Господа Головлевы

Была некогда огромная семья. Дети и родители, братья и сёстры, племянники да племянницы. Душ подневольных несколько тысяч, да имений не счесть. Хотя была ли семья.. Когда каждый только о себе, а окружающие исключительно в обузу, когда мать «выкидывает куски», только бы съехало дитятко да на глаза больше не показывалось, а если пропил да промотал благословение родительское и в отчий дом вернуться задумал — так это только в сарай какой, да чтоб в дом ни ногой. А коль помер вдруг, ну что поделать, бог дал бог и назад взял, разве это главное? Главное, чтоб крыжовник был до ягодки учтён: сколько созрело, сколько погнило, сколько продано да сварено. Дети-то это дело такое, разочарование одно да непокорность. Ведь всё ради них, ни ела, ни пила, всё богатство приумножала, а они, ироды, только о деньгах и думают. Кто в карты проигрался, да сгинул на каторге; кто женился без родительского согласия, а возможностей своих не рассчитал, оттого и застрелиться надумал. Какая в том отцова вина? На всё воля божья. Только бы денег им, супостатам. А вот ежели бы маменька те сто рублей, которые на его рождение 70 лет назад-то в дело вложила, так это сколько ж дохода-то было бы. А ещё коробочку из под чая не забыть бы обратно стребовать, красивая ведь коробка-то!
Не хочется мне отдельно каждого члена головлёвской семейки разбирать, все, как один, пустомели увечные без царя в голове. Чего ради имения коллекционировать, подсчёты накоплениям вести, до сумасшествия себя доводить, если добрым словом вспомнить тебя некому будет, хотя бы потому, что не останется никого, через жадность да слабоволие.

Первая половина книги далась мне тяжело, я больше гуглила, чем книгу читала, потому что «кортомить», «угобжение», «тороватый» и ещё три миллиона незнакомых и непонятных слов даются не просто. Ну ничего, ближе ко второй половине стало проще, уже даже «зимушки», «лапоточки» и прочие миленькие словечки не так сильно раздражали. Раздражали персонажи. Раздражала вера в собственную святость, раздражали поучения и упоминания Бога при каждом удобном и неудобном случае, раздражала безысходность и бездействие. Хотелось каждого трясти за плечи и орать, что так нельзя, что из этого ничего хорошего не выйдет, бог тут ни при чём, а счастье — это не сундук с деньгами и от смерти у обочины деньги ещё никого не спасли.

Признаюсь, Салтыков-Щедрин для меня сложный автор. Долгое время он мне просто не давался - изворачивался, вертелся, крутился и ускользал. Его прозу нужно понять и прочувствовать, в нее нужно погрузиться и в ней увязнуть. И не удивляться ничему.

Если Достоевский душу выворачивает и калечит, то Салтыков-Щедрин насмехается над ней. Злобно, остро, беспощадно. И становится больно. Очень больно.

Этот роман именно такой. Мрачный, вязкий, липкий, мерзкий до осязания этой мерзости на душе. Здесь нет ни одного положительного персонажа, как нет в серой, безрадостной, беспросветной, бессмысленной жизни никчемных людей какого-либо мало-мальски полезного занятия. Есть герои, которым сочувствуешь, но и сочувствие это зиждется лишь на отторжении поведения их родни, в других условиях и с другими родственниками вряд ли бы и они удостоились читательской жалости.

Этот роман как паук. Ты попадаешь в его сети и отчаянно, неистово пытаешься вырваться, сопротивляешься, хочешь освободиться. Но чем больше сети тебя опутывают, тем больше ты смиряешься. И смирение переходит в покорность.

Здесь много слов с отрицательным значением: «пустослов», «гной», «тиранит», «прелюбодей», «умертвие», «паскудно-гадливая», «лицо тупое и нескладное» и все в таком духе. Роман кишит подобными выражениями, отчего становится тошно, даже если ничего особенно мерзкого не происходит. Все эти заведомо угнетающие эпитеты и словоформы своего апофеоза достигают в именах, вернее, в их формах: Стёпка-балбес, Петенька, Володенька, Аннинька, Любинька, Евпраксеюшка и самое главное имя – Иудушка. Вроде все уменьшительно-ласкательные, а сколько в них желчи, сколько гнили, сколько пустозвонства. Лишь имя Арины Петровны оставалось неизменным, но и оно частенько заменялось на «милый мой друг маменька», что звучало из уст Иудушки как шипящее предупреждение змеи подколодной.

