Семь смертей Эвелины Хардкасл

Обожжённое лицо, складки и пятна шрамов, кожа загрубелая, как шкурка плода, провяленного жарким солнцем. Я знаю, кто это. Каким-то образом я проснулся дворецким.

Какие-то воспоминания остались, но очень смутные. Дотянуться до них я не могу. У воспоминаний есть вес и форма, как у зачехлённой мебели в тёмной комнате. А у меня нет фонаря, чтобы их осветить.

Я сжимаю её (Библию) обеими руками, пытаюсь произнести молитву, проникнуться былой верой, но всё напрасно. Само занятие кажется глупым и никчёмным. Религия, как и всё остальное, меня покинула.

Самое страшное, что он меня ни в чём не упрекает, а наоборот, жалеет. Гневные упрёки весомы и осязаемы, их можно опровергнуть, хотя бы и кулаками. А вот жалость — туман, в котором сразу теряешься.

Охваченный приступом внезапного страха, пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь о себе: имена родных и близких, домашний адрес, свой возраст, да что угодно. Бесполезно. Не помню даже, как меня зовут. За миг все, что я знал, вылетело из головы.

Too little information and you're blind, too much and you're blinded.

Слишком мало информации — и вы слепы, слишком много — и вы ослеплены.

Меня восхищает ваше упорство, но я презираю людей, у которых отсутствует гордость.

Оставаться собой становится все труднее.