Обломов

В школе учили нас презирать "обломовщину". А сейчас читала и думала: да боже ж мой, ну чего пристали к мужику, да ну нормально ему на диване в халате, да и не хай, пусть себе лежит. Прадед лежал, дед лежал, отец лежал...Сложновато не подняться с дивана, имея такую вековую модель поведения, сложно захотеть это сделать. Да и зачем? Поколения так прожили и всем всё было хорошо. И Илюша хочет так же. Не хочет Илюша в свет(лживый, зубоскальный, не любят там никого, фальш сплошная). А разве он не прав? Не хочет Илюша абонировать ложу( шестой раз одну и ту же оперу слушать и я бы отказалась). Не хочет Илюша заграницу, переезд, трудности(ну у меня есть пара знакомых что летать боятся, потому и отдыхают исключительно в пределах России). А хочет Илюша домой. Не территориально, а духовно. Чтобы с женой по аллейке разгуливать туда-сюда, туда-сюда, чтобы пикники да друзья жили поблизости, те друзья, которые искренние, а не те знакомцы ненавистного "света". Он ж и за Ольгой мчался не для личностного роста, а ради своей мечты, ради покойной жизни в Обломовке. За что же осудить человека? За то только, что неспешную жизнь эту тоже нужно суметь устроить. А он не умеет, ничего не знает, да и не хочет знать, кто б за него пришёл и всё сделал. И он осознает это и именно в этом вопросе говорит: Погиб я, давно погиб. И стыдно ему именно за это.

Штольц же как антипод. До того деятельный — машина заводная. Некогда на одном месте стоять, всегда вперёд, всегда в рост. Даже в отношениях с женой — не останавливаться, расти, ей всегда нужен тот, кто выше, отстану, всё, конец, никогда не наверстать. Может этого то Ольге грустно стало. Ну полная ж жизнь уже, а чего-то не достаёт. Чего? Так Обломовского покоя хоть иногда может? Халата и плюшек в воскресенье раз в два месяца.

И не понять Обломову Штольца, а Штольцу Обломова. Разные ценности у них. У одного не лучше и не хуже другого. Просто — разные.

Середина золотая, видимо, величина недосягаемая.

У меня создаётся впечатление (так оно и есть), что в школе не читала этот роман. Из разборов на уроках помню только «вечный халат».

Обломов – владелец 350 «душ», он приехал в Петербург, но не «прижился» в свете. Его проблемы никого не заботили, а чужие сплетни не интересовали героя.

Андрей Штольц – единственный, кто может сдвинуть главного героя куда-то с дивана.

Мне до какого-то злого сочувствия жалко Обломова. Его образ «мягкий и безвольный» отзывается в моей душе каким-то щемящим резонансом.

Во многом я понимала Илью Ильича с его попыткой прокрастинации и эскапизма в виде лежания на диване. Ну, с другой стороны, он был, конечно, малоподвижен, но ребенка заделать смог (на момент начала событий ему было 32).

Многие пытались анализировать, писали научные трактаты о смысле и «что хотел сказать автор», но мне это кажется лишним.

Мне кажется, что книга в первую очередь должна быть приятной для сердца, а потом для души и разума (всякие развлекательные истории и красивые споры на кухне), но я не фанат таких историй. Мне нравится проживать книги внутри себя, а мериться своим видением с кем-то удел спорщиков и великих мыслителей.
Итого. Перечитать лет через –дцать, ценить своих Штольцев, сползать с дивана почаще.


PS. А вот был бы у Ильи Ильича котик, то вряд ли бы он столько лежал!


Перевод с просторов интернета

Захааааар! Захааар! А впрочем....

Давеча осилил роман Гончарова "Обломов". И знаете что? Могу сказать что мне понравилось.

Не помню, читал ли я его в школе, но скорее всего нет, даже не помню обсуждали ли мы его в рамках уроков литературы. С 10-го класса я учился не в самом крутом учебном заведении. Одного учителя литературы наш класс довел и он просто отказался преподавать у нас, а на замену ему пришла какая-то женщина из ПТУ. Временами она включала нам фильмы на уроках, но в целом литература пролетела как-то мимо. Может оно и к лучшему.

