, время лозунгов кто не с нами, тот против нас, время, когда нужнопеть хором и быть с коллективом. Кто не сможет влиться, тот обречен...

Обречен, как главный герой романа Василий Иванович, что пытался обрести себя в этой поездке, пытался вдохновляться природой и мимолетной красотой, пытался только открывать рот, изображая хоровое пение, но его, как бумажную фигурку, смяли и поломали, не дали быть человеком индивидуальным, раз он не захотел становиться человеком нового образца, человеком коллективным. Вообще, рассказ - истинная кладезь для литературоведческих исследований, там столько символов, столько аллюзий и намеков, начиная от политических и заканчивая библейскими, и все это в обрамлении потрясающего слога Набокова. Да, порой я сама его ругаю за излишние финтифлюшки на тексте, а порой внутренний филолог просто тихо млеет от них же, не знаю, от чего это зависит, но здесь все сошлось. Мощный рассказ, который можно просто прочитать и, не вникнув, решить, что чушь полная, очередные несерьезные заигрывания автора с читателем, но, если есть желание вчитаться и копнуть глубже, то можно провалиться в целую бездну, таящуюся в одном маленьком рассказе.

Эх, Набоков! Как же он беспощаден и мил. Делает со мной, читателем, что хочет. Вот только что поверг в тоску, улыбнулся и пошёл дальше своим необъяснимым путём в Вечности.
Рассказ надо читать! Это короткий и всеобъемлющий шедевр. 10 минут - и ты намного богаче, чем был.
Сюжет таков. Одинокий человек, застенчивый, неловкий, взял и выиграл поездку в дальние края. Увы, с компанией идиотов. Герой оказывается настолько непохожим, настолько вызывающе иным по сравнению с группой, что группа, сплотившись в грубую тёмную массу, принимается травить беднягу, мстить за его странную, беспомощную суть.
Написано восхитительно!
Вот, как несчастный Василий Иванович, мечтающий о неожиданной встрече, о романтических переменах в жизни, видит ландшафт в окно поезда:

А вот - как он нашёл, наконец, своё место покоя и счастья:

Василий Иванович пытается остановить мгновение, словно Фауст. Тут является дьявол в виде компании гнусных людишек, и утаскивает героя в ад.
Поначалу герой напомнил мне Обломова. Та же беззащитность, которая, как запах крови, сзывает всяческих стервятников да шакалов. Потом решила: нет, Обломов не поехал бы. Проспал бы, не оделся, не собрался бы. Наплевал бы на деньги. У Обломова была благословенная способность избегать кучкующихся мерзавцев. Он просто отстал бы от поезда, что ли. А Василий Иванович пытается бежать наравне со стаей, имитировать рык, не бросаться в глаза. Зря.
Завершение рассказа - абсолютно гениально. Аж мурашки и прочие признаки прикосновения к бессмертному! Что же ты, думаешь. Куда же ты его... это-самое...
Поставила к себе на полку "Без этого никак нельзя".
У меня тоже есть такое озеро, Mermaid Pool в Сиднее. Когда-нибудь я снова буду там.

Евангелие от Набокова.
Да, именно так можно назвать этот удивительный рассказ, написанный в 37 г., в Германии, когда уже вовсю полыхал фашизм.
Но это рассказ не о фашизме. Набоков докопался до какого-то мрачного тоталитаризма самой жизни, к которому многие, к сожалению, привыкли, и в этом он близок Андрею Платонову.
Но это апокрифическое евангелие. Мы не знаем толком, есть ли бог, нет ли его.. но судя по всему, мы живём в странном мире, где самые законы природы, её изнасилованные и хромые истины и вечно распинаемая любовь, словно бы обводят в вечности, контуры неведомого, исполинского существа: другой вопрос: живого, или.. давно уже мёртвого?

Может любовь, это всё, что осталось от этого существа? Так гаснет звезда, и свет от неё видно ещё миллионы лет, и эта звезда вдохновляет поэтов, спасает потерявшихся моряков, под этой звездой влюблённые обретают друг друга..
А звезды быть может уже и нет. Зато любовь сияет в душе, как та самая звезда. И потерять любовь, своё счастье — значит потерять бога навсегда.

Русский эмигрант Василий Иваныч, на праздничном балу выигрывает подарочный билет: путешествие на поезде по живописным местам — увеселительная прогулка..
Любопытно, что он сначала хотел сдать билет. Но как оказалось, вернуть его, было бы чуть ли не дороже самой поездки.
Уже до поездки, мелькают робкие и стыдливые тени чего-то тоталитарного: билет, как приглашение.. на казнь. Или приглашение к путешествию: 1 — это отсылка к роману Набокова.

По своему очаровательно и жутко, когда герой рассказа, в ужасе, словно бы проваливается до таких глубин бессознательного, что соприкасается с Автором, с Набоковым, словно — с богом соприкасается.
2 — Отсылка к стиху Бодлера: голубка моя, умчимся в края, где всё как и ты — совершенство.
Собственно, на этот стих опиралась муза Набокова, краешком пера, когда задумывала роман Приглашение на казнь. Почти — приглашение на танец.. с жизнью и смертью: а в рассказе, всё только начинается с бала.