Госпожа Головлева Арина Петровна – олицетворение самодержавия, властного, вездесущего, жесткого и даже жестокого. При этом она настолько заигралась в свою власть, что в итоге сама же от неё и пострадала. Сумасбродство и самолюбие (даже, наверное, самолюбование) привели в итоге к её краху, потому что, сколько не бойся она своего среднего сына Порфирия Владимирыча, сколько не помни, что он Иудушка (как назвал его старший сын Стёпка), а его лесть и лизоблюдство медленно, но верно делали своё дело: фактически изведя старшего сына, недолюбливая младшего лишь из-за его сдержанности и внутренней пустоты, она самолично сделала среднего хозяином всего того богатства, которое к моменту отмены крепостного права хоть и немного поскуднело, но все ж было велико.

Роковая ошибка властной матери, всегда держащей всех своих детей (а в последствии и внуков) в ежовых рукавицах, привела к самоуничтожению, самоуничижению, иногда даже к самобичеванию, а впоследствии – к самоунижению. И идиллия между матерью и единственным оставшимся сыном вроде и выглядит со стороны образцово, но и автор, и читатель знают, что вся эта образцовость напускная, натужная, ради чревоугодия первой и удовлетворения тяги к пустословию второго.

Иудушка, без сомнения, самый яркий и при этом самый мерзкий персонаж романа. Поначалу отдавая пальму первенства своему милому другу маменьке, он постепенно, даже как-то незаметно перетаскивает одеяло на себя, а вместе с одеялом – и главную линию повествования и внимание читателя. И тогда вообще начинается страшная мука, потому что такого мерзкого главного героя днём с огнем не сыщешь, а Михаил Евграфович его на блюдечке преподносит.

И если в Арине Петровне виднелась вся самодержавная страна, которая сурово богатела и расширялась, то Порфирий Владимирыч – олицетворение того внутреннего упадка, который грызет нашу несчастную страну изнутри. Если Арина Петровна упорно приобретала и умножала капитал и недвижимость, Порфирий Владимирыч высчитывал, сколько он получит прибыли, если в округе вдруг все коровы околеют, а его не только выживут, но еще и начнут давать вдвое больше молока. Милый друг маменька сделала все, чтобы внучкам-сироткам тоже хоть что-нибудь да осталось, Иудушка же всё высчитывал, сколько у него сейчас было б капиталу, если бы когда-то подаренные ему при рождении 100 рублей маменька не потратила, а положила в банк под проценты. Получалось всего 800 руб., но это же «тоже капиталец, хоть и не бог весть какой, а на черный день, на маслице да на лампадку хватило бы».

Все эти «бы» с различными вариациями на примере одного бездельника показывают безделье всей страны. Если бы, надо бы, хотелось бы, выращивалось бы, давало бы, приходилось бы – как же наша бедная страна изнемогает от этого постылого «бы»! Вся эта сложная отчетность, которую завёл у себя Иудушка – не калька ли с российской действительности? А самое страшное, что роман актуален и по сей день: написан в 1875-1880 годах, а за последние 140 лет ничего особенно-то и не изменилось. Мы всё так же делаем никому ненужные расчёты, заводим немыслимое количество бумаг и уповаем на милость божию.

Вся эта напускная набожность, которая пронизывает роман, ещё более противна, потому что фальшива до безобразия. Иудушка расставляет везде образа и денно и нощно стоит на молитве не потому, что чтит бога, а потому что боится черта. Он постоянно служит панихидки и заказывает сорокоусты, но при этом лжёт и сам верит в свою ложь, сам получает от неё искреннее удовольствие. Он грешит, прелюбодействуя, но при этом оправдывает себя и обвиняет всех вокруг. В грехе сладострастия он доходит до того, что, изведя обоих своих сыновей и избавившись от незаконнорожденного, кладёт глаз на свою племяннушку. Видимо, чисто по-родственному, самому себе не признаваясь, что взгляды на её грудь и спину кидает вовсе не родственные.

В судьбе же Анниньки и Любиньки снова поднимается тема женщины в царской России. Куда деваться из постылого дома, где кормят кислым молоком и пропавшей солониной? Что делать, если в 18 лет красивым барышням хочется жить, а бабка держит их в глухой деревне, где страшно и скучно? Как быть, если вырвались на свободу, а что с этой свободой делать – непонятно? Куда возвращаться, если дом ассоциируется с тюрьмой и забвением? И первое, что приходит на ум после гулящей молодости и перед загубленной зрелостью, это «Надо умереть». Но у одной хватит на то внутренней смелости, вторая же предпочтет постепенное пьяное угасание.