Чего там обычно говорят относительно Обломова и Обломовщины? Обломов - так себе мужик и его жизненная позиция не является про-активной. Штольц - нормальный пацан и уверенно строит свою жизнь и движется в светлое будущее. Понятное дело, я здесь утрирую как боженька.

Я понимаю, что интерпретация произведения очень часто происходит в контексте времени, как и написание произведения, но поистине крутым его делает универсальность поставленного вопроса, ответ на который может видоизменяться. Что в том числе я думаю применимо и к "Обломову".

Лично мне показалось, что Гончаров по большей части симпатизирует Обломову нежели Штольцу, да и мне самому больше понравился Обломов. Он будто бы честнее к себе: к своим потребностям и недостаткам. Можно конечно назвать его позицию инертной, да от части она действительно такова, но знаете какой в ней гигантский плюс? Ненавязчивость!

В то же время Штольц - тип местами неприятный, своим каким-то доморощенным энтузиазмом, желанием поменять жизнь другого в грубой настойчивой форме (может во мне говорит русская душа, которой неприятен его немецкий пыл, как там было у Кровостока "Немцы делают дело, мы фигачим трагизм"). Да и вся его деятельность чем она в действительности продиктована? Нужна ли она ему? Или все это лишь меркантильная суета, которая отодвигает его от истинных желаний, которые он может прятать в пучинах буйной деятельности.

Окей, мы еще можем поговорить о способе Обломова пережить свою грусть путем бездействия и размышлений. Обломов в действительно очень неглупый мужик и его взгляды очень напоминают принципы постижения дзен, если отбросить в сторону моменты чревоугодия, а лежание на диване заменить на медитацию. Жизнь - боль и страдания и не нужно от этого бежать, просто отринь глупую суету.

Я не читал никакой критики на роман, не знаю что там пишут о феномене Обломовщины, но я не готов приравнять ее к русской ментальности, мне кажется это каким-то самошовинизмом что ли, а такая стратегия поведения это лишь еще один из альтернативных путей адаптации к существующей действительности. Правильная ли она? Хрен знает. Но ее точно не стоит осуждать.

Истина тут где-то по середине. Нужно уметь слушать себя, не загоняя в рамки общественной оценки, но и нужно не бояться действовать, когда это необходимо.

Короче - как мне кажется произведение не пытается быть категоричным, скорее категоричными могут быть люди, интерпретирующие происходящее в нем. Не бойтесь быть немого Обломовым, что бы это не значило для вас.

P.S. Может это и чертовски глупая мысль, но хрен с ним, давайте я озвучу. Во время чтения мне подумалось, что есть произведения, язык которых становится анахронизмом, их будет читать все сложнее и сложнее в силу того, что они пишуться языком своего времени. И есть произведения, которые пишутся языком, который находится как бы вне времени, и их художественная ценность в том числе в том как они написаны, как у Маркеса, например. А может быть все это досужая болтовня глупого графомана.

P.P.S. Захааар, Захаааар!! А впрочем...

«Когда я читаю сцены с Обломовым, буквально ощущаю только лишь запах эстрогенов. Заключённая женщина в теле мужчины», — сорвалась я написать на форзаце (!), прервав чтение посреди романа.

Я не хочу углубляться в понятие обломовщины, рассекречивать горящие метафоры писателя, указывая на лежащие прошлогодние газеты, слой пыли, фестоны паутины, огрызки и крошки вокруг Обломова. И без меня нашлись знатоки, вывернувшие роман наизнанку. Я хочу поговорить об остроумии, обличении современного мира, выйти за рамки школьного мышления и с наглостью вынести собственные предположения.

В романе, по моему мнению, нет ни положительного, ни отрицательного героя. Категории как будто блекнут на фоне обширной антитезы, и ты перестаёшь судить. Вы разве сами не устали от нескончаемых дебатов о том: Штольц хороший или плохой? Ольга - дура или притворяется? Обломов - сумасшедший или гений?

Давайте выйдем из-за рамок и пока перенесёмся туда, где моё сердце роптало больше всего. Книга писалась с 1847 – 1859. А теперь вспомните, какой сегодня год на дворе и прочитайте эти строки: «…теперь вон ещё путешествует! Пострел везде поспел! Разве настоящий-то хороший русский человек станет всё это делать? Русский человек выберет что-нибудь одно, да и то ещё не спеша, потихоньку да полегоньку…»
Знакомо? Произведение пропитано желчью по отношению к Штольцу со стороны героев, которые тут же встают из-за стола и скрываются как можно быстрее в кустах, чуть завидя немца. «Мошенник!» Если что случается – во всём виноват он. А-а-а-а! Треклятые немцы! Обворовали, обманули, без денег оставили!

