One Day in the Life of Ivan Denisovich

Такой вывод сделали многие читатели прочитав этот рассказ в те годы, когда он начал печататься в литературных журналах. Добрые наши люди даже не заметили того, что сегодня очень заметно. Мне вот сразу не понравилась манера написания. Автор, тот что "от автора", рассказывает все с деревенским говорком. Но не верю в его деревенский говорок. Это было сделано специально чтобы примазаться к аудитории. Смотрите, мол, я от сохи. Посему и правду вам глаголю. Но глаголю так хитро, чтобы при любом раскладе в дамках оказаться. Если курс в стране на оттепель, то рассказ о жертвах кровавого диктатора, а если не оттепель, то, как я уже озаглавил этот отзыв, посыл что везде жить можно. В уме держу фильм Панфилова и понимаю как же Панфилов облагородил этого самого Ивана Денисовича. У него, как и у многих, на то и был расчет, наложились свои истории. А вот в этом рассказе даже умалчивается за что посадили Ивана Денисовича.
Давайте повнимательнее посмотрим на окружение его. Самый хороший, естественно, бандеровец, самый добросовестный работник латышский националист. Ну а русским, естественно, достались роли вертухаев и стукачей. Исключение составляет осужденный кавторанг (капитан второго ранга). Да и то, добрые коллеги его под шконкой спрятали, чтобы не забрали в карцер, а он взял да и откликнулся на свою фамилию. Посаженный за веру в Бога, конечно баптист, а не православный, неправильно, мол, православные в Бога верят. Короче, весь набор современного русофоба. Однако, надо отметить, что по хитрому плану, есть записи, где товарищ говорит, что и Крым наш, и Донбасс, и вообще вся Украина, включая Западную. Нельзя, мол, допустить русофобство. Для справки, есть и у Собчака подобные заявления, и у Чубайса, и Ельцин "боже храни америку" не всегда говорил)
Также автором распространяется толстая уверенность в том, что всем тут по окончанию срока заключения накидывают еще десяточку или что, если и выпустят, то не домой, а в ссылку, без права посещения Москвы и Ленинграда. Только нестыковочка, вроде бы Иван-то Денисович из глубинки. Нафига ему эти Москва с Ленинградом дались. А может быть и нет. Не уточнено. Если автор накладывает свой личный опыт, то персонаж сей мне вдвойне несимпатичен.
Рассказ заканчивается внезапно. Определенного логического или нелогического конца у него нет. Как говорится, думайте сами, решайте сами, сидеть или не сидеть. В отличие от Довлатова , который огорчался что его хамский "Заповедник" не печатали в Союзе, Солженицын писал как раз с намерением оскорбить, что называется. И оскорбил. Я бы тоже обиделся.
Однако, даже после прочтения этого рассказа, рекомендуется сравнить показания "кривдоруба" Солженицына и рассказы узников фашистских концлагерей и больше не пытаться приравнивать ГУЛАГ к ним. Надежда, конечно, призрачная...

Продолжаю двигаться по классике XX века и вот дошла до Солженицына. Все подобные книги читаю в сопровождении книги Полка. О главных книгах русской литературы. Том 3-4 и всем советую этот опыт: контекст и разборы помогают глубже понять произведение.

Если у вас уже есть опыт чтения литературы о лагерях сталинского времени, то, возможно, от Одного дня Ивана Денисовича не стоит ждать чего-то экстраординарного. Главное в этой повести не масштаб ужасов, а то, что это была первая опубликованная в СССР книга о лагерях. Пусть и в относительно мягкой форме, но здесь показано, каким было положение людей в местах заключения на примере одного дня из жизни одного человека.

Наверное, это действительно подходящее произведение для начала знакомства с этой темой. Здесь нет откровенных страшных подробностей, которые встречаются в более поздних мемуарах людей, переживших лагеря. Тон повести можно назвать даже осторожно-оптимистичным: главный герой приспосабливается к лагерной жизни и старается находить положительные моменты даже в самых неблагоприятных обстоятельствах. При этом он не выглядит ни положительным, ни отрицательным героем, он просто человек, которому нужно выжить.

В итоге эту книгу сложно назвать шедевром с литературной точки зрения, но классикой она стала именно благодаря своему историческому значению. Ведь если бы не она, неизвестно, сколько ещё времени понадобилось бы, чтобы тема лагерей в СССР зазвучала открыто.

