Архипелаг ГУЛАГ (комплект из 3 книг)

Как можно осуждать Солженицина за то, что в этой книге много личных эмоций, что она окрашена ненавистью к режиму и к его лидерам?
Взялся слушать сокращенный вариант, потому что только его читает Гармаш. Читает добротно, складно, эмоционально. Но эту книгу надо читать целиком. Потом читать остальные книги Солженицина, читать Шаламова и других. Потому что то, в чем мы сейчас живем пропитано духом истории - это неизбежно, но выводы не сделаны.
Несколько раз ловил себя на мысли, что разделяю мысли книги к режиму и вдруг понимал, что нынешний режим вроде как осуждает тот, что описывал Александр Исаевич.
Но вот не одно поколение еще должно смениться прежде чем здравый смысл начнёт побеждать. Да и начнёт ли?

После Колымских рассказов Шаламова потянуло меня на Архипелаг. Читала его давно, еще в зеленом возрасте и самиздатском варианте. Сейчас прочитала, как по новой. Жуткое впечатление, конечно. Знаю, что есть много дискуссий по поводу "преувеличений" Солжа, его неточной статистики (впрочем, откуда ж ей точной-то быть по тем временам?). Но даже если десятая доля из того, что он написал верно, картина рисуется настолько ужасающая, что дальше некуда. А я точно знаю из истории собственной семьи, что верна не десятая доля, а гораздо больше.

Не скрою, коробили меня время от времени его максималисткие высказывания - Солж ведь в душе явно не Чехов и даже не Сахаров, и как человек он мне не очень симпатичен (а уж многие последующие его домостроевские работы я даже обсуждать не хочу!) Но в Архипелаге и других его первых вещах он "повернул глаза зрачками в душу", как сказала бы гамлетова мама Гертруда, а на это необходимо и мужество, и долгое раздумье над судьбами страны. Не будучи сам очень терпимым человеком, в Архипелаге он чудесным образом преподнес миллионам урок терпимости.

Читаю в некоторых комментах, какой он растакой врун, и что не было этого ничего, и диву даюсь. Впрочем, для некоторых представителей страны, вновь охваченной кольцом врагов внешних и - что еще более интересно! - внутренних, такая реакция, наверное , неудивительна. Солженицын - классик лжи и предательства! Подобные статьи нередко увидишь на Нете. И пишут их наши люди, дети и внуки как сидевших, так и помалкивающих (а также охранявших, наверное). И что любопытно - критикуя отдельные положения книги и личные черты и недостатки автора, ведь нередко подспудно делают вывод, что вообще все, о чем он писал, никогда не случалось. И снова с пеной у рта, какой он такой сякой . Вот от этого становится и грустно и страшно... Да какая разница, какой он был сякой редиска, если он один из немногих поднял вопросы проклятые и так до конца и не разрешенные в нашей стране?

Архипелаг ГУЛАГ-масштабная книга Солженицына,рассказ в которой начинается в 1917,затрагивает Ленина,Сталина,Хрущева...

Читая книгу,ни на минуту не сомневаешься в том,что автор в самом деле пережил то,что он описывает.От рассказов тех,кого он встретил,веет правдой,такой горькой,что можно и не поверить.Как можно сажать детей на 10 лет за несколько колосков? И таких примеров много...

Книга кажется огромной,но читается она легко,с интересом.История за историей,рассказ за рассказом,Солженицын пишет крайне увлекательно! Мне не было скучно во время прочтения ни разу,хотя страниц в книге больше 1100.Вот что значит написал,что не оторваться.Хоть прочтение книги и заняло у меня относительно много времени,но это никак не было связано с самой книгой.

Жаль,что многие с предубеждением относятся творчеству к Солженицына,упорно не желают смотреть в лицо фактам,как тот молодой марксист в поезде,про которого рассказывал Александр Исаевич.

Книгу нужно читать всем,несмотря на объем,чтобы знать историю своей страны,знать что творилось,не закрывать глаза на правду,а воспринимать окружающий мир таким,каким он является.

Итак, Архипелаг. Книга про него сыграла в моей жизни значительную роль. Я страстно поверила когда-то А.И. Солженицыну, что то, что делали – нельзя было и ужас и кошмар. Но вот что интересно, таковой страстности я не встретила среди окружавших меня людей. Однажды я пристала с расспросами к соседям квартиры, которую с первым супругом снимали на кв. ГБК в Луганске – Сасс-Тисовским. Сейчас эти старики уж покойники, знаю, что сосед занимал какой-то пост в хим. промышленности города и что его наследники живут в Москве. Старушка долго не отвечала на мои вопросы типа: «Ну неужели правда были репрессии и др.?» Потом нехотя! почти шёпотом, а это был 1994 или 1995 год! ответила, что было, но что Сталин тут ни при чём. Люди просто такие были. Есть например кто-то успешный, получил 3-х комнатную квартиру, а знакомых зависть гложет, вот и пишут на него бумагу, что обладатель новой квартиры враг народа и шпион. Того забирают и в истине не разбираются, а анонимщика заселяют в вожделенные «хоромы». Когда уже в другом месте стала приводить ужасы и цитировать Солженицына, среди «молодой украинской экономической элиты» то услышала, что Солженицын – это всё-таки литература, что ну да, в школе задавали и вообще пишет он без документов. И если утверждает, что погибли миллионы крестьянства, то бездоказательно, мол, историки его выводов не поддерживают. И сейчас я живу на селе и вижу как эти селяне работают с утра до вечера в своих хозяйствах. 2 апреля – почти у всех уже земля вскопана, куры бегают, сено скидывается с чердаков. Но я вижу и своих ровесниц, которые выглядят меня в 2 раза старше, очень изнашиваются люди при универсальном ведении хозяйства. Мне ближе город с его специализацией. И жестокое очень это селянство, в их среде приветствуется только разные виды собственности и насилия над слабыми. Пусть не покажется моя мысль зловещей или жестокой, но может быть и хорошо, что из селянства сделали горожан? Не такие дикие и изуверные как прежде люди стали. Не знаю, не знаю.