Мы, русские, не имеем сильно окрашенных систем воспитания. Нас не муштруют, из нас не вырабатывают будущих поборников и пропагандистов тех или других общественных основ, а просто оставляют расти, как крапива растёт у забора. Поэтому между нами очень мало лицемеров и очень много лгунов, пустосвятов и пустословов. Мы не имеем надобности лицемерить ради каких-нибудь общественных основ, ибо никаких таких основ не знаем, и ни одна из них не прикрывает нас. Мы существуем совсем свободно, то есть прозябаем, лжем и пустословим сами по себе, без всяких основ. (с)

Есть в России семьи, у которых все дети рождаются умниками и умницами. Они добиваются всего для себя и обеспечивают последующее своё поколение, которые рождается ещё умней и прекрасней. Такие семьи из низших чинов дослуживаются до генералов, из разорившихся родов становятся богатыми и знатными. Есть же в России семьи, где все обречены на спившуюся смерть или на смерть от сумасбродства и пустословия. Такие семьи, даже если блеснёт у них своя Арина Петровна, обречены на вымирание, и тогда какая-нибудь Надежда Ивановна Галкина, давно следившая за положением дел у дальних родственников, заявит свои права на капитал и недвижимость. И всё по закону, всё по закону...

Утром он просыпался со светом, и вместе с ним просыпались: тоска, отвращение, ненависть. (с)

Сразу оговорюсь, книга гениальна, как и большинство русской классики и я без сожаления отдала ей все максимальные пять баллов. Главное отличие классики от большинства современной литературы, что на первом месте стоит не сюжет или не только сюжет, а предоставляемая автором возможность начать думать, размышлять, копаться казалось бы в очевидных вещах и взглянуть на них по новому. По крайней мере это всегда происходит в моей голове при прочтении именно русской классики.

И хотя я оценила книгу по максимуму, она вызвала просто бурю отрицательных эмоций! И всё благодаря Порфирию Петровичу. О как же я хотела задушить его собственноручно! До сих пор ни один герой не вызывал у меня такой брезгливости и отторжения, вплоть до желания бросить чтение. Конечно это задумка автора и это проделано мастерски! Какой же это гадливенький, гнилой человечишка, сколько в нём поскудности, цинизма, мелочности, скупости и эгоизма! Он делает гадости даже не только из собственной выгоды, а порой просто потому, что по другому не умеет. И самое противное, что всё это прикрыто сладкими масляными речами, так что понимаешь, он сам верит в свою правоту и не видит абсолютно ничего постыдного! Хотелось постоянно сходить в душ и отмыться от этого липкого послевкусия с отвратительным душком и хочется верить, никогда не встретить такого вот "праведника" на жизненном пути!

Ощущение, что я прочел книгу, написанную братом Достоевского.

Автор начинает сразу, без подготовки бросая тебя в тот мир. Пишет легко, быстро ведёт сюжет, не занудничает. Диалог для проформы - он своими словами, прозой может так рассказать, что ты сам все додумаешь. Это совсем не значит, что герои молчаливы. Просто все так легко читаемо, что ты катишь на одной волне, не вычленяя их.

Книге 150 лет, а проблемы и герои все те же, каждый найдёт в книге людей, которых знает и угадывает в своем близком кругу. Впрочем, как и у любого классика.

Когда-то Мартин Лютер Кинг сказал: - Я никогда не опущусь до того, что бы начать ненавидеть...
А вот я грешен - я ненавидел героев. Я не хотел читать про них - грязнота скользкая, вонючая, они дышат алкоголем, навязчиво говорят с тобой, и тебе сразу хочется выйти из комнаты, потому что ты забыл что читаешь книгу. И я очень рад, что книга подарила мне эти яркие эмоции, хоть и негативные. Даже Достоевскому с его «Братьями Карамазовыми» не удалось такое проделать со мной.

Почему Салтыков-Щедрин для меня брат Достоевского? Жили в одно время, писали об одном, Салтыков-Щедрин не так известен за рубежом, но пишет он не хуже. Титан, величина, сила.

Я бы посоветовал читать Салтыкова Щедрина перед Достоевским, это будет хорошей разминкой, после которой вы точно поймёте, стоит ли вам браться за тяжеловеса-Достоевского. Если вы не поймёте Салтыкова-Щедрина, то и Достоевского вам не осилить.

Высший балл по любой шкале.

