Девять рассказов

Вторая мировая тоже перепахала людей. Творцы, изувеченные Первой мировой, всем известны, они оказались почти в каждой из воевавших стран, излили свое измененное сознание на тысячах страниц. Ибо та война была настолько очевидно бессмысленна, что это ничем не затушёвывалось, не прикрывалось, было понятно и доступно читателям и Барбюса, и Хемингуэя, и Ремарка. Вторая же мировая была войной идеологической, враг был понятен и поэтому прост, ресентимент глаже и глубже, но все же, все же вот он, в этих нервных рассказах, в этих поломанных и скрюченных судьбах.

В экранизации (не помню, есть ли этот эпизод в романе) «ТАСС уполномочен заявить…» Семенов устами американского журналиста говорит, что Стейнбек, так хорошо начавший в 30-е, позавидовал Хемингуэю с его Испанией и свернул на неверную дорожку во Вьетнаме, начав хвалить американских империалистов, едва найдя свою войну. Не знаю, завидовал ли Сэлинджер предыдущему потерянному поколению, но трудно не ощутить преемственность между его короткой формой и рассказами Фолкнера, столь же насыщенными нервом жизни (и близостью смерти).

Удивляет меня в американской прозе и это увлечение маленькими девочками, маниакальное какое-то. Критики вроде бы видят в их фигурах у Сэлинджера спасителей от слащавости и пошлости мира, но это объяснение, притянутое за уши. Тут что-то проще и глубже, вся эта страсть 50-х, от Набокова к Сэлинджеру и Хайнлайну (вспомните «Дверь в лето»).

Любопытна и сама американская культура тех времен. Она уже сильно киноцентрична, литература даже не вторична, а так, маргинальна (хотя упоминается и Хемингуэй, и Джейн Остин). Похожа эта культура на нашу 30-х, столько же аллюзий на большой экран. Вспоминается почему-то «В окопах Сталинграда» Некрасова, где он пишет о весьма схожем киевском детстве, думаю, что и часть картин у него с Сэлинджером совпадали, в дозвуковой период-то точно.

Но интереснее всего, конечно, городская американская культура, столь щедро выписанная Сэлинджером (в большей части еврейской в Нью-Йорке). Жизнь эта какая-то неамериканская по виду – скученность, небольшие квартиры, узкие улицы. Это сразу напомнило мне образы с фотографий Хелен Левитт, это именно такой вот Нью-Йорк прошлого, с людьми в метро, с модой 40-х, с детьми на улицах.

При всей распыленности рассказов, они почти пронизаны мрачноватой историей семьи Гласс. Хоровод сансары – старший сын Симор застрелился в «Рыбе-бананке» (опять же напоминая отца Роберта Джоржана из «По ком звонит колокол»), его маску топит сын его сестры («В лодке»), Уолт, брат Симора, упоминается в «Лапе-растяпе», его бывшая девушка не может его забыть. Не Форсайты, конечно, но жизнь некоего поколения в примерах.

«В лодке» - самое сильное впечатление в этот раз, наверное потому, что я сделал усилие и вдумался. И оценил мастерство Норы Галь, прочувствовал даже. Сэлинджер здесь не просто говорит о взаимоотношениях мамы и ребенка, а, оказывается, порицает бытовой антисемитизм. Спойлер – мальчик подслушал разговор прислуги на кухне, когда работница называет его отца «июдой» (в варианте Галь). Он решает, что речь идет о сказочном персонаже, о той самой ершовской рыбе. В оригинале сленговое слово kike, которое ребенок принимает за kite, воздушного змея. Удивительно сильное чутье и сила (и страшно представить – как же тяжело это придумать и сохранить это детское восприятие антисемитизма).

Интересно и то, что скрывается за памятной лапой-растяпой. Странно вспоминать, рассказ я этот в первый раз читал каким-то летним днем после «Над пропастью во ржи», были они под одной обложкой. И сопереживал, отключаясь от яркого солнца за окном. А теперь буду думать, что этот Лапа-растяпа – это Uncle Wiggily из детской книги, пожилой кролик с ревматизмом и цветной тростью.

А где же буддизм (пусть и дзен-), хлопки всякие ладонями? А нету их, не смог я распознать, несмотря на многолетнее деформирование души книгами Пелевина, нету до самого конца, до «Тедди». Тут вот все это есть, перерождения всякие, да только, как обычно, когда это нарочито, оно и не в строку.

