Гомер в переводе П.А. Шуйского

Мне кажется, произведения Гомера и Геродота, это, как такая Библия древнего мира (тоже из двух частей состоящая), только написанная раньше настоящей Библии. Подумать только: Гомер написал свои труды примерно в 850-е годы до нашей эры. Афины тогда уже были, а вот Рима скорее всего ещё не было. Да и Будда с Конфуцием родятся только через 200-300 лет после этих его книг.
Возвращаясь к "Библии древнего мира" можно, пожалуй отметить, что "Илиада" и "Одиссей" Гомера наверное более "литературны", но зато Геродот со своей "Историей" более информативен, а временами кажется и более интересен. И этот удивительный контраст и переплетение трудов этих двух древних гениев формирует ещё более удивительную картину Древнего мира.
Правда я с трудом представляю, как всё это сохранилось до наших дней и насколько, интересно, эти сохраненные книги близки изначальным оригиналам?... мы наверно никогда теперь уже не узнаем.

У всех у нас есть такие книги, сюжет которых знаешь, при чём не в общих чертах, а детально, но которые ты не читал.

У меня одной из таких книг по сию пору была "Одиссея". А мне ведь преподавали её в школе, преподавали сначала в одном высшем учебном заведении, потом в другом, но... Каким-то волшебным образом я умудрилась так никогда за всё это время не взять её в руки и не прочесть.

Было дело, давно, что я таки решилась восполнить этот пробел в своём читательском багаже. Но так как Гомеровских непрочитанных книг у меня было две "Илиада" и "Одиссея", решила начать я с "Илиады". Потому что она первая, она рассказывает о событиях практически 20-ю годами раньше событий "Одиссеи", естественно я взялась сначала за "Илиаду". Её же я несколько раз начинала, бросала и наконец дожав, утомилась ею так, что мысль о прочтении ещё и "Одиссеи" отложила на ещё долгих 4 года.

И вот оно свершилось. Взялась я за неё по рекомендации в группе "Поэтическая гостиная", времени на прочтение у меня было три месяца. Ну, - подумала я, - осилю, соберусь, буду давиться, вероятнее всего, но осилю. Давиться я себя прям настроила, памятуя "Илиаду" и ещё одну не очень любимую мною книгу из детства с кратким и скучным изложением древнегреческих и древнеримских мифов. И каково же было моё удивление, когда я книгу начала-таки читать. Три месяца превратились в три дня.

Я увлеклась ею с самых первых строк. Это было весело и очень интересно. Я буквально не могла оторваться. Истории и персонажей поэмы я встречала на страницах книги как старых знакомых, байки про которых я неоднократно уже слышала от третьих лиц и вот теперь они сами мне их рассказывают, так сказать, из первых уст.

История начинается с того, что подросший Одиссеев сын Телемах собирается отправиться на поиски отца. Одиссей 17 лет назад умотал воевать Трою, отбивать у вероломного Париса, царя тогдашней Трои, похищенную им жену Менелая - Елену Спартанскую. Долгих 10 лет длилась осада Трои, подробно об этом как раз повествует "Илиада". А в родной Итаке при этом у Одиссея осталась жена Пенелопа и недавно родившийся сын.

Итак, Елена отобрана у Париса, Троя разрушена, победители рассорились между собой из-за добычи, успели из-за этого передраться друг с другом, помириться и разошлись на кораблях в разные стороны по домам. Все, кто были живы повозвращились уже, а Одиссея всё нет.

К Пенелопе тем временем сватаются женихи. Женихов этих какое-то совершенно безумное количество, по моим личным подсчётам от 80 до 120. И где она столько народу холостого, да ещё и жениться желающего в древней Греции нашла?

Пенелопа при этом как верная любящая жена мужа ждёт, это во-первых, а во-вторых, ущемлять сына своего не хочет. Всё ведь богатство, нажитое царём Итаки Одиссеем, должно перейти её сыну, а не каким-то там непонятным женихам. Но не высказывая открытого отказа, Пенелопа держит претендентов на свою руку, сердце и имущество в подвешенном состоянии. Придумывает всевозможные хитрости, как оттянуть озвучивание своего окончательного решения.

Женихи, раздражённые столь долгим хождением вокруг и около несговорчивой невесты, решают взять её практически осадой. Просто все дружно заваливаются к ней в дом и устраивают в нём нескончаемые гульбища. Пьют, едят, безобразничают, поставив ей условие: выбирай, иначе не уйдём, пока совсем весь дом не разграбим.

Телемах, не в силах справиться самостоятельно с назойливыми женихами, отправляется на поиски либо самого отца, либо известия уже о его смерти. Надо ж уже мать либо замуж выдать, либо отца вернуть. А то заколебали эти фестивали в родном доме.

Тем временем Афина Паллада, богиня, дочь Зевса, находит своего любимца Одиссея на острове Огигио в плену у морской нимфы Калипсо. Приказывает той снять с пленника чары забвения и дать уже человеку вернуться домой наводить там порядок.

Одиссей с помощью Афины приплывает на остров Корфу, где попав на пир к царю, рассказывает обо всех своих приключениях, случившихся с ним и с его командой во время странствования по морю от Трои к Итаке. Будут тут и встречи с циклопами и людоедом, и с удивительным народом, поедающим лотосы, и встреча с Эолом, сиренами и Цирцеей, превратившей спутников Одиссея в свиней, а его сделавшей своим мужем. Будет здесь и хождение в Тартар с целью изыскать там прорицателя. Ну и конечно великолепные Сцилла и Харибда.

И наконец Одиссей достигает родной Итаки, но решает не показываться народу и жене в своём истинном виде. Проверить так сказать жену. Открывается он только своему сыну, встреченному им у свинопаса.

Единственная, кто из людей узнаёт Одиссея - его старая служанка. Но узнаёт она его по характерной примете - шраму на ноге. Ещё Одиссея узнаёт его старая собака. Этот эпизод особенно привлёк меня. Несчастный всеми брошенный пёс, лежащий на куче навоза, сразу признал своего любимого хозяина, без всяких там шрамов вообще. Признал и тут же умер. Боже мой, какая трагическая полная силы верности сцена. Вот сколько лет между днём сегодняшним и днём написания поэмы, и всё-таки автор включил в своё произведение эту не значительную для сюжета но очень яркую сцену!

Конец поэмы великолепен. Пенелопа узнаёт мужа, муж перерезал всех женихов и сочувствующих им собственных слуг, в доме и Итаке воцаряется мир и благодать)

Поэма замечательная. Полная многой мудростью, яркими образами и тонкими наблюдениями за человеческой природой. И конечно она внесла вклад в культуру человечества, который невозможно переоценить. Я бы даже сказала, что именно "Одиссея" сформировала общий культурный код человечества, даже тех её представителей, которые её знают, но не читали, как я)) Множество образов и сюжетов из неё использовались писаниями религий единобожия, именно здесь встречаются сюжеты, взятые потом в свои произведения писателями, музыкантами и художниками средневековья, позже классиками 18-19-х столетий. И продолжают использоваться сейчас. Прослеживание истоков, знакомство с ними восхищает. А главное чему я безумно рада, что это возможно читать современному читателю без ощущения непосильной работы над собой и произведением.

Очень понравилось, и чего я её раньше не прочитала?)

С «Илиадой» Гомера я знакома еще со школьных лет, а вот до «Одиссеи», являющейся продолжением истории одного из героев Троянской войны, царя Итаки Одиссея, добралась только сейчас, – в подростковом возрасте она у меня, что называется, «не пошла». И теперь я отчетливо понимаю, почему.