В итоге, наш милый герой, думает, что быть может путешествие не так уж и плохо?
Оно может подарить чудесные миражи детства, снов, русских стихов: которыми увлекается наш Ви (вот так вот ласково, мы будем называть нашего героя).
Ах, кто из нас не томится по Тому самому путешествию, откуда мы приедем уже совсем другими людьми?

Я знавал одного человека, забавного и по своему милого (ну как знавал.. это я сам), который однажды с другом планировал поехать в горы, на Кавказ.
Но этот забавный человек, сломал ногу и вместо меня поехал другой человек: как бы моя тень, стыдливо уменьшившаяся с моих 1-87, до 1-72, и, зачем-то сменившая цвет глаз, с голубого, на мечтательно-серый: видимо, от радости, и от предчувствия горных пейзажей.

В это же время у нас в городе была выставка рисунков Прерафаэлитов. Не горы, но — нечто горнее.
Там были волшебные, почти набоковские миражи: облака женских волос, карие, как вечерние озёра — мечтательные женские очи..
Моя сероглазая тень, летавшая вместо меня, в горы, вернулась вполне себе прежней, но чуточку загоревшей.
А вот я.. я был уже другим. Словно я летал куда-то в райские страны, где царит красота и смуглые ангелы обитают.
Мой смуглый, московский ангел удивительно похож на девушку на картине Уотерхауса — Северный ветер, точнее — наоборот: сравнивают ведь с оригиналом.

Я несколько дней приходил и стоял лишь у одного чудесного рисунка к этой картине, напоминающего мне моего смуглого ангела, с которым я давно расстался: самая прекрасная женщина на земле..
Это было удивительно: как так? Как Уотерхаус, века назад, мог нарисовать моего смуглого ангела?
Она снилась ему? Может мой смуглый ангел снился и Боттичелли? Ну да… у моей любимой такие же ножки как и у Афродиты: пальчики, возле больших пальчиков, чуточку больше них, словно они привстали на цыпочки, для поцелуя.
Может и Набоков писал о моей московской красавице?

Наш милый Ви, ведёт скромную и тихую жизнь. Такую жизнь мы порой ведём во сне, перед тем как проснуться: мы полупрозрачны, словно ангелы, сквозь нашу ладошку просвечивают цветы и ласточки, счастье мира, друзья, проходят мимо нас, сквозь нас.. не замечая. Нам грустно и одиноко, но мы словно бы знаем, чеширским краешком сознания, что вот сейчас мы проснёмся и всё изменится.
Было бы куда просыпаться..
В серенькой жизни Василия Иваныча — была всего одна отрада: любовь к одной замужней женщине, которую он любил уже восемь лет. Безнадёжно.

Кадр из аниме Миядзаки - Унесённые призраками

И вот.. та самая поездка. Могущая изменить нашу жизнь. А чем чёрт не шутит? Может она изменит его жизнь?
Знаете, есть люди, с вывихнутой судьбой, словно с вывихнутым плечом. Мучается человек, не живёт, а так, ковыляет, и вот, где то в путешествии знакомится с женщиной, или с мужчиной, или даже, прости господи — с очаровательным дельфином, или чудесным деревом на склоне горы, и судьба его выправляется.
Иной раз даже тело выправляется, если на курорте вы встретили врача, который умело выправил вам плечо, а потом с улыбкой вам сказал: я не совсем врач…точнее, врач-ветеринар.
И по привычке, ласково вас гладит за левым ушком..

Удивительное дело. В том же 37 г., Андрей Платонов пишет свой чудесный рассказ о поезде: В прекрасном и яростном мире.
Я давно присматриваюсь за нежной перестрелкой Азбуки Морзе, между музами Платонова и Набокова, родившихся в один год (о мой смуглый ангел, тебе ведь тоже нравятся вот такие таинственные рифмы в искусстве и жизни. Да и мы с тобой — чудесная и грустная рифма, словно ребёнок, потерявшаяся в вечернем лесу и уснувшая под деревом в травке, свернувшись в клубочек, обняв перепуганного совёнка.).
Вот и тут.. поезд, путь — как жизнь, надвигающаяся трагедия, и слепота, и скрытая навек, за окном несущегося поезда, красота мира: и то самое озеро и чудесные облака..

Господи… во время чтения, ещё до трагичных событий, когда полагается «плакать по закону», у меня слёзы подступили к горлу, на самом ровном месте: так порой ночью, лунатик подходит к двери и приникает к ней, и слушает звуки прибоя океана и осенний шелест листвы и даже полёт кометы к созвездию Ориона, а это просто соседка Венера Кирилловна, поздно вернулась домой, слегка поддатая, и счастливая, с улыбчивым, чеширским засосом на шее, и.. зачем-то прильнула к двери лунатика Александра, и вот стоят посреди ночи, счастливая и пьяная, зацелованная женщина, у двери: прильнув к ней с разных сторон, словно на свидании двух лунатиков, Венера Кирилловна и лунатик Александр, они слушают — космос.