Ну да, ну да, вспомним происки Мухоярова и Тарантьева, а затем… посмею это сказать: вернёмся в наше время и обернёмся. Всё то же самое. Запад – воры. Народ без денег – происки запада. Что уж говорить про акции, которыми Тарантьев пугал всех вокруг! Уж взяли свою силу, набрали популярность, и появились, не побоюсь бога, трей-де-ры! «Немецкая выдумка!» Ведь это же так работает, да? Виноваты все, но не мы.
Мы живём в психоделическом романе, окружённые Тарантьевыми и Мухояровыми, которые работают в государственной службе, и, брызжа слюной, люто ненавидят Штольцев (благодарю вас, Пётр Алексеевич, но окно постепенно закрывается).

А какая сильная фигура Захар! Что ему мыши, клопы да блохи? Ну что он с ними сделает? Живут себе, у других нет, что ли? И русские, как он, продолжают жить в грязи, смирившись со всеми мышами и клопами, потому что не знают, как и что менять. «Зачем им разнообразие, перемены, случайности, на которые напрашиваются другие? Пусть же другие и расхлёбывают эту чашу, а им, обломовцам, ни до чего и дела нет».

Стоит вспомнить отрывок, когда Штольц встречает Захара в конце, который рассказывает о том, что не удалось ему прижиться ни при одном хозяине после смерти барина: «Всё не то теперь, не по-прежнему; хуже стало». И кто-то решает подстроиться новым правилам, а кто-то Захар… Всё это говорит лишь об одном – о неготовности переходить в новое, менять жизнь, старые устои. Всё инновационное пугает. Вот и остаются люди в своих тёмных комнатах без окон (!), как будто глаза зашорены, ничего не видно и не слышно! Да и не хочется… Эх, пора перевернуться на другой бок и подумать о чём-нибудь приятном, не стоит «смущать себя никакими туманными умственными или нравственными вопросами». Здоровее будем!

А может, поговорим о любви тогда? Ну, скажите мне, что не я одна не верила Ольге! Не я одна видела в ней болезнь! Мне так смешно и одновременно страшно было наблюдать за тем, как в Ильинской с мощной силой развивался синдром спасателя. «Она мигом взвесила свою власть над ним, и ей нравилась эта роль путеводной звезды, луча света, который она разольёт над стоячим озером и отразится в нём».

Для Ольги Илья – не любовь. Это проект. Это прекрасное состояние обожания и восхищения, которое Обломов испытывал к ней. «Мучительница и жертва». «Обманутое самолюбие и неудавшаяся роль спасительницы». Гончаров оказался таким тонким психологом, что не нужно было даже апеллировать специальными терминами: всё и так становилось понятно.

Во время чтения сцен с Ольгой и Ильёй я постепенно стала ощущать, что передо мной стоят не мужчина и женщина, а… женщина и женщина. Чего только стоят потрясающие противопоставления сурового, смелого взгляда Ильинской и слабого, нерешительного и смотрящего в сторону Обломова. Сильнее запаха кулебяк и пирогов с потрохами от него разит эстрогеном. Робость, дрожь от одного взгляда Ольги, предобморочное состояние, внезапно появляющаяся краска на лице, вот она, – товарищ Обломова. Готовая, а хотя нет… не готовая. Подождите. Надо полежать и ещё подумать.

Ильинской хотелось стать главной героиней рассказа, но пришлось окститься, как только она поняла, что дело вовсе не в ней, а… в тотальной обломовщине. Это болезнь, от которой нельзя спасти, из которой нельзя вытащить. «Обломовщина! Одно слово, — думал Илья Ильич, — а какое… ядовитое».
Жалко ли Обломова? Возможно. Как сейчас принято говорить, что все проблемы родом из детства. И не будем забывать, что перед нами не писака фанфиков, а искусный психолог, который всё самое важное для понимания главного героя добавляет в главу про сон. Слушайте: «И Илюша с печалью оставался дома, лелеемый, как экзотический цветок в теплице, и так же как и последний под стеклом, он рос медленно и вяло. Ищущие проявления силы обращались внутрь и никли, увядая».

