
Ваша оценкаРецензии
Аноним13 июля 2014 г.Читать далееНе надо это читать. Если вы счастливы, здоровы, влюблены – не надо. Если жизнь идёт по плану – не беритесь. Живёте в согласии с собой – ни в коем случае. “Смерть Ивана Ильича” – это уже литературная крайность, вернее нечто за пределами литературы вообще, откровение, завет или Слово. Жизнь отдельного человека, на месте которого мы легко можем увидеть себя, разбирается на корпускулы и соединяется вновь, чтобы бессмысленность и ужас бытия отразились на страницах с почти анатомической, медицинской наглядностью. Опасный и родственный религиозному путь деконструкции проходит вместе с героем пришибленный читатель.
Здесь Лев Толстой в лучшей своей форме: после “Анны Карениной” и до религиозных трактатов, он находится в стихии своих любимых экзистенциальных размышлений, облечённых в мощные художественные образы, и совершенно неприлично возвышается среди писателей-современников. К чему размениваться на мелочи – разговор пойдёт о жизни и смерти.
Умирает скучный судейский чиновник Иван Ильич, примечательный лишь своей почти показной заурядностью. Коллеги, такие же чиновники средней руки, и семья по нему скорбят строго в пределах необходимости. Неприятно, конечно, но не откладывать же из-за поминок партию в вист?! В конце концов, покойный много болел, а в последние дни кричал нестерпимо, через три стены слышно было, в общем, почтенные господа, к этому всё шло. Так что отдадим положенную дань, соблюдём, так сказать, приличия и покончим с делом. Все мы знали Ивана Ильича как порядочного человека. Рос он любимым сыном, по службе шёл гладко, с начальством на короткой ноге, и вообще – стремился пожить приятно. Случались недоразумения с женой, да порой в карьере заминки, но с кем такого не бывает?..
Перелом наступил тихо, почти незаметно, в тот момент, когда Иван Ильич добился искомой должности и приступил к созданию своего маленького мещанского рая. Как герой рассказа Андреева “Большой шлем”, он потянулся за призом и умер на месте. Точнее сказать, умирал, и тут повествование из ядовитой сатиры на провинциальные нравы превращается в экзистенциальную притчу о раскаявшемся грешнике. Хочется думать, что все события болезни и угасания произошли в воображении падающего с лестницы Ивана Ильича, ведь последующие истязания его тела и муки разума кажутся душераздирающими даже по меркам кровожадной пореформенной литературы. Сравнение толстовского языка с мазком художника-реалиста неимоверно пошло, но трудно сказать иначе, сталкиваясь со всей этой пулемётной, гнетущей, неумолимой и удушающей чередой характерных деталей, внутренних монологов, обобщений, складывающихся в правдивую картину. Невозможно забыть шелест платья дочери Ивана Ильича, упорхающей на бал со своим усатым женихом, когда отец прикован к постели; или хлюпающий пуф под задницей чиновника, спешащего поскорей распрощаться с мертвецом; а запах изо рта жирной жены (!) Ивана Ильича – это ещё не запрещённый приём? Это ещё литература, или это медицина, патологоанатомия, вероятно?
Ещё запоминающаяся деталь – пахнущие дёгтем сапоги буфетного мужика Герасима, покорно ухаживающего за больным Иваном Ильичём. Вряд ли случайно уделено столько авторского внимания “человеку из народа” и эмоциональной связи его с барином. Вот подлинная жизнь, думает Иван Ильич, без притворства и лжи, в природном состоянии. В следующем веке писатели непременно бы намекнули, что Герасим – ангел, облегчающий страдания, а нам и без модернистских кунштюков понятно, что жизнь “простого мужика” за пределами спальни умирающего вовсе не сахар. Ещё не написана чеховская “Палата №6”, где “человек из народа” представлен в виде животной вонючей массы, но уже тогда некоторая наивность, если не сказать натужная дидактичность, Толстого была очевидна.
Как всегда, читая Толстого, восхищаясь его изобразительной мощью, мы с некоторым раздражением отмечаем покровительственные, поучающие интонации мудреца с парнаса Ясной Поляны. В “Смерти Ивана Ильича” появляется ещё одно качество – какая-то необъяснимая жестокость. Да, разумеется, конформизм, тяга к приятности, шаблонность жизни достойны осуждения. Но что, в конце концов, натворил такого маленький чиновник Иван Ильич, чтобы столь безжалостно деконструировать, буквально распиливать его сознание, обрекая на адские муки? Положим, многие юристы и впрямь попадут в преисподнюю, так зачем жарить их уже по пути? Неимоверно тяжело быть человеком, который понравится Толстому. Невыносима ноша духовного подвига самосовершенствования, который должен пройти каждый. Можно ли нам, Лев Николаевич, вместо постоянного воспитания идеальной души, хотя бы просто не совершать зла? Или нас тоже ждут страшные муки из-за недостаточности усилий стать хорошими?
1052,2K
Аноним21 ноября 2020 г.Все умрут. Кроме тех, кто уже мертв.
Читать далееТолстой создал очень неожиданную завязку, сразу же заявив, что Иван Ильич умер. Как и у Достоевского в "ПиН", совершенно не важно ЧТО, а важно лишь КАК. Читатель может не занимать голову разгадыванием загадок или пустыми надеждами. Все умственные силы должны идти на копание в душах героев. Ну и, если удастся, в своей собственной душе.
Поначалу, повесть шла у меня довольно легко и даже как-то весело. Ну умер и умер. Мало ли, с кем не бывает? Пошли мои любимые: сатира, юмор, цинизм. Карьерные передвижения коллег в связи со смертью ИИ, сослуживцы, думающие на панихиде лишь о картах, вдова, заботящаяся на похоронах как бы отхватить побольше пенсии - всё это меня очень радовало.
Потом пошел рассказ о прежней жизни ИИ. Мысли о том, как буднично мужчина вынужден сбегать из дома на работу, хотя поначалу он вроде бы собирался поставить семью во главу угла. Совершенно пустая жизнь, полная лишь comme il faut, интриг на службе и игры в карты. Жизнь, которую главный герой почему-то считает очень хорошей. Жизнь, которая внешне покрыта приятной оболочкой, а если копнуть глубже...то там ничего нет. Нет любви, нет привязанностей, нет людей. Всё это я читал с большим удовольствием.