Один день. Один день из жизни заключенного, каторжника, лагерника. Таких дней как этот были уже тысячи, таких людей, как он - десятки тысяч. А за что? За то, что родился не в то время, не в той стране? Наверное, это так.
Одна из тем произведения - голод. Голод, сравниваемый мною с голодом всех заключенных всех произведений мира. Он терзает людей, их желудки и в войну, и в мирное время.
Потом война. Безжалостная, глупая, непродуманная, шахматная партия сильных мира сего. Пешки приходят и уходят. Как говориттся: "Не надо беспокоиться, сэр".
Произведение оказалось сильным, но очень тяжелым для девичьего ума. Солженицына, его творчество, все равно побаиваюсь, поэтому когда доберусь до Гулага - не знаю. Если это творение изучают школьники Российской федерации (просто на просторах Рунета нашла много нецензурных слов молодой поросли в адрес этой книги), то мне их немножечко жаль.

Прекрасно понимаю величайшую значимость Александра Исаевича Солженицына для российской истории. Знаю его как человека, пережившего сталинские лагеря и внесшего огромный вклад в становление французской литературы и нашей тоже, ежели таковая случается. При всем при этом, осознавая его громадный политический талант, человеческие качества и смелость по тем временам, не могу его оценить как писателя.

Действительно, если абстрагироваться от всего и остаться только наедине с ним как с автором (а получится ли?), то ничего хорошего о красотах языка, добротности текста или структуры его, сказать я не смогу. Но куда деваться, его труды были мне периодически нужны, обращался я к ним в разное время, иногда очень не вовремя, также читал его смежников, в итоге общая картина как-то сложилась, но как-то не было времени в спокойной обстановке отдать должное его произведениям.

В итоге, должен признать, что Солженицын мне нравится как человек, как человека его я уважаю, чаще всего разделяю его взгляды, с некоторой условной поправкой к его личности готов подписаться под его единой концепцией. Но в писателе-Солженицыне до сих пор никакой особой ценности не нашел. Прошло время, надобность в разоблачительной литературе отпала, что теперь такое, труды Солженицына? История? История литературы?

Понимаю, что политическая обстановка того времени и не предполагала иного, каких трудов стоило сохранить тексты и порою, запомнить их, но художественная форма "Одному дню Ивана Денисовича" не нужна. Из него вышла бы крепкая биография, также, как и из большинства произведений автора. "Раковый корпус" стоит в моем сознании особняком и то, только потому, что прочесть я его умудрился вместе со всеми, в журнальном еще варианте. В школе еще учился.

Написан "Один день Ивана Денисовича", небольшое по объему произведение об одном дне политзаключенного в сталинское-послесталинское время (для них в то время ничего еще не изменилось), простым и трудным языком, корявым и заковыристым. Мало того, что текст отягощен чем-то похожим на слэнг, ладно, это было нужно, чтобы создать определенную атмосферу, но все эти нарочитые "оригинальные" слова в этом тексте совершенно ни к чему. Все эти "миску стережа", "бригадир лютей", "с ей кормится", "этих ботинков"не просто выглядят как сор, но и искусственно затрудняют восприятие. Порою начинает казаться, что читаешь какого-то постмодерниста.

При общей рациональной структуре текста, а здесь-то чего проще, "один день" и описывай его с утра до вечера", автор умудрился нарубить текст какими-то кусками, но при этом он является единым гиперпространством, никаких ориентиров или привязок. По типу, если сели читать, то и не вставайте. Причем это не особенность исключительно "Одного дня Ивана Денисовича", насколько помню, похожие ощущения у меня были и ранее.

Содержание, так выделявшееся на фоне 1961 года, когда произведение было опубликовано, в настоящее время лично для меня не выявило ничего нового, что, впрочем, было довольно предсказуемо.

В результате, конечно, выставляя оценку, я не могу не порекомендовать столь важное по многим параметрам произведение.