В общем, меня до слёз в горле довёл стилистический приём Набокова.
Рассказ ведётся от лица человека, близко знавшего нашего Ви (Василия Ивановича).
Но вся прелесть приёма в том, что моментами, трепетно сливаясь с нашим героем, в процессе повествования, он всё же, как тень, отмежёвывается от гг и.. как душа, отлетевшая от тела, после смерти, с ласковым отчуждением смотрит на него со стороны, и, главное, время от времени обращается к своей невидимой возлюбленной: о моя любовь.

Те, кто читают мои рецензии, знают, что у меня не совсем обычные рецензии, а нежная смесь писем к моей утраченной любимой, и хорошего, спиритуалистического диалога с душой произведения.
Оказывается, есть такой приём? Боже.. у Набокова это приём, а у меня.. жизнь закончилась и перешла в инфракрасное качество писем к любимой, в объятиях красоты произведения, словно в объятиях ангела, уносящего мою истомлённую душу далеко от этой безумной земли.
Нежно непонятно, кто же он — рассказчик, у Набокова? Сам герой — Ви, чуточку сошедший с ума от перенесённого ужаса? Или это тот самый.. человек, в жену которого влюблён наш герой?
Или это сам Набоков, и тогда… герой влюблён в жену Набокова?

Знаете, есть такая безысходная степень тоски по любимому человеку.. когда хочется нежно поцеловать того, кто встречается с ней: всё равно что ризу поцеловать у бога..
О, мой смуглый ангел.. твой любимый человек, представляется мне самым счастливым человеком на земле… ибо ему выпало счастье, быть вместе с самой красивой женщиной на земле.
Поцеловать бы вас обоих, милых, и.. умереть, с грустной улыбкой на губах, которая грациозно перейдёт в чеширскую улыбку крыльев за моей спиной.
Эта улыбка крыльев уже робко мерцает, то тут, то там, в моих стихах к тебе, в моих рецензиях-письмах.. к тебе.

Проницательный читатель подметит много чудесных символов в рассказе.
Например, что попутчиков у нашего Ви — тоже, 8 — число лет безнадёжной любви нашего героя к чужой жене.
Они тоже выиграли свой билет. О, эти то возьмут от поездки всё, возьмут — внахлёст. Есть такие умельцы, которые отдыхают и живут — по головам, словно они догадались, как и талантливые лакеи, о тоталитаризме жизни, её безумных истин, и потому подлизываются к этой жизни, её безумным нормам, и.. жизнь, одаривает таких лакеев, с барского плеча, своим убогим счастьем. Хотя для многих, это — высшее счастье. Но для людей души и света — убогое и ущербное счастье.

Так вот, предводитель этой экскурсии — немецкий рыжий увалень, похожий на петуха (тут робко, бочком, из-за двери странички, выглядывают тени Иуды, который был рыжим, как мы помним, и петуха, того самого, под аккомпанемент которого апостол отрёкся от Христа).
Другой увалень, уже русский, женатый — эмигрант, пошляк, с медвежьей шёрсткой на груди.

Разумеется, волей неволей, скорее — неволей, вспоминается тот самый сон Татьяны Лариной, с апокалиптической избушкой в лесу, с монстрами: правда, похоже на ту самую баньку из сна Свидригайлова, в ПиН Достоевского?
Нет ада и рая.. а есть лишь Там — покосившаяся тёмная банька с пауками.
У Набокова, это уже не банька, но — поезд, мчащийся куда-то, бог знает куда.
Быть может и машиниста то уже нет.. или он — ослеп давно, как герой рассказа Платонова, и поезд мчится в бездну, а пассажиры не знают об этом и веселятся, и призраки-монстры — мораль, страхи, сомнения, злоба, эго —  проносятся по этому поезду.

Может человек и правда то того привык к жизни, к морали… человечности, что он попросту не знает, куда бы — сойти от них? А так бы, давно ушёл. Но боится он: некуда, да и страшно. Ницше пытался сойти с морали, человечности — преодолев их. Но.. сошёл с ума, и обнимая избитую лошадку на площади Рима, лошадку из сна Родиона Раскольникова, что-то нежное и туманное шептал ей, пока не упал в обморок: он пытался преодолеть мораль и человека — властью.
Почему не любовью? Эх, мудрецы..

В сне Татьяны, её насильно уносил в лес — медведь, перекинув через плечо: отчасти, это намёк и на её генерала, за которого вышла без любви. Но жила с ним вполне благополучно, даже уютно и богато.
Достоевскому нравилось. А вот Василий Розанов, первый разглядел за этими лживыми декорациями благополучия — ад женщины, без детей, любви и счастья.

Вот так же и поезд уносит нашего героя, куда-то. Так жизнь и мораль, словно медведи, бросив нас на плечо, уносят нас куда-то в лес.. а мы часто и не понимаем этого. Искренне успокаивая себя: ничего, жизнь велика, ещё проснёмся от этого бреда..
Нет, не проснёмся. Или в конце жизни проснёмся.. в мрачном лесу жизни, и плачем в подушку.

