Полное собрание романов, повестей и рассказов в одном томе

История о том, как беззаветно можно уповать на Бога, верить в лучшее, ждать перемен в жизни, которая с каждой молитвой и новой искрой религиозного экстаза темнеет, гниёт и, чем больше жизнь близка к Аду, тем сильнее стремление к Раю. Усиливается оно, однако, одновременно с пониманием и приятием невозможности Рая. Эта дилемма рвет изнутри, рвет жизнь главного героя снаружи: Бог, которому отдал он свою душу, вводит его в ступор. Необъяснимая жестокость и несправедливость реальности борется или даже, скорее, сопутствует вере. Мне кажется любой верующий сталкивался с бездной, на дне которой божественное счастье и/или мрак, и никак не понять, что же там на самом деле. И любой верующий поймет, что даже зная, что внутри нет абсолютно ничего, что кармическое вознаграждение за аскетизм и самопожертвование не рождает добра и счастья - не должно это умалять веры. Она такова - невидима, и безответна - и в том её ужас, красота и, как кажется мне, необходимость.

Не ожидал, что в книге будет столько циничного юмора. Обычно о войне пишут, как о священном сражении добра со злом. Не люблю, когда учат жить. Андреев не пытался этого сделать, за что ему уважение. Вроде бы пишет про голод, смерть и страдание, а тянет смеяться, особенно в начале книги.

Но что ещё важнее — он описал восприятие обывателем нового типа войны. До событий августа 1914 боевые действия велись на сугубо локальных участках. В начале 19 века в отдаленных уголках России могли и вовсе не знать, что страна бьётся с Францией.

От первой мировой войны уже некуда было прятаться. Хотя герой в начале повести и пытался. Но она проникла всюду: в семью, в контору, на улицы Питера, в его параноидальное сознание.

Всё произведение — описание стадий принятия новой реальности. От чистого безумия, через цинизм и пустое философствование, герой приходит к примирению со своей новой жизнью.

Я не очень люблю Андреева. Вернее, для меня он непонятен! В большинстве его произведений, в тех, по крайней мере, которых я читал, он предстаёт передо мной личностью мрачной, тяжеловесной в суждениях и не слишком талантливой. Ну что ж! Я не литературный критик, и о таланте писателя не мне судить. Но вот, тем не менее… ВСЁ ЕГО мне не нравилось! Однако «Иудой» проникся. Наконец-то, как мне кажется, я уловил мысль.

Прокажённый, который обнажает свои омерзительные гноящиеся язвы, нам страшен! Но мы не боимся больного, скрывающего свой недуг под плотными одеждами. Кто для нас наиболее опасен из этих двоих? Ответ напрашивается сам собой! Тот, кто обманывает, прикрывается и прикидывается здоровым!
Иуда почти в открытую совершает кражу, порочит каждого встречного-поперечного, поносит родителей своих. А тот, кому впоследствии предстоит пребывать в блаженстве рядом с Христом, обладать ключами от рая трижды отрекается от него… Так в чём же разница? И кого из них действительно стоит проклинать?! Вот в чём вопрос!
Кто первым последовал за Христом? Разве не Иуда? Кто поверил первым? Кто страдал наравне с ним, пока остальные благопристойные пировали за упокой души учителя? Фарисейство неискоренимо со времён Иисуса. Не самый ли это страшный грех - лицемерить и врать в глаза? Не самое ли паскудное предательство? Как знать!

Повесть Андреева является ровно тем, что заявлено автором в ее названии - рассказом о семерых людях, приговоренных к смерти через повешение. Пятеро террористов, совершивших покушение на министра, Цыганок, падшая душа и проныра, и эстонец Янсон, убивший в неведом приступе своего хозяина - вот и все герои произведения.
⠀
Читатель узнает историю каждого из них в самом начале повести. Но интерес представляет не это, а то как по-разному справляются герои с приговором, томясь в ожидании. А ждать приходится долго: бюрократическая машина быстро выносит приговоры, да долго запрягает.
⠀
Психологизм чистой воды. Вчерашние храбрецы превращаются в безвольное желе, нежные девушки стоически переносят невзгоды. Но суть не в том: перед плахой все равны, смерть - великий уравнитель, который не пощадит никого. Система, выносящая приговор и приводящее его в исполнение - все равно, что сама смерть - игры с ней плохи. И неважно храбро ты шагаешь к “вешалке” или тебя к ней волоком волокут, мертвое тело - всегда мертвое тело.

Прочитала большой рассказ, почти повесть Леонида Андреева "Василий Фивейский".

В фильме Павла Лунгина о грозном царе Иване Васильевиче есть любопытная, пусть и проходная сцена - самодержец, помазанник Божий, убеждённый беззубым еретиком Иваном Охлобыстиным в том, что он обладает исключительным, высшим правом судить и миловать, переступает через Его волю. Оставляет Христа позади себя, на ступеньку ниже, приказывая молнии хряснуть вслед за движением своего хрящеватого перста. Нужно ли говорить, что за минутную наглость, независимость и самонадеянность Иван Грозный сполна получит по своим экзистенциальным щам?

Художественное пространство Леонида Андреева опирается на страх неизведанного: бездна, смерть, душа (её бесконечная святая мука, её молчание) - необходимые элементы поэтики писателя. Ради них, кажется, всё и затевается: в сухом остатке остаются не буквы, любая попытка как-либо стилистически освежить язык бесполезна, она никак не может конкурировать с буквальным, практически вербальным присутствием метафизической бесконечности; читателя в постоянном ужасе держит совсем органичное чувство отчаянья. Мы боимся одиночества, нелюбви, своей физической и духовной немощи.

Андреев рассказывает историю провинциального батюшки: поп Василий и его тихая, ладная попадья родили дочку, потом сына-идиота. Кроткой женщине пришлось самостоятельно справляться со своим горем, ведь о. Василий слишком мягок и импульсивен, он оживёт гораздо позже, когда известная бездна как следует разинет над ним свой рот, а пока он просто наблюдает за гибелью своей жены. Она много пьёт водки, особенно не выносит животного крика идиота, она опускается, она желает смерти сыну.
Пока сюжет развивается, герои не устают отмечать, что они находятся во власти неизъяснимого рока, ведь это прекрасно можно почувствовать (как без труда ощущается затишье перед сильной грозой). Сгорает дом священника, умирает попадья Анастасия, её пузыри и струпья целует главный герой.

Отец Василий продолжает бороться за искренность своей веры - возможно ли, каждый день наблюдая несправедливость и горе, что каждый человек носит на себе - быть убеждённым слугой Христа? Однозначного ответа Леонид Николаевич не формулирует, видимо, предлагая читателю сделать вывод самостоятельно: во время отпевания знакомого батрака о. Василий окончательно решил, что верой исключительной силы и данной ему мощью божественной благодати он может поднять из гроба, воскресить опухший, смердящий труп. По Андрееву, конечно, ничего не случилось, чуда не произошло, пришла смерть для отца Василия с небеси, его нашли мёртвым в трёх верстах от родного села.