А теперь давайте переметнёмся немного в будущее, где Обломов уже уютно умостился на Выборгской: «Его как будто невидимая рука посадила, как драгоценное растение, в тень от жара, под кров от дождя, и ухаживает за ним, лелеет». Вот она! Обломовка! И зачем эта Ольга с пылающим сердцем, вечными вопросами, жаждой тормошить и развиваться, когда есть успокаивающие, до боли знакомые круглые локти хозяйки?

Да, можно каждый раз винить образ жизни родителей, среду, в которой рос ребёнок и, наверное, любой другой человек под напором Штольца сдался бы и заразился пламенем! Но не обломовец. Это не мимолётная горячка, это порок жизни, внедрившийся своими корнями до самого основания. Поэтому отношения Ольги и Ильи с самого начала были обречены: человека можно вывезти из Обломовки, но Обломовку из него – никогда. А она ещё и нагонит тебя, как это и случилось на Выборгской.

Но здесь я бы хотела поговорить о чём-то более интимном и даже дерзком. Вот встречались Илья и Ольга, но стали мелькать почти на каждой странице голые локти хозяйки Пшеницыной. Вам это не показалось странным? Почему такой сильный акцент на этом? А потом ещё и приоткрытая дверь, и нескрываемый интерес Ильи Ильича, а вот и шалью уже не нужно прикрываться… Я была весьма озадачена этими моментами и решила предположить, что, скорее всего, Обломов уже тогда изменял Ольге. Смело? Возможно. А теперь что вы скажете мне на то, что меня смутили очень близкие отношения Агафьи Матвеевны и Анисьи? Вот отрывок: «…она с удивлением и почтительной боязнью возвела на неё глаза и решила, что она, Анисья, миновала своё назначение, что поприще её – не кухня Обломова, где торопливость её, вечно бьющаяся, нервическая лихорадочность движений устремлена только на то, чтобы подхватить на лету уроненную Захаром тарелку или стакан, и где опытность её и тонкость соображений подавляются мрачною завистью и грубым высокомерием мужа. Две женщины поняли друг друга и стали неразлучны».
Может, я додумываю и вижу то, чего нет, но «доверчивый шёпот с самой хозяйкой» и смелость предположения бьют по ушам. Ладно, последнее, и я замолкаю: «…взаимное влеченье Анисьи и хозяйки превратилось в неразрывную связь, в одно существование».

Так кто же хороший, а кто плохой? Обломов – жертва воспитания? Ольга – ангел спасения? Штольц – бог повествования или всё-таки немец? Я не могу ответить на эти вопросы. Я не могу сказать, что какой-то герой полноценный и вызывает сильную симпатию. Мне не жалко Обломова, я не влюблена (уже! Прощайте, школьные годы) в Штольца, не восхищаюсь Ольгиной Casta Diva. Такое ощущение, будто всем им чего-то не хватает для какой-то целостности. Не может быть чисто Обломова, не может быть чисто Штольца, не может быть чисто Ольги. Есть что-то между. И, наверное, в этом главная загадка произведения – всего лишь довериться тексту, осознать, что Гончаров не писал в жанре реализма, и постараться понять книгу душой, без осуждения. Мы не спасатели и не жертвы. Мы читатели.

«Прощай, старая Обломовка!»…«Ты отжила свой век!»

Представьте.
Будний день. На часах 7.30.
Сейчас прозвучит сигнал будильника? И надо вставать, судорожно одеваться, умываться, бриться или делать макияж, поспешно проглатывать первую за день порцию килокалорий, бежать на автобусную остановку или с проклятиями выводить автомобиль из машинной свалки во дворе?

Совсем не обязательно.

Если ваша фамилия Обломов или Обломова, то страшные цифры 7.30 всего-навсего означают, что можно поспать еще минимум пару часов, а дальше - по настроению.

Представьте.
Человек с умиротворенным лицом сидит на диване перед телевизором. В голове у него медленно-медленно крутится жизненно важный вопрос: так ли он хочет пива, чтобы встать и идти через всю комнату до холодильника?

Одним словом, перед нами асоциальная личность с полным отсутствием мотивации. Типичный Обломов начала XXI века.