Начну этот отзыв необычно – эпиграфом из воспоминаний советского золотопромышленника Вадима Туманова «Всё потерять – и вновь начать с мечты…»: «В Гетеборге предстояло размагничивание “Уралмаша”. В портовой лаборатории, куда мы с матросами отнесли штурманское оборудование, толпились моряки с других пароходов. Их суда стояли на рейде красивые, свежевыкрашенные, рядом с ними наш сухогруз выглядел как усталая ломовая лошадь. Глядя в окно, какой-то иностранец-моряк сказал своим друзьям на сносном русском языке и так громко, чтобы мы слышали:

— Интересно, это чей такой обшарпанный корабль?

Мои патриотические чувства были уязвлены.

— Неважно, какой у парохода вид, — задиристо ответил я, — зато он под флагом самого прекрасного государства!

Незнакомец поднял на меня вдруг посерьезневшие глаза:

— Кто это вам сказал?

Ответ у меня вырвался сам собой:

— Это не надо говорить, это все прекрасно знают, и вы, я думаю, тоже!

Взгляд незнакомца был долгим, сочувственным. Так смотрят на тяжелобольного, не имеющего никаких шансов, но не подозревающего об этом.

Мы возвращались на пароход, довольные собой. Матросы поглядывали на меня восхищенно.

Три года спустя, брошенный после очередного колымского побега на грязный бетонный пол, в наручниках и со связанными ногами, задыхаясь от густого запаха хлорки, из всех впечатлений прожитых мною двадцати трех лет я почему-то вспомню эту сцену в Гетеборге и печальный долгий взгляд незнакомца. В тот день, помучившись со мной и не желая вести беглеца в тюрьму среди ночи, солдаты приволокли меня в сусуманский дивизион. Вдоль стены тянулся ряд жестяных умывальников. Вода капала в ведра и мимо, создавая иллюзию дождя. В тусклом свете я увидел рядом на полу другое скрюченное тело. Человек утопил правую часть лица в вонючем месиве, чтобы уберечь от грязи надорванное левое ухо, залитое кровью. Время от времени в помещение входили толпы солдат, и каждый, переступая через наши тела, пинал нас сапогами, как мяч. Когда топот утихал, мой товарищ по несчастью с трудом открывал один глаз и шевелил разбитыми губами: «Видно, одни футболисты!»

Он пытался приподняться, но ничего не получалось.

Так я познакомился с Женькой Коротким.

Скрючившись с ним рядом, силясь приподнять голову, чтобы жижа на полу не набивалась в рот, я с отвращением слышал собственный молодой голос — голос третьего штурмана “Уралмаша”, как он — то есть я! — искренне и вызывающе усмехался незнакомцу в Гетеборге: “Неважно, что наш пароход некрасивый, зато он под флагом самого прекрасного государства!”»

Вообще у меня было предубеждение к Солженицыну – как к сомнительного уровня публицисту, врагу либерализма, помешанному на религии, и т.д. Я не читал его произведений, а потому, приступая к этому опусу, ожидал худшего. И напрасно! Книга поразила. Во-первых, своим объёмом – целый трёхтомник. Прочитывая по 100 страниц в день, я читал её больше месяца (и очень сомневаюсь, что ругатели не то что читали её целиком, а хотя бы одолели одну десятую часть). Во-вторых, это оказалась художественная проза высочайшего уровня (чего я совсем не ожидал от Солженицына). В-третьих, это ещё и отличная историческая публицистика с использованием самых разнообразных источников – от воспоминаний участников до архивных документов (о чём я тоже не догадывался). Причём, максимально откровенная: первый, кого Солженицын не щадит в своих обличениях, это он сам. Ну и наконец, совсем уж внезапно, в «Архипелаге Гулаг» встречается юмор. Взять хотя бы вот эти прямо зощенковские строки: «Во всём Миронов оказался мной недоволен и даже энергичные мои докладные отталкивал с досадой:

— Ты и писать толком не умеешь, стиль у тебя корявый. — И протягивал мне докладную десятника Павлова. — Вот пишет человек:

“При анализации отдельных фактов понижения выполнения плана является:

1) недостаточное количество стройматериалов;

2) за неполным снабжением инструментом бригад;

3) о недостаточной организации работ со стороны техперсонала;

4) а также не соблюдается техника безопасности”.

Ценность стиля была та, что во всём оказывалось виновато производственное начальство и ни в чём — лагерное.

Впрочем, изустно этот Павлов, бывший танкист (в шлеме и ходил), объяснялся так же:

— Если вы понимаете о любви, то докажите мне, что такое любовь. — (Он рассуждал о предмете знакомом: его дружно хвалили женщины, побывавшие с ним в близости, в лагере это не очень скрывается.)»

Что ж, прочтя «Архипелаг Гулаг», я куда лучше понимаю слова упомянутого уже Туманова: «Как-то под Новый год Володя [Высоцкий] вернулся из Парижа в подавленном состоянии, в каком редко бывал. Там по телевизору в репортаже из Афганистана показали два обгоревших трупа, жениха и невесту, попавших под ракетный удар советского боевого вертолета. В состоянии крайнего возбуждения Высоцкий рвался тут же, ночью, идти к Андрею Дмитриевичу Сахарову, выложить ему и иностранным журналистам все, что накипело. Сказать властям: вы нелюди, я против вас! Этот его шаг означал бы полный разрыв с властями и его неминуемые последствия — арест, высылку или, в лучшем случае, неизбежную эмиграцию. Такие перспективы для Володи пугали меня, и я, как мог, удерживал его. “Если ты не хочешь, я один пойду!” — кричал Володя. Я старался убедить: “Твоих песен ждут сотни тысяч людей. Их переписывают, многие живут ими. Ты сам не понимаешь, что сегодня значишь для России. Ты делаешь не меньше, чем Сахаров и Солженицын!”» (Туманов В.И. Всё потерять – и вновь начать с мечты…).