Если «Илиада» - героический эпос подвигам мифических героев и полубогов, с должным пафосом и трагизмом описывающий последние месяцы осады Трои и ее взятие, то «Одиссея» куда проще, наивнее и приземлённее. Повествует книга о злоключениях хитроумного Одиссея, сына Лаэрта, происшедших с ним после окончания Троянской войны и о возвращении несчастливого героя домой, на родной греческий остров, спустя двадцать лет отсутствия. Да-да, на то, чтобы найти путь домой, к любящей и честной супруге Пенелопе, ставшей в представлении потомков символом женской верности, ему понадобилось целых десять лет. И ладно бы такое долгое отсутствие было вызвано уважительными причинами, это можно было понять и принять, но ведь большую часть этого времени (если вообще не все время), Одиссей провел «в плену» у прекрасной нимфы на удаленном чудесном острове, сладко ел, много пил и был всячески обласкан божественной дамой. Обо всех же ужасных приключениях, каковые ему якобы выдалось пережить в первый год после падения Трои, включая пленение Одиссея сотоварищи ужасным циклопом и блестяще осуществленный побег из плена, многочисленные крушения многострадальных кораблей, столкновение со Сциллой и Харибдой, и прочих неудачах, мы узнаём только со слов героя. Подтвердить или опровергнуть слова царя Итаки просто некому – все его товарищи погибли. Так что вполне возможно, что обладающий прекрасной фантазией Одиссей всё это попросту придумал, чтобы оправдаться перед соотечественниками – мол, я не просто изменил жене с прекрасной нимфой, меня много лет обожавшей, кормившей и дарившей себя, у меня, несчастного обессиленного после стольких бед странника, просто сил не было с ней бороться… Отличная отмазка.

А в это время несчастная Пенелопа вместе с подросшим за время отсутствия мужа сыном Телемахом, вынуждена отбиваться от многочисленных женихов, заполонивших ее дом. Мужиков можно понять – царя в стране нет уже двадцать лет, жив ли он вообще – неведомо. Давно пора задуматься о назначении нового, и то, что для того, чтобы возглавить Итаку, претенденты готовы взять супругу Одиссея в жены, а не попросту организовать ей и сыну преждевременное сошествие во владения Аида, говорит в их пользу. Правда, в спорах за первенство, женихи попросту обжирают несчастную царицу, каждый день уничтожая для употребления в пищу огромное количество животных из принадлежащих ей стад, да еще и служанок по углам зажимают, но самой-то Пенелопе это особенно ничем не угрожает. Делать выбор её не слишком торопят, жизнью и здоровьем сына не шантажируют – пируют себе и пируют, пьют, жрут и периодически поют и пляшут.

Однако Одиссею, спустя десять лет таки вспомнившему о существовании жены и сына, поведение женихов кажется в корне неверным, и за это бедолагам придется жестоко поплатиться. Собственно, расправа неожиданно возвратившегося на родную Итаку после долгого отсутствия царя над туповатыми претендентами на его место – единственный достоверный подвиг Одиссея во всей этой истории. Да и то победа им была одержана не в одиночку, а при помощи сына и нескольких верных слуг. Стареет сын Лаэрта, стареет…

В общем, от сюжета «Одиссеи» я в принципе восторга не испытала, да еще очень раздражало, что герои без конца, чуть ли не на каждой странице, набивают желудки и рыдают при каждом удобном случае. И сам Одиссей, и его товарищи – не герои эпоса, а царевны-несмеяны какие-то. Рада, что закрыла застаревший пробел в знании классической литературы, но перечитывать точно никогда не буду.

Когда я планировал для себя программу перечитывания (и дочитывания заодно) классики, то, разумеется, не собирался обходить стороной античную литературу. Я люблю античку, с удовольствием читал её по учёбе, она прекрасна и упоительна. Однако совсем древние произведения, чей возраст перешагнул за несколько тысячелетий, почему-то вызывают во мне смутный трепет и тревогу. Восхищает сам факт их существования. Их таких до наших дней дошли считанные единицы, и это же по сути своей реликты давно ушедших эпох. Но, поскольку с Гомера начинается Греция, пора было его уже нормально прочитать.
От первой попытки знакомства с "Илиадой" в моей памяти осталось чёткое ощущение, будто я долблюсь башкой в каменную стену. Решив больше не повторять старых ошибок, я вместо кондового Гнедича взял более гуманный и живой перевод Вересаева, и дело пошло. Более того – пошло вполне себе бодро и интересно, хотя из-за стихотворного размера и сбивающихся ударений читать и было немного тяжело. Наверное, гораздо удобнее это слушать в аудио – все эти перетекания ритмических строк. Оно ведь именно так и было задумано. А потом я понял, что на самом деле мне бы очень хотелось взглянуть на оригинальное исполнение. Услышать, как древнегреческий язык хромающей походкой гекзаметра шагает по тьме эллинской ночи, а сидящие вокруг костра люди внимают барду, расстилающему перед ними свою бесконечную песнь об осаде давно мёртвого города. Не представляю, как можно было запомнить столько текста, это же что-то запредельное.

Хотя это была далеко не единственная причина моего удивления. Да, мы все знаем, что действие разворачивается во время легендарной троянской войны, но никто не предупредит наивного читателя, что большая часть сюжета – это реально непрекращающееся месилово, бойня стенка на стенку, где методично, со вкусом и в мельчайших подробностях будет описываться, кто кому отрубил руки-ноги, вышиб мозги, пробил паховую артерию или доспехи на груди, выпустил наружу кишки. Вместо воспевания битвы, ратных подвигов и славных героев мы получаем 1000 страниц смачной расчленёнки, пусть изредка с ноткой трагизма, но зато и с огнём азарта. Не совсем этого ждёшь от древней классической эпичной поэмы =D
Так что скучать не приходилось, несмотря на постоянные повторы и намертво въевшийся в культурный контекст список кораблей. Кстати, я всё искал эту занудную сцену и лишь на той самой середине понял, что читаю именно её. Почему меня и тут никто не предупредил, что это не какой-то там сухой перечень судов и их оснастки, а развёрнутое и красочное описание, из какой области Греции приплыла каждая группа и чем та местность славится. Это вовсе не снотворное для студентов будущих эпох, а восторженный гимн многообразию и красоте родной земли. И как оно всё описывается, это ж практически фэнтези! Наверное, чтоб любой житель бескрайних просторов Эллады смог бы услышать что-то приятное о своём крае и погордиться.
И к слову о том, что объединяло всех. О мифологии. Здесь очень хорошо видно специфическое отношение к своим богам самих древних греков, которые жили в этом сверхъестественном контексте. Боги по сути своей неотличимы от людей, они слишком человечны и на современный взгляд не очень-то и величественны. Хотя чсв им, конечно, не занимать, и собственные мелочные склоки их вообще не смущают. Особенно это касается запредельного статуса Зевса, который от скромности явно не помрёт. И вот это двойное повествование идёт постоянно: вот вроде бы люди, а вот боги, у каждого своё поле битвы, но при этом обе линии неразрывно связаны между собой и весь человеческий мир является лишь воплощением воли богов.
Но самым большим потрясением для меня, собственно, стало то, что Париса звали Александр.