Таких людей считают неудачниками.

Но кто считает? Предприниматели-неврастенники, пашущие по 12 часов в день? Офисные карьеристы, годами пялящие глаза в дисплеи, в надежде на крутой подъем по служебной лестнице и раннюю смерть в большом загородном доме?

Лозунг штольцев всех времен и народов: «Надо усердно работать сегодня, чтобы стало хорошо завтра!».

А обломовым всех времен и народов хорошо уже сегодня, было хорошо вчера и будет хорошо завтра.
Они УЖЕ имеют то, что только надеются получить карьеристы, начинающие предприниматели и прочие активные штольцы: Исполнение Желаний.

Да, но их желания так примитивны!

А я вот не уверен, что желание приобрести автомобиль Мазерати принципиально отличается от желания купить телевизор с диагональю побольше.
Что удовольствие от посещения ресторана высокой кухни намного сильнее, чем удовольствие съесть пиццу, доставленную на дом трудолюбивым курьером. К тому же это удовольствие не омрачается необходимостью пользоваться ножом и вилкой!
И совсем не уверен, что желание съездить на турецкий курорт и две недели остервенело валяться на пляже – это нечто совсем иное, чем желание купить новый диван, потому что старый уже продавлен.

Да и кто сказал, что ничего не хотеть – это плохо? Кто именно решил, что если в вашем шкафу нет десяти пар джинсов, двадцати свитеров и сорока футболок, а смартфон последний раз менялся аж год назад, то вы неудачник?

Обломов – это символ самодостаточности, светлый прообраз человека будущего, который откажется от бесконечного потребления.

Если бы хотя бы половина населения приняла образ жизни Обломова, Россия заняла бы первое место в списке самых счастливых государств. Иностранцы с умилением и завистью взирали бы на страну, в которой живет так много довольных жизнью людей, не желающих вставать ни с колен, ни с диванов, не занимающих места в общественном транспорте, не нуждающихся в офисных стульях и служебных компьютерах.

Побольше было бы в жизни обломовых – меньше было бы обломов (простите за каламбур). Если ничего не хочешь, значит, ничего не потеряешь и ни в чем не разочаруешься.

Я и сам мечтаю жить в стиле «Мой диван – моя крепость».
Я хочу говорить, как герой Джерома: «Я люблю работу, она меня очаровывает. Я могу сидеть и смотреть на нее часами».
Иначе говоря, я мечтаю быть Обломовым.

Но вот проблема: у меня нет слуги Захара. Хуже того, у меня нет даже сельского имения и скромного постоянного дохода, которого хватало бы на ежедневное пиво и чипсы.

Поэтому мечта остается мечтой. И каждое утро, по сигналу будильника, я покорно встаю и присоединяюсь к миллионным толпам таких же бедолаг.

Увы нам!

Дочитала. Теперь можно спокойно выдохнуть. Долго я не могла ее одолеть. И кто бы знал, как хотелось бросить это дело. До чего же было лениво, муторно. Все одно, за каждой страницей. И только под конец, как глоток свежего воздуха, рассказ от лица Штольца! Ах, Штольц, как же мне его не хватало! Как я соскучилась по нему за эти долгие, полные обломовщины, месяцы. Читая по чуть-чуть, заставляя себя каждый раз открывать эту книгу.. Уж думала никогда она не закончится, никогда не доберусь до конца и так и не узнаю, чем дело обернулось. Чего я с ней только не пережила. Началось ведь знакомство как обычно, с симпатии и дольки любопытства, в середине же непонимание, почти ненависть, бесконечно-однообразное раздражающее повествование, а закончилось чувством невероятного облегчения с небольшой примесью восторга. Я действительно немножко восхищена, правда понять пока не могу, чем именно. И несмотря на некоторое разочарование, оставшееся после прочтения, эта книга займет свое особое место в моей душе. Она хорошая, но не моя, и перечитывать я ее, определенно, не стану.