Следующий символ — рыжая и дородная Грета, немецкая девушка в поезде.
Разумеется, это отсылочка к Фаусту и Гретхен (заметьте — все образы, нарочито карикатурные, как тени в кошмаре).
О чём там мечтал Фауст? Остановить мгновение? Как жаль.. что мы порой не замечаем, в этой погоне за мгновением, что наша жизнь, душа наша, давно остановились и не двигается.

Порой мы нежно обманываем себя, что мы — счастливы, что всё не так уж и плохо и жизнь движется и душа живёт..
Помните, как в детстве мы замирали, как пред чудом, когда сидели в поезде у окошка, и вдруг.. пейзаж, ласково улыбнувшись, начинал медленно, как пьяный, пятится назад, борясь не то с гравитацией, не то с количеством выпитого?
Это просто поезд тронулся. А пейзаж.. и вон та милая собачка, и вот эта травка у лавочки, и скомканная газета, похожая на перелёженное крыло ангела, которое он перестал чувствовать, навек останутся одинокими и печальными на этой богом забытой станции на вечернем вокзале.

Поезд тронулся, и Василий Иванович, раскрыл томик Тютчева.
Но мысли его летают где-то в облаках, и потому строчка стиха, странно распадается на его устах: мы слизь, речённая есть ложь..
Как мы понимаем (чуткий читатель, понимает), это толчки поезда и.. сердца задумавшегося героя, разорвали стройный смысл строк Тютчева: мысль изречённая, есть ложь.

Так, дивная строка, мерцающая раем и вечной красотой, превратилась в нечто инфернальное и хтоническое: так распадается и искажается Слово божье: образ и подобие божье — человек.
Словно душа человека вне любви и жизни живой — это, нечто дочеловеческое, что жило миллиарды лет до человека и будет жить и через миллиард после смерти человечества (вполне уютно, сытненько и даже демократичненько, морально), и так и не узнает о мирах Рафаэля, Достоевского, Моцарта, Христа..

Это жизнь, не Я, в высшем смысле, не замыкающееся на себе, но обнимающее весь мир, делающее весь израненный и обездоленный мир, частью твоего Я, но низшая жизнь — Мы, того самого замятинского мы, убивающего и растворяющего и переваривающего в себе, всё уникальное и нежное, обезличивая душу, питая тобой монстров Мы, монстров морали.

Тут тонкая грань. Если человек сопричастен высшим чаяниям общества, человечества, Родины, и нежно сопричастен коллективному Мы, почти — божественному Мы, то это чудесно, об это мечтал и Платонов, но когда это Мы превращается в монстра, и требуя, как в древних мифах, всё новых и новых жертв ради себя, утратив по сути «Себя», то это уже ад тоталитаризма, и всякое Мы, от морали, до общества, утратившего высшее Я, превращается в солипсического змея, пожирающего свой хвост, не двигаясь в сторону света, но просто гнобя всё уникальное и светлое, что хоть куда то двигает Мы.
В этом смысле, конечно, поезд выступает исполинским прообразом древнего Змия в Эдеме, но не он искусил Еву, съевшую яблочко, но наоборот, Змий, словно ветхозаветный Левиафан, проглотил праведника Ви и.. монстриков жизни.

Набоков ведь смутно намекает на известные слова Христа: я есмь Слово.
Но у Тютчева, в его стихе Силентиум, который и читает Ви, по сути говорится, что Слово, высшее, произнесённое в безумном мире и в несовершенном человеческом языке — обречено стать ложью, распятием.
В нашем несовершенном мире, доверяться истине, морали, языку, искусству, Я, обществу, так же безумно и безбожно, как и участвовать в распятии бога, даже если это кажется.. весёлой игрой: лишь одна любовь совершенна.

Вот это совершенство любви и ищет наш герой в поездке.
Первые тревожные звоночки прозвучали, когда пассажиры достали свой провиант и.. «социалистически» скинулись, для общей трапезы: ад тайной Вечери.
У нашего Ви был милый, русско-пасхальный наборчик: солёный огурчик, три яичка..
Пассажирам не понравился огурчик, они посмеялись над ним и.. выкинули в окошко.
Всё начинается с малого. Весь ад. Да и рай, который в начале потому так прелестно похож на ад. И наоборот.

Подумаешь.. огурчик, скажет кто-то. А это мог быть и стих, который не понравился многим. Или маленькая истина, выстраданная в сердце человека, или его маленькое, но светлое чувство.
Вместо огурчика, Ви снабдили немецкой колбаской.
Давайте быть честными: многие были бы только рады такой чудесной демократии, сытой и.. по сути, тоталитарной.
За сытое счастье, люди легко могут продать не только Родину, но и совесть, душу, бога.
Помните, как Ракитин, герой Карамазовых, ярый западник, искренне говорил, как с удовольствием обменял бы Пушкина — продал бы Пушкина, — на хорошие немецкие сапоги?