Рассказывать о содержании «Архипелага Гулаг» – это примерно то же самое, что рассказывать о содержании Большой советской энциклопедии: сколько бы вы ни процитировали, всё будет мало и бледно. У меня накопилось 72 страницы выписок – и это только самые яркие эпизоды! Разумеется, я не могу все их перенести в отзыв. Поэтому ограничусь пятью фрагментами. Думаю, прочитав их, каждый сумеет сложить представление о том, что такое «Архипелаг Гулаг».

То, что сделал автор, написав этот гигантский труд, иначе как подвигом не назовёшь. Особенно учитывая условия, в которых он его создавал: «Эту книгу писать бы не мне одному, а раздать бы главы знающим людям и потом на редакционном совете, друг другу помогая, выправить всю. Но время тому не пришло. И кому предлагал я взять отдельные главы, — не взяли, а заменили рассказом, устным или письменным, в моё распоряжение. Варламу Шаламову предлагал я всю книгу вместе писать — отклонил и он. А нужна была бы целая контора. Свои объявления в газетах, по радио («откликнитесь!»), своя открытая переписка — так, как было с Брестской крепостью. […] В самый разгар работы над «Архипелагом», в сентябре 1965 года, меня постиг разгром моего архива и арест романа. Тогда написанные Части «Архипелага» и материалы для других Частей разлетелись в разные стороны и больше не собирались вместе: я боялся рисковать, да ещё при всех собственных именах. Я всё выписывал для памяти, где что проверить, где что убрать, и с этими листиками от одного места к другому ездил. Что ж, вот эта самая судорожность и недоработанность — верный признак нашей гонимой литературы. Уж такой и примите книгу. [...] крикнуть хочу: как наступит пора, возможность — соберитесь, друзья уцелевшие, хорошо знающие, да напишите рядом с этой ещё комментарий: что надо — исправьте, где надо — добавьте (только не громоздко, сходного не надо повторять). Вот тогда книга и станет окончательной, помоги вам Бог».

Почему-то критики «Архипелага Гулаг» убеждены, что Солженицын всё преувеличил, и будто открытые в начале 1990-х документы опровергли его заявления. Со всей ответственностью заявляю, что всё наоборот: Солженицын приуменьшил жестокость советской системы. Даже он, ненавистник коммунизма, не мог вообразить, до какого зверства дошли, например, активисты раскулачивания – почитайте хотя бы письмо Шолохова Сталину от 4 апреля 1933 г. (вот прямо сейчас и прочитайте – оно есть на сайте «Исторические материалы». На бумаге издано в: Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы Том 3. Конец 1930 — 1933. Москва РОССПЭН 2000. Стр. 717-720. Архив: РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 827. Л. 1—22. Подлинник; Вопросы истории, 1994, № 3. С. 14-16, 22).

Ну как, прочитали? Впечатлились? В Германии ещё никакого гестапо нет, а у нас вон что творится.

Или вбейте в поисковик «Назинская трагедия». О ней в романе Солженицына тоже нет ни слова. Как и о национальных операциях Большого террора (Солженицын неверно датирует их начало 1939 годом). Не слышал Солженицын и о расстреле в полном составе работников латвийского театра «Скатуве» в конце 1937 г. И о числе жертв «польской операции», где одних только расстрелянных по обвинению в шпионаже советских граждан набралось 111000, он тоже не подозревал.

Нет в романе и таких, например, слов Ягоды, процитированных в жалобе арестованного в 1933 г. зама наркома земледелия А.М. Маркевича: “Ягода резко оборвал меня: “Не забывайте, что вы на допросе. Вы здесь не зам. наркома. Не думаете ли вы, что мы через месяц перед вами извинимся и скажем, что ошиблись. Раз ЦК дал согласие на ваш арест, значит, мы дали вполне исчерпывающие и убедительные доказательства вашей виновности”. Все следователи по моему делу добивались только признания виновности, а все объективные свидетельства моей невиновности отметали». (Хлевнюк О. В. Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры. М., РОССПЭН, 2012. С. 226). (претензии Маркевича, кстати, признала справедливыми комиссия в составе Куйбышева, Акулова и Кагановича. Но его всё равно расстреляли в 1937 г.)