Посмотрим, кого и в какой позе "пронзила" правда Солженицына.
И почему же такие заслуженные люди (хотя как метко охарактеризовали Ахматову в свое время - "монашка, мечущаяся между будуаром и молельней") внезапно так полюбили довольно среднее произведение Исаича? Мне это напоминает современную истерику по творчеству Серебренникова или Сенцова - абсолютно безвинно (только попробуй усомниться!) пострадавших от произвола тоталитарнейшего путинского режима.
Солженицын помешан на лагерной теме. На самом деле люди, которые действительно хлебнули там лиха, не очень любили это вспоминать. Лагерь - это унизительная и тяжелая вещь. Работаешь без передышки, подвергаешься унижениям и побоям, живешь в антисанитарных условиях - не на курорт приехал. Поэтому свидетельств об ужасов лагерей - литературно оформленных - очень мало. Если о концлагерях фашистов рассказывают миллионы побывавших там людей, об этом пишутся сотни книг, то о якобы таких же ужасных "сталинских" лагерях в основном только Солженицын и рассказывает - сам-то побывавший там в комфортных условиях, поскольку его сразу бригадиром поставили. О том, в каких условиях страдал непризнанный гений, можно почитать у Бушина "Неизвестный Солженицын" со ссылкой на воспоминания бывшей жены Исаича.
"ОДИД" является вроде как первым литературным опытом бывшего врага народа. В нем мы должны увидеть ужасы лагерей, стрррашную прррравду о сталинских репрессиях. Но с ужасами тут не очень. Солженицын был довольно расчетливым человеком, знал, когда надо отступить, а когда нужно рубить "правду-матку", здесь он рискнул только намекнуть, что в лагерях иногда сидели и безвинные, но без особой жести. Просто они работали там, в принципе, так же, как люди, занимающиеся тяжелым трудом (на стройке, в шахте ,в поле) на той же самой воле.
Итак, главным героем является простой русский парень, такой весь представитель народа, Иван Денисович Шухов. Пострадал он, разумеется, безвинно.

Многие люди почему-то не понимают, что Шухов сделал простой выбор между тем, чтобы повоевать и доказать кровью, что он не засланный шпион, и между тем, чтобы отсидеть срок. Также многие люди не понимают, что из плена действительно мог вернуться самый настоящий шпион, и считают усилия контрразведчиков просто бессмысленной жестокостью, произволом товарища Сталина. На самом деле это была разумная прагматичная мера - допросить, проверить, да, с применением рукоприкладства и психологического давления, но это война. Можно отправить на фронт, и там быстро станет ясно, кто шпион, а кто нет. А искупит кровью - значит, не шпион. Шухов быстро сдался и решил просто отсидеть, очевидно, рассчитывая, что скоро фашисты освободят его от сталинского гнета. Ну, и рисковать своей жизнью за "совков" он не хотел.
Итого можно сделать простой вывод: Шухов - дезертир. Да, люди с власовским мышлением поднимут его имя на штандарт, но по мне он обычный предатель.
Этот факт Солженицын сообщает как бы между прочим, не желая акцентировать на этом внимание, посреди скучного описания быта лагерников.
А описание реально скучнейшие. Строительство, растворы, кирпичи, бригадиры, нормы - это может заинтересовать какого-то строительного извращенца.
Неважно, кто как страдал и как клал кирпичи - важно, ЗА ЧТО. А вот с "за что" у Исаича проблемы. Да, кто-то говорит, что сидит ни за что 25 лет - но это же просто слова! Такие же слова, каких наслушался Исаич в лагерях от сидельцев. Почему-то читателю надо безоговорочно в это поверить.

Ты сел, потому что ты выбрал срок, что ты несешь, Шухов?! Вот что за урод!
И забавно еще, как Шухов ловко на Сталина стрелки перевел. То есть в плену он оказался, потому что "к войне не приготовились". А так бы никто не попал в плен ,никто бы не погиб, все прошло бы как по маслу. То-то же, Иван Денисович лично планы командования видел, сам ездил по приграничным округам, все инспектировал и знал, что к войне не готовы!

Тут мы должны испытать праведный ужас, что вот система засунула Ивана Денисовича под замок и заставила работать за дерьмовую еду, и он радуется таким ничтожным вещам. Да вот только по делу она его туда засунула! Люди гибли за Шухова, а он отсидеться хотел. Ну и отсиделся - по три года за один год войны. Высшая справедливость ведь! И явно же его предназначение как раз здесь быть, кирпичи класть, на что еще он сгодится? Так нет же, Ахматова и Маршак недовольны...
На редкость глупая и политизированная повесть, пытающаяся надавить на эмоции, а не на факты и здравый смысл. Повесть - предтеча феерически идиотских и лживых "Утомленных солнцем-2", "Служу Советскому союзу", "Людоеда" и т.д. и т.п.