И пусть «В лодке» выиграл этот небольшой забег, но «Голубой период…» мой фаворит навсегда. Не антуражем, пусть и каким-то настоящим, а именно этой мимолетностью встреч, контактов, которая бывает в жизни, оставляя иногда такой глубокий след, что ничем и не вытравишь.

P.S. Как часто бывает, спасибо автору за упоминание Боба Хоупа, Акима Тамирова и "эйзенхауэрской куртки".

Сэлинджер для меня писатель сложный. Я далеко не всегда улавливаю вложенные между строк смыслы. Читаю, читаю, что-то, как мне кажется, вижу. Свое. Потом открываю критику - и, е-мое, там совсем про другое. Так и с этим рассказом получилось. Для меня это рассказ о войне сквозь призму конкретных людей. Критики утверждают же совсем другое. Ну и пусть утверждают.

Отставной военный получает приглашение на свадьбу от Эсме, девушки, которую он как-то встретил в кафе во время краткосрочного военного отпуска (времена Второй мировой). Эсме тогда было 13 лет, и она была на редкость здравомыслящей девушкой. Они познакомились, чуть-чуть поболтали, Эсме попросила главного героя -писателя написать про нее и для нее рассказ. Со всякой мерзостью (мерзопакостью), т.к. она чрезвычайно любит книги со всякой мерзостью. И герой написал. И мерзости там было хоть отбавляй, хотя вроде бы и ничего такого.

Всего лишь война, всего лишь после контузии все время болит голова, всего лишь чужие письма с интимными подробностями, всего лишь рассказы про подстреленных людей и животных, всего лишь куча мерзости. И часы отца Эсме как символ их вневременной связи. К концу рассказа часы треснули чуть-чуть, но все еще работали.

Рассказ с подвывертом, со смыслами и подсмыслами, с глубинной символикой, которую не так-то просто продумать. Крутить его вертеть, рассматривать со всех сторон, прийти к какой-либо логичной рационализации. Или не прийти.

Пытаясь описать свое восприятие рассказа "Тедди", многие поклонники творчества и личности Джерома Сэлинджера демонстрируют знание его биографии, пристрастий и практик. Все отмечают дзен-буддистские нотки в повествовании, что было близко самому Автору. Но мало кто видит, что главный диалог происходит о яблоке с Древа познания между проповедующим мальчиком и Фомой неверующим на ковчеге, плывущем по морю-океану, где каждой твари по паре. Да и построение "географии" рассказа таково, что от уровня воды юный мессия поднимается сначала в райские кущи (верхняя палуба, где и спортплощадка, и солярий — Олимп, не иначе), а затем опускается почти в тартарары (Палуба Е, где расположен бассейн, находится глубоко в трюме корабля). Понимаете, да? Буддизм, христианство, древняя Греция — все связано незатейливой историей.

Мальчик—вундеркинд мне показался прообразом всех детей-гениев современности от "Жутко громко и запредельно близко" до "Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения". Хотя, возможно, уже в то время эта идея была не нова. Как и идея финала.

Финал тут оглушительный. Он ставит в тупик и заставляет задуматься. Что это за крик? Исполнилось предсказание? Что-то случилось с кричащим? Или ребенку просто нравится акустика, и он себя не сдерживает? На поверхности первый вариант, но для того она и поверхность, чтоб подумать и заглянуть поглубже. Так вот, идея не нова. Что-то из разряда: "Продаются детские ботиночки. Не ношеные". Прием показался дешевым на фоне "предварительных ласк".

И все же рассказу высшая оценка, потому что... Гладиолус! Стоит прочитать самим, чтобы понять, что за крик слышит молодой человек, и это станет не плохим психологическим тестом.