Нет в романе и рассказов о том, что происходило с людьми, пытавшимися остановить волну репрессий. Упомяну некоторых из них, чтобы было понятно, кто выживал в сталинской системе. Нарком здравоохранения СССР Г.Н. Каминский на пленуме ЦК летом 1937 г. осудил произвол НКВД и сообщил о подозрениях в отношении Берии касательно работы на мусаватистскую разведку. В тот же день Каминского арестовали и потом расстреляли. Член Верховного суда и заведующий юридическим отделом Рабкрина А.А. Сольц за критику Вышинского и действий НКВД в 1938 г. снят со всех постов и помещён в психушку (он был революционером старше Сталина, а таких вождь старался щадить). Глава Киевского обкома П.П. Постышев в 1937 г. взялся защищать на пленуме ЦК своих подчинённых от арестов, был за это переведён на менее значимую должность секретаря Куйбышевского обкома, где, уже спасая себя от подозрений в потворстве врагам, развернул такие неслыханные репрессии, что его сняли за перегибы и расстреляли вместе с женой. О судьбе Орджоникидзе, конфликтовавшего со Сталиным из-за арестов бывших оппозиционеров в Наркомтяже (что плохо отражалось на выполнении плана, за который отвечал Орджоникидзе) будет сказано дальше. Сломали карьеру (но хотя бы не расстреляли) главе кемеровского обкома Е.Ф. Колышеву, который в 1951 г. пытался спустить на тормозах затеянное Сусловым и Маленковым абсурдное дело о нелегальной синагоге на Новокузнецком металлургическом комбинате (почему абсурдное? Потому что так считал даже сталинский волк Чепцов, председатель Военной коллегии Верховного суда, сумевший вернуть дело на доследование, но так и не спасший обвиняемых. Потом он пытался сделать то же с делом ЕАК: обратился к генпрокурору Г.Н. Сафонову, председателю Верховного суда А.А. Волину, председателю президиума Верховного совета Н.М. Швернику, секретарю ЦК П.К. Пономаренко, председателю Комитета партийного контроля М.Ф. Шкирятову, и в конечном итоге — к Маленкову. Нигде поддержки не получил). Были изгнаны из органов чекисты, выступившие в 1931 г. против фальсификации Г. Ягодой дела «Весна» (по которому расстреляли около 1000 красных командиров и ещё 2000 получили сроки). Один из этих чекистов, полпред ОГПУ в Московской области Л.Н. Бельский, потом сумел взять реванш и при Ежове дослужился до поста зама наркома внутренних дел, а в октябре 1941 г. по приказу Берии был расстрелян на Коммунарке. Наконец, потерял жизнь и сам Ягода за то, что не хотел подводить под расстрел Зиновьева и Каменева. Примеры можно множить. Это к слову о популярной среди сталинистов легенды, будто вождь однажды одёрнул Хрущёва: «Никита, уймись!». Если б Никита унялся, он бы проследовал за Ягодой и Каминским. А если б оказался не в меру ретивым, разделил бы судьбу Постышева и Ежова. Раз уцелел, значит, отправлял на убой в самый раз.

Зато в романе есть злорадные рассказы о том, как бывшие чекисты и правоверные коммунисты становились жертвами репрессий. Но самых сочных случаев в тексте Солженицына тоже нет. Перечислю их. Когда арестовали начальника УНКВД Ленинградской и Московской области Л.М. Заковского, его дело вела спецгруппа начальника контрразведки ГУГБ Н.Г. Николаева-Журида в составе М.А. Листенгурта и Е.А. Евгеньева-Шептицкого – все трое также были затем арестованы и расстреляны (как и Заковский). Не прошло и года после расстрела Тухачевского с товарищами, как казнили и две трети его судей, а одного из следователей, В.П. Карелина, арестовали всего через месяц после казни Уборевича и Якира, которых он допрашивал! Расстреляли и большую часть партийной комиссии, выносившей обвинительный вердикт по делу Бухарина (а один из этой комиссии, А.И. Икрамов, сам оказался подсудимым на процессе Бухарина). Арестованный командующий Северным флотом К.И. Душенов пережил двух своих следователей (Н.Н. Фёдорова и В.С. Агаса), расстрелянных раньше, чем он сам. Арестованный зам наркома внутренних дел Казахстана М.П. Шрейдер обличил собственного следователя (Е.Т. Нарейко), которого пристегнули к его же делу (Шрейдер выжил и оставил воспоминания – их можно найти в сети). От арестованного начальника АХО УНКВД по Московской области И.Д. Берга, который ранее руководил расстрелами на Бутовском полигоне, следователь Н.М. Сафронов потребовал показаний на предыдущего следователя М.Г. Тительмана, обвинив того, будто он пытался смягчить участь Берга. Расстреляны все – и Берг, и Тительман, и Сафронов.

Наконец, цифры. За всю советскую историю по данным «Мемориала» репрессировано примерно 7,5 миллионов человек. В 1937 — 1938 гг. репрессировано около полутора миллионов человек (из них «кулаков» — 767 000), в том числе расстреляно примерно 682 000 («кулаков» — 387 000). За 1936 — 1939 гг. арестовано около 1 200 000 коммунистов (половина партии). Из 72 выступавших на февральско-мартовском пленуме 1937 г. (давшего начало Большому террору) в разные годы расстреляно 52 человека. Из 1956 делегатов XVII съезда в 1934 г., где Сталина переизбрали генеральным секретарём, казнено 1108 (получается, что Сталина выбрали генсеком главным образом враги народа).

В советское время были известны только данные, приведённые в двух последних предложениях. В силу закрытости архивов Солженицын старался не говорить о масштабе репрессий, а если и называл цифры, то со ссылкой на чужие труды. От себя он высказался лишь о числе раскулаченных, предполагая, что их было 10-15 миллионов (если сложить реальное число раскулаченных с жертвами голода 1932 – 1933 гг., о котором Солженицын почти ничего не говорит, то и выйдет примерно 10 миллионов). Про Катынский расстрел Солженицын упоминает всего один раз и вскользь.

Теперь самое сладкое – документы. Нарочно возьму те, что писали сами советские чиновники сталинской поры – почти все они размещены на «Исторических материалах». Сначала – эпохи Ежова, затем – периода Берии (про Ягоду писать уже не буду, чтобы не раздувать отзыв до неподъёмных размеров).