Но потом тон повести изменился. Случилось это не резко, а даже как-то незаметно. Вот главный герой упал, вот он заболел. Тут уже я начал подозревать, что это начало конца. Лёгкость книги сменилась тяжелой обреченностью. Воздушность пропала, уступив место удушливости. Сатира перестала веселить, цинизм перестал радовать.
Умирать тяжело. А тяжело умирать ещё труднее. Люди на войне геройски бросаются под пули, как будто им не дорога жизнь. Но это легкая смерть, быстрая, добрая. Да ещё и во имя чего-то. Мечта, которую иногда хочется осуществить, чтобы не лишиться её навсегда. Умирать от болезни, зная, что ничего нельзя сделать, следить каждый день за ухудшающимися симптомами - вот это по-настоящему мучительно.
Тело медленно, но верно умирает. Интересно лишь, что происходит с душой. ИИ обманывает себя. Он не понимает, что болезнь смертельна и почти до конца надеется на выздоровление. Надежда может быть и не умирает последней, но держится долго. Вообще, страшно, что надежда и самообман так часто в жизни оказываются синонимами. Вместе с надеждой в душе героя живёт и неизвестность, неопределённость. Они появляются одновременно. Но и исчезают тоже вместе.
Ещё один синоним. Надежда, ложь и неопределённость - вот те три сестры, которые опускают для героя синие шторы.Мучения физические отходят для героя на второй план. Ложь - вот что тревожит его по-настоящему. Вот что, оказывается, умирает последним! Настолько последним, что может быть и не умирает вовсе. И появилась она в жизни героя задолго до болезни. Настолько задолго, что может быть она вообще всегда была. Да, пожалуй. ложь была в жизни ИИ всегда, но он её не замечал до болезни .
Но болезнь всё перевернула с ног на голову. Герой стал очень чувствителен ко лжи. Врачи обманывают его, сослуживцы, родственники, дети. Все притворяются, лицемерят. Ведут себя так, как будто ИИ может выздороветь. Как же можно получить сочувствие, если другой человек делает вид, что у тебя нет никакой проблемы? Все надели маски, чтобы разыграть последнюю в жизни ИИ комедию. Все избегают ИИ, когда ему как раз хочется близости. Может быть впервые в жизни. Но, как говорится "что посеешь, то и пожнёшь". Все пытаются оградить ИИ от мыслей о неизбежной смерти.
На самом деле все лишь защищают себя. Часто нам кажется, что мы оберегаем другого человека, тогда как на самом деле мы лишь вредим ему, спасая себя. Но это маска, которую мы вынуждены надевать, чтобы не было больно от разочарования в себе. Мы виноваты дважды. Первый раз - оставаясь холодными к несчастьям близких. Но это ещё полбеды, это как раз очень человечно. А вторая вина - это наказывать близких за собственные грехи: бессердечие и эгоизм, придумывая изощренные оправдания своему поведению, делая больному только хуже под маской заботы о нём.
Да, жена ещё. Я думаю, что значение этого персонажа намного превышает количество посвященных ей в тексте строк. Супруги женились без любви и также и жили. Жена вытеснила героя из дома на работу. Её ли это вина? Думаю, что ИИ слишком легко сдался, не умел поговорить, обсудить проблемы (Да и кто тогда умел? А сейчас кто умеет?), не сумел перенести малейшего выхода из зоны комфорта и ушёл с головой в работу и невинные развлечения. Но обид не простил и жену возненавидел. Конечно, это не могло не сказаться и на отношении к детям. Супруги стали жить в состоянии холодной войны, когда за фасадом мнимого благополучия скрывается пропасть непонимания и неприятия. Но болезнь частично сняла маску с ИИ, который уже может признаться себе в истинном отношении к жене. А жена ещё слишком здорова, чтобы позволить себе снять маску. Она просто надела другую маску - заботливой страдающей жены, журящей мужа за неаккуратное выполнение докторских предписаний. Ведь если ИИ становится хуже, то это не от того, что он умирает, а от того, что он съел что-то запрещённое доктором или слишком поздно пошёл спать.Жена конечно же неприятная особа. Но глупо было бы предположить, что в ней проснётся любовь к мужу только потому, что тот умирает. Да и нельзя забывать, что мучительно не только умирать, но и находиться всё время рядом с умирающим. Это тоже пытка. При любом отношении к больному. Ведь человеку тяжело, а ты не можешь не только помочь ему, но и облегчить свои страдания.
Самыми человечными оказались два героя: сын-гимназист, которого ещё видимо не коснулось тлетворное влияние общества и он остался в "первобытном" состоянии и слуга Герасим, не пытающийся скрыть от барина, что тот умирает, с легкостью несущий все тяжелые и на первый взгляд унизительные заботы об умирающем. Ведь все мы там будем. Бары и слуги. И если сегодня ты облегчил страдания смертельно больного человека, то завтра, когда будешь умирать ты, кто-нибудь придёт и тебе на помощь, взяв на себя часть мучений. Безропотно, без лицемерия, без раболепства. В линии Герасима много морализаторства, но без этого, видимо, нельзя. Это одна из главных мыслей - контраст между лицемерием высшего общества (боящимся смерти и потому притворяющимся, что её нет) и кротостью, милосердием простого люда (принимающим смерть как естественную часть жизни).
ИИ страдает от мыслей о бесцельно и безлюбовно прошедшей жизни. За несколько дней до кончины он перерождается. Герой понимает, что смерти как таковой нет, и в увиденном белом свете чувствует начало новой жизни. Таким образом, оказалось, что Толстой перехитрил всех и названием повести и констатацией факта смерти ИИ на первых страницах. Смерть героя - это не физический акт умирания тела, описанный в повести, а как раз то существование, которое он влачил до болезни. И к концу своей смерти ИИ, как это ни странно, увидел жизнь.
Как я уже сказал, болезнь ИИ всё перевернула с ног на голову. И повесть, которая началась за упокой, кончилась за здравие.
1011,8K
Аноним15 июня 2024 г.Как страшно умирать вот так...