Довольно сложно при оценивании книг на сложную тематику разделять свое отношение именно к книге и к самой теме. «Один день Ивана Денисовича», наверное, самое популярное произведение о лагерях. Правда, в школе я его не читала (как и большинство книг из школьной программы). Я слышала, что другие люди, прошедшие через лагеря, осуждают Солженицына за то, что он, по сути, в настоящем лагере и не был, и, не зная всех тягот, изображает лагерную жизнь в каком-то облегченном варианте. Может, так оно и есть, но спорить о том, кто больше страдал, мне кажется бессмысленным. То, что ни в чем не повинные люди отбывали свое «наказание» в бесчеловечных условиях, мерзли и голодали, погибали - это ужасно и неправильно. И об этой странице истории нужно помнить, чтобы не допускать повторения. Любые книги по этой теме помогают не забыть, поэтому они важны.

Местами книга вызывала щемящую жалость пополам с возмущением. Очень больно читать, как человек приберегает корочку хлеба, как стремится сберечь у тела тепло из барака. Но моментов, где бы я чувствовала, что происходит у Ивана Денисовича внутри, очень мало. В основном их затмевает описание действий, происходящих вокруг него. И это очень мешает. А иногда в повести встречаются моменты странного воодушевления - например, при описании работ на стройке вообще забываешь, что книга про лагеря, а не про то, как строили светлое советское будущее. С одной стороны понимаешь, что это может быть действие какого-то внутреннего механизма выживания, а с другой - мне кажется, при такой жизни ты будешь еле ноги переставлять, и ни о каком воодушевлении речи быть не может.

Кстати, мне кажется, что почти такие же порядки до сих пор сохранились в нашей армии - голодно, холодно и безумно. Очень грустно.

Слишком тонко. Это как шептать на сцене театра. Ошибка автора (на мой субъективный взгляд). Драмы настоящей не чувствуется. У Шаламова гораздо красочнее описано. Выразительнее. Ужас виден во всей красе.

Как будто один хирург пишет для других хирургов – сегодня на столе умер пациент. Все. Ноль эмоций. Это хороший прием – человек настолько привык к издевательствам, голоду, холоду, болезням, что ему уже все равно на такие вещи, как смерть или убийство рядом находящихся людей, он истощен, психически деформирован, что уже ужас воспринимает как норму – но это очень тонкий прием.

До массового читателя такая тонкость не дойдет. Он не поймет этого ужаса. Здесь нужно проще действовать – как в ужастиках – давать живые картинки. Без вуали.

Тот же Коппола показывает это в Апокалипсис сегодня через безэмоциональное убийство раненой вьетнамки в лодке Уиллардом. Капитан уже настолько потерял связь с реальностью, с привычным существованием, что смерть незнакомого человека для него – ничто. Хотя все еще пугается отрезанной головы Шефа. Но там - графика! Это кино – все видно, все наглядно. А здесь – то книга!

ГУЛАГ и подобные вещи нужно описывать живее, драматичнее (опять же, субъективно).

Иначе невнимательный читатель просто не заметит. Ну а что там? Вот дядя работает на морозе – строит какую-то ТЭЦ, живет в бараке – эка невидаль, подумает читатель.

Да и сам автор постоянно говорит - все вроде бы хорошо- хорошо, работаем потихоньку. Да, жрать нечего, да, не поспишь, да, работаем по 7 дней в неделю с редкими воскресеньями без выгона на работу. Да, мороз под минус тридцать, да, валенки дырявые, а баланда – пустая вода. Но ничего, переживем. И тут коротко вкраплениями – «а разве я виноват в том, что вы, дураки, не были готовы к войне и я попал в плен?» Или – «за что посадили кавторанга, что посылку получил от английского адмирала? И за это десять (!!!) лет?»

Но это все каплями в море.

Тема такая, что нужно 100-м шрифтом на каждой странице писать «за что посадили на 10/ 25 лет, твари? За то, что сами про…рали нападение немцев, хотя вам об этом разведчики твердили сто раз? За то, что Алешка – всего лишь баптист, теперь ему 25 лет сидеть в лагере? За что сидят все эти люди вокруг?!