В общем, это было мощно. Плюс одна дочитанная классика, плюс один закрытый гештальт. Врать не стану, далось мне это непросто, читал я больше полугода, понемногу, увязая в тысяче имён, гекзаметре и чужих кишках. Но, несомненно, оно того стоило. Атмосфера потрясающая.

Холм, возле деревни которая носит сейчас турецкое название Гиссарлык,расположенном в 5—6 километрах от южного берега пролива Дарданеллы, недалеко от входа в пролив из Эгейского моря, заключает под собой целые эпохи:около 3000 г. до н. э там впервые поселились люди и построили крепость.Обитатели крепости кон­тролировали торговлю по суше из Азии в Европу и обратно, держа в своих руках переправу через пролив. Постепенно развивавшееся мореплавание из Эгейского в Черное море также оказалось под контролем обитателей поселения-крепости. В результате многолетних раскопок, начатых в 1870 г. Генрихом Шлиманом и законченных перед второй мировой войной амери­канским археологом Блегеном было найденных при раскоп­ках множество золотых изделий,что говорит об огромных по тем временам богатствах, накопленных в городе. Исследуя археологические пласты следует отметить даты и события их окружающие такие как: 1900 г. до н. э. холм и его окрестности захватило новое племя, выращивавшее лошадей, которых не знали их предшественники. Новые пришельцы строят крепость, большую по размерам и более могуществен­ную, чем прежняя. Около 1250 г. до н. э., если судить по археологическим данным, посе­ление снова было захвачено, разрушено и сожжено, а через некоторое время на холме селятся пришельцы из центральной Европы. Около 1100 г.
до н. э. город постиг еще один пожар, и холм делается необитаемым на несколько сот лет.В середине II тысячелетия до н. э. земли на восток от Гиссарлыкского холма принадлежали могущественной хеттской державе, Троя была небольшим княжеством на окраине.В анналах хет­тского царя Тутхалийи IV, правившего примерно с 1250 по 1220 г. до н.э.,упоминаются две местности, очевидно находившиеся на северо-западе Ма­лой Азии, — Вилусия и Труиса: одно из этих названий, скорее Вилусия, вероятно, носил город на Гиссарлыкском холме, который греки впоследст­вии называли Илионом (в более древние времена Вилионом), или Троей. Из тех же хеттских анналов мы узнаем, что Вилусия входила в воевав­шую против хеттов коалицию. Захватить столь мощно укрепленное поселение могла либо регулярная армия, либо переселяющееся с женами и детьми воинственное племя, мо­гущее обосноваться вокруг города и предпринять длительную осаду. Подобными силами могла обладать конгломерат воинствующего населения под названием "народы моря", которые были вынуждены покинуть родные края Средней Европы из-за похолодания и экспансии более многочисленных народностей, где ахейцы были лишь небольшим звеном.
В начале II тысячелетия до н. э. на Балканском полуострове появились племена греков-ахейцев. К середине этого тысячелетия в южной части полуострова сложились рабовладельческие государства. Каждое из них было небольшою крепостью с примыкавшими к ней землями. Во главе каждого стояли, по-видимому, два властителя. Властители-цари со своими приближенными жили в крепости, за могучими, циклопической кладки стенами, а у подножья стены возникал поселок, населенный царскими слугами, ремесленниками, купцами. Сперва города боролись друг с другом за главенство, потом, около XV столетия до н. э., начинается проникновение ахейцев в соседние страны, за море. В числе прочих их завоеваний был и остров Крит — главный центр древнейшей, догреческой культуры юго-восточного района Средиземноморья. Задолго до начала ахейского завоевания на Крите существовали государства с монархической властью и общество, четко разделявшееся на классы свободных и рабов. Критяне были умелыми мореходами и купцами, отличными строителями, гончарами, ювелирами, художниками, знали толк в искусстве, владели письменностью. Ахейцы и прежде испытывали сильное воздействие высокой и утонченной критской культуры; теперь, после покорения Крита, она окончательно стала общим достоянием греков и критян. Ученые называют ее крито-микенской.Вскоре, не без влияния катаклизмов, на Балканах появились новые греческие племена — дорийцы, — такие же дикие, какими тысячу лет назад были их предшественники, ахейцы. Они прошли через весь полуостров, вытесняя и подчиняя ахейцев, и до основания разрушили их общество и культуру. История обратилась вспять: на месте рабовладельческого государства вновь появилась родовая община, морская торговля прекратилась, зарастали травою уцелевшие от разрушения царские дворцы, забывались искусства, ремесла, письменность.
В X в. до н. э. эолийцы и греки ионийского племени, жившие в Гре­ции, видимо, уже в микенские времена, начинают колонизировать острова Эгейского моря и северную часть западного побережья Малой Азии. В ус­ловиях тесного контакта эолийцев и ионян эпическая традиция переходит к ионийским аэдам. Из сплава эолийских и ионийских диалектных черт с сохранением архаизмов еще более древних эпох складывается поэтичес­кий язык гомеровского эпоса. Язык этот был понятен слушателям, при­выкшим с детства к песням аэдов — творцов и исполнителей греческого эпоса, хотя в жизни никто на этом языке не говорил.
Мифы о богах, и сами герои становились предметом поклонения. Героические предания переплетались друг с другом и с мифами о богах. Возникали круги по гречески киклы (циклы) мифов, соединившихся как последовательностью фактов, лежавших в их основе, так и законами соборного религиозного мышления и поэтической фантазии. Мифы были почвою, на которой вырос греческий героический эпос.В самой основе мифа многое оставалось нетронутым, но многое и перетолковывалось на новый лад, в согласии с новыми идеалами и взглядами.Многослойность (а стало быть, и неизбежная противоречивость) изначально была характерной чертой греческого эпоса, а так как он находился в непрестанном движении, число слоев все увеличивалось. Подвижность эта неотделима от самой формы его существования: как и у всех народов, героический эпос у греков был устным творчеством, и письменное его закрепление знаменовало последний этап в истории жанра.Была пора, когда каждое слово "Илиады" и "Одиссеи" считали непререкаемою истиной — древние греки (во всяком случае, громадное их большинство) видели в Гомере не только великого поэта, но и философа,педагога,естествоиспытателя, одним словом — верховного судью на все случаи жизни. Была и другая пора, когда всё в "Илиаде" и "Одиссее" считали вымыслом, красивою сказкой, или грубоватою басней, или безнравственным анекдотом, оскорбляющим "хороший вкус". Исполнителями эпических произведений и вместе с тем их со-творцами, соавторами были певцы (по-гречески «аэды»). Они знали наизусть десятки тысяч стихотворных строк, перешедших к ним по наследству и бог весть кем и когда сочиненых, они владели набором традиционных средств и приемов, тоже переходивших от одного поколения поэтов к следующему (сюда относятся и разнообразные формулы-повторы для описания сходных или в точности повторяющихся ситуаций, и постоянные эпитеты, и особый стихотворный размер, и особый язык эпоса, и даже самый круг сюжетов, довольно широкий, но все же ограниченный). Обилие устойчивых, неизменных элементов было необходимым условием для самостоятельного творчества: вольно их комбинируя, переплетая с собственными стихами и полустишьями, аэд всегда импровизировал, всегда творил наново. В мире, который рисует Гомер, совмещены и соседствуют черты и приметы нескольких эпох — микенской, предгомеровской (дорийской), гомеровской в собственном смысле слова. И вот рядом с дорийским обрядом сожжения трупов — микенское захоронение в земле, рядом с микенским бронзовым оружием — дорийское железо, неведомое ахейцам, рядом с микенскими самодержцами — безвластные дорийские цари, цари лишь по имени, а по сути родовые старейшины…

Вопрос откуда Гомер был родом, нашло свое отражение в знаменитой эпиграмме, вошедшей в так называемую "Греческую антологию".