Ад набирает обороты, но пока это.. нежный ад: ну подумаешь, люди поют в путешествии, песню, по листочкам, заботливо выданным?
Разве это тоталитаризм? Они же пока ещё не живут, не думают.. по листочкам. А лишь поют.
Ну подумаешь, наш милый Ви, просто делал вид, что поёт эту чепуху, и просто открывал рот.
Его пристыдили и.. заставили петь: ад морали — это истина большинства. Т.е. распятая истина.

Затевается милая игра: пассажиры, мужчины, прячутся под лавки, и на них ложатся женщины. Но они не знают под какими лавками  — мужчины.
Пошлая игра. Так похожая на жизнь, где ты словно лежишь в подкроватной лужице тьмы, словно тут кого то убили и ждёшь кого-то: кого? Медведя, что как в сказке, придёт поспать на этой лавочке-постели?

У меня иногда чувство, что моя жизнь — это лежание под постелью, на которой спит медведь.
И страшно пошевелиться, и вылезти страшно..
А медведи ещё и любовью занимаются на постели и тебе кажется, что постель вот-вот обрушится и в первую секунду тебе достанется не меньше, чем и счастливой медведихе.

Разумеется, наш герой проиграл и ему насильно, пусть и в шутку, скормили бычок от сигареты.
Это пока ещё улыбка ада. Вместо причастия — бычок. Вместо слов нежности и любви — плотоядный и алый смех.
Набоков чудесно пишет «бабочка металась по потолку, чокаясь со своей тенью».
Помните я рассказывал про баньку Ставрогина? Достоевский ведь ни слова не написал о бабочках. А Набоков, идеально дополнил эту баньку, главным персонажем: бабочка.. и пауки.
Банька-поезд. Заблудившийся поезд, как заблудившийся трамвай Гумилёва: к каким дальним странам надежд и любви, везёт он тебя, душа?

И вот, на остановке, наш милый Фауст видит небесной красоты пейзаж: облачко нежное, голубое озеро и замок на скале.
Это как в картах: совпала некая комбинация.
Ви видит словно визуализацию божьего слова, вышептанного не человеком, но — милой природой. Своего рода эта символ Святой Троицы по Набокову: озеро — земное, но отразившее небесное, облако — небесное, но словно бы нежно пронизанное земным, и — башня, как храм и человек.

Другими словами, сама природа словно бы нежно и молитвенно крестится этим пейзажем.
У каждого есть свои «Облако, озеро, башня»: вот есть же в мире миллиард носиков женских, а такого как у моего смуглого ангела — нет ни у кого (в хорошем смысле, разумеется), и таких дивных, как вечерние озёра, глаз, нет ни у кого: чуточку разных по цвету глаз.
И милые, русские, карие облачка вечереющих бровок..
Это сочетание ангела.

Так и у нашего Ви, это сочетание, отозвалось чем то райским в сердце: он нашёл своё место в жизни, где наконец то расцветёт его душа, быть может его воля окрепнет и красота расцветёт и.. может, его любимая, замужняя (незабываем пушкинский мотив) наконец-то обратит на него внимание и полюбит его?

Наш милый Фауст — нашёл своё мгновение, он его — поймал, как райского мотылька.
Он уже мечтает жить здесь, в уютной и простенькой сторожке одного старичка, он мечтает выписать сюда любимые книги, и.. милую фотографию возлюбленной: по сути, очень внимательный.. а точнее, очень влюблённый читатель подметит, что это уже есть микрокосм облака-озера-башни: фото любимой — облако, книги — небесные озёра, почти иконки любви, а старая сторожка — башня, ставшая храмом.
Он не хочет возвращаться в поезд.

Но.. как говорится — маршрут построен, и не важно: поездом, билетом, моралью, обществом: вся радостная толпа, словно военнопленные, которые угодливо помогают завоевавшей их — морали, Мы, массе, истине большинства.. не важно, — противится счастью и свободе «избранного», который осмелился бросить вызов — Мы, слизи моральной и толповой.
Марширующая мораль, марширующее и обезличенное Мы, противится — Душе, счастью.

Все — под конвоем. Пленные. Шаг в сторону от истины толпы, морали — и выстрел в спину, выстрел осуждений и презрений: типичная мысль ада морали и большинства: нет, мы волочимся по дну счастья и жизни, так и вы с нами, не дадим нас покинуть, иначе нам невыносимо будет жить, зная, что где то есть подлинное счастье и подлинная свобода: распнём это счастье и эту свободу распнём!
Не будет — Я, будет — лишь безличное и сытенькое, уютное — Мы.

