Леди Полночь

— Моего брата забрали в начале Темной войны, - сказал Джулиан. - Он никогда не сражался в битве. Его руки чисты от крови фейри. Я был в Аликанте в то время. Я убивал Дивный народец.
— Он провоцирует тебя, - сказал Марк. - Это не означает, что...
— Я имею в виду именно это, - сказал Джулиан. - Это правда.
— Если кто-то хочет добровольно занять место осужденного, мы не можем отрицать это. - Взгляд Гвина был обеспокоенным. - Ты уверен, Джулиан Блэкторн? Это не твое наказание, чтобы принять его.
Джулиан наклонил голову.
— Я уверен.
— Позволь ему, - сказал Киран. - Он вызывается добровольцем. Дай ему это.
После этого все произошло очень быстро. Марк бросился на Кирана с убийственным выражением лица. Он кричал, когда вцепился пальцами в переднюю часть рубашки Кирана. Эмма двинулась вперед, но ее сбил с ног Гвин, который подошел, чтобы оттащить Кирана и Марка друг от друга, грубо толкнув Марка в сторону.
— Ублюдок, - сказал Марк, плюнув под ноги Кирану. Из его рта шла кровь. - Ты наглый...
— Хватит, Марк, - отрезал Гвин. - Киран – принц Неблагого двора.
— Он мой враг, - сказал Марк. - Отныне и во веки веков, он - мой враг.
Он поднял руку, будто хотел ударить Кирана; Киран не двигался, просто смотрел на него разбитыми глазами. Марк опустил руку и отвернулся, как будто он больше не мог смотреть на Кирана.

— Убери меч, - прорычал он. - Никакого оружия в присутствии Дивного народца. Мы оба прекрасно знаем, что ты не сможешь справиться с нами.
Эмма взмахнула Кортаной так быстро, что лезвие показалось расплывшимся пятном. Его кончик застыл под подбородком Иарлата, в миллиметре от его кожи, описав дугу смертельной улыбкой. Он издал горловой звук, когда Эмма с силой вложила меч в ножны на спине. Она смотрела на него, глаза сверкали от ярости.
Гвин усмехнулся.
— А я думал, что все Карстаирсы были хороши только в музыке.

Руки Джулиана сжались в кулаки.
— Ты думаешь, что понимаешь, что такое честь? Ты, кто не может понять, что мы потеряем, стоя здесь и позволяя вам унижать и пытать Марка? Именно поэтому фейри презирают, это - бессмысленная жестокость.
— Осторожно, мальчик, - прогрохотал Гвин. - У вас свои законы, а у нас свои. Отличие состоит лишь в том, что мы не притворяемся, что наши законы не жестоки.
— Закон суров. - Сказал Иарлат весело. - Но это Закон.
Марк заговорил впервые, с тех, пор как Иарлат объявил свой приговор.
— Плохой закон - не Закон вовсе, - сказал он. Он выглядел ошеломленным. Эмма думала о мальчике, который рухнул в Святилище, который кричал, когда его касались, и говорил о побоях - они еще явно пугали его. Она чувствовала, как будто ее сердце вырвали – они собрались выпороть Марка? Марка, чье тело может исцелиться, но душа никогда не оправится?

Марк перевел взгляд на Кирана. Солнечный свет больше не казался прекрасным Эмме, он беспощадно падал на золотые волосы и кожу Марка. Если бы он мог сравнить эти слова с физической болью, то он бы сравнил их с пощечиной.
— Это ничего не значит для Кристины. Она никогда никому не расскажет. Она никогда не причинила бы вреда мне или охоте.
Киран отвернулся, его красивые губы скривились в уголках.
— Хватит.
Марк сделал шаг вперед.
— Киран, - сказал он. - Как ты можешь это делать? Со мной?
Лицо Кирана стало мрачным от боли.
— Это - не предательство, - сказал он. - Поговори со своей принцессой Сумеречных охотников о нарушенных обещаниях.
— Гвин. - Марк повернулся, чтобы обратиться к предводителю Охоты. - То, что происходит между мной и Кираном не имеет значения для законов двора или охоты. С каких это пор они вмешиваются в дела сердечные?
В дела сердечные. Эмма могла видеть это на лицах Марка и Кирана, как они смотрели друг на друга и когда избегали взглядов. Она спрашивала себя, как не заметила раньше, в Святилище, что они любят друг друга. Два человека, которые делали друг другу больно, как могут делать только из-за любви.
Киран посмотрел на Марка так, словно Марк отнял у него что-то незаменимое и драгоценное.