Читать далееКак-то раз, в подростковом возраст я обнаружила на полках семейной библиотеки сборник русских мистических новелл, и тогда эта книга показалась мне самой жуткой, что я держала в руках. И только сейчас, в 30 лет, прочитав “Смерть Ивана Ильича”, я могу сказать, что этот сборник не идет ни в какое сравнение по степени жуткости и ужаса с повестью Толстого.
Признаться, меня крайне удивляет глубина и психологизм прозы Льва Николаевича - как человек, который, судя по его биографии, не понимает самого себя, так мастерски и непревзойденно рисует внутренний мир своих персонажей? Как ему удается настолько точно и искусно подобрать слова для передачи всех неуловимых, сложных и противоречивых чувств и эмоций, которые люди прячут глубоко внутри себя и сами не могут толком объяснить их себе? Ответ на оба вопроса - всего одно слово: талант.
Тема смерти останется вечной в литературе, но вряд ли кто-то когда-то сможет создать шедевр, подобный Толстому, когда читатель замирает от ужаса и чувствует то же леденящее душу отчаяние, что и главный герой.
Начало повести вполне бодренькое и не предвещает особой трагедии, напоминая мне в чем-то прозу Чехова.
Кроме вызванных этой смертью в каждом соображении о перемещениях и возможных изменениях по службе, могущих последовать от этой смерти, самый факт смерти близкого знакомого вызвал во всех, узнавших про нее, как всегда, чувство радости о том, что умер он, а не я.Равнодушие окружающих Ивана Ильича - вещь вполне ожидаемая и закономерная, в том числе и что касается его семьи. Ведь Иван Ильич при жизни не слишком утруждал себя поддержанием теплых отношений внутри семьи, основанных на любви и взаимном уважении - у него были дела поинтереснее и поважнее.
Нет, вовсе не равнодушное отношение окружающих к кончине главного героя самое страшное и кошмарное на страницах этой повести. Как обычно, главный ужас прячется внутри человека.
Умирать - безрадостное дело в принципе, как ни крути, но все становится еще хуже, когда человек, идущий к смерти, не находит свою внутреннюю опору.
Близкое предчувствие смерти переворачивает весь внутренний мир Ивана Ильича с ног на голову. Если раньше, будучи здоровым и деятельным, он искренне полагал, что его жизнь “пошла так, как, по его вере, должна была протекать жизнь: легко, приятно и прилично”, то умирающий Иван Ильич видит свою жизнь пустой, бессмысленной и никчемной.
С ним сделалось то, что бывало с ним в вагоне железной дороги, когда думаешь, что едешь вперед, а едешь назад, и вдруг узнаешь настоящее направление.
Все то, чем ты жил и живешь, - есть ложь, обман, скрывающий от тебя жизнь и смерть.
Вот так вот смерть сбрасывает с глаз умирающего человека пелену, сотканную из лжи, лицемерия, общественных предрассудков, корысти, властолюбия и других человеческих пороков. И тогда остается то единственное, на что может опереться прощающийся с жизнью человек, - воспоминания о дорогих сердцу людях и мгновениях, счастье, любовь, милосердие, добро, честность, гармония… Настоящие ценности и смысл жизни.
Лев Николаевич на примере своего героя демонстрирует, как невыносимо тяжело, тоскливо и безнадежно чувствует себя человек, лишенный этих опор и надежды на то, что это еще возможно нагнать и исправить в будущем…
Нравственные страдания его состояли в том, что в эту ночь, глядя на сонное, добродушное скуластое лицо Герасима, ему вдруг пришло в голову: а что, как и в самом деле вся моя жизнь, сознательная жизнь, была «не то».И читатель тоже как бы мечется вместе с Иваном Ильичом, балансируя на тонкой грани между надеждой и отчаянием. Мозг, заключенный в измотанном постоянной физической болью теле, не находит спасения в бесконечных терзаниях и мыслях о пустоте своего существования, ему не за что зацепиться, чтобы противостоять разлагающему влиянию страха смерти..
Да, жизнь была и вот уходит, уходит, и я не могу удержать ее. Да. Зачем обманывать себя? Разве не очевидно всем, кроме меня, что я умираю, и вопрос только в числе недель, дней -- сейчас, может быть. То свет был, а теперь мрак. То я здесь был, а теперь туда! Куда?" Его обдало холодом, дыхание остановилось. Он слышал только удары сердца.
"Меня не будет, так что же будет? Ничего не будет. Так где же я буду, когда меня не будет? Неужели смерть? Нет, не хочу". Он вскочил, хотел зажечь свечку, пошарил дрожащими руками, уронил свечу с подсвечником на пол и опять повалился назад, на подушку. "Зачем? Все равно, -- говорил он себе, открытыми глазами глядя в темноту. -- Смерть. Да, смерть. И они никто не знают, и не хотят знать, и не жалеют. Они играют. (Он слышал дальние, из-за двери, раскат голоса и ритурнели.) Им все равно, а они также умрут. Дурачье. Мне раньше, а им после; и им то же будет. А они радуются. Скоты!" Злоба душила его. И ему стало мучительно, невыносимо тяжело. Не может, же быть, чтоб все всегда были обречены на этот ужасный страх.Разве это не ужасно - умереть вот так, не найдя оправдания собственной жизни? И разве это не страшнее самой смерти?
Смерть стирает многие границы, мысли, чувства, страхи и желания, но на что она не должна и не может повлиять, так это на добро, сострадание, милосердие, любовь и честность.Это единственное противоядие от парализующего и разрушающего человека страха.
Именно отсутствие любви и заботы становится одним из факторов, усугубляющих душевные терзания главного героя перед смертью. Что может быть важнее и нужнее каждому умирающему, чем доброе слово и ласка? Что может один человек дать другому лучше, чем душевное тепло?
Вот, в чем на самом деле нуждался Иван Ильич, а вовсе не в лживых заверениях о своем скорейшем выздоровлении.