Или про карцер – всего пара строк. Про то, что кавторангу его назначили на десять суток – а это практически инвалидность стопроцентная – тоже пара фраз. Про доходяг - фитилей ничего нет практически.

А ведь бывший директор Фетюков, вероятнее всего, таким станет. Герой сам говорит – не выживет, наверное, Фетюков. Ну и опиши ждущую его судьбу! Коротко хотя бы. Ты же видел, как они, не сумев приспособиться, становятся истощенными, больными и погружаются в апатию – в двух словах хотя бы опиши! Ведь это же ужасно.

То, что этот человек – герой, уже практически робот – это, наверное, тоже слишком тонко. Будет понятно только человеку, который проходил через что-то подобное – тупую монотонную работу, от которой не избавиться. Ночью, на морозе. Широкой массе это будет непонятно – она не стояла у станка.

Да, довольно неплохо показано про голод и про ценность еды – борьба за порцию баланды, все эти манипуляции с прятаньем хлеба в матрас, просчитыванием сложных ходов, чтобы не остаться голодным или заполучить печеньку из посылки соседа, но как-то… сглажено это все.

Драмы не чувствуется. Не чувствуется трагедии. Не передано это ощущение. Не хватает пафоса. Я его терпеть не могу, но это как раз тот случай, где бы он очень помог.
Слишком прилизано.

Ну и некоторые особенности тоже выглядели весьма своеобразно. Например, какое-то заигрывание с москвичами – мол, все говорят о театре, литературе. Можно подумать, там быдла откровенного нет, среди москвичей или их не было в 40-х, 50-х годах, когда герой отбывал наказание в нескольких лагерях. Как будто бы те же москвичи в лифтах не писают (спойлер – еще как! Сам видел!)

Ну и естественно, дико напрягает весь новояз «развидеть» вместо разглядеть и т.д. и т.п. Даже пара абзацев текста ближе к концу книги попалась не понятых до конца. Что там хотел сказать автор?

Как будто не русский пишет. Как будто Набоков со своими «мужскими трусиками».

Даже Аверченко вспомнился с Трагедий русского писателя:
"Была большая дождика. Погода был то, это называй веритабль петербуржьен. Один молодой господин ходил по одна улица по имени сей улица Крещиатик. Ему очень хотелось манжэ. Он, заходишь на Конюшню, сесть на Медведя и поехать в ресторан где скажишь: -- Гарсон, рабинович и одна застегайчик с ухами".

Социальный опыт наших предков, которые тысячелетиями боролись за выживание, на генном уровне оставил свой отпечаток. Он закрепился в наших инстинктах, рефлексах, нашем мышлении, менталитете, нашем способе реагировать на этот мир. И мы знаем – теперь уже после двух мировых войн, мы это точно знаем – что человек способен выжить в любых условиях. Ключевое слово выжить. И здесь можно провести линию «выжить – жить – существовать – быть». Мы отлично понимаем разницу между каждым из этих состояний, возможно, кто-то из нас знаком или думает, что знаком, с крайней точкой, с «существованием». Во всяком случае, даже проведя всю жизнь в розовых очках, мы можем дать вполне точную характеристику «существованию» - преобладание животных инстинктов, физических желаний над духовными, материального над моральным. Когда в первую очередь, хочешь есть и спать, а сил чтобы читать, слушать музыку или любоваться предметами искусства нет. И разве не абсурдна мысль, что «существование» - явление, которое должно было изжить себя с развитием прогресса, гуманизма и уровня человеческой культуры в целом, не исчезло. И всего – в самом деле, «всего»! – каких-то 50 лет назад была написана повесть о том, как человек в условиях «существования» жил. И это было нормой. Нормой, которая в свою очередь, так же наложила отпечаток социального опыта предыдущих поколений в нашем «Я»….