Так сложилось, что в последнее время доводилось читать много американских и английских авторов, и современных, и классиков. Давно собиралась наконец-то вернуться и к русским классикам. «Обломова» читала только в школе и то лишь по причине, что это был очередной роман в списке обязательных к изучению по предмету. Но хотелось перечитать и сравнить впечатления.
Со школы осталось смутное воспоминание, что герой практически все дни лежал на диване, был ленив, бездеятелен, и окончание его истории далеко от счастливого. Ощущения оправдали себя. В первой половине романа не раз довелось посмеяться, как ленив был русский барин: встать с постели занимает время до обеда, сапоги то без верного слуги Захара не наденет, кофе себе не сварит, пыль со стола смахнуть и то неимоверных усилий стоит, Захарку зовет. И все скучно ему, кто бы ни явился, куда бы ни пригласили, барин в бесконечной тоске и скуке. Прививаемая в детстве несамостоятельность, постоянная опека, инфантильность, грандиозные планы, остающиеся только в голове, неприятие действия и ответственности. Удивительно, как он еще был способен влюбиться, казалось, что ему уже не доступен никакой эмоциональный порыв в таком состоянии медвежьей спячки.
Штольц создан как полная противоположность Обломову. Слишком положителен и рационален. Не случайно, видимо, по национальности наполовину он немец, как будто для русского характера никакой деловой хватки и смекалки и не свойственно. Отношения Ольги и Штольца кажутся идеальными, гармоничными, практически недостижимыми в реальности. Такая близость душ, неутихающий интерес, «горение» - редкое сочетание.
Впечатление оказалось сильнее, чем думалось и ожидалось, глубже по сравнению со многими зарубежными классическими романами. Как ни крути, а что-то есть такое близкое и знакомое в Илье Ильиче. Себя узнаешь, и национальный характер узнаешь. Грустно.

Вот не знаю, отчего всем было неинтересно читать начало "Обломова"? Я вот наоборот с первых страниц просто влюбилась в эту книгу. Правда, начинала читать, как комедию, и очень удивилась, когда где-то в середине появились рассуждения о жизни, любовные интриги и прочее.
Что же можно сказать о персонаже Обломова? Я никогда не буду утверждать, что он стал предметом насмешки Гончарова, так же, как и не признаю, что этот герой имеет больше недостатков, чем достоинств. На самом деле этот Обломов - самый живой персонаж в романе.
В большей степени в книге преобладает идея духовной пустоты человека. Ведь если посмотреть в целом, то большинство людей только и живут от одного дня к другому: встал утром, позавтракал, собрался на работу/учебу, пришел домой - горячая ванна, сон. Все. Твои цели - это не твое желание. Это выработанная заранее общественными идеалами схема. Взять того же Штольца, чьи действия и фразы были отработаны годами и поэтому выглядели неестественно - чем он лучше Ильи Ильича? Тем, что заботился только о собсвтенном чине и не подпускал к себе искренних чувств? Тьфу!

P.S.: Благодарю за внимание, сэр.

Кто не знает Захара и его барина Илью Ильича? Таких, согласна, мало. Но кто помнит детали этой истории и ее финал? А здесь точно есть о чем подумать, поспорить. Это настоящая классика, неутомимая временем. И это одно из немногих произведений, читать которое в школьные годы мне было любопытно.

«Обломов» для меня – это роман о течении жизни. О своём комфортном существовании и желании других людей подстроить тебя под себя. Здесь столько уникальных героев-типажей, что вы без труда и себя найдёте, и близких своих. И все как в жизни – не твой человек тебя будет раздражать, а свой обретённый подарит мир. И роман не забудет показать, насколько некомфортно разным людям рядом, когда проходит очарование.

Здесь невероятно неспешный темп повествования, то и дело уходящий в любопытные, но объёмные рассуждения совершенно о разном. Мне сейчас уже с высоты родителя, очень понравилось рассуждение о потерянных поколениях, воспитании и браке.

В отзывах на классику принято говорить о срезе эпохи. Но в этот раз я скажу, что эпоха ушла, а человек с желанием существовать в зоне комфорта никуда не делся. Я понимаю, почему это произведение проходят в школе и с каким посылом. Но я из тех, кто выбрал Обломвщину уже давно. Многие слышали это слово с негативным тоном. Но возьмите роман в руки, перечитайте определение этому феномену, что дает друг Обломова. Что-что? Это же вот то, к чему стремится огромное количество людей, ради чего сейчас работаем, да еще и не на одной работе. А тут просто человек имел наглость быть для себя счастливым. Вот только чувство вины постоянно пытались ему привить.

