Сказочки не совсем для детей

Книга позволяет представить себя человеком, которому жить осталось пару недель до смерти. О чем бы я думал, что бы делал, с кем бы хотел встретиться, с кем попрощаться, что бы сказал родным? Не многим дается такая возможность, умереть не внезапно. Пушкина вспомнил, царя Николая. А по сути всем дано приготовиться.. Андреев описывает семь, даже восемь разных людей, которые в такой ситуации. Мне наиболее близок Сергей с его зарядкой в камере и любовью к родителям. Красивым, но маловероятным показалось превращение Вернера из уставшего циника в святого. С чего бы это? Может чего-то не понимаю.
А еще думалось, как легко по глупости можно загубить свою жизнь.
Читал ночью, все спали, никто не мешал побывать в "шкуре" приговоренных. Когда кинул взгляд на свой телефон, лежащий на столе, он вдруг показался чужим, несколько нелепым, посторонним, так как смотрел с "той" стороны.
Заметил, что в издании 1980 года, в котором читал рассказ, фраза приговоренного бандита Цыганка священнику вырезана. Вот она:

Почему? Цензору, видно, не понравилось, что церковь ("простишь") добрее властей ("повесят"). Пушкин от священника не отказался, я бы (на данный момент) тоже. Еще обратил внимание насколько человечными были суд, тюрьма, надзиратели в царской России. К приговоренным относились как к людям до последней минуты. Как все поменялось потом..

Состоялось знакомство с Леонидом Андреевым. Буду еще читать написанное им, а этот рассказ и созвучный по теме рассказ "Жили-были" прочитать советую.

Леонид Андреев – бриллиант в кольце серебряного века.

Отличный рассказ о судьбе приговоренных к смерти. Трогательные, в чем-то наивные персонажи, принесшие кому-то смерть (или только собиравшиеся ее принести), теперь, неожиданно для себя, предстали перед ее лицом сами. Каково это, ждать казни, чувствуя наступление весны?

Какие разные характеры, какие разные судьбы. Как по-разному они думают, чувствуют. Как по-разному они ожидают встречи со смертью.

Мало кто из них думает о том, что они совершили или могли совершить. Здесь уже не осталось места для морали, ведь впереди их не ждет уже ничего, скоро они просто перестанут существовать.

Одинокий герой в замкнутом мёртвом пространстве, не имеющий силы остановить опустошающую пляску смерти и громкий смех отчаяния. Жизнь медленно истончается, силы оставляют, горечь и бессмысленность подступают со всех сторон и поглощают героя. Мертвый дом на берегу мёртвого моря, безмолвное пространство пустого сада без следов на многочисленных дорожках, бессилие перед закрытой дверью, за которой томится жизнь, едва теплится огонёк жизни. Но герой медлит, сомневается, не решается открыть дверь и в итоге отступает. Последний шанс на спасение потерян. Искра гаснет, дом погружается в смерть и пустоту. По холоду, вне времени и пространства, герой бредет по мёртвому замершему морю и падает почти замертво, преодолевая невидимые границы царства смерти. Он остаётся физически живым, но духовно сломлен, погиб, мёртв. Преодолев царство Аида, возвращается в мир живых, но нет спасения, мир не расцветает, медленно гаснет и затухает, гибнет. Смерть как болезнь продолжает прогрессировать, забирая последние силы. Изменения героя не происходят, спасения нет и нет любви, только тишина, которая подступает и убаюкивает.

Можно посмотреть на рассказ с разных точек зрения. С точки зрения исторического контекста, когда, в какое время написан рассказ. С точки зрения психопатологии, как медленное погружение в болезнь. С точки зрения символики мифа. Многогранность, многослойность рассказа делают этот текст завораживающим, сюжет поглощает и затягивает.

Последний рассказ из сборника и главный герой в нем шестилетний Юрочка.

Мир вокруг большой и красивый, а еще в нем так весело и спокойно, потому что рядом есть любимые папа и мама и конечно же, они самые лучшие. Юра смотрит на мир по- своему и по- своему измеряет . Папа высокий, как настоящий Гулливер, а еще очень умный и строгий и Юра его немного побаивается. По детской шкале, которую Юра сам придумал, отец - десять аршин. А вот злющая соседская собака-тридцать. Своя же собачка, как и папа десять. Мама совсем не страшная, а добрая и ласковая, потому три аршина. А еще мама очень красивая, от нее глаз невозможно оторвать. Юра не сам так решил, он видел , как на нее смотрят мужчины, которые бывают у них в доме и это беспокоит малыша.

Однажды Юра увидел, как его большой и сильный папа плачет. Это настолько не вязалось с образом отца, что врезалось в детскую память и еще Юра понял, что папу надо любить больше и любить особенно, и никому нельзя говорить, что видел, как он плакал.

На протяжении всего рассказа мальчик наблюдает за родителями и скрывает то, что видит. Он живет в своем детском мире, о котором родители и не догадываются. Слишком заняты они собой и своими проблемами, чтобы понять что творится в душе у ребенка.