Семь городов, пререкаясь, зовутся отчизной Гомера:
Смирна, Хиос, Колофон, Пилос, Аргос, Итака, Афины.
(пер. Л. Блуменау)

Большинство современных ученых считает, что Гомер жил в VIII веке до н. э. в Ионии — на западном побережье Малой Азии или на одном из близлежащих островов, где традиционное искусство аэда усвоил юноша, наделенный от при­роды поэтическим гением, какой не проявлялся до того и проявился с тех пор всего несколько раз на протяжении всей истории человечества.Имя «Гомер» скорее всего подлинное, хотя многие исследователи вы­сказывали сомнения на этот счет.Судя по имени, гениальный поэт мог быть даже и не греком по происхождению: в становлении и развитии эллинской культуры сыграли важную роль мно­гие "варвары" или "полуварвары", усвоившие с детства греческий язык и греческую культурную традицию, — философ Фалес Милетский, отец истории Геродот, писатель-сатирик Лукиан.Оно не принадлежит к числу греческих имен, бывших в употреблении, греки его не понимали и всячески пыта­лись объяснить, толкуя его то как "заложник", то как "слепец".Несколько ,отвлекаясь от темы нужно отметить, если бы живший поколением позднее или даже младший современник Гомера Гесиод, автор поэм "Тру­ды и дни" и "Теогония", не вставил в "Труды и дни" некоторых сведений о самом себе, ни эллинистические ученые, составлявшие жизнеописания поэтов классической эпохи, ни мы не знали бы ничего определенного и о нем.Гомер должен был впитать в себя с юных лет вековую и даже тысяче­летнюю традицию устного эпического творчества.К тому времени аэды успели исчезнуть, и место их заняли декламаторы-рапсоды; они уже не пели, аккомпанируя себе на кифаре, а читали нараспев, и не только собственные произведения, но и чужие. Гомер был одним из них. Но Гомер не только наследник, он и новатор, не только итог, но и начало: в его поэмах лежат истоки духовной жизни всей античности в целом.
Успех гомеровских поэм сразу после их создания был колоссален. Уже через несколько десятков лет после появления «Илиады» грек, имени ко­торого мы никогда не узнаем, очевидно сам аэд, нацарапал на своем деше­вом глиняном сосуде несколько стихотворных строк, сопоставляющих в шутливой форме этот сосуд с кубком царя Нестора, о котором рассказы­вается в «Илиаде» :

Это кубок Нестора, удобный для питья.
А кто из этого кубка выпьет, того тотчас же
Охватит страсть прекрасноувенчанной Афродиты.