Главное мучение Ивана Ильича была ложь,-- та, всеми почему-то признанная ложь, что он только болен, а не умирает, и что ему надо только быть спокойным и лечиться, и тогда что-то выйдет очень хорошее. Он же знал, что, что бы ни делали, ничего не выйдет, кроме еще более мучительных страданий и смерти. И его мучила эта ложь, мучило то, что не хотели признаться в том, что все знали и он знал, а хотели лгать над ним по случаю ужасного его положения и хотели и заставляли его самого принимать участие в этой лжи. Ложь, ложь эта, совершаемая над ним накануне его смерти, ложь, долженствующая низвести этот страшный торжественный акт его смерти до уровня всех их визитов, гардин, осетрины к обеду... была ужасно мучительна для Ивана Ильича. И -- странно -- он много раз, когда они над ним проделывали свои штуки, был на волоске от того, чтобы закричать им: перестаньте врать, и вы знаете и я знаю, что я умираю, так перестаньте, по крайней мере, врать. Но никогда он не имел духа сделать этого. Страшный, ужасный акт его умирания, он видел, всеми окружающими его был низведен на степень случайной неприятности, отчасти неприличия (вроде того, как обходятся с человеком, который, войдя в гостиную, распространяет от себя дурной запах), тем самым "приличием", которому он служил всю свою жизнь; он видел, что никто не пожалеет его, потому что никто не хочет даже понимать его положения. Один только Герасим понимал это положение и жалел его.Меня очень порадовало, что Толстой решил привнести в финал что-то светлое и дающее надежду, потому что иначе выдержать это количество беспросветной и безнадежной тоски, мрачного отчаяния и кошмарного страха, было бы просто непосильной задачей.
“Смерть Ивана Ильича” - одно из самых сильных и проникновенных произведений Льва Николаевича, которое обязательно к прочтению каждому (ведь все там будем)!
975,4K
Аноним12 марта 2021 г.Разлитие желчи
Читать далееИногда перед читателем встает нелегкая задача отделить эмоции, вызванные талантливо написанной историей, от негативного впечатления, которое производит главный герой, суждения автора - от тех речей, которые произносят его персонажи. В данном случае мне это плохо удалось и хотя повесть произвела яркое впечатление (особенно поражает реализм описанного, внимание Льва Николаевича к чувствам людей, откровенность и даже отчасти жестокая честность, с которой он препарирует и передает мысли, а также побуждения персонажей), все же я не могу поставить высший бал этому произведению. Отчасти потому, что подобный стиль я уже встречала в "Крейцеровой сонате", здесь идет некий повтор, такое же описание дрязг с женой, неверие врачам и осуждение окружающего мира. Но, главное, потому, что мне неприятен главный герой и истины, которые он «глаголет». Конечно, стоит сделать скидку на то, что он болен, мучается, тем более, мы заранее знаем, что он умирает, поэтому изначально сочувствуем ему (кстати, не знай мы этого сразу, ведь могли бы думать как жена, что персонаж просто преувеличивает, раз врачи у него не находят ничего опасного, что он просто хандрит и неправильно лечится). Но он что до болезни был неприятным человеком (а заодно кажется, что и сам писатель, раз говорит его устами), что во время нее – он пылает ненавистью к родным, эгоцентричен до крайности. Возможно, мы все такими будем на смертном одре, возможно, иначе и быть не может, а самоотверженные, всех прощающие больные - это лишь литературный вымысел, но в любом случае мне не хочется воспринимать Ивана Ильича как человека, который проливает истинный свет на окружающих его людей и мир.
Меня удивляет та издевка, которая сквозит в описании жены, которая волнуется о капитале (интересно, а почему Толстой находит это неправильным, ведь семье теперь придется как-то выкручиваться, не имея чиновничьей зарплаты, которая составляла большую часть их дохода, как-то поднимать детей, расплачиваться с долгами). Или равнодушие, с каким писатель упоминает о смерти детей (т.е. смерть нескольких детей- это пустяк, не стоящий того, чтобы об этом подробнее говорить, а вот смерть Ивана Ильича почему-то должна волновать читателя больше?)
Может быть, так и было задумано: показать неправильность отношения Ивана Ильича к родным, ведь семья для него - чужие люди, но уж слишком подробно и эмоционально это описано. Все вокруг вызывают у героя злость, зависть, он, никого не любя, требует любви к себе, хочет искренней жалости, сам не жалея других. Во всем он видит лицемерие, при том, что, возможно, близкие люди искренни во внимании к нему, просто не знают, как помочь, что сказать, не будучи на его месте - просто не понимают, что именно ему нужно. Он не ценит их, лишь раздражается, причем даже вид их здорового состояния служит причиной его злости (мне кажется, что если любишь своего ребенка, то его здоровье не может вызывать злость). Он эгоистично хочет, чтобы мир остановился, чтобы все было подчинено его интересам, но ведь по отношению к другим это неправильно. Если в семье есть любовь, то все происходит само собой, а из текста мы знаем, что любви нет, так зачем же автор словно пытается критиковать такое отношение к Ивану Ильичу? Или осуждает врачей, хотя они ведь такие же обычные служащие, как и сам Иван Ильич, что же он удивляется, что они так же, как он, делают «как принято». Отчего упрекает их во лжи - разве попытки внушить оптимизм это такое уж преступление для врача и разве вера в выздоровление не является часто важным моментом лечения?
От всех рассуждений героя веет желчью, ядом, который разъедает его душу, и не совсем ясно, какой урок должен извлечь читатель? Согласиться, что мир неправильный и все живут неверно? На мой взгляд, любой человек, оглядываясь на свою жизнь, может сказать – все было хорошо или все было плохо, при этом и то, и другое мнение будет верным, просто это взгляд оптимиста или пессимиста. Можно мучить себя раздумьем, как неправильно я прожил, а можно найти светлые воспоминания и думать, что «стакан полон». Конечно, граф Толстой призывал своих читатели отказаться от "пустой" жизни, от того, как было принято жить в то время, и это весьма похвально, но что он предлагает взамен? К сожалению, из данного рассказа не ясно, как по другому должен жить второй сын небогатого чиновника, служащий в прокуратуре.
Отдельно хочется отметить, как писатель превозносит простого слугу Герасима, во многом идеализируя его. При этом барин не особо думает о его удобстве, заставляя часами сидеть, держа ноги больного на плечах, при том, что с мужика никто не снимал обязанностей по колке дров, да и от остальных дел не освобождал. Причем, мне кажется, что поправься хозяин, он весьма быстро забыл бы Герасима, отправив его на задний двор, потому что лишь в момент сильной нужды он готов приблизить к себе простого малообразованного крестьянина, ведь только будучи физически слабым он нуждается в его жалости, в обычном состоянии он бы с презрением оттолкнул от себя слугу.