Самое главное, что создал Джей Ди - отнюдь не "Ловец во ржи", а его "Девять рассказов", на первый взгляд никак не связанные, но складывающиеся в единое целое при более пристальном рассмотрении.
Впервые прочитав "Девять рассказов" девять лет назад, мне показалось лишь, что это довольно занятные истории, в которых интересно наблюдать за персонажами. Сборище невротиков с причудами, чьи поступки не всегда поддаются объяснению. Однако оставалось ощущение, что многое упущено, но сколько ни вглядывайся, сейчас ответа и смысла ты не найдешь. Всё происходящее в рассказах - не просто так, Сэлинджер - мастер малой формы и каждое слово, каждый предмет имеют значение. Но в том столь юном возрасте как-либо трактовать рассказы не получилось, скорее всего, и еще через десять лет я могу прийти к совершенно иным мыслям и идеям. Сэлинджер - как зеркало, и твоя самость в определенный момент времени накладывается на рассказы и интерпретируется через призму твоего опыта и знаний; рассказы направлены на действие вглубь и на проникновение в самое "я" каждого человека.
Немного о переводах. В этот раз мне не составило труда прочитать рассказы в оригинале, а также сравнить два варианта переводов. Подробно углубляться не буду (хотя могу), но отмечу лишь, что переводы Макса Немцова более точны. При всем моем уважении к таланту Риты Райт-Ковалевой... Сэлинджер в ее переводах звучит лучше, чем Сэлинджер в оригинале, но в данном случае это не является плюсом.
Одна из самых красивых классификаций рассказов - с точки зрения теории поэтических настроений "раса", когда каждый из рассказов имеет основное чувство, будь то любовь, сострадание, страх и так далее. Теория довольно популярная и многие исследователи Сэлинджера принимали её за основу.
Но также есть и множество других трактовок рассказов, наиболее популярные из них - дзен-буддистская, фрейдистская и экзистенциалистская. Первая кажется весьма занятной, особенно принимая во внимание все те неслучайные числа, что вводит в рассказы Джей Ди, но я ни черта не смыслю в дзен-буддизме, потому такой вариант пришлось отмести, так как мне не нравится рассуждать о понятиях, в которых не разбираюсь. С точки зрения фрейдизма можно объяснить чуть ли не всё на свете, однако в данном случае это скорее вариант для развлечения, потому что серьезно говорить о сексуальной неадекватности героя из-за его акцента на нижних конечностях (своих или чужих) лично у меня не получилось бы.
Последний из основных вариантов трактовок - экзистенциалистский - представляется наиболее подходящим. Мир в рассказах Сэлинджера чудовищен и абсурден, тяготеет к молчанию и основная причина этого - отзвуки Второй мировой войны. Сам Сэлинджер, будучи пацифистом по своей природе, был глубоко потрясен войной и самое страшное в ней - обнуление всего и возвращение человека в то состояние, когда смыслы перестают работать, любой выбор, каким бы свободным он ни был, уже не несет больше никакой личной ответственности. И к такому же выводу приходит и герой первого рассказа Сеймур Гласс - старший сын интеллектуальной четы Глассов, знакомой читателю и по другим повестям и рассказам.

Дальше...

A Perfect Day for Bananafish

Самый известный из всех рассказов, и в то же время самый театральный. Три действия, в первом из которых мы видим лишь жену Сеймура Гласса, и всё её заботы - сугубо материальны и она сама исключительно материальна и нереальна одновременно. Волоски из родинки, шелковый халатик, растопыренные пальцы и наносимый на ногти лак - не женщина, а симулякр. Из ее телефонного разговора с матерью становится понятно, что с Сеймуром происходит неладное, неладное настолько, что мать на полном серьезе предупреждает дочь при малейших "отклонениях" сразу же сообщить, уехать, покинуть этого странного человека.
И ко второму действию ты готов увидеть невротика, но Сеймур лишь задумчив и печален, он не сошел с ума. Сеймуру безразлично, где его жена, она сама и её бытовые заботы - теперь ничто. Теперь - это после войны. Он общается с маленькой девочкой Сибиллой Карпентер, которая весьма в нем заинтересована и даже ревнует к другой маленькой девочке (фрейдисты, фас!). Сеймур - умен, талантлив и чувствителен, но война травмировала его не только морально, но и физически. В рассказе есть занятный момент, когда Сеймуру кажется, что купальник Сибиллы - синий, а он на деле желтый. Дальтонизм такого типа возникает преимущественно из-за травмы сетчатки или зрительного нерва, и такую травму Сеймур мог получить на войне. Он рассказывает Сибилле историю про бананафиш - такую рыбку, которая заплывает в норку, объедается, ведет себя как свинья и становится жирной, из-за этого пресыщения на нее нападает банананемочь и рыбка не может выплыть и умирает. Кажется, что под рыбкой Сеймур имеет в виду себя, это притча о том, как мы живем и наполняемся опытом и ощущениями, среди них - много чужого и оно накапливается, замещает собой нашу самость и в конце концов мы уже не принадлежим себе. Третье действие в рассказе бессловесно и коротко. И perfect day в данном случае - безупречный день, чтобы... умереть?