Трудно представить себе более красноречивое свидетельство молниеносного про­никновения гомеровских поэм всюду, где только звучала эллинская речь, ведь автор ее жил за 2000 километров: черепок найден на другом конце греческого мира, в только что основанной греческой колонии на ост­рове Исхии в Тирренском море, недалеко от нынешнего Неаполя.Греческие дети учились читать по "Илиаде". В Греции всегда были люди, знавшие обе поэмы Гомера наизусть. Греческий ритор конца I в. н. э. Дион Хрисостом нашел таких людей в изобилии на краю тогдашнего ци­вилизованного мира — в греческой колонии Ольвии на берегу Черного моря, недалеко от нынешней моей родины - любимой Одессы.Вся древнегреческая лирическая поэзия, первые образцы которой, записанные и дошедшие до нас, относятся к первой половине VII в. до н. э., полна упоминаний и влияний гомеровского творчества.Эпизоды из "Илиады" и "Одиссеи" делаются источником сюжетов для греческих художников. Так, роспись протоаттического сосуда начала VII в. до н. э. с острова Эгины иллюстрирует эпизод спасения Одиссея от цикло­па Полифема под брюхом барана , а на родосской вазе начала VI в. до н. э. изображены Гектор и Менелай, сражающие­ся над телом Эвфорба.Эсхил, считавший весь эпический цикл а по гречески кикл — троянский и фиванский — творением Гомера, именовал свои трагедии "крохами от великих пиров Гомера".Гомеру приписывали разнообразнейшие познания во всех сторонах жизни — от военного искусства до земледелия и искали в его произведе­ниях советы на любой случай, хотя ученый-энциклопедист эллинистичес­кой эпохи Эратосфен и пытался напоминать, что главной целью Гомера было не поучение, а развлечение.Начиная с комедианта Аристофана,где в его "Лягушках", Гомер постоянно именует­ ся "божественным". В Смирне существовал храм Гомера, и одна из мед­ных монет, чеканившихся городом, называлась гомерик. Там рассказывали, что Гомер родился от некоего божества, танцевавшего с музами, в то время как по другой версии отцом Гомера был бог реки Мелет. Аргивяне приглашали Гомера наряду с Аполлоном на каждое государственное жертвоприношение. Египетский царь Птоле­мей Филопатор соорудил для Гомера храм, где его статуя была окружена изображениями семи городов, споривших за честь быть его родиной. Апофеоз Гомера, т. е. его обожествле­ние, был темой знаменитого рельефа Архелая из Приены (эллинистическая эпоха). Другой мраморный рельеф II в. до н. э. изображает Мир и Время, увенчивающими венком Гомера как поэта для всего человечества на все времена.
Наконец, говоря о влиянии и наследии Гомера и греческой культуры в общем, стала складываться своя литература, римский поэт Вергилий попытался подвести под римскую культуру такой же уникальный фунда­мент, каким для греческой были поэмы Гомера, но «Энеида» Вергилия несёт на себе неизгладимый отпечаток эпохи, в которую она была создана, и совсем не похожа по своему духу на "Илиаду" и "Одиссею", которые Вергилий взял в качестве образца. Тем не менее именно Вергилий оказал­ся тем промежуточным звеном, через которое эпоха Возрождения, не на­шедшая прямого пути к Гомеру, восприняла родившуюся в Греции VIII в. до н. э. традицию литературного героического эпоса. Возникшие под влия­нием этой традиции поэмы — "Освобожденный Иерусалим" Торквато Тассо, "Лузиада" Камоэнса, "Потерянный рай" Мильтона — принадлежат к вершинам мировой литературы.
Говоря об "Илиаде" прежде всего нужно говорить об сознании человека, который вышел из первобытной среды обитания и противопоставляет теперь свой социум, свое общество в котором он живёт - природе, а боги являются частью природы те самые стихийные силы, которые для первобытного человека отождествлялись зверем на которого охотились и был одновременно тотемом либо громом с молнией с такой же своенравностью и непредсказуемостью. Это такой тип сознания в котором нет сомнений - это соборное сознание, соборное мышление. Сознание человека, который находится в едином поле ценностей общих для всех людей того времени и неизменных, безальтернативных.Для нас современных людей не представим совершенно. Изложив канву событий любой слушатель и читатель той эпохи воспримет и интерпретирует их совершенно одинаково и нет никакой нужды пояснять эмоциональное состояние, мотивацию действий, хороший либо плохой поступок ибо всем очевидно что хорошо а что плохо. Сакраментальность подобных вопросов для героев эпоса и для самого Гомера не было, так как сознание человека существовало повторяюсь в единой системе безусловных ценностей, не имея сомнений что если ты не следуешь традиции отцов и не чтишь память предков, которые задали нам все формы бытия и теперь наша задача как достойным потомкам воплощать и воспроизводить эти формы,обязательно возникнут неприятности. Немногим индивидуалистам того времени приходилось самим выстраивать систему ценностей и за неё отвечать. Но все это довольно скоро изменится с приходом софистов.
Сюжет "Илиады" повествует об одном эпизоде - последний год войны, Гомер используя метод синекдохи: небольшая часть либо эпизод показывает целое и тем самым заменяет целые годы войны. Описывая противостоянии двух главных героев войны Ахилла и Гектора. Практически доходя до финала Троянской войны, автор описывает гнев Ахиллеса, самого могучего и храброго среди греческих героев, оскорбленного верховным предводителем ахейцев, микенским царем Агамемноном. Ахиллес, предстает перед нами противоречивой фигурой; не получив от Агамемнона дочери жреца Брисеиду, он отказывается участвовать в сражениях,при этом прося свою мать - богиню Фетиду, чтобы троянцы начинали брать верх и беря верх гонят ахейцев до самого лагеря и едва не поджигают их корабли. Тогда Ахиллес разрешает вступить в битву своему любимому другу Патроклу, при этом говоря мол не задевай Гектора, но сам прекрасно зная как в порыве битвы ничего не замечаешь и Патрокл погибает от рук Гектора. Ахиллес в большом горе посыпает пеплом голову подобно Гильгамешу потерявшему Энкиду. После похорон друга Ахиллес, отрекшись наконец от гнева, мстит за смерть близкого (настоящий убийца будто кровавый смерч,описание расправы над троянскими воинами, хотя забегая наперед расправа Одиссея над женихами не менее ужасна в своей кровавости, может посоперничать с самыми лучшими триллерами по степени ужаса и жестокости)сразив Гектора, главного героя и защитника троянцев, сына их царя Приама. Но в то же время герой обладает высоким благородством и достоинством, даря нам один из самых прекрасных, замечательных и трогательных по своей красоте эпизодов в мировой художественной литературе и в то же время настоящие психологические открытие, которое и теперь при первой встрече, первом чтении — поражают и запоминаются на всю жизнь, когда дряхлый Приам, тайком не без помощи богов явившись к Ахиллесу в надежде получить для погребения тело убитого сына и он его получает, несмотря на то, что захват царя напрямую приведёт к победе ахейцев. Здесь можно говорить о психологическом развитии персонажа и с уверенностью отмести в сторону закостенелость, которая свойственна большинству персонажей эпоса.
Психологизм в сочетании с даром художника — постоянным стремлением не рассказывать, а показывать — сообщает эпосу качества драмы: характеры раскрываются не со стороны, а непосредственно, в речах героев.
И правда, многие знаменитые, психологически совершенные эпизоды "Илиады" и "Одиссеи" — это сцены, словно бы специально написанные для театра. К их числу принадлежат свидание Гектора с Андромахой , снова забегая наперед появление Одиссея перед феакийской царевною Навсикаей и "узнание" его старой нянькою Евриклеей "Одиссеи".
Все главное в сюжете поэмы — от мифов, от Троянского цикла. Гомера отличает его широта взгляда, желание понять разные точки зрения, терпимость, как сказали бы сегодня. Автор героического эпоса греков не питает ненависти к троянцам, наоборот любя Гектора ,не любя Агамемнона, восхищаясь Ахиллом и откровенно посмеиваясь над старцем Нестором. Троянцев бесспорных виновников несправедливой войны, скажем более — он уважает их, он им сочувствует, потому что и у них нет иного выбора, как сражаться, защищая свой город, жен, детей и собственную жизнь, и потому, что они сражаются мужественно, хотя ахейцы и сильнее и многочисленнее. Они обречены; правда, сами они еще не знают этого, но Гомер-то знает исход войны и, великодушный победитель, сострадает будущим побежденным. И если, по словам самого поэта, "святая Троя" ненавистна богам "за вину Приамида Париса", то Гомер выше и благороднее богов-олимпийцев.Одним из наиболее бросающихся в глаза художественных приемов го­меровского эпоса является изображение героев действующими не по соб­ственному побуждению, а получающими в важные моменты помощь и со­веты от покровительствующих им богов. Подобные человеку во всем, боги Гомера и тут выступают в чисто человеческих ролях: они помимо советов, участвуют в схватках — совершенно как смертные герои, иногда даже с меньшею удачей, чем смертные, не брезгуют вмешательством и в мелочи земной жизни. Они способны помочь человеку или навредить ему, но решить его участь они не могут — ни один из них, даже Зевс. Боги Гомера вспыльчивы, тщеславны, злопамятны, высокомерны, простоваты, не чужды им и физические изъяны. Отсутствие в той ранней эпохе объяснений внутренних порывов к действиям героев, заменяется неким "аппа­рат богов", тумблер либо переключатель,которым поэт пользуется для развития действия в нужном на­правлении. Платон, восхищаясь гением Гомера, в то же время был возмущен лег­комыслием, с которым Гомер изображал богов, и так опасался влияния Гомера на молодые умы, что планировал запретить его поэмы в иде­альном государстве, о создании которого он мечтал.Нужно отметить остроту глаз, и потому мир его видения — самые обыденные предметы в этом мире — резче, отчетливее, содержательнее, нежели то, что открывается любому иному взору. Это можно назвать детскостью либо ювенальностью, потому что лишь в ранние годы, лишь ребенку доступна такая зоркость. Но ювенальность Гомера — это еще и яркое солнце, которым пронизаны поэмы, и восхищение жизнью, во всяком ее обличии (отсюда общая приподнятость тона, эпическая величавость), и неиссякаемое любопытство к деталям (отсюда бесчисленные, но никогда не утомляющие подробности). Детскость проявляется, наконец, и в том, как относится художник к своему материалу.Поэтому существует анекдотический вариант либо серьезное предположение, что Гомер "Илиаду" написал лет так в восемнадцать, а "Одиссею" уже будучи стариком. Так, персонажи "Илиады", и в частности Одис­сей, неоднократно предаются ликованию, повергнув врага ,а в "Одиссее" тот же Одиссей заявляет, что такое поведение нечестиво. Опыт показывает, что мудрость такого рода и в наше время приходит к людям лишь к концу их жизнен­ного пути.
"Одиссея", рассказывает нам о возвращении на родину после падения Трои другого греческого героя — царя острова Итаки Одиссея. Вместо поля битвы под Троей и близких к ней городов мы попадаем, не считая Итаки, во Фракию и на Крит, в Еги­пет и в Финикию, на Кипр и в Ливию, естественно в фантастических формах, (можно с уверенностью сказать, что перед нами не что иное как первый фантастический роман).Этот интерес к заморским странам отражает время так называемой Великой колонизации, начавшейся в 8 в.: города, в которых возникал избыток населения, выводили поселенцев в другие земли, где те либо мир­но уживались с местными жителями, либо вступали в довольно напряженные отно­шения с ними самими или с их соседями.Многочисленные греческие колонии стали возникать примерно с середины 8 в. в Сицилии и на юге Италии (к концу 7 в. они распространятся до Неаполя на западе Апеннинского полуострова и вдоль почти всего его южного побережья, так что эти области получат название Великой Греции, греков там было наверное больше чем в Греции). Тогда же началось продвижение в сторону берегов Черного моря из Милета, расположенного в Ионии. Процесс этот, ес­тественно, вел к расширению торговых связей, и свое место в нем заняла и малень­кая Итака, оказавшаяся полезной в системе тогдашних морских путей: здесь встре­чались купцы и искатели приключений, направлявшиеся из Малой Азии и Цент­ральной Греции в Италию и нынешнюю южную Францию. Археологические иссле­дования 30-х годов обнаружили на Итаке изделия из Коринфа, Халкиды, с Кикладских островов, с одной стороны, из Италии, - с другой. Не удивительно, что именно Одиссей, выходец с Итаки, больше всех греческих вождей проникнут духом любо­знательности, который заставляет его, несмотря на все предостережения спутников, дожидаться появления Полифема, идти на разведку к Цирцее, слушать опасное для смертных пение Сирен. Но здесь главное — не миф: оба основных сюжетных компонента "Одиссеи" — возвращение супруга к супруге после долгого отсутствия и удивительные приключения в дальних, заморских краях — восходят к сказке и народной новелле. Различие между обеими поэмами этим не ограничивается, оно заметно и в композиции, и в деталях повествования, и в деталях мироощущения. Уже сами древние не были уверены, принадлежат ли обе поэмы одному автору, немало сторонников такого взгляда и в новые времена. И все же более вероятным — хотя, строго говоря, точно таким же доказуемым — представляется обратное мнение: сходного между "Илиадой" и "Одиссеей" все же больше, чем отличного. Перед поэтом стояла труднейшая задача — изложить десятилетнюю предысторию возвращения на Итаку, рассказать о десятилетних скитаниях героя. Выходит, что большая рассредоточенность действия была задана самим сюжетом. В "Одиссее" среди мотивов преобладают бытовые, — вероятно, в противоположность чудесам сказки. В "Одиссее" вмешательство богов в ход событий (не считая роли Афины как волшебной покровительницы Одиссея) носит гораздо более скромный характер и вызывается все тем же гневом бога, непосредственно оскорбленного смертным.Зевс в "Одиссее" пользуется среди богов не­сравненно большим моральным авторитетом, чем в "Илиаде", где он опирается ис­ключительно на свою силу, совершенно иначе относится к поведению смертных, чем это было в "Илиаде". Еще важнее, что теперь люди видят в богах защитников справедливости: Одис­сей и его близкие уверены, что только с помощью богов удалось прекратить бесчин­ства женихов. В морально-этическом плане как уже упоминалось выше многочисленные страдания приучили Одиссея уважать чужое горе: он воздает все необходимые погребальные почести Ельпенору, а расправившись с женихами, не велит торжествовать над их трупами - в отличие от мо­рального кода героев "Илиады", где их славе служит не только победа над врагом, но и возможность опозорить убитого, бросив его тело на растерзание собакам и хищным птицам. Пройдя через все перепетии превращений в нищего можно заключит ,что здесь, пожалуй, впервые в греческой литературе Одиссей выступает как откровенный прагматик, для которого цель оправдывает средства (таким он будет выведен позднее в "Филоктете" Софокла). Скудные остатки уже упоминавшегося выше "божественного аппарата" в поэме свидетельствуют о том, что и в изображении внутреннего мира "Одиссея" удаляется от эпических стереотипов. Наиболее вероят­ным его объяснением является отсутствие у эпического автора интереса к психоло­гическому состоянию его героев - внутренний мир человека не стал еще предметом эстетического исследования. Для поэта важны непосредственные побудительные мотивы, подтолкнувшие героя к тому или иному действию, и "божественный аппа­рат" избавляет его от необходимости вникать в глубины человеческой души.
Особенно сложно в композиционном отношении построена «Одиссея»: повествование несколько раз переходит от сына Одиссея Телемаха к само­му Одиссею и обратно, пока, наконец, обе линии не объединяются в завер­шающей части поэмы, изображающей расправу Одиссея над претендента­ми на руку Пенелопы. При этом основная часть фантастических приклю­чений Одиссея излагается поэтом в виде повествования Одиссея во дворце царя феаков Алкиноя. Гомер использует грубо фантастические фольклорные мотивы.В эпосе сказочные приключения героя в неведомых странах вклады­ваются поэтом в уста самого Одиссея: поэт не хочет брать на себя полную ответственность за их реальность.
Подводя итог: люди могут вести себя принципиально разными способами, как Одиссей: познавать и исследовать, но он будет каждый раз придумывать массу предохранителей, которые позволят ему заглянув краешком глаза в это неведомое, таинственное и новое, будто страховочные ремни, которые вытащат его обратно. Как например с сиренами приказывая себя привязать, услышать это чудо, ведь никто из живущих не слышал это пение.Одиссей прекрасно понимает, что есть гигантская проблема, как только ты вторгается туда, где тебя не было и не предполагалось ,то и вести себя надо соответственным образом. В отличии от всех его спутников которые, как будто усвоили принцип что человек царь природы, ничем не брезгуя поживиться, делая это на постоянной основе: начиная с мехов внутри которых заключены ветра и продолжая островом Кирки либо Цирцеи, где столкнувшись с красотой и желанием женщин вызывают свинство лишь в психике тех, кто не поднялся в своих сексуальных чувствах выше животного. Но к сожалению для спутников Одиссея исход - это превращение в свиней. Одиссей не без поддержки Гермеса , при этом разузнав всё, как с ней договориться не убивая её , а узнав множество тайн возвращая человеческий облик спутникам. Узнав от предсказателя Тиресия о будущем в том числе о возвращении на родной остров, но если не тронешь святых коров Гелиоса на острове Тинакрии. Всё равно посягнувших на священных коров , ситуация усугубляется тем, что они заранее знали о грозящей им каре и сознательно пошли на нарушение запрета, испытывая голод истребили их всех. Закономерным итогом стало, то что Зевс молнией поразил судно Одиссея в том числе и спутников.
Подводя главный итог: возникает ряд закономерных вопросов: как человек должен выстраивать свои отношения с неведомым? Что значит вторгается в нечто, где нас не было и мы не предполагались? Либо как Одиссей - с величайшей осторожностью,боязнью и интересом либо как его спутники - с тупой и меркантильной жадностью. Проблема на все века ибо с каждым продвижением вперёд, с прогрессом науки и техники мы решаем свои проблемы, создавая ещё большие проблемы - приспособив неведомое и новое, без достаточной осторожности.