Добрый и светлый мир рухнул для мальчика в один момент, когда однажды на именинах матери он стал случайным свидетелем одной сцены. Забытый в праздничной суете, Юра бродил по саду пока не натолкнулся на беседку и услышал знакомый голос. От увиденного хотелось кричать, но не получалось даже дышать.

Андрееву великолепно удается проникнуть во внутренний мир ребенка, передать всю гамму чувств, посмотреть на окружающих, родителей глазами маленького Юры. И вновь я о своем) Будет ли понятен этот рассказ пятикласснику не знаю, а вот родителям стоит прочитать.

Такого Андреева я еще не читала.
Сюжет рассказа очень скудный что ли: бедный студент, отчисленный из университета за неуплату, нашел очень удачное место репетитора в загородном доме на берегу моря с проживанием и очень хорошей оплатой. В этом доме жизнь идет заведенным чередом, хозяин дома очень любит, когда все веселы, смеются и танцуют, дети послушные, пейзаж вокруг красивый. Есть пара омрачающих эту безоблачность моментов: утонувшая когда-то взрослая дочь хозяина и больная, никогда не выходящая из своей комнаты, жена хозяина.
И весь этот практически никакой сюжет -- какой-то катализатор для изменения настроения, самочувствия, душевного состояния главного героя, которому практически сразу по приезду в этот дом становится не по себе, им завладевает какая-то тоска, ощущение чего-то нехорошего, страшного, даже жуткого. Эта гнетущая атмосфера нагнетается очень здорово, при этом сначала практически ничего не происходит. Но всё, казалось бы, нормальное и хорошее предстает перед героем и читателем как искусственное, как прикрывающая что-то страшное декорация, как что-то ненормальное, и чем дальше, тем больше. И наконец, появляется он, заглавный персонаж. Кто он, непонятно, реален ли он или плод воображения главного героя - тоже непонятно, он притягивает к себе и страшит, в какой-то момент герой его уже ждет с нетерпением, хотя он несет только тоску и сон.
Мне кажется, хорошие режиссер и оператор могли бы сделать очень классную экранизацию этого рассказа, во всяком случае у меня в голове всё время мелькали какие-то кинематографические картинки во время чтения.
Тем не менее финал меня скорее разочаровал. Я не очень поняла, к чему всё это было, зачем, откуда вдруг вся эта непонятная любовь и уход героя в никуда и закончившийся ничем. Точнее, сказать "ничем" будет неверно, это именно по моим впечатлениям так, для меня "ничем". В общем, весь рассказ я очень хорошо чувствовала рост ощущения странного, неестественного, даже враждебного и чего-то сводящего с ума, а в финале все эти чувства у меня пропали и осталось какое-то недоумение.

Кажется у меня появился ещё один любимый писатель. Это было пронзительно и страшно, это было великолепно и разорвало душу на тысячи мелких кусков!
Вот мы живём своей жизнью, спим, едим, детей растим, где-то безумствуем, где-то ведём размеренную жизнь, вообщем наслаждаемся своим бытием. И мы знаем, что когда-то она, смерть, придёт, когда-то она наступит, но это же будет когда-то, и кто его знает когда, может быть завтра, а может быть через десять лет. А представим себе, что мы знаем и день и час нашей смерти, и способ, каким эта смерть придёт. Представили? Вот, то-то и оно! Пусть я умру и завтра, но только чтобы сегодня я не знала об этом, ибо с таким знанием и жизни не надо.

Хотите хоррора, неподдельного, безумного, мрачного? С Питерским туманом, осенним ознобом, смутной тенью за окном старого дома, бесовскими плясками, хриплыми криками "Танцирен!" и громко плачущей в пустых комнатах девочкой, прижимающей одноглазую куклу.

Вот он какой Андреев, неизвестный для меня писатель, словесный маг, сумевший описать мрачные и таинственные чудеса так, что холодеют ноги...

Власть темных сил особенно сильна над душой одинокой, рефлексирующей, голодной, не знающей радости. Нищий Петербургский студент находит место репетитора в богатом уединенном доме на берегу холодного моря. В усадьбе все странно: отсутствие следов на дорожках, зловещие деревья, хозяйка дома, спрятанная на верхнем этаже. Здесь дети не капризничают и не плачут, а смеются и пляшут, как куклы, и радость членов семьи как-будто притворная, неживая. Вот говорит Норден, хозяин странного дома

И призраки... Утонувшая в море девочка Елена, высокий господин в котелке с тяжелым упорным взглядом, мертвая прекрасная женщина на столе, как заснувшая Белоснежка.

В наше рациональное, образованное время хочется Чуда, пусть даже пугающего и таинственного. Страшные сказки тоже бывают красивыми и захватывающими!

Не удивлена что посвящено Толстому, да и вообще ничем не удивлена - типичная "тяжелая" и такая "русская" книга. Неожиданно, после всех читанных достоевских, толстых, горьких и тд осознала как ОБРЫДЛО если не сказать неприлично насто****** это наше вечное ДЕКАБРИСТСТВО не знаю если ли такое слово...такой русский, такой могучий язык, все так словесно, прямо нравственно и морально и духовно и крестьяне и поля и снега и танечки - васечки, и понимаю - тошнит. Понимаю нет сил восхищаться этими русскими патриотами, повстанцами, революционерами...
Русский бунт да он воистину бессмысленный...смерть, смерть и снег...да и о душе, отлетевшей.
Книга так хороша, насколько чужда мне. Не зря наверное, эмоции. Но тяжесть, груз - почему у нас все так тяжело?