Беда лишь в том, что опыт набивается шишками. А для опыта нужно движение. И только имея опыт, ты можешь спокойно погрузиться в Обломовщину. Тогда не обведут вокруг носа. В этом и беда… А так хочется ортопедический матрас, большую библиотеку и Захарку в придачу. Пока вот и ни то, ни сё. С незавидной регулярностью за свой темп и образ жизни ловлю навязанное чувство вины от окружения. Вот такой вот экскурс в классику сегодня.

Лежу я, томно растянувшись на диване, но не в турецком халате, а в пижаме с единорогами с вайлдберис, и разливается по телу та сладкая и густая, как сироп самая обломовская нега. И мысль, ленивая и неторопливая, вызревает в голове: а не позвать ли Захара? Чтобы принес он мне не кофий, а напиток на бананово-миндальном молоке, собранном, само собой, в субботу на восходе трех лун в провинции Сынань в эпоху династии Цинь, да вазочку баранок, но не простых, а эстетичных… И уже томлюсь в ожидании этого момента, этого идеального часа, который вот-вот настанет.

Но Захара все нет и нет. Потому что Захар — это я сама. Потому что диван мой стоит не в Обломовке, а в мире жестоком, где «восход трех лун», это просто маркетинговый ход на упаковке уцененного молока, а «позвать Захара» означает оторвать свои ленивые кости и пройти десять шагов до кухни, где еще и посуда с вечера не помыта. Ужас то какой… Пошлятина...

И вот она, современная обломовщина: томление души, требующее невозможного идеала, и парализующее осознание, что для его достижения нужны усилия. Хочется гранд-жеста с миндальным молоком, но даже налить себе обычный кофе лень. Герой нашего времени: Обломов в пижаме с доставкой из «СберМаркета».

И тут само собой из глубин является хокку:

И пока душа просит поэзии баранок в изящной вазочке,
рука сама тянется к пакету с печеньем,
крошки от которого будут потом неприятно колоть бок…
Но как же вкусно…

Вот и роман этот, как снова-таки ожидалось от русской классики, подлой такой саперной лопаткой, ударил по самому больному, стал до ужаса, до мурашек личным. Лежишь себе, а будто про тебя всё написано, про твоё лежание, про твой внутренний монолог, который ведет себя так, будто готовишься не только к экзамену по философии, но и к обороне небольшой европейской страны. Жизнь за окном шумит, проходит мимо, спешит куда-то, строит планы, а у меня и план — перевернуться на другой бок, чтобы солнце глаз не слепило.

И мыслей-то, мыслей в голове... целые вихри, ураганы, строительство Вавилонской башни! Сейчас я встану и… нет, сначала нужно обдумать стратегию подъема, просчитать все риски, проанализировать метафизическую целесообразность данного действия в контексте бренности бытия. И пока я размышляю о смыслах, день уже клонится к вечеру.

А ведь молодежь нашу, елки-палки, меня пора! Надо идти, умы заряжать, «скрины» делать, контент потреблять, развивать личный бренд! И книги читать надо, конечно, самообразовываться, или как там это шаманство с бубном на современный лад называется… «Прокачивать скиллы», что ли? Звучит как-то утомительно, отдаёт потом и тяжёлым трудом.

А всё лень. Та самая, обломовская, наследственная, из разряда «а не разобрать ли мне личку, а то сообщений нечитанных накопилось?.. Лучше в следующий понедельник». И понимаешь, что главный вопрос романа не «как Обломов мог так жить?», а «и много ли в нас, право, обломовских черт?». И ответ, увы, оказывается пугающе и уютно-узнаваемым.

И вот ты решаешься. Встаёшь. Вернее, не встаёшь, а лишь запускаешь многоступенчатую космическую программу по инициации подъема. Сначала метафизический акт: душа, томящаяся в плену пижамы и диванных складок, посылает нервной системе едва уловимый импульс, некий намёк на возможность движения. Импульс тонет в сиропной гуще обломовской неги, как камень в болоте.

Мысль о подъёме обрастает сложнейшими философскими конструкциями. А что есть «встать»? Это ведь не просто изменить положение тела в пространстве. Это восстать против хаоса, навести порядок в мироздании, начав с квадратного метра вокруг дивана. Это признать победу времени над вечным «потом».

Это мучительно трудно.

