Dante's Paradiso [Translated by Henry Wadsworth Longfellow with an Introduction by Ellen M. Mitchell]

Последуй же, поэт,
За мною ты, я — твой путеводитель,
И вечности увидишь ты обитель;
Услышишь в той ужасной стороне
Стон грешных душ, мятущихся в огне,
Вторую смерть в отчаянье зовущих.

Луч солнечный забрезжил на вершине,
И легче стало сердцу моему.
Утихнул страх — взволнованное море
Души моей смущавший в эту ночь,
Которую провел я в тяжком горе.

И смертный час для них недостижим, 
И эта жизнь настолько нестерпима, 
Что все другое было б легче им. 
Их память на земле невоскресима; 
От них и суд, и милость отошли. 
Они не стоят слов: взгляни - и мимо!

Тут перед памятью склоняется мой гений:
В сиянье на Кресте увидел я Христа!
Для описания я не найду сравнений,
Но тот меня простит, кто по стопам Христа,
Неся свой крест, идет, не убоясь гонений:
В сиянии и сам увидит он Христа.
(И рифма не нужна. Какая красота)

Когда свидетельство Всевышнего не ложно -
Мудрейшего найти меж смертных невозможно

"Остановись, тосканский гражданин!
В речах своих ты скромен и прекрасен.
Ты родины благословенный сын,
Которой я был некогда опасен!"

Бояться должно лишь того, в чем вред
Для ближнего таится сокровенный;
Иного, что страшило бы, и нет.

Земную жизнь пройдя до половины,*Я очутился в сумрачном лесу,Утратив правый путь во тьме долины.

О пестуя восторги и печали,
Всем существом мы предаемся им
И в это время сознаем едва ли,

Что есть иные чувства; не хотим
Другому предаваться в те мгновенья.
И не владемм помыслом своим...

И это разбивает заблуждение,
Что в нас душа мерцает не одна,
Когда на страже слух наш или зренье.

Полны невинности и верою Христовой
Лишь дети малые, но прежде чем пушок
Собою оттенит у них румянец щек -
Покинут навсегда их вера с чистотою.

Кто в детстве голодал - пресытится едою,
Кто в детстве мать любил и матери своей
Всегда покорен был, тот пожелает ей
Скорейшего конца. Так время неизбежно

Румянец юных дев, когда-то рдевших нежно,
Сменяет желтизной. Узнай же: никакой
Нет силы на земле, людьми руководящей,
И потому с пути сбивался род людской.