Из докладной записки военного прокурора НКВД Туркменского погранокруга Кошарского прокурору СССР М.И. Панкратьеву и исполняющему дела главного военного прокурора РККА Гаврилову об итогах следствия по делам о нарушениях социалистической законности в органах НКВД Туркменской ССР. 23.09.1939: «[…] Уже в сентябре месяце 1937 г. по установкам Нодева работники аппарата НКВД ТуркССР начали широко применять т.н. «конвейер» и избиения арестованных. Конвейеру или избиениям подвергались почти все арестованные независимо от наличия в отношении их обвинительных материалов […] Не довольствуясь, по-видимому, эффективностью указанных выше приёмов следствия, Нодев вскорости дал провокационную установку о допросах арестованных «на яме». Сущность такого рода допросов заключалась в том, что вместе с очередной группой осуждённых к расстрелу на место приведения в исполнение приговоров выводился подлежащий допросу обвиняемый, который одним из следователей «допрашивался», тогда как в это же время на глазах у допрашиваемого расстреливались другие осуждённые […] Естественно, такой метод допроса обычно заканчивался «полным признанием» арестованного и оговором десятков и даже сотен, подчас ни в чём невинных людей […] Под видом «корректировки» протоколы стали фабриковаться самими же следователями, причём, участие обвиняемого в допросе в таких случаях сводилось лишь к тому, что у него путём жесточайших избиений и пыток вымогалась подпись под показаниями, сочинёнными следователем […] Монаков требовал от сотрудников, ведущих следствие, чтобы они били арестованных так, чтобы слышно было у него в кабинете, и это требование Монакова следователями выполнялось в точности, больше того, крики избиваемых арестованных были слышны не только в кабинете Монакова, но и на улицах, и в домах, прилегающих к зданию наркомата. В начале 1938 г. Монаковым и ближайшим соучастником его преступлений начальником 5-го отдела НКВД ТуркССР Пашковским был введён так называемый «массовый конвейер». На этом «конвейере» или, как его тогда называли «конференции», устраивались групповые порки и пытки арестованных. Арестованных заставляли по несколько суток (иногда по 15 – 20) стоять на ногах или коленях без сна, заставляли избивать один другого и т.д. Во время массовых порок сотрудники для того, чтобы заглушить крики арестованных, пели хоровые песни […] На этих «массовых конвейерах» периодически устраивались поголовные избиения арестованных пьяными сотрудниками, доходившими до изуверства. Например, следствием установлено, что нач. отделения 5-го отдела Глотов неоднократно в пьяном виде с ватагой других сотрудников являлся в помещение, где был организован «конвейер» и повальным избиением авиатросом добивался того, что почти все «сознавались» в шпионаже […] На конвейере в 3-м отделении стояли женщины с грудными детьми, профессора и научные работники (Карпов, Быданова и др.) и даже арестованные без санкции НКВД и Прокуратуры Союза официальные работники иранского и афганского консульств. В Керкинском окружном отделе НКВД нач. отдела Лопухов и оперуполномоченный Овчаров систематически избивали арестованных, стоявших на «конвейере», причём, как показывает сам Овчаров, он, однажды напившись пьяным и разбив на головах арестованных две табуретки, добился в течение одного часа того, что все 15 человек арестованных сознались в шпионаже. В дорожно-транспортном отделе ГУГБ НКВД Ашхабадской жел. дороги сотрудники Алексеенко, Семендяев и другие, вымогая показания у арестованных, выщипывали им из бороды и головы волосы, подкалывали иголками пальцы, вырывали ногти на ногах и т.п. Избиения арестованных очень часто заканчивались убийствами. Следствием установлено около 20 случаев убийств арестованных во время допросов […]» (ГА РФ Ф. Р-8131. Оп. 37. Д. 145. Л. 49 – 84 // История сталинского Гулага. Т. 1. Отв. ред. Н. Верт, С.В. Мироненко. М., РОССПЭН, 2004. С. 340 – 359).

Из докладной прокурора СССР А.Я. Вышинского наркому внутренних дел СССР Л.П. Берии о привлечении к уголовной ответственности сотрудников УНКВД Горьковской области. 20.12.38: «Константинов, Иванов, Шишмаков, Дикарёв, Таланин и вместе с ними сотрудники РО Харитонов, Брезгин, Квашенов, и Бурлака систематически избивали арестованных, применяли пытки и допускали издевательства над ними: избивали палками, резиновым жгутом, били по голым пяткам и ступням ног, ставили голенями на линейки, в зимнее время обливали холодной водой, насильно поили грязной водой, выдерживали арестованных на допросах стоя по несколько суток на одной ноге и т.д. Избиениям подвергались десятки арестованных» (ГА РФ Ф. Р-8131. Оп. 37. Д. 118. Л. 34 – 36 // История сталинского Гулага. Т. 1. Отв. ред. Н. Верт, С.В. Мироненко. М., РОССПЭН, 2004. С. 325).