Uncle Wiggily in Connecticut

Дядюшка Виггили - пожилой обаятельный кролик-хромоножка, герой детских рассказов. Он же Лапа-растяпа и он же Дядюшка Хромоног. Таким милым прозвищем называл героиню рассказа Элоизу Уолт Гласс - младший брат Сеймура. Но все эти милости происходили во времена юности, а сейчас Элоизе лишь остается пить коктейли с бывшей соседкой по студенческому общежитию Мэри Джейн и по-женски сентиментальничать и вспоминать былое. Элоиза страдает, война проехалась по ней катком, забрав у неё любимого человека - Уолт погиб по причине несчастного случая в японском плену. Годы несчастного брака, раздражительность и срыв эмоций - всё, чем живет Элоиза. И из-за этого страдает ее маленькая дочка Рамона - девочка нервная и постоянно чешется, у нее нет друзей и она выдумывает себе воображаемых Джимми Джиммерино и Мики Микеранно, которые... умирают и сменяют друг друга. Они живут в её сознании, также как и в сознании её мамы продолжает жить, умирать и возрождаться Уолт, тот симпатичный и вечно смешащий её парень, которого больше нет, а вокруг лишь сплошной и бесконечный лёд.

Just Before the War with the Eskimos

Дружба двух девочек-подростков редко бывает гладкой - обиды копятся, вскипают и выливаются. В один из дней после занятий теннисом терпение Джинни иссякло и она обрушила на свою соученицу Селену претензии по поводу оплаты совместного такси. И благодаря этому не самому приятному разговору Джинни появляется в доме Селены, и визит открывает в ней чувство сострадания и искореняет обиду. Девушка знакомится с двумя молодыми людьми и эти последовательные встречи действуют на нее с двойной силой. Первый из них - брат Селены Фрэнклин, молодой человек 24 лет, невротичный и вздорный ипохондрик, отошедший от семьи, её ценностей и ощущающий себя чужим. К тому же, сестра Джинни Джоан игнорирует его письма и помолвлена с капитаном-лейтенантом. Это - дополнительный удар для Фрэнклина, который итак потерян и беспомощен в послевоенное время. Джинни начинает чувствовать к нему сострадание, и оно усиливается, когда появляется друг Фрэнклина Эрик, который рассказывает досадную историю о писателе, обобравшем Эрика и сбежавшем в никуда.
Обида из-за пары долларов окончательно испаряется и уступает место состраданию и благодаря ему Джинни очищается и выбирает путь любви и искренности.

The Laughing Man

В отличие от первых трех рассказов, действие этого относит в 1928 год - главный герой вспоминает себя в девять лет и истории о Вожде - лидере клуба команчей. Джон Гедсудски (таково имя Вождя) рассказывает во время поездок в автобусе историю о Хохотуне - сыне зажиточной пары миссионеров, похищенном и изуродованном китайскими разбойниками. Через свой рассказ он говорит и о своей жизни и эмоциях: однажды у Джона появляется подружка Мэри Хадсон, которая не только богата и красива, но даже умеет играть в бейсбол. Неизвестно, оказал ли какое-то влияние Гюго, но некоторые параллели двух "смеющихся" очевидны. Все мальчишки восхищены Мэри и радуются за Вождя - она тоже влюблена в Джона, но их любовь обречена, потому что они - люди разных кругов, и это неравноправие приводит к негодованию и Джон заканчивает свой рассказ гибелью Хохотуна. Вставные рассказы о Хохотуне передают душевную драму Вождя и окончание повествования его смертью вселило ужас в мальчишек-команчей, и он был настолько силен, что тряслись коленки и безудержно стучали зубы.

Down at the Dinghy

Октябрь. Бабье лето. Сынишка Бу-Бу Танненбаум, урожденной Гласс, вновь убежал из дома и играется с лодкой. В это время горничная Сандра о чем-то беспокоится, о чем-то, что маленький Лайонел не должен рассказать своей матери. Бу-Бу отправляется к сыну и старается наладить с ним контакт, называет себя адмиралом, на что сын, однако, замечает, что она - леди, ведь так сказал папа. Но сам тон Бу-Бу, не терпящий возражений, знание команд и стойкий и твердый нрав вполне дают основания для того, чтобы считать её настоящим адмиралом. Бу-Бу мужественна, а окружающие люди враждебны, однако ей самой удается противостоять и этому же она учит своего сына: "Моряки не плачут, малыш. Моряки не плачут никогда".
Основная тема рассказа - больная для самого Джей Ди, а именно антисемитизм. Лайонел одет в футболку со "страусом Джеромом" - возможно, это было прозвище Сэлинджера. Но в чем конфликт? К сожалению, если читать рассказы только на русском языке, он ускользает. Неясно, отчего беспокоится Сандра, неясно, чем расстроен Лайонел. А дело в том, что Сандра назвала папу "big sloppy kike", что у Норы Галь стал "большим грязным июдой", а у Немцова - "большим пархатым неряхой". Тогда как "kike" - это "жидяра". Простите.