1. «Одиссея» и «Анна Каренина» versus «Илиада» и «Война и мир»

Лично для меня «Одиссея» ровно настолько же интереснее «Илиады», насколько «Анна Каренина» интереснее «Войны и мир». При этом, если «Илиаду» нередко сравнивают с «Войной и миром» (в том числе и сам Толстой это делал), то и «Одиссею» вполне можно попытаться связать с «Анной Карениной». Сравнения, действительно, не совсем высосанные из пальца. В конце концов системообразующей темой и в «Илиаде», и в «Войне и мир» является война; опять-таки одной из центральных тем и в «Одиссее», и в «Анне Карениной» является тема супружеской верности. Можно зайти и еще чуть дальше и сказать, что физические мытарства Одиссея в «Одиссее» замещаются душевными терзаниями Левина в «Анне Карениной» (причем мытарства эти на определенном этапе подводят как Одиссея, так и Левина к мыслям о самоубийстве). Параллели, конечно, чем далее, тем становятся все более натянутыми, но все же: все помнят знаменитую сцену, когда Левин вручил свой «грязный» дневник Кити и как та была шокирована. Вы удивитесь, но в «Одиссее» есть аналог и этой сцены. Вспомните, в самом конце Одиссей взял, да и рассказал Пенелопе о всех своих приключениях. Я подозреваю, что он сильно смягчил свой рассказ, но в любом случае ни одна Пенелопа на свете не была бы в восторге, узнав, что ее благо(не)верный Одиссей так долго пребывал на острове у Калипсо – в полном, так сказать, с ней уединении. Чем они там занимались, черт возьми? Да, именно этим.