Говорить о репрессиях и Сталине было бы вполне логичным и последовательным, да и в принципе, обходить исторический контекст было бы в корне не верно. Но ведь об «Одном дне Ивана Денисовича» и о репрессиях говорят именно в этом ключе, и пишут сочинения (включили же в курс школьной программы, у вас было? У меня еще нет), курсовые работы, и рефераты и… К чему перечислять? Перед нами не повесть, нет. Перед нами культовое произведение, которое принесло своему автору мировую известность, которое повлияло на мировоззрение целых поколений, и, в конечном счете, на ход нашей истории. Это мера. Это чаша (в самом ее сакральном и символичном смысле). Это последняя капля. И даже странно, от осознания того, что я сейчас делаю – пишу об общеизвестном, о том, о чем сказано тысячи слов. И поэтому нет никакого смысла повторять все то, что сказано во множестве, и сказано лучше, чем я могла бы выразить, и точнее, и глубже. С классикой всегда так - можно судить только со своей колокольни, иначе легко стать предметом насмешек – напыщенным графоманом, мнимым интеллектуалом, да и просто… глупцом.

Дальше...

Для меня этот день, который я прожила с Иваном Денисовичем, был неким метафизическим опытом. Здесь на мой взгляд, читателю дозволено не просто погрузиться и ощутить, влезть в шкуру – а созерцать невозможное – сохранение своего «Я», там, где оно не должно было сохраниться, немыслимое сочетание «существования» и «жизни». Это потрясает до глубины души – когда низведенный до состояния рабочего животного, с полным сосредоточением на удовлетворении базовых потребностей (в самосохранении/безопасности, в поесть/попить/согреться) человек, тем не менее, видит природу, ее красоту, мыслит шире, и развивается дальше. Это настолько невероятно, что даже трудно поверить. Если задуматься над тем, что может представлять бытие человека в лагере, не первый год, и даже не пятый-десятый, становится ясно, что каждый день, как капля точит камень, убивает личность, вытравливает его суть, унижает и уничтожает его суть. И то малое, что остается – память, прошлое, опыт, мысли – весь этот бесценный багаж, должен быть давно «продан», утерян, забыт. Конечно, Иван Денисович, не скатился до тех, кто буквально стал похож на животных (шакалов или волков – кому какая роль по душе), но он и не исключение – он пример. И то, что такие примеры были – поражает. Я читала и понимала, что если и есть железная сила воли, железная дисциплина, сильная личность – она здесь. Потому что самоцельность, осознание себя, которые, как мы думаем, совершенно естественные вещи – не выдерживают проверку и гораздо более легкими испытаниями. А уж тем более подобное…

Эту книгу не читаешь, ее проживаешь. Это высококонцентрированная порция того социального опыта, который дан нам вкупе с богатым наследием отечественной истории. И, наверное, многие из нас будут сопротивляться, заяви им о том, что мы все немного иваны денисовичи, но ведь след уже оставлен, жребий брошен, это в нас, хотим мы того или нет. И если нас спросят, что такое «существовать», мы ответим не задумываясь, хотя может быть… дай бог, мы никогда не узнаем об этом так, как узнал Солженицын.