For Esme: with Love and Squalor

"Дорогая Эсме,
я получил от вас письмо и часы, не хочу вас огорчать, но они разбились, впрочем, они хранят те тридцать минут нашего с вами общения, вы просили рассказ специально для вас и чтобы с мерзостью и нуждой, но нет большей мерзости, чем война и когда ты не имеешь имени, а лишь "сержант икс", "сержант зет", я надеюсь, что вы станете певицей, как и хотели, ваш чистый и красивый голос мог бы многих вдохновить, поцелуйте вашего милого братишку Чарльза за меня, меня с упоением клонит в блаженный сон
пока пока пока"

Pretty Mouth and Green My Eyes

Адвокат Ли и его любовница Джоан находятся вместе, когда посреди ночи раздается звонок от Артура, друга Ли и мужа Джоан. Звучит банально, насколько может быть банальным любовный треугольник и все эти истории с изменами. Рассказ с мастерски прописанными диалогами. Ночь откровений, когда Артур выкладывает все свои мысли по поводу своей жены, а Ли охватывает клубок чувств, по большей части состоящий из усталости и отвращения. Стиль рассказа - поэтический и приподнятый, с каждой фразой нарастает драматизм и сгущается нуарная атмосфера полумрака и беспрестанно дымящих сигарет, а в конце - максимально абсурдная кульминация.

De Daumier-Smith's Blue Period

Этот рассказ-воспоминание главный герой посвящает своему отчиму, не столь давно умершему от закупорки сосудов. Присутствие в рассказе "голубого периода" имеет два смысла: нездоровое влечение, а иногда даже и ненависть к своему отчиму, потому что они любят одну и ту же умершую женщину (фрейдисты, еще раз привет); отсылка к "голубому периоду Пикассо", другом которого притворяется герой, когда пишет письмо на должность преподавателя, полностью выдумывая свою биографию и прикрываясь псевдонимом. Юному Домье-Смиту приходит положительный ответ и он, окрыленный успехом, мчится в Монреаль, где его встречает непроницаемая японская чета. Жизнь Домье-Смита не изобилует разнообразием, обучение на курсах ведется заочно и все довольно обыденно, но однажды героя постигает загадочное озарение у витрины ортопедического магазина. Это было то озарение, что впору назвать и "просветлением", однако сам Домье-Смит говорит, что хотел бы передать этот случай без малейшего оттенка мистицизма, как свершившийся факт, благодаря которому он смог принять и вернуться к своей прежней жизни, а не искать бесконечного побега.

Teddy

Единственный рассказ во всем сборнике, в котором явно и неприкрыто отображено увлечение Джей Ди дзен-буддизмом. Мальчик Тедди, всемирно известный вундеркинд, вместе со своими родителями и сестренкой возвращается на пароходе домой. Родители - плоские и обычные люди, бездуховные обыватели. Душевное равновесие Тедди и его очищенное сознание не подвластны мирским страстям, а сам Тедди непроницаем и его бесконечное спокойствие передается даже читателю.
Финал "Тедди" не столь очевиден, однако здесь, как и в первом рассказе, появляется мотив добровольного ухода - Тедди, как и Сеймур, полностью отрекается от мира и полностью освобождается, покидая круг страданий.

С любовью к Джей Ди.

Для меня, как и для многих других, имя Сэлинджер прочно связанно с романом "Над пропастью во ржи" . Это неудивительно, ведь похождения Холдена Колфилда никого не оставили равнодушным - его понимают или не понимают, восхищаются или ненавидят, середины как-то нет. Я отношусь к тем, кто зачитал роман до дыр - десять раз так точно, и вполне уверенна, что будут еще попытки. Другие его произведения тоже заслуживают внимания, но сейчас я остановлюсь на девяти рассказах, которые собраны в небольшом сборнике.

Описать их очень трудно: сначала я хотела коротко рассказать о сюжетах, но это оказалось очень плохой идеей - тут нужно все увидеть своими глазами, прочувствовать атмосферу, настроиться на волну. Эти произведения - как старые пожелтевшие фотографии, где персонажи замерли и всю историю мы никогда не узнаем до конца. Ведь есть только этот заснятый момент и автор умалчивает о том что будет дальше.