Стоит еще заметить, что мне понравился конец, все же пусть на миг, но хорошее мелькнуло в этом мрачном повествовании "как луч света в царстве тьмы", Иван Ильич почувствовал хоть немного любви, доброты к своим близким, может, это и был тот главный урок, к которому Толстой долго подводил читателя?
Резюмируя, стоит написать, что это интересное произведение, неоднозначное, как многое из творений Л.Н. Толстого. Оно задевает, волнует и его хочется обсуждать, так что рекомендую его читателям.
973,1K
Аноним8 октября 2025 г."В жизни есть только одно несомненное счастье – жить для другого"
Читать далееУже почти два месяца я не писала рецензий: то времени не хватало, то просто не было вдохновения. Но об этом произведении не могу молчать. Когда читала это небольшой роман, поймала себя на мысли: "Такие яркие чувства у меня может вызвать только русская классика..." У каждого своё мнение на этот счёт, но для меня именно русская классическая литература является образцом в исследовании человеческих душ. Вот и Лев Николаевич Толстой в "Семейном счастии" исследует душу сначала юной и влюблённой девушки, затем — жены и матери.
Маша, главная героиня произведения, вызвала у меня неоднозначные чувства. Сначала я в какой-то степени восхищалась ей. Меня тронули её искренние чувства к Сергею Михайловичу, которого она почти боготворила. Это и неудивительно, ведь он был старше Маши на 20 лет, к тому же дружил с её покойным отцом. Можно сказать, что этот опытный, интеллигентный мужчина стал для Маши своего рода учителем жизни и родной душой. Она полюбила его так восторженно и чисто! И сам он не смог устоять перед обаянием этой милой, доброй девушки, распахнувшей перед ним своё сердце. Казалось бы, так они и будут жить в мире и бесконечном счастье.
Но, как часто случается, семейная жизнь оказалась далека от идиллической картины. И если в начале я восхищалась Машей, то постепенно её увлечение светской жизнью и желание понравиться мужчинам начало вызывать у меня недоумение. Я просто не понимала, зачем ей всё это нужно. Я думала о том, какой замечательный у неё муж, какой счастливой она могла бы быть, если бы просто начала его ценить... Но в то же время ошибки и делают героиню такой настоящей, живой. На протяжении всего повествования она проходит через определённые нравственные, душевные испытания, которые помогают ей стать лучше, сильнее и посмотреть другими глазами на всё, что подарила ей жизнь.
Возможно, если бы Маша не увлеклась светской жизнью, у неё бы не было всех этих проблем и размолвок с супругом. Но ведь если бы она не обожглась, кто знает, оценила бы она по-настоящему свой брак? Много над чем приходится поразмыслить во время чтения. Но самое главное напоминание: какие бы трудности ни возникли в браке, всё можно преодолеть, если этого хотят оба.
96383
Аноним31 июля 2020 г.Читать далееИнтересное произведение, показывающее разницу между жизнью богатого помещика и нищих крестьян.
Лев Николаевич Толстой, безусловно, мастер в изображении народной жизни, и в этой повести прекрасно проявляются его талант и переживание за судьбу простых людей. Видно, что автор, как и главный герой "Утра помещика", неравнодушен к проблемам крестьянства. Так как повесть автобиографическая, можно сделать вывод, что именно свои мысли и рассуждения писатель вложил в слова и размышления помещика Нехлюдова.
Итак, в девятнадцать лет юный герой решил оставить университет и полностью посвятить себя хозяйству и заботе о людях, поселившись в деревне. Нехлюдов ещё полон радужных мечтаний о том, как сделает жизнь каждого крестьянина лучше, как будет делать добро всем вокруг и жить счастливой, праведной жизнью. Однако вскоре его мечты разбиваются о действительность. Оказывается, не так-то легко вести большое хозяйство и отвечать за него. К тому же крестьяне оказались гораздо беднее, чем представлялось Нехлюдову ранее, у многих из них не хватает средств даже на самое необходимое.
Голодные дети, истощённые тяжёлой физической работой женщины, мужчины, работающие от зари до зари, но не знающие, чем накормить семью, юноши, полные устремлений, но не имеющие права жить вольно, люди, утоляющие горе в алкоголе, бездельники, тянущие из пожилых родителей последние силы и не желающие трудиться, и честные, трудолюбивые, но не могущие улучшить своего положения крестьяне, — все они встретились Нехлюдову в деревне. И к каждому из них необходим особый подход.
Благородный Нехлюдов, конечно, вызвал у меня симпатию. Он искренне старался хотя бы что-то сделать для крестьян, а его рассуждения в конце повести показывают, что он не отчаялся и не отступился от своей цели. Наоборот, его помыслы стали даже чище. Получается, этот приезд был необходим всем. И крестьянам, и самому князю. Обе стороны научились тому, что нельзя топтаться на месте, нельзя думать лишь о себе и своём комфорте.
Прекрасное произведение, как и все работы Льва Николаевича.
961,2K
Аноним11 сентября 2020 г.Читать далееЛет десять назад я бы смеялась над жизнью Ивана Ильича, не осознавая, что сама так живу. Сегодня, мне кажется, я ближе к точке зрения Толстого, который восхищается и завидует Герасиму. "Большая работа" в бюджете (как это сегодня называется), громкое звание, высокое положение, дорого обустроенный дом, брак одобренный обществом. Жизнь одобренная обществом - предел мечтаний среднего класса. Гардины подороже, квартира побольше, жену видеть по меньше, должность повыше. Бессмысленная, с точки зрения индивидуума жизнь, подчиненная правилам, которые на самом деле не существуют, но все в них верят, как когда-то верили в приведения (ведь об этом говорят, значит оно есть). Когда живешь чужой жизнью, сложно (да почти невозможно) испытывать свое настоящей счастье. А внешнее благополучие любой дискомфорт позволяет вывести в абсолют (прямо таки до смертельного исхода). Конечно, Герасим, не имея высокого положения, дорогих гардин и пафосной жены, не имеет и сопутствующих претензий к миру. Он принимает свою жизнь, добродушно складывает ноги хозяина на свои плечи, добродушно убирает за ним утку. Он видимо (внешне) счастлив и умиротворен своей жизнью, и это не дает покоя ни Ивану Ильичу, ни Льву Николаевичу. Конечно же, настоящая жизнь Герасима остается за пределами книги, и на мой взгляд это большая ошибка книги, некое притворство и жульничество. Но зато интеллигенцию и в бровь и в глаз.
