Золотая цепь

– Джем, – с трудом выдавила она. – Джем был здесь, Кит?
Он радостно улыбнулся ей.
– Джеймс Карстерс, – сказал он. – Джем.
Корделия нервно покосилась на Джеймса, и тот ободряюще кивнул.
– Да, – ответила она. – Джеймс Карстерс. Мой кузен.
– Джеймс, – прошептал Кристофер, и больной, лежавший на соседней койке, вдруг повторил это имя.
– Джеймс, – шептал Пирс Уэнтворт. – Джеймс.
И затем следующий больной заговорил:
– Джеймс.
Мэтью поднялся на ноги.
– Что это такое?
Кристофер широко открыл свои лиловые глаза, стиснул запястье Джеймса и притянул друга к себе. Когда их лица разделяло всего несколько дюймов, он прошипел:
– Уходи отсюда – тебе надо уходить, немедленно. Надо уходить. Джеймс, ты не понимаешь. Все дело в тебе. С самого начала все дело было в тебе.
– Что это значит? – повторял Мэтью.
Голоса раненых сливались в зловещий хор: «Джеймс. Джеймс. Джеймс».

– Джеймс – мой парабатай. Я люблю его. Единственное, чего я никогда не мог понять – это его привязанности к Грейс Блэкторн. Мне очень давно хотелось, чтобы он заинтересовался другой девушкой, но, несмотря на это, я расстроился, когда увидел вас в Комнате Шепота.
Корделия не ожидала такой откровенности.
– Почему ты расстроился?
– Наверное, потому, что мне кажется… что он сам еще не разобрался в своих чувствах, – пробормотал Мэтью. – И еще мне кажется, что он может причинить тебе боль.
– Он же твой парабатай, – холодно усмехнулась Корделия. – Почему тебя так волнует то, что он может причинить боль мне?
Мэтью поднял голову и взглянул на вечернее небо. Ресницы у него были темнее, чем волосы.
– Не знаю, – ответил он. – Но, оказывается, волнует.

Мэтью вытащил из кармана флягу и начал отвинчивать крышку. Он был в броне, но, видимо, не собирался жертвовать своими маленькими радостями во имя долга. Не обращая внимания на пристальный взгляд Корделии, он откинул голову назад, сделал большой глоток и закрыл флягу.
– Ну вот; теперь мне, как говорится, море по колено, – объявил он.
– А что, моряки – такой уж храбрый народ, или они постоянно пьяные? – спросила она и сама удивилась тому, как резко и неприязненно прозвучали эти слова.
– И того, и другого понемногу, я так думаю. – Мэтью говорил легкомысленным тоном, но флягу все-таки убрал. 

– Я крайне удивился, сообразив, что ты видишь меня, – говорил он. – И удивился еще больше, когда сумел прикоснуться к твоей руке и вытащить тебя из ямы. Сначала я подумал, что причина этому – твой возраст, но оказалось, что это вовсе не так. В тебе есть что-то необыкновенное, Люси. Ты обладаешь могуществом, имеющим отношение к мертвым.
Люси вздохнула.
– Я бы предпочла могущество, имеющее отношение к хлебному пудингу.
– Но это не помогло бы спасти Корделию от верной смерти, – возразил Джесс. Он откинул голову назад, так что черные волосы его касались стекла, и Люси, естественно, видела, что он не отражается в темном окне. – Мать верит, что когда она все подготовит и соберет все ингредиенты, необходимые чародею, последний вздох, заключенный в этом медальоне, поможет воскресить меня. Но на берегу я схватился за него потому…
Люси приподняла брови.
– Сначала я подумал, что тонешь ты. Жизненная сила, заключенная в этой побрякушке, могла бы проникнуть в твои легкие и помочь тебе дышать под водой. – Он помолчал. – Я подумал, что ты умираешь, и хотел воспользоваться им для того, чтобы вернуть тебя к жизни.
У Люси бешено забилось сердце.
– И ты был готов пойти на это? Ради меня?
Глядя в его бездонные темно-зеленые глаза, Люси представила себе, что смотрит в океанскую бездну. Он приоткрыл рот, словно собирался что-то сказать, но в этот момент первый луч солнца проник в комнату. Призрак, не сводя с девушки глаз, выпрямился и замер с таким видом, словно его пронзила стрела.
– Джесс, – прошептала она, но он уже растворился в воздухе.

– Этот медальон повесила мне на шею мать, – сказал Джесс. – В нем заключен мой последний вздох.
– Твой последний вздох?
– Наверное, следует сначала рассказать тебе о том, как я умер, – предложил Джесс и примостился на подоконнике. Видимо, странному призраку там нравится, подумала Люси – ведь это все равно, что стоять на пороге. – Я был очень болезненным ребенком. Мать сказала Безмолвным Братьям, что я не выдержу нанесения рун, но я умолял ее разрешить мне это. Она долго отказывала мне, и я слушался, но только до тех пор, пока мне не исполнилось семнадцать. Возможно, ты понимаешь, что, достигнув этого возраста, я отчаянно желал стать Сумеречным охотником, как другие. Я сказал, что если она не позволит мне получить Метки, я убегу из дома в Аликанте и обойдусь без нее.
– И что было дальше? Ты убежал?
Он покачал головой.
– Мать сдалась, и Безмолвные Братья пришли в наш загородный дом. Церемония нанесения рун прошла нормально, и я решил, что удача улыбнулась мне. – Джесс поднял правую руку, и Люси догадалась, что отметина, принятая ею за шрам, на самом деле представляла собой едва заметные очертания руны Ясновидения. – Моя первая и последняя руна.
– Что произошло?
– Вернувшись в свою комнату, я рухнул без сознания на постель. Потом, среди ночи, очнулся – у меня был жар. Я помню, как кричал, и Грейс прибежала ко мне. Когда она меня увидела, у нее началась истерика. Кровь проступала у меня сквозь кожу, и простыни стали алыми. Я вопил, извивался, рвал одеяло, но жизнь покидала меня, а нанести исцеляющие руны было невозможно. Я помню тот миг, когда я осознал, что сейчас умру. Я ослабел. Грейс держала меня в объятиях, я корчился в агонии. Она была без обуви, ее сорочка и накидка насквозь пропитались моей кровью. Я помню, как в спальню вошла мать. Она поднесла этот медальон к моим губам, как будто хотела, чтобы я его поцеловал…
– И ты поцеловал? – прошептала Люси.
– Нет, – равнодушно ответил он. – Я умер.