Но в этом есть своя завораживающая прелесть. Можно додумать самому, либо оставить все как есть. Пространство для маневра, предусмотренное Сэлинжером, делает читателя соучастником, а не бессловесным наблюдателем. Названия рассказов следующие: Хорошо ловится рыбка-бананка, Лапа-растяпа, Перед самой войной с эскимосами, Человек, который смеялся, В лодке, Дорогой Эсме — с любовью и всякой мерзостью, И эти губы, и глаза зеленые, Голубой период де Домье-Смита иТедди. Некоторые из них тронули меня до глубины души, некоторые озадачили и удивили, но равнодушной не оставил ни один из них.

В каких-то персонажах я видела Колфилда, с его словечками и манерами, и это было как встреча со старым знакомым - неожиданно и приятно.
Читать или не читать - решать, конечно, вам, но книга определенно стоящая. К некоторым рассказам я обязательно еще вернусь.

В этом рассказа мне больше всего понравилось разгадывать, что хотел сказать автор, чем сам рассказ.

Пара проводит отпуск, но в рассказе предстают отдельно друг от друга. Жена в номере, говорит с матерью по телефону. Муж -- на пляже, разговаривает с маленькой девочкой. Он рассказывает ей историю про рыбку-бананку, которая объелась бананами и не смогла выплыть из пещеры.

После прочтения рассказа, я пыталась прицепиться к этой фразе. Ведь молодой человек был на фронте. Мог ли он таким образом завуалировать рассказ о себе? Что это он та самая рыбка-бананка. И 78 бананов взялось не на пустом месте, но я так и не смогла дать себе внятного объяснения, что это за число? Если речь про тех, кого он убил на войне, то как он может знать конкретное число? А продолжение истории Симора вполне рифмуется с историей прожорливой рыбки -- оба не могут справиться с тем, что у них внутри и в конце концов обоих ждет одинаковый конец.

Можно взглянуть и более широко на этот эпизод, например, рыбки - это все люди. Они плавают в мире-океане, не отказывая себе в удовольствиях, и однажды эти удовольствия могут привести человека в "пещеру", из которой он не сможет выбраться.

Что с Симором творится что-то неладное замечает и его жена, и ее родители. Впрочем, Симор ходит к психиатру, так что такой вывод сделать несложно.

Мюриель знает, что с ее мужем не всё в порядке, но ничего по этому поводу даже не пытается предпринять. Словно ее это всё не касается. Она обсуждает с матерью по телефону, что некоторые проблемы есть, и об этих проблемах с ней даже заговаривают другие люди. Например, психиатр, который работает в отеле:

И она вновь не придала этому никакого значения. Неудивительно, что ее муж чувствовал себя одиноким рядом с ней. Поэтому, возможно, он и вспомнил историю про рыбку-бананку, которая насладилась бананами вдоволь в последний раз...

Наверное, чтобы лучше понять этот рассказ, надо хоть немного знать автора. Признаюсь, у меня первое знакомство.

То, что у героя ПТСР - это несомненно. Но узнаём мы об этом не по его поведению, хотя тоже странно, что довольно взрослый мужчина забавляется в воде с маленькой девочкой (нет, ничего такого, ни-ни),и всё же что-то гложет внутри. Я, признаться, боялась, что он её утопит. Вот как поразила первая часть рассказа.
Довольно подробно всё нам расскажет мама его девушки в телефонном разговоре с дочерью. А самое страшное и неприятное, что многое она узнала от лечащего врача Симора. Вот ваихм и врачебная тайна.
«Он все ему рассказал. По крайней мере, так он мне говорит, но ты знаешь папу. И про деревья. И про историю с окошком. И про то, что он сказал бабушке, когда она обсуждала, как ее надо будет хоронить, и что он сделал с этими чудными цветными открыточками, помнишь, Бермудские острова, словом, про все.»

На пляже Симор не снимает халата, боясь показать несуществующую татуировку, а люди вокруг замечают его нездоровый вид. Всем это видно, кроме Мюрриель. Хотя нет, она тоже видит, что он изменился, просто легче всего не обращать на это внимания. Всё проходит, и это пройдёт, у других прошло же.

Вот бы Симор историю рыбки-бананки рассказал не маленькой любопытной Сибилле, а своей глупой и легкомысленной Мюриель. Глядишь бы, и задумалась, почему так. Почему 78 бананов? Почему не снимает халат? Почему глаза его пусты? Впрочем, ключевое слово тут глупая.