Из письма бывшего чекиста, заключённого Усть-Вымского ИТЛ П.А. Егорова И.В. Сталину. 20.12.38: «В Нарымский округ был с опергруппой командирован врид нач. 4-го отдела УНКВД ст. лейтенант госбезопасности Попов, который по прибытии в Нарым в разных местах закопал оружие различных систем, а затем, арестовав группу быв. бел. офицерства во главе с б. полковником Михайловым, путём намеренной и следственной обработки взял с них показания о существовании в Сибири Российского общевоинского союза (РОВС). Арестованные «показали» на скрытые у организации оружейные склады, которые при участии понятых от советских и общественных организаций и были «обнаружены» […] С сентября месяца 1937 г. в массовом порядке стали поступать категорические требования – усиление операции. Шифротелеграммами приказывалось подвергнуть массовым арестам всех перебежчиков, поляков, латышей, иранцев, лиц, прибывших с КВЖД («харбинцев») и др. УНКВД НСО стало спускать периферии «контрольные цифры» на аресты, называвшиеся «минимум», так как давать результаты ниже их запрещалось […] В конце сентября месяца или в начале октября месяца, когда были реализованы все наши учёты, операция с бешеной силой обрушалась на ни в чём не повинных людей […] Для многих нас смысл дальнейшей операции не только не понятен, но и страшен, но остановить её бешеный шквал мог только ЦК ВКП (б) и Вы. При желании некоторых чекистов спасти невинных людей это приводило лишь только к их арестам и гибели. […] Большинство всех этих арестованных были расстреляны. В погоне за поляками, латышами и др., подпадавшими под массовые аресты нацменьшинствами, применялись различные методы, просматривались списки сотрудников по учреждениям, прописные листы в адресных столах и т.п., причём зачастую арестовывались люди, которые имели несчастье носить польские, литовские и подобные им фамилии […] Такие люди по протоколам оказывались участниками монархических повстанческих организаций […] Садизмом и грубым цинизмом дышали все оперативные указания конца 1937 года. В начале декабря месяца 1937 г. мы получили указание, что суд. тройка заканчивает свою работу 10 декабря, после чего она ликвидируется. Неожиданно числа 10 декабря в Томск приехал Мальцев и на созванном совещании оперсостава выступил буквально с такими указаниями: “Партия и правительство продлило срок работы троек до 1 января 1938 года. За два-три дня, что остались до выборов в Верховный совет, вы должны провести подготовку к операции, а 13 декабря после выборов в Верховный совет начать «заготовку». Даю вам 3 дня на «заготовку» (это значит на арест людей), а затем вы должны «нажать» и быстро закончить дела. «Колоть» это «добиваться» сознания у арестованных, не обязательно, давайте дела «нерасколотых» два показания «расколотых» и всё будет в порядке. Возрастным составом арестованных я вас не ограничиваю, давайте стариков. Нам нужно «нажать», т.к. наши уральские соседи нас «поджимают» (нужно понимать, идут по операциям впереди НСО). По РОВС вы должны дать до 1 января 1938 года не менее 100 чел., по полякам, латышам и др. не менее 600 чел., но в общей сложности я уверен, что вы за эти дни «догоните» до 2000 чел. Каждый ведущий следствие должен заканчивать не менее 7 – 10 дел в день – это немного, так как у нас шофера в Сталинске и Новосибирске «дают» по 12 – 15 дел в день. Хорошо работающим я после совещания «подброшу» денег, а вообще без награды они не останутся. Учтите, что ряд горотделов — Кемеровский, Прокопьевский и Сталинский вас могут опередить. Они взяли на себя самообязательство выше, чем я вам сейчас предложил”. […] Всякие попытки не только поднять голос и сказать «остановись», но даже за посылку писем б. наркому Ежову с сообщением о преступной практике приводили к уничтожению таких чекистов. В качестве зам. нач. Особого отдела СИБВО работал капитан госбезопасности т. Коломийц. Старый чекист с высокой партийностью, он был беспощаден к врагам. Являясь также врагом провокационных дел, он с момента приезда в НСО вёл глухую, но неравную борьбу с фальсификаторами. В ноябре месяце 1937 г. в Новосибирске в 233 с.п., входящем в обслуживаемую мною дивизию, аппаратом ОО СИБВО были арестованы 7 красноармейцев-немцев лишь только за то, что они немцы. Эти немцы были «сведены» в контрреволюционно-шпионско-диверсионную повстанческую фашистскую организацию. Коломийц восстал против этого и потребовал от б. нач. УНКВД Горбача передопроса обвиняемых с вызовом на следствие меня. […] Коломийц о ряде таких дел и об этом, в частности, написал письмо быв. наркому Ежову, а тем временем Горбач передал дело на красноармейцев-немцев 3-му отделу УНКВД, которое и доложило его по тройке, по решению её все они были расстреляны. Ответ из Москвы тоже не воздействовал, т. Коломийц был уволен в запас и сразу же арестован. На «активном допросе», продолжавшемся 54 суток, из него выбивали показания о принадлежности к правотроцкистскому заговору. Из Красноярска по особому заказу Новосибирска были высланы протоколы допросов участников правотроцкистской организации, «изобличающие» Коломийца в принадлежности к последней […] После допроса Коломийц был посажен в ту же камеру, где сидел и я. До ареста это был цветущий человек. Когда же его привели в камеру, это был старик с седой бородой, с разбитым ухом и изувеченным носом. Вся его шея был в струпьях (при допросе шею тёрли воротником), все его ноги были в кровоподтёках, от долгого стояния и прилива крови в ноги кожа полопалась, запястья рук были в ссадинах от наручников […] Арестованный начальник Нарымского окротдела НКВД ст. лейтенант госбезопасности Мартон был известен как чекист, проведший ряд крупных дел. Он был обвинён в принадлежности к какой-то чуть ли на РОВС-овской организации. На двенадцатые сутки голодного допроса он упал и был направлен на искусственное питание в тюремную больницу, где врач применил искусственное питание через нос, порвав все носовые связки. На 45 сутки допроса Мартон подписал показания о «принадлежности» к организации. Арестованный пом. начальника того окротдела НКВД ст. лейтенант госбезопасности Суров был обвинён в принадлежности к военно-троцкистскому заговору. На 13 сутки допроса в наручниках, с применением физического воздействия Суров подписал протокол о том, что он в 1915 или 1916 гг. являлся агентом сыскной полиции под кличкой «Малыш» (ему тогда фактически было 14 лет) и что он, будучи недоволен существующим строем, на протяжении всего периода существования советской власти и 18-летней работы в органах маскировался, что привело его к вступлению в организацию […] Нач 6-го отдела УНКВД НСО, капитан госбезопасности Невский арестовал всех поляков и латышей, не позабыв даже и белорусов, старых работников органов […] которые были обвинены в принадлежности к различным шпионским организациям» (ГА РФ Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 6329. Л. 12 – 26 // История сталинского Гулага. Т. 1. Отв. ред. Н. Верт, С.В. Мироненко. М., РОССПЭН, 2004. С. 313 – 325).

Кстати, об упомянутом здесь Г.Ф. Горбаче. Подробное перечисление его изуверских пыток в бытность начальником омского УНКВД привёл другой чекист, Яков Нелиппа, в заявлении 27 мая 1939 г.:

«1. Умертвление и воскрешение. Это ужасная пытка, проводится она так: жертве пытки закладываются руки за спину, выгибается грудь вперед, и в это время наносятся со всего размаха, со всей силы удары в сердце, легкие и по голове. От этих ударов парализуется сердце, парализуется дыхание, и я в смертельных судорогах валился на пол. Применяя всевозможные средства: искусственное дыхание, нашатырный спирт и проч., вплоть до вливания камфары, меня «воскрешали», приводили в чувство и опять повторяли то же.