Довольно мрачная и жуткая семейная сага. Возможно, эта её "жутковатость" продиктована отчасти тем, что написан роман ярчайшим сатириком 19 века. Не будь его автором Салтыков-Щедрин, это было бы совершенно другое произведение. Сатира всегда жестка, суха и остра. Сатирик, как правило, не растекается мыслию по древу, а бьет точно в цель: быстро и метко. Язык, которым написаны "Головлёвы", - это именно язык сатирика: чёткий, краткий, тщательно отточенный. Здесь мы не найдём ни лирических отступлений, ни описаний "погод" за окном, всё наше внимание сосредоточено только на одном - семействе Головлёвых.
История этой семьи действительно страшна, но страшно даже не то, что нечеловеческие эти отношения описаны в книге с ужасающей достоверностью. Страшно то, что история эта вполне актуальна и реальна. Стремление любой ценой увеличить свой достаток, приумножить состояние, захватить и захапать все, что плохо лежит, поразительно живуче в некоторых людях и семьях. Ссоры из-за наследства, проклятия на голову бедных родственников, полный разрыв отношений между братьями и сестрами из-за не поделенной квартиры - всё это мы видим на экранах наших телевизоров практически каждый день. И постепенно это становится привычным, нормальным и обыденным. И иногда многие забывают, а некоторые даже и не задумываются о том, что законы юридические и законы нравственные - это всё-таки разные вещи.
Каким из этих законов отдать предпочтение, пусть каждый решает сам. Главное, чтобы в конце жизни, оставшись в пустоте, темноте и одиночестве, погубив себя и судьбу своих родных и близких, не спрашивать: за что же мне всё это? Не вопрошать пустоту: неужели у всех так? Потому что: нет, не у всех. Не должно быть у всех. Потому что Бог - это не просто слово, которым можно прикрыться в любой момент и оправдать себя. Бог - это наша совесть, это наше сердце, это наша любовь.

P.S. Очень хорош спектакль Кирилла Серебренникова с Евгением Мироновым в главной роли. Жуткий и мрачный, с налетом безумия и юродства, он как нельзя лучше передаёт стиль Салтыкова-Щедрина и главную мысль его произведения: легко превратить свою жизнь в кошмар, но можно ли потом это исправить?

Книга мне очень понравилась, книга сильная, с характером... Салтыков-Щедрин великолепно передает атмосферу того времени, чувства и образы героев. Я наслаждалась Русью того времени, настоящими зимами, природой, бесконечными полями, травой, деревьями, сельскими церквями и всё в таком роде :))
Поставила 4-ку только потому, что уж слишком трагично он всё закончил, все умерли, ничего хорошего не осталось... В общем, немного перестарался с пессимистической стороной романа, как будто в плохом кино, но при этом автор бесподобен в описании жизни несчастной семьи Головлевых, очень часто затрагивал мои глубинные мысли и переживания, что меня очень тронуло... В этом мастерстве он ,конечно, гениален и потому и был зачислен в классики русской литературы.
Данное произведение рекомендую к обязательному прочтению.

И все-таки нет для меня произведений, которые бы трогали так глубоко и были настолько понятны, как русская классика. Автору очень хорошо удалось показать героев со всеми их пороками, душевными терзаниями, страданиями или равнодушием. В процессе чтения я поневоле узнавала в каждом из них черты знакомых мне в реальной жизни людей и поражалась тому, насколько актуальны по сей день ситуации и проблемы взаимоотношений, описанные в произведении, созданном два века тому назад. Поколения сменяют друг друга, меняются политические режимы, свершаются революции, а человеческие пороки остаются неизменны, как и маски, за которыми их пытаются скрыть. Очень ярко, со всей глубиной и болью описана безысходность и невыносимость бытия русского человека. Такие книги обязательны к прочтению, они заставляют размышлять: напоминают нам о том, как важно быть Людьми, потому что расплата приходит неизбежно; о том, как семь смертных грехов убивают человека еще при жизни. И, конечно, нельзя не упомянуть о прекрасном слоге. В очередной раз убеждаешься в том, что русский язык богат и прекрасен.

Невероятная книга. Такая тонкая и такая полная, я буквально ей зачитывалась
Её в один морозный день предложила мне бабуля на ярмарке, которая тоже выбирала книги. Сказала-не пожалеете. Я действительно не пожалела.
Получилось так, что я долгое время читала зарубежную литературу и резко вот на классику перепрыгнула. Впервые в жизни поняла, чем наши книги, наш язык отличаются от всех других. Море эпитетов, синонимов, старинных слов, значения которых я даже не предпологала знать, обороты, длинные предложения. Читаешь и плывешь по книге, не замечая номера страниц. Как приятен и любим русский язык! Какой же он яркий и прекрасный!
Книга конечно мрачная, о мерзких людишках, о продажных душах, о непринятии, непонимании и смерти. Глубокой душевной смерти, когда ты просто кусок мяса, в теле теплится жизнь, а души и в помине уже нет.
Не могу сказать, кому я импонировала в романе. Толи бабушке Арине, толи Аннушке, этого я еще не поняла.. Но книга определенно великолепная)
Жаль, что с той бабушкой мы больше не увидимся, я бы её от души поблагодарила за совет.
***

