Повести: Шинель. Нос. Записки сумасшедшего

Гоголь колоритной вязью своего слога пишет одну из главных повестей в отечественной литературе.
Поднимая тему маленького человека, изображает жизнь мелкого чиновника Башмачкина Акакия Акакиевича, который мечтает о новой шинели. Он настолько скромный и незаметный, что коллеги частенько над ним подшучивают.
Акакий уменьшил расходы: по вечерам прекратил пить чай, старался ходить на цыпочках, чтобы не истёрлись ботинки, реже отдавал прачке бельё в стирку, а дома, чтобы не изнашивать одежду, носил только халат. Он накапливает средства и заказывает себе пошив новой шинели, но лишается ее с помощью неких усатых людей, снявших ее прямо с плеч, и оставив его раздетым на морозе.
Характер и поведение маленького человека Гоголь описывает ставшими знаменитыми словами и каламбурами. Проникновенные слова Акакия Акакиевича: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?», «Я брат твой». Выражение «значительное лицо» и «незначительное лицо», «тебе чего хочется?» и т.д.
Но автор не останавливается просто на грустной истории забитого служащего, а показывает, как поможет происходить его перерождение. Маленький человек, который был сродный пылинке в коридорах власти, способен стать тем, кто, заимев власть, уже сам будет наводить страх. Накопленный горький опыт жизни маленьким человеком может обернуться разрушительной для окружающих силой.
Гоголь будто предупреждает об этом обстоятельстве, и когда уже после своей смерти Башмачикин появляется в виде мстителя и срывает шинели, в том числе и со своего руководителя-генерала, читатель ужасается и никак не может признать в этом грозном приведении того маленького человека.
Гоголь словно предвидел, как будут перерождаться подобные люди, которых забили, оставили «на морозе». Они будут срывать и шинели, и погоны, и вообще огненным смерчем пронесутся по стране.
Подобно фону проявляется авторский призыв: «Не обижайте маленьких людей, не обделяйте их вниманием и помощью».
Тему маленьких людей подхватили многие выдающееся писатели по всему миру, и даже сегодня она не теряет актуальности, присутствуя на страницах всевозможных литературных произведений.

Произведение, которое принято считать знаковым. Начинается оно с департамента... впрочем, благоразумие подсказывает воздержаться от конкретики. Гоголь сразу же погружает нас в эту среду мелочного чиновничества, где каждый клерк болезненно остро реагирует на малейшее посягательство на свой статус. Забавно, не правда ли? Эта всеобщая обидчивость, эта готовность усмотреть личное оскорбление в чем угодно. Вспомнить хотя бы этого капитана-исправника, усмотревшего крамолу в литературном опусе. Гоголь здесь, на мой взгляд, весьма точно подмечает абсурдность бюрократической машины, где форма зачастую заслоняет собой содержание.

И вот на этой сцене появляется Акакий Акакиевич Башмачкин. Определение "чиновник нельзя сказать чтобы очень замечательный" бьет прямо в цель. Низенький, рябоватый, рыжеватый, подслеповатый... Гоголь не скупится на детали, создавая портрет абсолютной серости. И даже фамилия – Башмачкин – кажется какой-то случайной, приземленной, хотя и хранит в себе ускользающую связь с чем-то простым, обыденным. А уж история его имени! Целая комическая поэма о родительской беспомощности перед святцами. Моккий, Сессий, Хоздазат... Трифилий, Дула, Варахасий... Павсикахий и Вахтисий... В конце концов, это безрадостное "пусть лучше будет он называться, как и отец его. Отец был Акакий, так пусть и сын будет Акакий". Эта повторённость, эта закольцованность судьбы уже в имени, кажется мне весьма символичной. Словно Акакий Акакиевич обречён на ту же незаметную участь, что и его предшественники.