– Ты была моей отдушиной, Эмма. Ты была моим последним спасением от всего ужасного. Когда я был с тобой, я был счастлив.
Эмма поднялась.
— Но время, проведенное со мной, не могло быть единственным, когда ты был счастлив.
— Конечно, я счастлив со своей семьей, - сказал он. – Но я ответственен за них – я никогда не был ответственен за тебя – мы были ответственны друг за друга. Это и значит быть парабатаями, разве ты не понимаешь, Эмма? Ты единственная, единственная когда-либо предназначенная присматривать за мной.
— Тогда я подвела тебя, - произнесла Эмма, чувствуя разочарование в самой себе глубоко-глубоко внутри. – Я должна была знать, что ты проходил через все это, а я…
— Никогда не смей так говорить! – он оттолкнулся от колонны. Восходящее солнце сделало кончики его волос медными по цвету. Эмма не могла видеть его выражение лица, но знала, что он был в ярости.
Она поднялась на ноги.
— Что, ну что я должна была знать? Что я не должна…
— Что ты подвела меня, - он произнес горячо. – Если бы ты знала: все, что ты делала - это держала меня на плаву неделями, иногда и месяцами. Даже когда я был в Англии - мысли о тебе давали мне силы. Вот почему я должен быть парабатаем с тобой – это совершенно эгоистичный поступок – я хотел привязать тебя ко мне, несмотря ни на что, даже если я и знал, что это было плохой идеей, даже если я и знал, что…
Он не договорил. Ужас мелькал на его лице.
— Даже если ты и знал что? – Эмма потребовала. Ее сердце выскакивало из груди. – Даже если ты и знал что, Джулиан?
Он покачал головой. Ее волосы выбились из хвоста, и ветер играл с этими светлыми прядями. Он протянул руку, чтобы заправить их за ухо. Джулиан выглядел, словно был поймал спящим, пытающимся проснуться.
— Это не важно, - ответил он.
— Ты любишь меня? - ее голос был шепотом.
Он закрутил прядь ее волос вокруг пальца, словно серебристо-золотое кольцо.
— А какая разница? – спросил он. – Все равно это ничего не изменит.
— Эмма, - он произнес. – Тебе лучше вернуться внутрь. Иди, поспи. Мы оба должны…
Она сжала челюсть.
— Если ты собираешься уйти от меня сейчас, тебе придется сделать это самому.
Он колебался. Она видела напряжение в нем, в его теле, поднимающееся, как волна, готовая разбиться.
— Отойди от меня, - сказала она жестко. – Уходи.
Его напряжение было на пике, но стало отступать; что-то в нем, казалось, рушится, будто вода разбивается о скалы.
— Я не могу, - произнес он тихо и прерывисто. – Боже, я не могу.
Он прикрыл глаза, поднес к ней вторую руку, чтобы обхватить ее лицо. Руки Джулиана скользнули в ее волосы, и он привлек девушку к себе. Она вздохнула холодным воздухом, а потом его губы оказались на ее губах, и все ее чувства взорвались.
Она задавалась вопросом, в глубине души, что, если то, что случилось на пляже между ними, было лишь случайностью, произошедшей из-за выброса адреналина?
Конечно, поцелуи не должны были быть такими: всепоглощающими, что пробирали тебя, как молния, сносили крышу и уничтожали самоконтроль.
Вероятно, нет.
Ее руки сжали материал куртки Джулиана, притягивая его к себе, ближе и ближе. На его губах чувствовались сахар и кофеин. На вкус он был как энергия. Ее руки скользили под рубашкой, касаясь голой кожи его спины. Он оторвался от нее, чтобы вдохнуть. Глаза Джулиана были закрыты, губы приоткрыты.
— Эмма, - выдохнул он, и желание в его голосе воспламенило ее. Когда Джулиан поцеловал ее снова, ее ноги подкосились и она едва не рухнула на него.

— Я помню, как твоя мать умерла, - она произнесла. – Как ты заботился о Тавви в те дни. Я спросила тебя, почему и я помню, что ты ответил. А ты? Помнишь?
— Я сказал, что делаю это, потому что никто другой не хочет или не может, - ответил Джулиан, глядя на нее насмешливо. – Марк и Хелен должны были заниматься… Мой отец… ну, ты знаешь, в каком он был состоянии.
— Все, что ты когда-либо сделал, ты совершил, потому что никто другой не мог. Если бы ты не покрывал Артура, никто бы даже не подумал об этом. Если бы ты был не настолько решительным, чтобы держать все вместе, то никто бы не стал этого делать за тебя. Может, это все началось тогда, когда ты начал заботиться о Тавви. Возможно, именно это подтолкнуло тебя.
Он шумно выдохнул.
— Может. Я не знаю себя настолько хорошо.

— Этот маг пытается вернуть кого-то из мертвых.
— Но кого? - спросил Тай после паузы – Кого-то могущественного?
— Нет, - сказала Друзилла. - Он пытается вернуть обратно Аннабель. Аннабель Ли.
Все выглядели удивленно, услышав слова Дрю. Настолько удивленно, что это заставило ее съежиться. Диего, правда, подарил ей ободряющую улыбку.
— С-стихотворение, написанное внутри пещеры, так ведь? - продолжила она, тревожно оглядываясь вокруг. - И все пытались выяснить, было ли это кодом или заклинанием; но что, если это просто напоминание? Этот человек - маг - они потеряли того, кого любили, и пытаются вернуть ее назад.
— Кто-то столь безумный, чтобы вернуть обратно их потерянную любовь, открыл секту, убил более десятка человек, сделал ту пещеру на месте сближения, выгравировал то стихотворение на стене, создал Портал в океан...? - проговорила Ливви с сомнением в голосе.
— Я бы сделала это, - сказала Дрю, - если бы это был кто-то, кого я сильно любила. Даже если и не девушку, то может мать или сестру или еще кого-то. Я имею в виду, что ты бы сделал то же самое для Эммы, да, Джулс? Если бы она умерла?
Леденящий ужас при мысли об умирающей Эмме возник у него перед глазами.
— Не говори глупостей, Дрю, - он произнес голосом, который звучал непривычно даже для его собственных ушей.
— Джулиан? - позвала его Эмма. - Ты в порядке?