И вот тут и случается настоящий ад. Монстры, сбрасывают свои маски «человеческие».
Нашего милого Ви, валят на пол в поезде, избивают и штопор ввинчивают в ладони и стопы.
Разумеется, это предельно ясная аллюзия на распятие (внимательный читатель вспомнит чокающегося со своей тенью, мотылька: у Набокова не бывает просто красивых образов ради эффекта: то самое вино, кровь Христа, призванные сопричастить душу Слову божьему, стало оружием ада и мерзости. Спасся и причастился один мотылёк. Душа. Это уже само по себе, тайная поэзия строки, мимо которой пройдёт большинство читателей: не человек, но мотылёк, причащается кровью Христовой).
Любопытно, что рассказчик, однажды оговаривается, когда нашего героя заставили нести каравай хлеба: о, как я тебя не люблю, насущный!

Как мы помним, рассказчик, время от времени обращается к своей незримой возлюбленной: он сумел в жизни не проехать мимо своего счастья, сойти с уготованного временем, эпохой, толпой, моралью — маршрута.
Он обрёл свою любовь и не был распят. Это словно новое христианство без распятия.
Не помню, вроде религиозный философ Серебряного века — Бердяев, нежно споря со священниками, доказывал, что однажды нужно будет отойти от идеи (по своему прекрасной, на определённом этапе развития и подвига души) вечно Распятого бога, и прийти к вечно воскресающему и радостному Христу: Не Христос, есть любовь, но — Любовь, есть Христос.

Рассказчик обрёл своего бога, своё облачко и озеро вешнее: свою любимую.
А что же Василий Иванович?
Он вернулся.. совсем, совсем другим человеком. Словно в нём что-то главное умерло.
Так бывает, человек ещё жив.. но если в нём убить надежду, что то главное в нём умирает, умирает больше, чем человек может умереть лишь в теле своём.
Василий Иванович говорит страшные, экзистенциальные, и.. чуточку волшебные слова, словно снимающие чару, с ощущения и морока жизни: Сил больше нет быть человеком..

Словно быть человеком — это что-то ложное, склизкое, то самое мы слизь речённая
Т.е. ложно сказанное слово Бога, распятое слово Божье.
Впереди у этого человека — жизнь по Тютчеву: молчи, скрывайся и таи, и чувства и мечты свои.
Жизнь в аду, пока душа, не сбросит этот склизкий и мерзкий кокон «человеческого», после смерти.
О мой смуглый ангел… о бабочка моя каряя, чокающаяся крылышком своим милым, с тенью строчек моих и стихов, полных тобой.. одной тобой.

«Все они сливались постепенно, срастаясь, образуя одно сборное, мягкое, многорукое существо, от которого некуда было деваться.»

Очень сильный рассказ. Столкновение быдловатого коллектива (как оказалось, такие есть не только у нас в России) и тонко чувствующего человека, живущего тихо и незаметно, настолько, что, хотя рассказчик и помнит его, как хорошего человека, но никак не может вспомнить его имени отчества. Великолепный язык, передающий мельчайшие изменения мысли и впечатления от поездки, я словно сама оказалась в летней электричке с навязчивыми неприятными попутчиками.
Забавно, конечно, что подобный конфликт – ты не такой как все, ты смеешь думать, что можешь пойти своим маршрутом, так мы тебя заставим петь хором! - происходит не в советской стране, хотя год написания 1937 и наводит на определенные мысли о том, что это не просто рассказ о маленьком неудачном путешествии. Сюрреалистическая концовка и упоминание, своего рода пасхалочка, «Приглашение на казнь» Владимир Набоков " лишь укрепили меня в моем подозрении. Впрочем, это далеко не единственное, что можно прочесть в этом коротеньком рассказе между строк. Ощущение своей чужеродности не только в том, что наш герой интеллигент и интроверт, он еще и вынужденный эмигрант и ему чужды люди вокруг своей «культурой», если можно так выразится про его попутчиков. Само путешествие, которое герой не выбирает, а оно выпадет ему случайно в лотерее, может оказаться и великим счастьем – все эти тропинки в лесу, таящие множество выбора пути, озеро с его идиллической красотой и с башней. И кошмаром, если не повезет с попутчиками в этом пути – согласитесь, весьма философская вещь получается о самой жизни маленьких незаметных людей.

Тяжело писать отзыв, потому что рассказ не столько осмыслен, сколько прочувствован. В конце концов, это Набоков – мастер слова, а не я. Он свою мысль высказал, а я даже повторить ее толком не могу, тык-мык какой-то получается.

По настроению рассказ перекликается с «Приглашением на казнь» (даже отсылка есть): то же одиночество в толпе, противостояние индивидуальности и системы. Здесь меньше фантастики: дело происходит в предвоенной Германии, хотя конкретный режим не указывается. Очевидно, речь идет о притеснении личности вообще, о столкновении ее с системой, которая стремится подогнать всех под одну гребенку. Происходящее символично, человек оказывается против воли втянут в дело, которое ему совершенно не по душе, и окружен людьми, которые не разделяют образ его мыслей. Он не может никуда вырваться, не может отстать от группы, заниматься чем-то в одиночку, даже съесть свой огурец (потому что у остальных колбаса).

Рассказ времен репрессий и гонений. Он красиво написан, интересно подан, но сказать что-то о нем сложно, так и кажется, что все переврешь.