Описание его службы – это отдельный аттракцион. "Мало сказать: он служил ревностно, – нет, он служил с любовью". В этом монотонном переписывании он находит целый мир, своеобразное упоение. Эти его любимые буквы, эта мимика, сопровождающая процесс письма... Если бы его усердие хоть как-то коррелировало с продвижением по службе! Но нет, удел Акакия Акакиевича – "пряжка в петлицу да геморрой в поясницу". И даже единственное поручение, выходящее за рамки рутины, оказывается для него непосильной задачей. "Нет, лучше дайте я перепишу что-нибудь". Эта фраза, на мой взгляд, квинтэссенция его существования – ограниченного, но в своей ограниченности стабильного и понятного.

Внешний вид Башмачкина также весьма красноречив. Вицмундир "какого-то рыжевато-мучного цвета", узенький воротничок, вечно прилипающие соринки... И эта его удивительная способность оказываться под окном именно в момент выброса мусора! В этих, казалось бы, незначительных деталях кроется глубокая метафора его положения в обществе – он словно отброс, незаметная пылинка на мостовой большого города. И даже его взгляд, скользящий по строчкам, не замечает ничего вокруг. Только случайное прикосновение лошадиной морды возвращает его в реальность.

Быт Акакия Акакиевича дома – продолжение его службы. Те же безвкусные щи, та же говядина с луком, поглощаемая вместе с мухами. А вечером – снова переписывание бумаг, уже для собственного удовольствия. И даже в часы досуга, когда весь Петербург предаётся развлечениям, Акакий Акакиевич остаётся верен себе. Никаких театров, никаких прогулок, никаких светских бесед. Только сон в предвкушении завтрашней порции переписывания. Эта монотонность, эта полная поглощённость работой, с одной стороны, вызывает некое подобие сочувствия, а с другой – закономерный вопрос: а есть ли в его жизни хоть что-то еще?

И вот появляется этот "сильный враг всех, получающих четыреста рублей в год жалованья" – северный мороз. Именно он становится катализатором дальнейших событий. Старая шинель Акакия Акакиевича превращается в "точную серпянку", перестаёт выполнять свою элементарную функцию – согревать. И вот здесь, на мой взгляд, происходит нечто важное. Впервые в жизни Акакий Акакиевич сталкивается с необходимостью выйти за рамки своего привычного существования, проявить некую инициативу.

Его визит к Петровичу, этому колоритному портному с кривым глазом и пристрастием к алкоголю, – это целая миниатюра. Описание лестницы, "умащенной водой, помоями и проникнутой насквозь тем спиртуозным запахом", уже задаёт определённый тон. А сам Петрович, восседающий "на широком деревянном некрашеном столе и подвернувший под себя ноги свои, как турецкий паша", с этим чудовищным ногтем на большом пальце! Их диалог – это образец гоголевского языка, с этими бесконечными предлогами и частицами Акакия Акакиевича и безапелляционными заявлениями Петровича. "Нет, нельзя поправить: худой гардероб!" – этот вердикт звучит как приговор. И реакция бедного чиновника – "ёкнуло сердце" – передаёт всю глубину его отчаяния.

И вот рождается эта идея фикс – новая шинель. Эта мечта становится для Акакия Акакиевича чем-то большим, чем просто одежда. Она становится целью, смыслом жизни, "приятной подругой жизни". Он начинает экономить, отказывает себе в самом необходимом, но при этом "питается духовно, нося в мыслях своих вечную идею будущей шинели". В его глазах даже появляется некое подобие огня, в голове мелькают дерзкие мысли о кунице на воротнике! Это преображение, пусть и вызванное столь прозаической целью, кажется мне одновременно трогательным и абсурдным. Впервые Акакий Акакиевич перестаёт быть просто функцией, он обретает некое подобие личности, движимой желанием.