"Ночь, вечная, бессменная ночь - и ничего больше"

Ещё раз убедилась в том, что... ну не привлекает меня русская классика. Или может, просто мне такие книги попадаются, которые не могут меня заинтересовать. Нет, бывают исключения, конечно, как например "Анна Каренина" Льва Николаевича, которая запала мне в душу и искренне полюбилась, или "Белая гвардия" Булгакова. Но в основном, книги русских писателей меня почти никогда не цепляют. Не удалось это сделать и истории семьи Головлёвых Салтыкова-Щедрина.

Эта книга о человеческих недостатках и пороках, о страданиях и горестях, о стойкости характера и абсолютной бесхарактерности, она о людях, о жизни, какой бы она ни была, и смерти. Особенно о смерти. Она безумно мрачная, засасывающая в себя, словно чёрная дыра. С каждой страницей понимаешь, что погружаешься в какое-то болото, трясину, из которой очень сложно выбраться. Читала через силу, понимая, что раз уж взялась, надо закончить. После прочтения остался неприятный осадок, горьковатое "послевкусие". В общем, впечатления, честно сказать, не из приятных. Иудушку хотелось ударить чем-нибудь потяжелее несколько раз. Ладно, очень много раз. Ох уж эти его нескончаемые монологи! Они меня просто убивали. Медленно и мучительно. А ведь из них состоит половина книги, по меньшей мере. И может быть, в них и есть вся суть. Может быть, я просто чего-то не понимаю. А вообще, впервые, наверно, о героях по отдельности ничего вразумительного сказать не могу. Просто не моя книга и, возможно, не мой автор.

И ведь знаешь, что умрешь. А ведешь себя так, как будто будешь жить вечно…(с)

цитаты...

— Бог милостив, маменька!
— Был милостив, мой друг, а нынче нет! Милостив, милостив, а тоже с расчетцем: были мы хороши — и нас царь небесный жаловал; стали дурны — ну и не прогневайтесь!

Головлево - это сама смерть, злобная, пустоутробная; это смерть, вечно подстерегающая новую жертву. Двое дядей тут умерли; двое двоюродных братьев здесь получили "особенно тяжкие" раны, последствием которых была смерть; наконец, и Любинька... Хоть и кажется, что она умерла где-то в Кречетове "по своим делам", но начало "особенно тяжких" ран несомненно положено здесь, в Головлеве. Все смерти, все отравы, все язвы - все идет отсюда. Здесь происходило кормление протухлой солониной, здесь впервые раздались в ушах сирот слова: постылые, нищие, дармоеды, ненасытные утробы и проч.; здесь ничто не проходило им даром, ничто не укрывалось от проницательного взора черствой и блажной старухи: ни лишний кусок, ни изломанная грошовая кукла, ни изорванная тряпка, ни стоптанный башмак. Всякое правонарушение немедленно восстановлялось или укоризной, или шлепком.

"Мы, русские, не имеем сильно окрашенных систем воспитания. Нас не муштруют, из нас не вырабатывают будущих поборников и пропагандистов тех или других общественных основ, а просто оставляют расти, как крапивы растет у забора. Поэтому между нами очень мало лицемеров и очень много лгунов, пустосвятов и пустословов. Мы не имеем надобности лицемерить ради каких-нибудь общественных основ, ибо никаких таких основ не знаем, и ни одна из них не прикрывает нас. Мы существуем совсем свободно, то есть прозябаем, лжем и пустословим сами по себе, без всяких основ".

"- А я все об том думаю, как они себя соблюдут в вертепе-то этом? -продолжает между тем Арина Петровна, - ведь это такое дело, что тут только раз оступись - потом уж чести-то девичьей и не воротишь! Ищи ее потом да свищи!

• Очень им она нужна! - огрызается Иудушка.
• Как бы то ни было... Для девушки это даже, можно сказать, первое в жизни сокровище... Кто потом эдакую-то за себя возьмет?
• Нынче, маменька, и без мужа все равно что с мужем живут. Нынче над предписаниями-то религии смеются. Дошли до куста, под кустом обвенчались – и дело в шляпе. Это у них гражданским браком называется.

• Конечно, иногда по нужде... - поправляется он, - коли ежели человек в силах и притом вдовый... по нужде и закону перемена бывает!
• Что говорить! В нужде и кулик соловьем свищет. И святые в нужде согрешили, не то что мы, грешные!"