2. Вопрос на засыпку

Кстати, относительно мытарств Одиссея я хочу задать вам вопрос на засыпку. Вопрос такой:

Дальше...

происходит ли в «Одиссее» следующее – «Одиссей (с товарищами) оказывается запертым в пещере циклопа Полифема, но чудесным образом спасается, выколов циклопу его единственный глаз»? Тоже мне вопрос, скажете вы! Конечно, происходит. И эпизод с Цирцеей тоже происходит? Тоже. А вот и неверно, или, точнее, не совсем верно. Ничего такого в «Одиссее» не происходит. Все, что с ним произошло, Одиссей рассказывает феакийскому царю Алкиною, то есть все это рассказывается, а вовсе не происходит. Вот возвращение Одиссея в Итаку и избиение женихов - это да, это действительно происходит. А в чем разница-то? Так в том-то все и дело, что разницы никакой нет. Читателю все равно – происходит нечто в тексте или рассказывается, потому что все, что бы ни происходило в литературе – все это рассказывается. Стирание этой грани довольно много говорит о самой сущности литературы - и именно поэтому внимательному читателю все же полезно видеть эту стирающуюся грань.

3. Загробный кошмар

Едва ли найдется хоть один выдуманный людьми загробный мир, который бы, в целом, производил более безотрадное впечатление, чем загробный мир в «Одиссее». Правда у этого царства мертвых вроде бы есть один плюс – ад, как таковой, отсутствует, и никого ни на каких сковородках не поджаривают и на крючьях не подвешивают, что бы они там ни натворили в земной жизни. Просто человек после смерти превращается в свою тень, в вечном сокрушении об утраченной жизни парящую в окружении таких же бестелесных горемык. Так и хочется воскликнуть: «О, Господи! Избави!» Собственно, Ахиллес так и говорит, когда Одиссей пытается его хоть как-то утешить:

В общем, лучше быть живой собакой, чем мертвым Ахиллесом. Но точнее следует сказать так: уж чем ТАКОЙ загробный мир, лучше бы не было никакого, и человек со смертью совсем бы прекращался. Хотя человеку и трудно примириться с мыслью о небытии, но вот как раз ТАКОЕ посмертное бытие должно бы склонить весы раздумий в пользу небытия. А уж как, посетив царство мертвых, мог продолжать жить Одиссей – это вообще выше моего понимания. Зная наверняка, что венцом всех земных трудов (совершенно независимо от образа жизни) будет столь жалкая вечная участь и продолжать жить? Но и умереть нельзя – а то участь эта станет реальностью. Что делать? Апория Одиссея. Но, слава Зевсу, Одиссей к рефлексии не склонен, а потому он продолжает свою одиссею.

4. Избиение женихов

Под конец обращусь к сцене избиения женихов. Сцена эта интересна тем, что ее, конечно, не могло бы быть в реальности. Вы скажете, что много чего из «Одиссеи» не могло бы быть в реальности, да пожалуй, и почти ничего, но здесь невозможность носит особый характер. Скажем, циклоп невозможен как сказочный персонаж, но избиение-то как раз вполне физически возможно. Можно сказать и так, что один Одиссей, пусть и с несколькими помощниками, не смог бы совершить такое дело – это тоже верно, и все же избиение сущностно-невозможно еще и по другой причине, которая, кстати, в «Одиссее» ясно указана. Совершив расправу, Одиссей обрек бы себя на месть со стороны всех родных и близких убиенных:

Весьма характерный эпизод, ясно показывающий, что без абсолютно чудесного божественного вмешательства и думать нечего, чтобы как-то спастись от мщения родни. И уж, конечно, Одиссей, с его крайне земным, расчетливым умом, понимает это лучше других. Поэтому, даже если бы он обладал приблизительным паритетом сил (в сравнении с женихами) – все равно он ничего бы не смог поделать.

Пожалуй, на это можно возразить, что конечно, убивать женихов до крайности опасно, но у Одиссея просто не было другого выбора. Так ведь если бы это было так! Подумайте сами: зачем вообще надо их убивать? Необходимость убиения женихов вытекает только из того, что к этому неуклонно подводит повествование (то есть расправа над женихами предполагается чем-то самим собой разумеющимся), но вовсе не из того, что происходит в повествовании. А что происходит?

Во время отсутствия Одиссея, полагая, что он уже отправился в царство мертвых, в его дом вошла целая ватага знатнейших мужей – предлагая свои руки и сердца Пенелопе. Ситуация неприятная, но и не выходящая из ряда вон. Стоит объявиться Одиссею и сватовство само собою прекратится. Главный же грех женихов состоит том, что они расхищают имущество Одиссея – ежедневно пожирая его коз, баранов и свиней. Да, это действительно большая обида, но караемая, очевидно, не смертью, а возмещением ущерба. Более того, как вы помните, Евримах прямо предлагает Одиссею полюбовное разрешение конфликта:

И что же Одиссей? Обрадован тем, что все так разрешилось? Ничуть:

Это, конечно, полная чепуха, совершенно противоречащая всему, что хотя бы отдаленно напоминает здравый смысл. Очень надо обрекать себя на верную смерть или в настоящем (в бою с женихами) или еще вернее в будущем (месть родни) при том, что ему предлагают полную компенсацию ущерба.

Вместе с тем, следует признать, что невозможность осуществления этой сцены очевидно уступает невозможности обойтись БЕЗ этой сцены. Избиение женихов - не просто одна из ключевых, но абсолютно сюжетно-образующая сцена, без которой все надо переделывать. Нет этой сцены – нет и «Одиссеи». В самом деле: представьте, что Одиссей вернулся и заключил с женихами полюбовное соглашение – никакого драматизму! Нет, он должен отомстить, хотя месть его многократно превосходит содеянное женихами и противоречит здравому смыслу. Делай, что должен, а остальное уладит Афина.

При этом реальность гнева Одиссея абсолютно реальна. То есть то, что он хотел бы поубивать всех женихов никакого сомнения не вызывает. Хотел бы, но не смог бы. Литература просто открывает ему возможность осуществить это свое вполне реальное, но неосуществимое в реальности желание. Избиение женихов можно представить себе в виде «сна наяву» Одиссея – это то, как он видит свое возвращение домой. Реальность его кровожадных фантазий…

5. Альтернативная концовка: абсурдистский реализм

Между прочим «Одиссея» предполагает и другую концовку, которую можно назвать то ли реалистической, то ли абсурдистской. Помните, когда Одиссей прибыл в Итаку, его попросту чуть было не сожрали его же собственные собаки (собаки, охраняющие его стада):

Данная концовка реалистична, потому что так вполне могло бы произойти, но с точки зрения литературы это была бы, наверное, самая абсурдная концовка из всех, которые только возможно представить. Больше всех удивилась бы все та же Афина:)

Предыстория Кратенько. Жила была Елена Прекрасная, внебрачная дочь Зевса. Наикрасивейшая женщина Эллады. И сватались к ней все хоть как-то геройски прославленные мужчины, не прославленные не сватались от того, что в шансы свои не верили, где уж им. Елена выбрала-таки себе в супружники Менелая, будущего царя Спарты. Остальные женихи заключили между собой договор: на Елену не покушаться, а тому, кто посмеет, всем жениховским коллективом ноги вырвать и псам скормить.