И вот, наконец, шинель готова. День, когда Петрович приносит её, становится "днём самым торжественнейшим в жизни Акакия Акакиевича". Описание новой шинели, этой "толстой вате, на крепкой подкладке без износу", звучит почти как описание некоего чуда. И то, как её примеряют, как Петрович гордится своей работой, как Акакий Акакиевич испытывает "внутреннее удовольствие", – всё это передано с какой-то почти детской наивностью.

Появление в департаменте в новой шинели производит фурор. Впервые Акакий Акакиевич оказывается в центре внимания, купается в поздравлениях. И эта его неловкая попытка убедить всех, что шинель не новая, а старая, выдаёт его непривычку к такому вниманию. Предложение помощника столоначальника "вспрыснуть" обновку приводит его в полное замешательство. Но в итоге он соглашается, и этот вечер становится для него чем-то вроде праздника.

Но, увы, счастье Акакия Акакиевича оказывается столь же мимолётным, сколь и его прежняя шинель. Возвращение домой после вечеринки, эти пустынные улицы, зловещая площадь... Предчувствие беды нарастает с каждой строкой. И вот – ограбление. "А ведь шинель-то моя!" – этот крик одного из грабителей звучит как гром среди ясного неба. А потом – пинок, падение в снег, и пустота... Потеря шинели становится для Акакия Акакиевича не просто утратой вещи, это крах его хрупкой мечты, возвращение в прежнее беспросветное существование.

Его отчаянные попытки вернуть шинель, обращение к частному, а затем и к "значительному лицу", обнажают бездушие и равнодушие бюрократической системы. Частный чиновник, вместо того чтобы помочь, начинает допрос о позднем возвращении и сомнительных местах. А "значительное лицо" и вовсе обрушивает на бедного Акакия Акакиевича поток высокомерных упрёков, совершенно не желая вникать в суть дела. Эта сцена, на мой взгляд, одна из ключевых. Гоголь демонстрирует всю пропасть между "маленьким человеком" и властью, всю беспомощность первого перед лицом холодной и безжалостной системы.

Последствия этого визита к генералу оказываются трагическими. Акакий Акакиевич заболевает и умирает. И даже после смерти он остаётся таким же незаметным – ни описи имущества, ни наследников. "И Петербург остался без Акакия Акакиевича, как будто бы в нем его и никогда не было". Эта фраза звучит как горький эпилог бессмысленной жизни.

Но Гоголь не был бы Гоголем без этого неожиданного фантастического поворота. Появление призрака, мстящего за утраченную шинель, вносит в повествование элемент иррациональности. Этот мертвец-чиновник, сдирающий шинели со всех подряд, независимо от чина, становится своеобразным воплощением протеста "маленького человека" против несправедливости. Ирония заключается в том, что лишь после смерти Акакий Акакиевич обретает некую силу, способность воздействовать на мир.

И вот, наконец, "значительное лицо", этот самодовольный генерал, тоже становится жертвой призрака. Этот ночной кошмар, эта встреча с мёртвым Акакием Акакиевичем, производит на него определённое впечатление. Он даже начинает реже прибегать к своим излюбленным фразам о субординации. И исчезновение призрака после того, как он завладевает генеральской шинелью, кажется мне символичным. Словно месть свершилась, и справедливость, пусть и в такой причудливой форме, восторжествовала.

Финал повести оставляет ощущение открытости. Слухи о появляющемся в отдалённых частях города чиновнике-мертвеце намекают на то, что проблема социального неравенства и бездушия власти никуда не исчезла. И даже этот коломенский будочник, испугавшийся призрака с "таким кулаком, какого и у живых не найдешь", лишь подчёркивает бессилие простых людей перед лицом необъяснимого и несправедливого.

"Шинель" – это, на мой взгляд, не просто сатира на чиновничий Петербург. Это глубокое размышление о месте человека в мире, о его праве на достоинство, о трагедии незамеченного существования. Гоголь с присущим ему мастерством сочетает комическое и трагическое, создавая произведение, которое и сегодня не теряет своей актуальности и пронзительности.