2. Пытка электричеством: прикреплялся электропровод к спине и к груди, затем включался ток и наносился удар его с такой силой, что я без чувств также снопом валился на пол.

3. Пытка специальными ударами в позвоночник, отчего валился в бессознательном состоянии на пол, «воскрешали» и опять повторяли.

4. Пытка путем замораживания в рубашке, облитой водой.

5. Выкручивание рук до сильного опухания в плечах, изгибах, и затем по опухшим плечам ежечасно наносились сильные удары кулаками, причиняя ужасные боли.

6. Скручивание головы с такой силой, что получался треск в позвоночнике шеи, который (треск) отдается разительным ударом боли в голову, в мозг.

7. Подкуривание тлеющей ватой, пропитанной окисями какого-то металла (сужу по запаху и вкусовым ощущениям). Этот способ поражает горло, нос, легкие, вызывая кровохаркание, кровосморкание и головные боли на несколько дней.

8. Сотрясение мозга. Этот способ делался так: следователь берет одной рукой за голову в области затылка, другой рукой охватывает лоб и со всей силой обеими руками болтает голову до тех лор, пока я пластом валился на землю с табурета.

9. Специальные многократные удары в виски, причиняя жестокие боли.

10. Рубка шеи, т.е. со всей силой бьют в шею до тех пор, пока она потеряет всякую устойчивость и пока голова начнет произвольно болтаться, как швабра.

11. Сильные удары кулаками и ногами в область печени, вследствие чего печень больна, и я теперь лечусь в клинике.

12. Такие же удары в область почек, которые тоже получили травматические изменения, и я вынужден лечить их в клинике.

13. Такие же удары в область мочевого пузыря, после чего два месяца шла кровь.

14. Такие же удары в желудок до появления кровавых рвот.

15. «Утюг» к голове и удары в уши с целью вызвать внутреннее кровоизлияние, вследствие чего я получил глухоту и теперь лечусь в клинике.

16. «Обвинчивание черепа» и сжимание висков с целью поражения сосудов, питающих голову, вследствие чего я лечу голову в клинике.

17. Насилование глаз, вследствие чего я получил упадок зрения, и в клинике объявили мне о необходимости оперировать один глаз.

18. Стояние на ногах по команде «смирно» 20-30 часов специально, чтобы мучить обмороками, а когда я падал в обморок, то приводили в чувство ногами, кулаками и прочими способами.

19. «Прогулка» по комнате. Этот способ также применялся, чтобы изводить меня обмороками и специально применялся тогда, когда я истощен, опухший от голода, измучен жаждой без воды, и не мог передвигаться. Когда я падал в обморок, то поднимали теми же способами.

20. Сидение сутками на спецтабурете в позе человека, проглотившего аршин, тоже до обморока.

О способах истязания, которые применяли ко мне, можно еще много, я выше привел только те, которые по своей чудовищности граничат с пытками. О множестве способов избиений и издевательств в виде избиений меня пряжкой пояса, жгутом, нередко по голому телу; раскладывание на колодках дивана и избиение поясом и бичом по способу избиения розгами; «концерт» из оперы «Тысяча и одна ночь» в уши, 50 поклонов табурета, механизированная кукла, удары каблуками сапог по пальцам моих ног и прочее — всех этих способов перечислить нет возможности. Когда я кричал от жестоких болей, то мне закрывали рот тряпкой, чтобы чекистская масса не слышала моих раздирающих криков о пощаде. Как правило, мне не давали пользоваться питьевой кипяченой вод в комнате следователей (Юрлов, Симохин) и разрешали пользоваться сырой водой из умывальника, черпая ее горстями. Но были примеры, когда меня изводили муками жажды по 3-4 суток и лишали права пользоваться водой из умывальника, ссылаясь на то, что около умывальника, висит зеркало, а мне как арестанту, в зеркало смотреть не полагается. Когда я умолял и просил дать мне хоть одну горсть воды из умывальника утолить жажду, то мне указывали на раковину уборной, куда люди оправляются, я вынуждался несколько раз пользоваться непосредственно из раковины (я горстью ловил струю воды, которая еще не успевала прикоснуться к стенке раковины). А когда мое лицо было окровавлено от избиений, то тогда запретная зона у зеркала упразднялась, и мне приказывали вымыть «морду» из умывальника. Кроме того, Юрлов, изводя меня муками жажды и пыткой ударов в позвоночник, довел меня до такого состояния, что я кричал от мучений и просил дать хоть несколько капель воды, тогда он брал в свой рот воды, вымыл на пол руки и под угрозой повторения пыток заставил меня слизывать языком грязную воду с пола. Превращенным в ничтожество, я вынужден был подчиниться этому зверскому и антисанитарному требованию следователя. Применяя эти способы и неоднократно ставя мою жизнь на карту немедленной смерти, от меня требовали писать под диктовку всякую небылицу, требовали оговорить себя и других в тягчайших государственных преступлениях. Следствие меня жестоко истязало, чтобы я оговорил себя в том, что был лично знаком с ныне расстрелянным контрреволюционером Ягодой, тогда как я его в жизни не видел и знал его лишь по портретам. От меня также требовали, чтобы я оговорил себя в том, что прибыл в Омск сохранить контрреволюционные кадры, тогда как многочисленный контрреволюционный лагерь, сохранившийся до моего приезда более десятка лет, мною вскрыт, разгромлен, уничтожены его подлинные контрреволюционные центры, комитеты и прочие формирования всех мастей контрреволюции, существовавшей в области». ( ОЦДНИ. — Ф.17. — Оп.5. — Д.133 — Л.31-43 // Самосудов В.М. О репрессиях в Омском Прииртышье. Исторические этюды. Омск. 1998. С. 30-33).