Параллельно на свадьбе нереиды Фетиды и смертного мужа Пелея богиня раздора Эрида, обиженная, что её туда не пригласили, бросает яблоко, на котором начертано "Наипрекраснейшей". За яблочко разгорается нешуточный спор между Герой, Афиной и Афродитой. Разрешить спор между богинями доверяют наипрекраснейшему из мужчин - златокудрому Александру( он же - Парис, он же - сын царя Трои). Афродита подкупает Александра самым вожделеннейшим из соблазнов - Еленой.

Александр приезжает в гости к Менелаю, ест у него, пьёт, беседы дружеские ведёт. Менелай уезжает по своим военным делам, оставляя гостя в доме. Гость в этот момент, не без помощи Афродиты, соблазняет Елену и вместе с немалым златом-сребром и прочими нужными в хозяйстве вещами, умыкает её в Трою.

Узнав о таком неслыханном коварстве, Менелай собирает членов клуба женихов с войсками в количестве 1186 кораблей, на которых по разным данным разместилось от 100 до 130 тысяч воинов. И плывёт воевать Трою. Правда, со дня похищения до дня начала военного похода 10 лет прошло, но бог их греков знает, может так принято было мстить, тщательно всё взвесив и подготовившись, выдержав паузу, может дипломатически решить пытались, не известно...
Собственно Илиада Здесь автор рассказывает нам о ходе последнего года из 10-ти осады Трои. Начиная с нанесённой Ахиллесу обиды Агамемноном. Которая так была велика, что большую часть битвы Ахиллес сидел со свои войском вдалеке от битвы и его ни мало не волновало, сколько ж там полегло его славных союзников у стен злополучной Трои. Он оскорблён и горите вы там со своими Менелаями все ярым пламенем.

Менелай же пытается изначально, ну как изначально, на 10-й год осады, по-мужски разобраться с Александром. Вызывает того на бой одиночный. Кто победит - тому и Елена. Александр сначала вроде соглашается, но поняв, что Менелая не сдюжит, быстро скрывается с поля брани под предлогом, что ему боги-де ратоборствовать не велели.

Трояне воюют с ахеянами. Боги тешатся битвой. Склоняя правдами и не правдами чаши весов то в сторону одних, то других.

Безумно понравились разборки между богами, от того как Гера отходила Афродиту луком по ушам так вообще хохотала в голос.

Интересно описаны доспехи и вооружение. Обряды жертвоприношения богам, предсказания по птицам и погребальный обряд.

А вот описания многотрудные битв: кто кого в куда поразил, кто кому в каком колене приходится - жуть жуткая, во время прочтения главы, где перечисляются все суда и предводители войск, хотелось выйти в окно. Благо окно на непервом этаже и от перечисления каждого гребца каждого судна Гомер меня миловал. За эту тяжесть в общем-то и оценка моя. А так, если после прочтения всё матом про Гомера подумать не в слух, история очень даже интересная, местами и смешная.

Рекомендовать не буду, чтобы вместе с Гомером про меня матом не подумали ненароком.

Читать классику, о которой казалось бы всё знаешь, слышал, рассказывали, показывали, удивительный опыт. Оказывается на самом деле всё совсем не такое, как казалось.
Конечно, после «Илиады» в переводе Гнедича, читать перевод «Одиссеи» Жуковского - приятное лёгкое времяпрепровождение, и все время кажется не хватает того русского древне-греческого, который придумал Гнедич.

Рефреном истории вместо «и взгремели на павшем доспехи» в Илиаде, стала «встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос», Эос трудится не покладая рук.

Одиссея, как выяснилось, не столько история долгого возвращения, как повесть о бесчинствах и справедливом возмездии, основные события поэмы длятся всего сорок дней. И кажется, что все сорок дней герои только и делают что пируют, едят, пируют, льётся вино рекой, течёт жир по пальцам, весело стучат кратеры.
Начинается всё на Итаке, где Пенелопа ждёт и тоскует, женихи бесчинствуют, Телемах страдает. А певец то расскажет анекдот из жизни олимпийцев, то вспомнит Трою и героев былой войны, то порадуется обильным воздаяниям богам и желудкам.
И где-то там иногда вспоминают ради кого все тут собрались и кто такой Одиссей, и что с ним случилось. Повествует о своих странствиях сам Одиссей на пиру у царя феакийцев Алкиноя, последней его остановке перед возвращением. Рассказывает и про наркоманов - лотофагов, и про циклопов, и про ад, и про сирен, Сциллу и Харибду, все что мы так любим и хорошо знаем. И всё это занимает один вечер повествования или 4 песни из 24х.
(О, царство Аида, кто только не побывал в этом запретном мире: Орфей, Геракл, Тесей, теперь и Одиссей, будто героям тесно в мире живых, нужно наследить и в царстве мертвых.)
Одиссей в поэме предстаёт в разных образах и рассказывает о себе разные байки, забавно сопоставлять в них детали и отличать крупицы в правды в витиеватостях лжи. Конечно этим во всей полноте раскрывается его хитроумность, коварство, умение обвести собеседника вокруг пальца, и образ лучшего и первого плута в истории литературы. Причём эта его бесконечная игра не позволяет ему остановиться, так что он пытаясь напоследок разыграть и своего старого отца доводит его до слез и чуть ли не до инфаркта. От воздушной и легкой игры, до подленькой игры чувствами близких.
Главное событие поэмы, внезапно кровавая расправа над женихами, начинает подготавливаться уже в первой песне. Затем очень искусно и ловко, нагнетается атмосфера в течение всей истории, а перед главным боем, даже можно сказать побоищем, всё уже горит. И восхитительно динамична расправа над женихами, там вновь гремят на павших доспехи. Экшн не хуже чем в современных боевиках. А по кровавости и красочности, кажется и лучше некоторых. Одиссей как герой - мститель не знает ни пощады. Ни жалости.
И как упоительно эмоциональна развязка, когда Одиссей вновь обретает жену, отца и мир в своём доме. Представляю, как плакали древние греки в конце истории. Я тоже чуть не заплакала.
И забавный намёк на продолжение и новые приключения, которых не случилось у Гомера, зато случилось во многих других литературных произведениях.

Если вы не собираетесь получать смешную квадратную шапочку с кисточкой, переводить с древнегреческого или поклоняться древним богам, читать "Одиссею" вам может понадобиться только по одной причине - из любопытства. Эта книга - как археологический набор для самых маленьких, возможность не выходя за пределы квартиры почувствовать себя Индианой Джонсом, изучающим остатки древних цивилизаций. Черепки, обгоревшие вазы, статуи с отломанными носами - "Одиссея", не смотря на то, что сохранилась лучше них, по сути совсем такая же - воспринимать ее как литературу как-то совсем не получается, а вот как пропуск в другой мир - вполне. При этом у "Одиссеи" есть существенное преимущество перед чашечками и ожерельями - она позволяет увидеть не только как древние жили, но и как они думали и чувствовали. Через все аляповатые явления богов, размашистые диалоги о чести и нравах, через восклицания Одиссея, который даже перед тем как утонуть успевает наговорить несколько страниц текста, проникаешь в самые глубины сознания людей, живших тысячи лет назад. Духовная археология? О да.