941,5K
Аноним20 июля 2020 г.«Сомнения и похоть».
Читать далееПечально и вместе с тем интересно оказаться на книжной развилке: с одной стороны, ты понимаешь, что прочитанная книга хороша и заслуживает называться классикой; с другой же стороны, ты осознаешь, что все, что было в этой книге, тебе кажется странным, а местами вызывает неприязнь.
Оттого, что я искренне люблю Толстого со времен «Войны и мира», мне вдвойне грустно признаваться в собственном поражении. «Отец Сергий» стал для меня вызовом – моему мышлению, мировосприятию. И я не справилась. Главный герой в моих глазах – сумасшедший, впрочем, не лишенный ума и склонности к глубоким размышлениям. Все его поступки вызывали у меня сильнейшее недоумение. Каюсь: я поверхностный человек, приземленный; я не хожу на исповеди и пренебрегаю христианскими праздниками, в т.ч. Рождеством и Пасхой, и нет у меня потребности вымаливать у Бога прощение за грехи. Хотя я смутно верю в Бога, на Его мнение при принятии решений я буду опираться в последнюю очередь. Я понимаю искренних верующих и, конечно, уважаю их чувства. Но оставляю себе право все призывы к церкви пропускать мимо ушей. Толстой, должно быть, хотел вывести в «Отце Сергии» необыкновенного человека, что смог переступить через земное и путем отречения от человеческих удовольствий приблизился к Богу. Но, как я уже упомянула, мотивы главного героя повести показались мне странноватыми.
Был такой перспективный юноша по имени Сережа. После кадетского корпуса получил свои погоны и билет в «обчество». Но среда его заела… в смысле, гордыня стала его жрать, и захотел он войти не просто в «обчество», а в «обчество высшее». Чтоб с князьями раскланиваться и императрице ручку целовать. И выбрал себе Сережа богатую невесту, из графьев. А потом узнал, что была его невеста раньше чужой возлюбленной. Ох, не описать, насколько это потрясло Сережу! Сам-то он, конечно, любил за юбками бегать, романы салонные затевал – но тут женщина! У мужчин любовь – это пустяки. А вот женщина… ах, сволочь какая, как посмела! Двойные стандарты-с вполне естественны. И внезапно, от собственной гордости, Сережа решил… уйти в монастырь! Вот так взял – и отказался от мирских благ! И ладно бы от истинной веры в Бога в монахи пошел, но нет же! Сережа пошел в монахи, чтобы что-то другим доказать: я, дескать, лучше вас всех, вы-то все – порочные твари, варитесь в своем гнилом свете, а я ажно к святости приблизился!..
А дальше будет смирение своей гордости, преодоление похоти (удачно и неудачно, как получится), бессмысленное бегство от «славы» святого старца и скитания, нищета и забвение, без близкого человека и хоть какой-то поддержки.
Гордость и похоть, если ими только и руководствоваться, – это зло. Вообще чрезмерное потакание слабостям – это зло. Но любая слабость неотделима от жизни и ее естественности. Главный герой всерьез убежден, что полный отказ от земного приближает к Богу. Но категоричный отказ от гордости ведет к неестественному «смирению», до того, что ты позволяешь ноги об себя вытирать в прямом и переносном смысле (у Сергия самоуничижение – еще одна ступень к Богу). Отказ от чувственности неправилен в принципе, потому что с чувственностью связана и любовь, без нее не может появиться потомство.
Самая главная проблема Сергия – это именно похоть. Но, по сути, это естественное желание живого существа, жажда любви и близости. У Сергия чувственность оборачивается похотью именно потому, что он отказывает себе в нормальном желании любви. Из-за бесконечного воздержания он готов, извините, запрыгнуть на любую женщину, даже на слабоумную. Он не может даже остаться с женщиной дома наедине, настолько он себя уже не контролирует.
Возможно, я лучше поняла бы Сергия, если сама была бы склонна к религиозному поведению. Но и главный вопрос повести: «Что важнее – служить Богу или служить людям?» – прошел мимо меня. Сергий в итоге решает, что важнее служить Богу, а уже потом – окружающим. А для меня все наоборот. Так, Сергий бежит от славы старца – в неизвестность. Он бежит от тех, кто в нем действительно нуждается. В монастыре он служил людям, укреплял их в вере, пытался дать им надежду. Он был полезен тем, кто приезжал к нему за благословением, кто хотел через него увидеть лик Бога. Но Сергий, служа этим людям, не чувствовал Бога. Для него лучше скитаться, не иметь угла и на пыльной дороге молиться. Так он никому не служит – только Богу. Что ж, имеет право. Если вы положительно относитесь к православию, понимаете мотивы старцев и хотели бы все бросить и пуститься в паломничество – эта книга для вас. Если же вы не заняты поисками Бога, больше думаете о земном и не готовы на раз отказаться от жизненных радостей – возможно, смысл книги минует вас. Но все же это Толстой. Ему-то можно простить и неприятный сюжет, и долгое морализаторство.911,4K
Аноним27 мая 2024 г."Бывает старость величественная, бывает гадкая, бывает жалкая старость. Бывает и гадкая и величественная вместе. Старость пегого мерина была именно такого рода."
Читать далееВот скажите, кто мы, обыкновенные читатели, такие, чтобы ставить оценки махине - Льву Толстому? И тем не менее каждый воспринимает каждое его произведение на свой лад, что само по себе и есть оценка величия таланта. Даже в небольшой повести о старой лошади проявляется не один смысловой слой, а несколько.