Об этом любимейшем рассказе я могу либо говорить бесконечно, либо же ничего не сумею сказать вообще. Поэтому всё же попробую говорить бесконечно... О, нет, не пугайтесь! Просто много.

Рассказ «Облако, озеро, башня», написанный в 1937-м году, стал не только данью своему времени, но и одним из тех редких произведений, в которых не важны достоверность времени, места, историчность персонажей: такие тексты существуют вне самого понятия времени, в особой авторской реальности, и в неё приглашают читателя. Здесь нет ни дат, ни фамилий, ни точных названий с географической карты, мы не можем сказать, существует ли в действительности хоть где-то «синее озеро с необыкновенным выражением воды», чёрная башня на «облепленном древесной зеленью» холме, отражающееся в воде большое облако. Но разве важна реальность, когда и выдумка очаровывает, пугает, заставляет в себя поверить?..

Дальше...

Знакомясь с текстом и делясь впечатлениями, я встречала самые разные взгляды на него, могла лишь подивиться тому, как в столь небольшом произведении автор сумел укрыть настоящий клад: самые разные стороны произведения вдруг приобретают первостепенное значение и сияют, словно драгоценные камни, в зависимости от того, что жаждет найти читатель. Для одних главной становится тема тоски по Родине и противопоставление ей жизни на чужбине, где эмигрант никогда не станет своим и будет чувствовать во всём свою непохожесть. Другие просят обратить внимание на бросающуюся в глаза разницу между героем и его окружением, их пошлостью и его чистой, вдохновлённо-романтичной душой. Третьи лишь качают головами и твердят, что главное в нём — бессмысленное движение по кругу, лишь вырвавшись из которого можно найти успокоение. А правы, конечно же, всё.

Главный герой рассказа — «скромный, кроткий холостяк, прекрасный работник», однако наш добрый рассказчик не может вспомнить его имя и отчество, о чём и предупреждает читателя: «Кажется, Василий Иванович». Здесь нет полного, объёмного портрета, однако доброжелательное авторское отношение сразу же побуждает проникнуться к нему симпатией. С первых строк он представляется нерешительным, мягким и податливым, словно тёплый воск, неспособным на самостоятельные решения, взрыв негодования или сильные чувства — мы видим человека, плывущего по течению жизни и никак не старающегося изменить кем-то выбранное направление. Он работает в Берлине, оттуда начинает свой путь, в него же возвращается — даже географически повествование замывается в круг. Маршрут заканчивается в исходной точке, но изначально определён не героем, а кем-то другим. Попытка отказаться от поездки и продать билет, полученный на балу русских эмигрантов, заканчивается ничем — узнав, через сколько трудностей ему придётся пройти ради того, чтобы не получить никакой выгоды и морального удовлетворения, Василий Иванович не проявляет никакой личной инициативы и решает отправиться в путешествие.

Но даже о нём, которое, как чувствует герой в ночь перед отъездом, может принести ему (да что там, непременно принесёт!) непривычное, чудесное счастье и странное, почти детское волнение, он думает как о «поездке, навязанной случайной судьбой в открытом платье». Словно предвидит, сам того не осознавая, что почти всё покажется вульгарным, чуждым тонко чувствующей душе, грубо вырвет из привычного и уютного мира. Ведь оно, действительно навязанное герою под видом увеселительной прогулки — от первого и до последнего сделанного шага есть не что иное, как ограничение свободы, подавление личности и воли одного большинством, подчинение стадным желаниям круга грубых и недалёких людей.

Ещё в поезде Василий Иванович говорит себе: «Как это все увлекательно, какую прелесть приобретает мир, когда заведён и движется каруселью!», но не знает, что всё его путешествие и есть карусель, набирающая ход. Да что путешествие — вся жизнь! Ведь невозможно сойти на твёрдую и надёжную землю тогда, когда ты сам этого захочешь: желание остановить безумную и бесконечную круговерть подчинено другому, тому, кто не считает нужным понять или хотя бы прислушаться к тебе. Необычайно любопытно в этой сцене и описание вида за окном, который Василий Иванович может наблюдать лишь украдкой. Оно только усиливает эффект, вновь наводит на мысли о карусели и повторяющемся движении:

Эта «страшная для души анонимность всех частей пейзажа» — лишённый ясных форм бег по кругу, когда весь яркий и многогранный мир сливается в смазанный, перепутанный хаос, из которого взгляд выхватывает лишь отдельные объекты, но не может долго на них задерживаться. Ведь скорость, движение, неведомая и грубая сила увлекают вперёд. От того получается, что ничто, окружающее героя, не имеет ни конкретной формы, ни общего смысла. Даже товарищи, навязанные обществом увеселительных поездок, больше напоминают осколки разбитого витража. Видя разбросанные стёкла разных цветов, форм и размеров, мы с трудом представляем себе то, что они изображали. Так и здесь: Василий Иванович подмечает лишь некоторые, самые броские черты спутников, а всё остальное смазывается, исчезает, что делает их похожими на бесформенное многоликое чудовище. Таковым они, в принципе, и станут по мере развития сюжета — многоголовой гидрой, которая нависнет над ним, пристально следя, подчинит себе и не даст вырваться из когтей, будет пугать и лишать воли.