Самый главный недостаток рассказов, являющийся одновременно и главным их достоинством – то, что читателю приходится самостоятельно находить ключ к разгадке – автор никогда не раскрывает самых сокровенных мыслей и чувств своих персонажей, как, например, делает в своих романах Достоевский, буквально препарируя внутренний мир героев и обнажая их душу перед читателем.

Сэлинджер же позволяет нам лишь мельком заглянуть за кулисы чужой жизни и предоставляет право самостоятельно судить об увиденном. Все его рассказы представляют собой небольшие зарисовки из жизни героев, а некоторые вообще сводятся к одной-единственной сцене. Они весьма кинематографичны: добавить небольшие штрихи – и сценарий для фильма готов! Много внимания уделяется бытовым мелочам, мимике, жестам и движениям персонажей, описаниям места действия – поэтому новеллы так и просятся на экран.

Признаться честно, читать «Девять рассказов» было сродни путешествию через тернии к звездам. Поначалу прочитанное приводит тебя в недоумение («что я только что прочитал?!!), которое затем сменяется возмущением (появляется чувство, что писатель тебя «надул»), и, наконец, на тебя снисходит озарение. Ты заново осмысливаешь прочитанные строки, и к тебе приходит понимание, что на самом деле скрывается за яркой картинкой, изображенной автором.

Открывает сборник один из наиболее запоминающихся и ошеломляющих своей развязкой рассказов – «Хорошо ловится рыбка-бананка». По своей структуре рассказ разделен на 3 части.

В первой нам представляется возможность подслушать телефонный разговор матери и дочери, из которого узнаем, что Мюриель и ее недавно вернувшийся с войны муж Симор, приехали для совместного отдыха на один из курортов Флориды. При этом ее мать и отец не скрывают своего беспокойства насчет странного поведения зятя – судя по всему, Симор получил на войне серьезную травму, сказавшуюся на его психическом здоровье.

Здесь Сэлинджер весьма тонко, с помощью мельчайших деталей подчеркивает материализм Мюриель, ее озабоченность лишь внешними атрибутами жизни. Несмотря на то, что она по-своему любит Симора и заботится о нем, Мюриель бесконечно далека от него и настоящей жизни. Она живет в мире светского притворства и фальши.

Во второй сцене мы наконец-то знакомимся с самим Симором. И первое, что сразу же бросается в глаза – его одиночество и обреченность, несмотря на вроде бы оживленную и не лишенную юмора беседу с маленькой девочкой, где он как раз и рассказывает о таинственных рыбках-бананках. Можно ли считать, что эта рыбка, объедающаяся бананами до того момента, пока не лопнет, олицетворяет самого Симора, чей внутренний мир переполнился сначала ужасами войны, а в мирное время – непониманием, одиночеством, притворством и неприкаянностью, знакомой многим вернувшимся с войны, но потерявшим себя?

Автор оставляет вопрос без ответа, уготовив читателю совершенно неожиданную и ошеломляющую развязку, буквально выбивающую у тебя землю из-под ног. Вот оно, «потерянное поколение» во всей своей обезоруживающей открытости.

Еще один рассказ, непосредственно имеющий отношение к войне – «Дорогой Эсме, с любовью и мерзостью». В первой части мы наблюдаем беседу военнослужащего с девочкой-подростком, которая ведет себя и рассуждает крайне не по-детски. И вот, казалось бы, мимолетный забавный эпизод, без особой смысловой нагрузки, но у Сэлинджера не бывает всё так просто.

Во второй части истории нам представляют некоего штаб-сержанта Икса, в котором мы безошибочно узнаем героя первой части. К несчастью, он оказался одним из тех, кто, «пройдя через войну, не сохранил способности «функционировать нормально». Страшно видеть, насколько сильно отражаются на человеке ужасы войны: еще вчера он был целостной личностью, а сегодня – абсолютно запутавшийся и потерявшийся человек, или точнее сказать обломки человека.

Что может выступать более наглядным свидетельством разрушительного воздействия войны, чем эти строки, наполненные безотчетной тоской, безнадежностью, отчаянием и страхом? Именно в этом произведении наиболее ярко проявляет себя пацифизм Сэлинджера, не понаслышке знакомого с бедствиями войны. Отдельное спасибо автору за концовку – от нее так и веет теплом и надеждой.

