Королевство

Губернатор назначил нашим опекуном дядю Бернарда. Из службы опеки в Нотоддене приехали две тетки – они осмотрели дом дяди Бернарда, и их, видать, все устроило. Бернард показал им спальни, которые подготовил для нас, и пообещал почаще справляться о том, как у Карла идут дела в школе.
Когда тетки свалили, я попросил дядю Бернарда отпустить нас с Карлом на пару дней домой, в Опгард: тут, в деревне, прямо под окнами гудит шоссе и толком не выспишься. Бернард не возражал и даже дал нам с собой здоровенную кастрюлю лабскауса.

— Твой отец переживал из-за чего-то?
— Нет, – ответил я.
— Точно? Все, с кем мы уже беседовали, говорят, он казался расстроенным.
— Вам чего, хочется, чтоб я сказал, будто у него депрессуха была?
Ольсен опять поднял взгляд:
— Ты о чем это, Рой?
— Так вам будет проще. Вы сможете сказать, что это он сам и себя, и маму убил.
— Почему проще?
— Его никто не любил.
— Рой, это неправда.
Я пожал плечами:
— Ладно, у него наверняка была депрессуха. Он все время сидел один – на улицу не выходил и почти ни с кем не разговаривал. Пил пиво. Обычно при депрессиях так и бывает.
— Иногда те, кто страдает от депрессии, очень умело это скрывают. – Ленсман Ольсен старался перехватить мой взгляд, а когда наконец получилось удержать его, спросил: – Твой отец когда-нибудь говорил о том… что ему не нравится жить?

— Давай проверим, Рой… Значит, ты в тот вечер, когда случилось несчастье, стоял возле дома. Времени было… – Ленсман Сигмунд Ольсен, склонив голову, просматривал документы.
Глядя на его густые светлые волосы, я вспомнил швабру, стоявшую в школьном актовом зале. Волосы у него были со всех сторон одинаковой длины – и спереди, и сзади, и с боков. А еще у него были такие толстые усы, наподобие моржовых. Наверняка он и швабру на голове, и усы заимел еще в семидесятых. А что, мог себе позволить – на склоненной голове не было ни намека на лысину.

— Рой о птицах знает больше, чем обо всем остальном. Разве что о машинах столько же. И о заправках.
— Но не про людей, – добавила Шеннон.
По интонации я так и не понял, вопрос это или утверждение.
— Именно, – подхватил Карл, – поэтому он и давал людям названия птиц. Папа был рогатым жаворонком. А мама – каменкой. Дядя Бернард – болотной овсянкой, потому что сперва учился на священника и лишь потом передумал и стал автомехаником, а у болотных овсянок белый воротничок.
Шеннон засмеялась:
— А ты, дорогой, – ты кем был?
— Я был… Кем уж я был-то?
— Луговым коньком, – тихо проговорил я.
— Значит, луговой конек красивый, сильный и умный? – хихикнула Шеннон.
— Может, и так, – поддакнул я.
— Это потому, что он летает выше других, – объяснил Карл, – а еще он громкоголосый и совершает… как уж это называется?
— Вокальные полеты, – подсказал я.