В первую очередь, необходимо напомнить, что «Один день Ивана Денисовича» – это первое произведение в Советской литературе, в котором поднимается тема ГУЛАГА, как такового. На его выход повлияло множество факторов – развенчание культа личности, «Хрущевская оттепель», ну и конечно личные «качества» самого Солженицына. В книге повествуется об одном дне арестанта Шухова Ивана Денисовича. Наружу выходить тема, которая не имела места в Советской литературе, для нее характерен свой особый предмет – это лагерь либо тюрьма и объект – человек (заключенный, арестант, осужденный). А теперь давайте остановимся поподробнее на самом произведении. Но еще одна поправка. Солженицын пишет не о лагере в полном смысле (какими считались лагеря Колымы, о которых писал В.Т. Шаламов), а о «легком» лагере (в котором еще жив кот, которого давно бы съели, нет блатных, нет вшей, бесконечных допросов, а у осужденного есть ложка ).
Во-первых, начнем с главного – питание заключенных. Основной претензией заключенных ГУЛАГА был не вопрос бесплатной работы, несправедливости наказания (потому что в ту историческую эпоху вопрос справедливого наказания не стоял в принципе, виновным мог быть признан ЛЮБОЙ, от крестьянина до интеллигента), а вопрос содержания и питания в лагере. Хотя, надо сказать, что был проделан «эксперимент», руководил, которым Эдуард Петрович Берзин (в 1937 году получил спецзвание – дивинтендант, в 1938-м – приговорен к расстрелу). В 1927 году его отправляют в Вишеру, чтобы заведовать стройкой большого химзавода. Об этом «эксперименте» подробно рассказано в АНТИРОМАНЕ «Вишера» В.Т. Шаламова. В результате «Системы Берзина» никто не голодал, была возможность отовариться в лагерном магазине, существовала столовая «ресторанного типа». Но, к сожалению, в эпоху Большого террора власть перестала интересоваться насущными проблемами заключенных, в результате зеки стали «расходным материалом», умерших просто заменяли новые сидельцы, в том числе, по всем известной 58-й статье… Солженицын пишет: «сидеть в столовой холодно, едят больше в шапках, но не спеша, вылавливая разварки тленной мелкой рыбешки из-под листьев черной капусты и выплевывая косточки на стол» . На что мы находим, совершенно иной взгляд у Шаламова: «рыбу есть только с костями – лагерный закон» . Или у Солженицыны: «[…] наспех еда не еда, пройдет даром, без сытости» (это возможно, но только когда баланда хотя бы горячая), а у Шаламова: «я, ел как зверь, рычал над пищей» . Правда у Солженицына хлеб все-таки Шухов уносит собой, чувствуется опыт лагеря «Усть-Ижма». «Шухов вынул из валенка ложку. Ложка та была ему дорога, прошла с ним весь север, он сам отливал ее в песке из алюминиевого провода, на ней и наколка стояла: «Усть-Ижма, 1944»» . Из этого эпизода в самом начале повествования читатель понимает, что Иван Денисович Шухов закален лагерем, настоящим, а не «легким», в котором он находится сейчас. Надо так же обозначить, что главный герой повествования – обычный крестьянин, «мужик», который попал в заключение не по своей вине, а потому как выполнял «шпионское задание» немцев. Какое, суд не смог придумать, поэтому в деле, осталась только формулировка «задание» и восемь лет, получите, распишитесь. Надо обязательно принимать во внимание, что Шухов – крестьянин. Тяжелый быт русской деревни закалил русского крестьянина, так сильно, что он гораздо легче переносил тяготы лагерных, тем более тюремных будней. Шаламов пишет о том, что самым простым и веским аргументом против интеллигента в заключении является пощечина, одна пощечина, которая может сломить дух интеллигента окончательно и бесповоротно. В свою очередь русский крестьянин (почему подчеркиваю русский, потому что деревня Эстонца и Латыша отличалась менее тяжелым бытом) гораздо крепче, он по праву рождения может «сидеть лучше».
Во-вторых – баня. Да-да, пресловутая баня и отношение к ней Ивана Денисовича (в принципе абсолютно нормальное для человека, но не в условиях лагеря). «Свободной рукой еще бороду опробывал на лице – здоровая выперла, с той бани растет, дней более десяти. А и не мешает. Еще дня через три баня будет, тогда и поброют. Чего в парикмахерской зря в очереди сидеть? Красоваться Шухову не для кого» . Но какая баня в настоящем лагере, мы узнаем у Шаламова: «[…]первым «но» является то, что для бани выходных дней не устраивается […]Вторым или, вернее – третьим «но» является то, что, пока бригада моется в бане, обслуга обязана – при контроле санитарной части – сделать уборку барака – подмести, вымыть, выбросить все лишнее. Эти выбрасывания лишнего производятся беспощадно. Но ведь каждая тряпка дорога в лагере, и немало энергии надо потратить, чтоб иметь запасные рукавицы, запасные портянки, не говоря уж о другом, менее портативном, о продуктах и говорить нечего […]там (в бане) не хватает не только воды. Там не хватает тепла. Железные печи не всегда раскалены докрасна, и в бане (в огромном большинстве случаев) попросту холодно. Это ощущение усугубляется тысячей сквозняков из дверей, из щелей[…]Но всего этого мало. Самым страшным является дезинфекционная камера[…]» . Какова банька?