Но ведь не виноват же был пегий мерин в том, что он был стар и тощ и уродлив?.. Казалось бы, что нет. Но по-лошадиному он был виноват, и правы были всегда только те, которые были сильны, молоды и счастливы, те, у которых было все впереди, те, у которых от ненужного напряженья дрожал каждый мускул и колом поднимался хвост кверху.Люди немолодые прежде всего увидят вот эту часть - старость как она есть, со всеми недугами, воспоминаниями о том, как шли дела, когда трава была зеленее, бессилием что-либо изменить. Пегий мерин, заслуженный ветеран табуна, носящий на своей больной спине такого же старика, как он сам, пастуха Нестера, не нарисован человеком, но от многолетнего общения с людьми и мысли у него, и поведение во многом стали человеческими.
Сняв уздечку с пегого мерина, Нестер почесал его под шеей, в ответ на что мерин, в знак благодарности и удовольствия, закрыл глаза. "Любит, старый пес!" -проговорил Нестер. Мерин же нисколько не любил этого чесанья и только из деликатности притворялся, что оно ему приятно, он помотал головой в знак согласия.Стареть, когда вокруг тебя кипит молодая жизнь, в которой тебе совсем нет места, сложно. Но старый конь, в прошлом знаменитость, рассказывает свою жизнь табуну так, что несколько ночей все лошади смирно стоят и слушают. Вот она - мудрость старости. И тут во всей красе разворачивается другой слой повествования: что думает старая лошадь о людях, об их жизнеустройстве, о человеческой натуре.
И люди стремятся в жизни не к тому, чтобы делать то, что они считают хорошим, а к тому, чтобы называть как можно больше вещей своими.Совершенно пронзительный монолог Евгения Лебедева из спектакля питерского БДТ "История лошади":
03:17А ведь всё так хорошо начиналось в жизни жизнерадостного жеребёнка странного окраса. И только потом - пошло-поехало...
Я был трижды несчастлив: я был пегий, я был мерин, и люди вообразили себе обо мне, что я принадлежал не богу и себе, как это свойственно всему живому, а что я принадлежал конюшему.Самая поучительная - до физиологического отвращения сильная сцена! - и после смерти Холстомер может ещё принести пользу. В отличие от бывшего хозяина, красавца-гусара...
84611
Аноним28 марта 2024 г.Сплошные крайности
Читать далееНебольшое произведение классической литературы, на которое мне достаточно сложно написать отзыв, так как герой не трогает, поднимаемые темы слишком далеки от меня, а оценивать классика русской литературы с точки зрения красоты текста - вообще дело бессмысленное.
Для себя я отметила тут и вспышки гнева, которые толкали главного героя на весьма неразумные поступки, и тщеславие, подталкивающее добиваться успеха и в то же время сильно мучающее героя, ведь не зря он практически всю повесть пытался с ним бороться, усмиряя себя. И вопросы добродетели и лицемерия, ведь так ценимая в обществе женская невинность и мужская честь, в случае князя Касатского, оказались попраны теми, кого он любил и столь высоко ставил.
Одно, что мешало ему быть образцовым, были находившие на него вспышки гнева, во время которых он совершенно терял самообладание и делался зверем.
Работа с самого его детства шла, по-видимому, самая разнообразная, но, в сущности, все одна и та же, состоящая в том, чтобы во всех делах, представлявшихся ему на пути, достигать совершенства и успеха, вызывающего похвалы и удивление людей. Было ли это ученье, науки, он брался за них и работал до тех пор, пока его хвалили и ставили в пример другим. Добившись одного, он брался за другое. Так он добился первого места по наукам, так он, еще будучи в корпусе, заметив раз за собой неловкость в разговоре по-французски, добился до того, чтобы овладеть французским, как русским; так он потом, занявшись шахматами, добился того, что, еще будучи в корпусе, стал отлично играть.
Кроме общего призвания жизни, которое состояло в служении царю и отечеству, у него всегда была поставлена какая-нибудь цель, и, как бы ничтожна она ни была, он отдавался ей весь и жил только для нее до тех пор, пока не достигал ее. Но как только он достигал назначенной цели, так другая тотчас же вырастала в его сознании и сменяла прежнюю. Это-то стремление отличиться и, для того, чтобы отличиться, достигнуть поставленной цели, наполняло его жизнь.
Касатский принадлежал к тем людям сороковых годов, которых уже нет нынче, к людям, которые, сознательно допуская для себя и внутренно не осуждая нечистоту в половом отношении, требовали от жены идеальной, небесной чистоты, и эту самую небесную чистоту признавали в каждой девушке своего круга, и так относились к ним. В таком взгляде было много неверного и вредного в той распущенности, которую позволяли себе мужчины, но по отношению женщин такой взгляд, резко отличающийся от взгляда теперешних молодых людей, видящих в каждой девушке ищущую себе дружку самку, — такой взгляд был, я думаю, полезен. Девушки, видя такое обоготворение, старались и быть более или менее богинями.
Мать писала ему, отговаривая от такого решительного шага. Он отвечал ей, что призвание бога выше всех других соображений, а он чувствует его. Одна сестра, такая же гордая и честолюбивая, как и брат, понимала его.
Она понимала, что он стал монахом, чтобы стать выше тех, которые хотели показать ему, что они стоят выше его. И она понимала его верно. Поступая в монахи, он показывал, что презирает все то, что казалось столь важным другим и ему самому в то время, как он служил, и становился на новую такую высоту, с которой он мог сверху вниз смотреть на тех людей, которым он прежде завидовал. Но не одно это чувство, как думала сестра его Варенька, руководило им. В нем было и другое, истинно религиозное чувство, которого не знала Варенька, которое, переплетаясь с чувством гордости и желанием первенства, руководило им. Разочарование в Мэри (невесте), которую он представлял себе таким ангелом, и оскорбление было так сильно, что привело его к отчаянию, а отчаяние куда? — к богу, к вере детской, которая никогда не нарушалась в нем.
Если многие требования монашеской жизни в монастыре, близком к столице и многопосещаемом, не нравились ему, соблазняя его, все это уничтожалось послушанием: не мое дело рассуждать, мое дело нести назначенное послушание, будет ли то стояние у мощей, пение на клиросе или ведение счетов по гостинице. Всякая возможность сомнений в чем бы то ни было устранялась тем же послушанием старцу.
Вообще на седьмой год своей жизни в монастыре Сергию стало скучно. Все то, чему надо было учиться, все то, чего надо было достигнуть, — он достиг, и больше делать было нечего.
