Облако, озеро, башня

А на остановках Василий Иванович смотрел иногда на сочетание каких-нибудь совсем ничтожных предметов -- пятно на платформе, вишневая косточка, окурок, -- и говорил себе, что никогда-никогда не запомнит и не вспомнит более вот этих трех штучек в таком-то их взаимном расположении, этого узора, который однако сейчас он видит до бессмертности ясно; или еще, глядя на кучку детей, ожидающих поезда, он изо всех сил старался высмотреть хоть одну замечательную судьбу -- в форме скрипки или короны, пропеллера или лиры, -- и досматривался до того, что вся эта компания деревенских школьников являлась ему как на старом снимке, воспроизведенном теперь с белым крестиком над лицом крайнего мальчика: детство героя.

Нас с ним всегда поражала  эта  страшная
для души анонимность всех частей пейзажа, невозможность никогда
узнать,   куда   ведет   вон   та   тропинка,--  а  ведь  какая
соблазнительная глушь! Бывало, на дальнем склоне или  в  лесном
просвете появится и как бы замрет на мгновение, как задержанный
в  груди  воздух,  место  до  того  очаровательное,--  полянка,
терраса,--  такое  полное  выражение  нежной,  благожелательной
красоты,--  что,  кажется,  вот  бы остановить поезд и -- туда,
навсегда, к  тебе,  моя  любовь...  но  уже  бешено  заскакали,
вертясь  в  солнечном  кипятке, тысячи буковых стволов, и опять
прозевал счастье.

Нас с ним всегда поражала эта страшная для души анонимность всех частей пейзажа, невозможность никогда узнать, куда ведет вон та тропинка,- а ведь какая соблазнительная глушь! Бывало, на дальнем склоне или в лесном просвете появится и как бы замрет на мгновение, как задержанный в груди воздух, место до того очаровательное,- полянка, терраса,- такое полное выражение нежной, благожелательной красоты,- что, кажется, вот бы остановить поезд и - туда, навсегда, к тебе, моя любовь... но уже бешено заскакали, вертясь в солнечном кипятке, тысячи буковых стволов, и опять прозевал счастье.

Затеяли славную забаву, которой руководил Шрам; она состояла вот в чем:
женщины ложились на выбранные лавки, а под лавками уже спрятаны были мужчины, и вот, когда из-под той или другой вылезала красная голова с ушами или большая, с подъюбочным направлением пальцев, рука (вызывавшая визг), то и выяснялось, кто с кем попал в пару. Трижды Василии Иванович ложился в мерзкую тьму, и трижды никого не указывалось на скамейке, когда он из-под нее выползал. Его признали проигравшим и заставили съесть окурок.