Повествование о восьми перед лицом смерти: семи приговорённых к казни преступниках и одном чиновнике, на которого готовилось покушение.
Две разные вещи - знать, что смерть рано или поздно придёт, и знать её точное время. Перед лицом неизвестности, перед лицом смерти каждый наконец становится самим собой: трусом ,философом, альтруистом, уставшим от жизни или презирающим её. И как бы ни позиционировал себя на свободе человек, перед бесконечностью он снимает маску, не может больше претворяться.
Все семь человек поставлены в одинаковые условия, восьмой на свободе. Кто-то виновен на деле, кто-то ещё не совершил пресутпления. Но боятся все одинаково. И пугает не прошедшая жизнь и её грехи, а неизвестное будущее, которое расставит всё по своим местам, а пока сводит с ума.
Для каждого обывателя есть некоторое понятие о смерти, но по-настоящему чувствуешь её ужас, только когда сталкиваешься с ней непосредственно, когда знаешь её точный час и неизбежность. Не знать не страшно.
Наблюдательность Андреева искренне восхищает. Символика удивительная. Погружение в атмосферу, в настроение удаётся ему как никакому другому писателю.
Как же надо любить людей, чтобы для прозрения человечества казнить семерых своих героев, наблюдать за их предсмертными муками, где каждый по-своему сходит с ума! Сколько должно быть любви и жалости, чтобы описывать каждый сдвиг в сознании человека, обречённого на смерть!
Так люди приветствовали восходящее солнце.

Недолго я страдал, что мне не выпало читать рассказ Бирса, целый томярище которого стоит на полке рядом с прочей готической литературой, ибо рассказ Андреева немногим ему уступал. Всякий, кому доводилось читать Генри Джеймса, непременно заметит сходство этого рассказа с «Поворотом винта». Там гувернантка, тут учитель-студент, там, по мнению гг, испорченные развратом предыдущих слуг дети, тут, опять же по мнению гг, испорченные папашиным принуждением к бесконечному и безудержному веселью дети, там исчезновение бывшей гувернантки, тут невидимая жена хозяина дома, там смерти родителей в анамнезе, тут смерти хозяйской дочери и затем жены, а главное — призраки, которых видят герои-повествователи обеих книг.

Словом, лучшие традиции готической литературы в одном рассказе. Лучшие, за единственным недосмотром: если Джеймс оставляет возможности для двойной трактовки событий, то у Андреева в конце всё определено: его герой болен, и болезнь – причина всех его видений. Такой определённостью Андреев одним махом расправляется с той частью своей аудитории, которую составляли любители готических рассказов, что, однако, совсем не отменяет в высшей степени скрупулёзного следования жанру вплоть до концовки. Как и у Джеймса, какие-то явные элементы экшна отсутствуют, напряжение нарастает постепенно, с появлением новых крупиц информации или возникающих в голове гг догадок, которые он тут же «подшивает в дело». О ненормальности гг читатель может задуматься уже тогда, когда в поле зрения оказывается этакий «сбой матрицы» — перегруз сюжета одним и тем же элементом, повторенным дважды: перед нами возникают целых две отсутствующие женщины: вторая жена хозяина, чем-то настолько больная, что видеться с учителем своих детей ей заказано, и о которой мы можем судить только по звукам доносящейся до гг её игры на пианино, — и утонувшая (снова привет Генри Джеймсу) дочь хозяина от первого брака, о подробностях смерти которой («вот на этом самом месте, головой туда, ногами сюда») последний ещё в начале повествования считает необходимым с самым весёлым видом заявить. Неестественность поведения «убитого горем папаши» — первая нота в этом данс макабре, сменяющаяся неестественностью поведения всех в доме и драматическими паузами-замалчиваниями. Ясно, что папаша – почему бы нам не звать его так – пытается своей властью прикрыть внутреннюю трагедию всеобщей внешней весёлостью, но вместо лакировки у него выходит мумификация, и мумия оживает, пусть только и в представлении героя-повествователя. Слуги молчат и подчиняются, «потому что барин велел», или наоборот, «не велел», являя собой инертную массу выживанцев, которую можно встретить в любой антиутопии, и которая латентно противостоит антагонисту режима. Режим же здесь очевиден.

По традиции, всё это заключено в рамку - мы читаем всего лишь записки неизвестного нам умершего человека, из чего следует, что мы находимся на мета-мета-уровне от уровня повествователя, а это ещё более нас отдаляет от происходящего в них, способствуя большему градусу неверия и вообще восприятию информации как переданной через испорченный телефон.

Вообще у Андреева столь мастерски организовано течение сюжета, раскрывающего столько возможностей для потенциальных трактовок, что с его стороны было просто вандализмом схлопнуть в итоге все эти версии до одной. Именно поэтому ставлю 9, а не 10 из 10.