Из письма прокурора СССР А.Я. Вышинского И.В. Сталину и В.М. Молотову о привлечении к уголовной ответственности сотрудников УНКВД Вологодской области 1.2.1939: «1) Быв. начальник Белозёрского оперсектора УНКВД СССР лейтенант госбезопасности Власов, получив задание о разработке и выявлении кулацких, антисоветских элементов, занимающихся контрреволюционной деятельностью, вместо честного и добросовестного выполнения этого задания встал на путь подлогов и фальсификации фиктивных дел. В этих целях Власов и работники оперсектора сержант госбезопасности Воробьёв, старший лейтенант чекист запаса Емин, сотрудник Левашёв и прикомандированный к оперсектору начальник пограничной школы в Ленинграде капитан Антипов прибыли в исправительно-трудовую колонию № 14 под видом медицинской комиссии, якобы для отбора и направления осуждённых в другие колонии. Отобрав здесь из отбывающих наказание 100 человек, Власов и его сотрудники составили подложные протоколы допросов обвиняемых, якобы сознавшихся в совершении тягчайших государственных преступлений. Подписи обвиняемых на этих протоколах были получены под видом подписей на свидетельствах о болезни. Сфабрикованные таким образом дела были переданы на рассмотрение во внесудебном порядке на тройку УНКВД по Вологодской области и все 100 человек были расстреляны. 2) Власов, Емин, Воробьёв, Левашёв и начальник Белозёрского РО НКВД Портнаго во время допросов доходили до изуверства, применяя в допрашиваемым всевозможные пытки. Дело дошло до того, что во время допросов этими лицами четверо допрашиваемых были убиты […] При исполнении приказа народного комиссара внутренних дел СССР № 485 о репрессировании участников всякого рода шпионских и националистических организаций, ряд работников Вологодского УНКВД и особенно начальник 3-го отдела Вологодского УНКВД старший лейтенант госбезопасности Лебедев производили без всяких оснований аресты лиц, носящих нерусские фамилии. В отношении этих лиц затем составлялись фиктивные протоколы, фабриковались дела, которые и разрешались во внесудебном порядке» (ГА РФ Ф. Р-8131. Оп. 37. Д. 140. Л. 24 – 25 // История сталинского Гулага. Т. 1. Отв. ред. Н. Верт, С.В. Мироненко. М., РОССПЭН, 2004. С. 331 – 332).

Пожалуй, хватит про ежовский период. Расписывать можно долго. Хотелось бы, конечно, поведать ещё об изощрённой фантазии уманских следаков, не отстававших от затейника Горбача, или о кровавой работе Заковского в Ленинградской области, но не буду. Скажу лишь, что далеко не всех пойманных на подлогах ждала заслуженная кара. Тем же уманцам, например, дали всего по несколько лет лагерей, но тут грянула война, и вместо отсидки их направили на фронт. Потом те, кто выжил, ходили с орденами и рассказывали пионерам о своём боевом пути. Или вот правая рука Горбача в Новосибирске Ф.И. Иванов, на совести которого сотни расстрелянных «националов» (он был среди тех, кто пытал Коломийца: «Арестовали Коломийца 23 декабря 1937 г. прямо в приёмной Мальцева и затем 72 дня допрашивали в КРО под руководством Ф.Н. Иванова, А.Н. Печенкина, В.Д. Качуровского, практически не давая перерыва на сон и

Это не столько "опыт художественного исследования", как обозначил свое произведение сам Солженицын, сколько настоящая научная историографическая работа, призванная убедить всех тех, кто не верит в зверства советского режима. Многочисленные исторические сноски и справки, имена, даты - в какой-то момент все это превращается в одну дату и в одно имя без каких-либо различий. Дотошная фактологическая избыточность полностью оправдана целью работы, но она существенно затрудняет чтение для тех, кому не нужно доказывать, что трава зеленая, а Солнце - горячее. В 2024 году с Солженицыным хочется спорить не о том, что ужасы ГУЛАГа имели место, а о том, что их можно было прекратить общественным протестом - 50 лет спустя публикации работы, когда нарушения прав человека известны, обсуждаемы и осуждаемы, остановить их все равно не получается. Тысяча безоружных протестующих бессильна против десяти вооруженных охранников режима, и если в советское время, когда гласности еще и в планах не было, действительно можно было надеяться, что предание огласке бесчеловечности пенитециарной системы в корне изменит ситуацию, сейчас очевидно, что это предположение максимально далеко от действительности.

Очень любопытны претензии Солженицына к Шолохову из-за "Судьбы человека": мол, попавший в плен солдат автоматически шел по возвращении на родину по 58 статье (контрреволюционная деятельность, измена родине, шпионаж), а герой Шолохова не просто избежал лагерей, но еще и важную миссию успел на фронте выполнить да обычную жизнь сумел наладить после войны - меткий пример того, как исподволь работает пропаганда. Было бы таких примеров больше, "Архипелаг" читался бы гораздо легче и располагал бы к себе куда сильнее.

Обширный обзор системы советских лагерей, написанный Александром Исаевичем Солженицыным. И он в самом деле знает о чем пишет — сам прошел через мясорубку ГУЛАГа. От самых истоков становления системы, от способов и ведения допросов, от этапов по железной дороге до амнистии и попытках вернуться к нормальной жизни после 20 лет лагерей. О простых людях, которым изувечили жизнь.
Идеальная машина для убийства — 58 статья УК РСФСР со всеми ее частями. Сталину даже не пришлось ничего делать, только успевай подписывать растрельные списки, люди сами обеспечили работу органам: доносами, слежкой, молчанием и неверием.
Знаете что самое главное я вынесла из книги? Мы так яростно осуждаем и ненавидим то, что творилось в концентрационных лагерях Гитлеровской Германии, но намеренно умалчиваем или делаем вид, что забыли о наших лагерях. Гитлер уничтожал чужой для себя народ, Сталин — свой.
Тяжелая и трудная книга для восприятия. Не только обилием информации, но и тем, как она подана. Порой я "спотыкалась" о текст и манеры написания.
Очень нужная книга. О нас и для нас.