Мой самый любимый рассказ из всего сборника – «Лапа-растяпа». Самый трогательный и бередящий душу. Вот, казалось бы, ничего особенного поначалу: две приятельницы по колледжу встречаются в доме одной из них, вспоминают юношеские годы. Хозяйка дома, Элоиза, кажется нам бездушной куклой, наплевательски относящейся к своей семье: в разговоре с Мэри-Джейн она пренебрежительно отзывается о своем муже Лью, а при ее общении с дочерью Рамоной то и дело проскальзывают нотки безразличия и раздражения.

Но это лишь внешняя оболочка. Настоящая Элоиза прорывается наружу при воспоминании о ее погибшем на войне возлюбленном Уолте, который так умел ее смешить.

Что же значил для нее Уолт на самом деле, мы узнаем именно в сцене в спальне дочери. Рамона, страдающая от недостатка материнской любви и внимания, придумывает себе друга Джимми, который после его гибели (также воображаемой) сменяется новым порождением воображения – Микки. Элоиза, узнав про это, срывается на дочь… А потом понимает, насколько они с Рамоной похожи, ведь и сама Элоиза постоянно сбегает от ненавистной ей реальности в мир воспоминаний…

И когда ее слезы вновь прорываются наружу, это самый настоящий крик истерзанной души, потерявшей частичку себя. Сколько боли в ее словах:

Остается лишь надеяться, что она сумеет вновь быть хорошей после этого вечера, ставшим для нее откровением…

«Девять рассказов» Джерома Д.Сэлинджера – безусловно, книга не для каждого. Чтобы суметь по достоинству оценить всю ее прелесть, нужно смотреть намного глубже, чем мы привыкли это делать. Нужно уметь прочувствовать момент, героя, событие, нужно много размышлять и строить разные предположения. Нужно задавать себе вопросы и искать на них ответы. И вот тогда вас ждут по-настоящему неизгладимые впечатления от прочитанного.

Суть книги в том, что маленькая дочка, в сущности, повторяет мамашу, но мамаша этого не понимает до самого конца рассказа и злится на дочку за то, что та всё время говорит о своём воображаемом кавалере и ведёт себя так, как будто он рядом, т.е. уходит от реальности. А сама мамаша всё время думает о своём погибшем возлюбленном, Уолте, т.е. живёт прошлым, вместо того, чтобы жить настоящим, – она тоже уходит от реальности. Девочка замыкается в себе, потому что мама с ней неприветлива и без всякой бережности обращается с её маленьким мирком (возможно, у девочки потому и со зрением проблемы, что она уходит в себя, ей хочется отгородиться от реального мира, в котором она не чувствует себя любимой и желанной). И мамаша замыкается в каком-то своём нереальном мире, потому что она не чувствует, чтобы её любили и понимали муж, свекровь, дочь. Для неё они все одного поля ягоды – она говорит, что когда они все трое в сборе, они смотрятся, как тройняшки; говорит, что надо собаку завести – пускай, дескать, хоть кто-то в этом доме будет похож на меня. А дочь на самом деле похожа на маму – она её даже до мелочей копирует: как мамаша теряет Уолта в результате трагической нелепой случайности и потом выходит за Лью (сама не знает, зачем вышла), так и дочка сначала теряет Джимми (попал под машину), а потом у неё в тот же день появляется другой воображаемый кавалер – Микки. И в конце концов параллели становятся такими очевидными, что даже мамашу пробрало. Она понимает, что надо быть не вечно оплакивающей Уолта и проклинающей мир, который не хочет ей давать то, что Уолт давал, а как бы быть Уолтом, и тогда она его, насколько это возможно, вернёт, став сама такой, как он, – дарящей людям теплоту. Она говорит дочери те самые слова, которые ей сказал Уолт, когда она ногу повредила: «Ах ты мой лапа-растяпа!»
Рассказ завершается тем, что мамаша вспоминает себя такой, какой она была когда-то: пускай ранимой и слишком чувствительной, но не отгораживающейся от мира, принимающей его в свою душу. Она на каком-то этапе (по-видимому, после смерти Уолта) пришла к выводу, что раз мир к ней бесчувственный, то она к нему будет такая же. А внутри себя она лелеет этот душевный костыль – память об Уолте: какой он был весёлый да ласковый, как он умел поднимать настроение. Ей надо было увидеть свою дочку пользующейся таким же душевным костылём и не способной без него обходиться (с Джимми что-то случилось – прямо сразу же найду Микки, буду опираться на него), чтобы, с одной стороны, в ней как бы вокрес Уолт, а с другой стороны, она бы сама воскресла, то есть, перестала жить, не живя.