В-третьих – работа. С каким залихватским стремлением берется за работу Шухов и его бригада, мешается раствор, кладется блок, энтузиазм, да и только: «Вот это оно и есть – бригада. Начальник и в рабочий-то час работягу не сдвинет, а бригадир и в перерыв сказал – работать, значит – работать. Потому что он кормит, бригадир. И зря не заставит тоже» . Читая этот фрагмент, только дивишься, так это прямо социальная стройка светлого будущего: «Работа трудна, работа томит. За нее никаких копеек. Но мы работаем, будто мы делаем величайшую эпопею» . Но ведь это лагерь, пусть и «легкий», откуда, такая удаль, энтузиазм. Дело в том, что работа еще не выбила их из сил, герои Солженицына не измучены голодом и морозом, которые являлись вечными спутниками для заключенных лагерей Колымы и Магадана.
В-четвертых – полное отсутствие в повествовании блатных. Быть такого не может, или что Солженицын таким образом обходил цензуру того времени? Если это так, то значит и не надо было издавать, так как вся правда лагеря и тюрьмы не является таковой без них. Блатные – это составляющая работы всей машины пенитенциарной системы времени ГУЛАГА. Если 58-ая статья – враг народа, то блатной – это его друг, по крайней мере той его части, которая служила в той пенитенциарной системе – вертухаи, начальники и.т.д. О блатных написана гениальная работа В.Т. Шаламова «Очерки преступного мира», в которых начисто уничтожается любой налет романтики с класса блатных, который в свою очередь, до Шаламова, нещадно культивировался в культуре и после Варлама Тихоновича (90-е годы XX века).
Нужно заканчивать, так как никакого объема не хватит, чтобы привести в-пятых, шестых и….. В общем, мне хочется сказать о том, что величина и заслуги Солженицына, МЯГКО говоря, преувеличена. Да, он был первый, опубликовал рассказ «Один день Ивана Денисовича» о ненастоящем лагере, давайте просто спустим на то, что он обходил цензуру (помимо удачи, спасибо Твардовскому, который помог ему и почему-то оставил в стороне произведения Шаламова). Вопрос в другом, мог ли человек, который большинство срока своей отсидки провел по различным «шаражкам» и тюрьмам написать правду о лагере, на чем он основывался, на рассказах других? И самое главное, зачем он дерзнул написать «Архипелаг ГУЛАГ», к работе над которым просил присоединиться В.Т. Шаламова. Безусловно, Солженицын хотел использовать опыт Шаламова, осознав это, Шаламов ответил категорическим отказом о сотрудничестве. Но на этот вопрос есть ответ у Шаламова, в его тезисах «Что я видел и понял в лагере»: «Что писатель должен быть иностранцем — в вопросах, которые он описывает, а если он будет хорошо знать материал — он будет писать так, что его никто не поймет». Возможно, это и сыграло на пользу Солженицыну. Солженицын – иностранец, а Шаламов – практик, который выстрадал свою литературу ценой своей жизни и здоровья от чего оказался не понят в свое время… Но обласканный и при жизни Солженицын сегодня востребован даже в школе, его произведения проходят, с недавнего времени даже «Архипелаг ГУЛАГ» включен в школьную программу. А где настоящий гений В.Т. Шаламов? К сожаление недооценен до сих пор и неизвестно, будет ли оценен по заслугам, когда либо. Так как думается, что в лагерной прозе главным писателем так и останется, «такой, в сущности делец, как Солженицын»!

С 2007 года я перечитала этот рассказ (да, по форме это именно рассказ, хотя по объему тянет на небольшой роман) трижды. Последний раз - на нынешней неделе. И каждый раз бьет наотмашь. И не пропускаешь ни одного абзаца, ни одной строки.

Знаете, чем для меня притягателен рассказ? Он - гимн. Гимн силе характера. Как в таких нечеловеческих условиях сохранить человеческие ценности? Они проявляются в тех самых мелочах, которые совсем не случайно вплел Солженицын в каждую страницу. Например, снимать шапку во время еды. Делиться и без того мизерным пайком (как Иван отдал лакомство Алешке). Кропотливо выполнять работу, даже если это - подневольный труд (несмотря на риск загреметь в карцер за опоздание на построение, Иван Денисович все равно доделал кладку и даже задержался, чтобы проверить ровность стены). И т.д. и т.п. Таких деталей в рассказе - множество.

Страшно и больно за людей, которых на десятки лет кидали в такие условия. Страшно за ту систему, которая существовала до 60-х. Сколько миллионов жизней загублено. И, зная об этих черных страницах, не можешь идеализировать эпоху СССР.

Рассказ очень рекомендую к чтению.