Как же рассказчик описывает нам «добрых людей»? Карикатурные образы приземлённых, неприятных людей; несколькими точными мазками кисти Набоков невыгодно отделяет их от Василия Ивановича: тогда как сам он словно бы состоит из мягкой игры тёплых красок, его спутники слишком яркие, броские, у каждого есть гиперболизированная до отторжения черты. Эта антитеза, контраст между главным героем и его спутниками, очевидна:

И обеих девиц, что совсем не удивляет читателя, зовут Гретами.

Кто из них с момента первого же своего появления заставляет нас проникнуться симпатией? Никто: одни похожи до такой степени, что перестают быть личностями, другие же непременно имеют во внешности нечто неприятное, отталкивающее, будь это «щетинисто сизый череп» или что-то «бархатно-гнусное в облике и манерах». А на другой чаще весов Василий Иванович, во всём непохожий на них, старающийся любоваться видами из окна, но не имеющий права даже на столь быстротечный покой.

В группе, состоящей из четырех женщин и стольких же мужчин, он лишний изначально, выбивающийся и из пошлого мира этих людей. Об этом свидетельствуют состав компании, происходившее во время игр («три раза ложился в мерзкую тьму, и трижды никого не оказывалось на скамейке, когда он из-под неё выползал»). Подчёркивается то, что герой не принадлежит к их кругу: когда в поезде решают петь песни, то дают «нотные листки со стихами от общества», членом которого он, единственный из всей группы, не является.

После чуждых ему потех, унижений и подавления воли этим многоликим чудищем, берег озера и башня кажутся самым настоящим раем, землёй обетованной, где «и открылось ему то самое счастье, о котором он как-то вполгрёзы подумал». Пейзаж здесь дышит покоем, пропитан лёгким дыханием поэзии («высилась прямо из дактиля в дактиль старинная черная башня»), каждая деталь мягко, неброско, но с удивительной нежностью нарисована автором. Озеро, облако и башня вновь создают контраст между желанием и реальностью, человеком и окружением, прошлым миром Василия Ивановича и тем новым, в котором ему будто предначертано остаться. Но на фоне благоденственного края, желанного места в мире, где Василий Иванович наконец-то чувствует, что должен остаться, прожить всю жизнь, стать частью гармоничной и столь близкой его сердцу картины, рассказ достигает кульминации. Ведь спеша отказаться от прошлого и страшного возвращения обратно в Берлин, он встречает непонимание, даже явное нежелание понять и против собственной воли продолжает путь вместе с теми, кто теперь уже открыто истязает его, не сумев прежде искоренить инаковость «лишнего» путешественника.

Рассказчик говорит, что видел его позже — тихого, изменившегося, не имеющего больше сил быть человеком, — и отпустил. Это сам Набоков (а в добром отношении рассказчика к герою, в том, как вместе они, словно единые в одном лице, участвуют в каждом дне путешествия, в понимании чувств и желаний героя – во всём нам непременно мерещится сам автор) отпускает его домой в несуществующий, наверное, но сладостно-родной край ожившей мечты.

Прочитав, невольно сопоставляешь эмигрантское прошлое героя, образ нежно хранимой в памяти любви, оживающей в пейзаже за окном быстро несущегося вперёд вагона, нежность и тоску в описании мест, путь через которое приближает Василия Ивановича к озеру, облаку и башне, и спрашиваешь себя: «Уж не покинутая ли Россия, не оставленная ли Родина видится этой душе в проникновенной и чистой красоте того райского сада, что открылся Василию после душного, чужого, громкого Берлина, не желавшего его отпустить? Ведь неспроста сам город и недавно оставленный уклад жизни тянули руками этих «добрых людей», тянули по кругу обратно в свои кандалы?»

Как и другие произведения Набокова, финал этого рассказа нельзя назвать однозначным. Ведь если взять его на суд разума, испугаешься, удивишься: человек, совсем неприспособленный к жизни, чужой в ней, вдруг отказывается от всего, оставляет работу… И всё, чтобы поселиться в понравившемся месте! Мыслимо ли это, разумно, верно? Но в том, наверное, и заключается отличие героя от многих живых, реально существующих людей: они взвешивают решения не умом, а сердцем, и только оно может подтолкнуть к верному решению без страха перед трудностями. Василий Иванович был прав: эта поездка привнесла в его жизнь новое, пробуждающее дыхание славных перемен.

И очень удачен столь лаконичный, но многое говорящий финал: ни слова не повествует более о герое, не отвечает на наши вопросы (вернулся ли он к заветному краю, нашёл ли в нём искомое счастье?). Пожалуй, именно из-за недосказанности в финале этот текст кажется пропитанным солнечной и доброй надеждой. Рассказчик (и автор в одном лице) позволяет самим ответить на свой же вопрос… и отпускает не только кроткого холостяка, но и нас, искать свои озеро, облако и башню.