Любопытно было читать и критические замечания относительно церковных порядков, по крайней мере, так выглядело в моих глазах описание отшельничества героя, ставшего столь популярным у народа, что к нему стекались массы жертвующих на благо Церкви, так что начальство построило для них гостиницу и стало показывать знаменитого затворника словно диковинного зверя, пропуская вперёд тех, кто мог щедрее оплатить посещение.
На четвертом году его монашества архиерей особенно обласкал его, и старец сказал ему, что он не должен будет отказываться, если его назначат на высшие должности. И тогда монашеское честолюбие, то самое, которое так противно было в монахах, поднялось в нем. Его назначили в близкий к столице монастырь. Он хотел отказаться, но старец велел ему принять назначение. Он принял назначение, простился с старцем и переехал в другой монастырь.
Посетителей стало приходить все больше и больше, и около его кельи поселились монахи, построилась церковь и гостиница.
Сергий видел, что он был средством привлечения посетителей и жертвователей к монастырю и что потому монастырские власти обставляли его такими условиями, в которых бы он мог быть наиболее полезен. Ему, например, не давали уже совсем возможности трудиться. Ему припасали все, что ему могло быть нужно, и требовали от него только того, чтобы он не лишал своего благословения тех посетителей, которые приходили к нему. Для его удобства устроили дни, в которые он принимал. Устроили приемную для мужчин и место, огороженное перилами так, что его не сбивали с ног бросавшиеся к нему посетительницы, — место, где он мог благословлять приходящих. Если говорили, что он нужен был людям, что, исполняя закон Христов любви, он не мог отказывать людям в их требовании видеть его, что удаление от этих людей было бы жестокостью, он не мог не соглашаться с этим, но, по мере того как он отдавался этой жизни, он чувствовал, как внутреннее переходило во внешнее, как иссякал в нем источник воды живой, как то, что он делал, он делал все больше и больше для людей, а не для бога.
Он думал о том, что он был светильник горящий, и чем больше он чувствовал это, тем больше он чувствовал ослабление, потухание божеского света истины, горящего в нем. «Насколько то, что я делаю, для бога и насколько для людей?» — вот вопрос, который постоянно мучал его и на который он никогда не то что не мог, но не решался ответить себе. Он чувствовал в глубине души, что дьявол подменил всю его деятельность для бога деятельностью для людей. Он чувствовал это потому, что как прежде ему тяжело было, когда его отрывали от его уединения, так ему тяжело было его уединение. Он тяготился посетителями, уставал от них, но в глубине души он радовался им, радовался тем восхвалениям, которыми окружали его.
Народу было столько, сколько могло поместиться, человек двадцать. Это все были господа и купцы — богатые. Отец Сергий пускал всех, но эту выборку делали монах, приставленный к нему, и дежурный, присылаемый ежедневно к его затвору из монастыря. Толпа народа, человек в восемьдесят странников, в особенности баб, толпилась наружи, ожидая выхода отца Сергия и его благословения.
Он хотел отдохнуть, подышать свежим воздухом, чувствовал, что ему это необходимо, но только что он вышел, как толпа народа бросилась к нему, прося благословенья и спрашивая советов и помощи. Тут были странницы, всегда ходящие от святого места к святому месту, от старца к старцу и всегда умиляющиеся перед всякой святыней и всяким старцем. Отец Сергий знал этот обычный, самый нерелигиозный, холодный, условный тип; тут были странники, большей частью из отставных солдат, отбившиеся от оседлой жизни, бедствующие и большей частью запивающие старики, шляющиеся из монастыря в монастырь, только чтобы кормиться; тут были и серые крестьяне и крестьянки с своими эгоистическими требованиями исцеления или разрешения сомнений о самых практических делах: о выдаче дочери, о найме лавочки, о покупке земли или о снятии с себя греха заспанного или прижитого ребенка. Все это было давно знакомо и неинтересно отцу Сергию. Он знал, что от этих лиц он ничего не узнает нового, что лица эти не вызовут в нем никакого религиозного чувства, но он любил видеть их, как толпу, которой он, его благословение, его слово было нужно и дорого, и потому он и тяготился этой толпой, и она вместе с тем была приятна ему.
Понравилась мне тема добра, служения людям, как та цель, которая ставится выше, чем попытка усмирить свою плоть и в мрачном уединении добиться некого просвещения.
И он спросил себя: любит ли он кого, любит ли Софью Ивановну, отца Серапиона, испытал ли он чувство любви ко всем этим лицам, бывшим у него нынче, к этому ученому юноше, с которым он так поучительно беседовал, заботясь только о том, чтобы показать ему свой ум и неотсталость от образования. Ему приятна, нужна любовь от них, но к ним любви он не чувствовал. Не было у него теперь любви, не было и смирения, не было и чистоты.
Пашенька именно то, что я должен был быть и чем я не был. Я жил для людей под предлогом бога, она живет для бога, воображая, что она живет для людей. Да, одно доброе дело, чашка воды, поданная без мысли о награде, дороже облагодетельствованных мною для людей. Но ведь была доля искреннего желания служить богу?» — спрашивал он себя, и ответ был: «Да, но все это было загажено, заросло славой людской. Да, нет бога для того, кто жил, как я, для славы людской. Буду искать его».
...двадцать копеек и отдал их товарищу, слепому нищему. Чем меньше имело значения мнение людей, тем сильнее чувствовался бог.
Восемь месяцев проходил так Касатский, на девятом месяце его задержали в губернском городе, в приюте, в котором он ночевал с странниками, и как беспаспортного взяли в часть. На вопросы, где его билет и кто он, он отвечал, что билета у него нет, а что он раб божий. Его причислили к бродягам, судили и сослали в Сибирь.
В Сибири он поселился на заимке у богатого мужика и теперь живет там. Он работает у хозяина в огороде, и учит детей, и ходит за больными.Но при этом кажется, что в данном произведении все как-то слишком просто, в лоб (хотя сложности повествования вообще, наверное, не про позднего Толстого), оттого, на мой взгляд, сюжет выглядит слишком нравоучительным.
Так что, подводя итог, любопытно было познакомится со столь известным произведением, но лучшей из авторского наследия эта вещь для меня не стала
84882