И всё никак. Всё не можешь. Захар бы пришёл, вздохнул бы брюзгливо, подал бы халат и дело с концом. Но Захара нет. Он растворился в цифровой эпохе, превратился в безликую доставку, которая всё равно опоздает на полчаса.

А уж Штольца… Штольца-то рядом и подавно нет. Вот кого не хватает этому веку! Практичного немца с русской душой, который ворвался бы без звонка, распахнул шторы, выплеснув на пол солнечные зайчики, и тряхнул бы тебя за плечо: «Полно тебе валяться! Идём мир завоёвывать!» И ты бы пошёл, потому что с ним это не страшно — завоевывать. Он бы разбил глобальную задачу «стать человеком» на мелкие, понятные шаги: первая кровь — умыться, двойное убийство — сварить кофе, контрольный выстрел — ответить на сообщения.

Но штольцы вывелись, они все теперь в своих стартапах и на нетворкингах, им не до нас, лежачих. И остаёшься ты один на один с диваном, с пижамой, с вайлдберисом и с трансцендентным ужасом перед необходимостью простого физического действия. И понимаешь, что величайшая трагедия современного Обломова не в лени, а в одиночестве, может. Некому просто взять и тряхнуть тебя за плечо. Приходится трясти себя самому.

А не получается…

И после прочтения остаётся фундаментальный, щемящий разлад. Гончаров вскрыл главный бич современности ещё до её наступления. Разлад между грандиозным, бесконечно сложным внутренним миром, где роятся невысказанные симфонии, строятся воздушные замки из тончайших чувств и проводятся многочасовые ментальные диспуты о смысле бытия и внешним миром.

Миром, который груб, примитивен и до идиотизма прагматичен. Мир не хочет слушать твою симфонию. Он требует заполнить отчет. Он не ценит твой изощренный анализ шекспировских мотивов в поп-культуре. Он требует просто вынести мусор. Смеётся над твоим томлением духа и тычет пальцем в календарь: «Дедлайн был вчера».

Обломов, может и не про лень даже. Про паралич воли, вызванный чудовищным диссонансом между масштабом души и убожеством тех действий, что от неё требуются. Зачем вставать с дивана? Чтобы участвовать в бессмысленной, суетливой гонке? Чтобы делать «дела», значимость которых меркнет перед одним катаклизмом твоей собственной мысли?

Внутренний мир — «Сикстинская капелла», полная тончайших оттенков, полутонов и гениальных озарений. А внешний мир стучит в дверь табуреткой и орёт: «Эй, ты там, выходи в свет!». И ты понимаешь, что любая попытка выйти наружу расценивается как предательство. Осквернение собственного храма. Профанация.

Вот и лежишь, аристократ духа в засаленной пижаме, выбирая между великим и малым. Между грандиозным замыслом собственной жизни и необходимостью банально её поддерживать. И часто, слишком часто, великое проигрывает. Не потому, что оно слабо. А потому, что оно слишком хрупко для мира, где главный аргумент — это дубина.

Завершая последнюю страницу, закрываешь книгу с чувством, которое трудно определить однозначно. Это не грусть и не восторг, а скорее узнавание. Тревожное, щемящее, почти интимное. Не просто роман о барчонке XIX века, а универсальная формула фундаментального человеческого противостояния, которое в наш век гиперстимуляции и «достигаторства» только обострилось до предела.

«Обломов», как грандиозная метафора разлада между внутренним и внешним. Между тем бесконечно богатым, сложным, тонко настроенным миром, что существует внутри нас, и примитивной, грубой, шумной машиной мира внешнего, которая требует от нас не смысла, а действия. Не глубины, а скорости. Не созерцания, без которого любое действие слепо, а бездумного продуцирования.

Илья Ильич, я считаю, не лентяй. Он мыслитель, который осознал бессмысленность суеты. Трагедия не в том, что он ничего не делает. Трагедия в том, что он не находит достойного применения своей тонкой душевной организации. Весь его «труд» уходит внутрь: на переживание музыки, на тонкие душевные порывы, на построение идеальной модели жизни в своем воображении. Внешний мир с его требованием «написать письмо управляющему», «переехать на новую квартиру», «выйти в свет» кажется ему пошлым, плоским, оскорбительно примитивным по сравнению с этой внутренней работой. Зачем куда-то идти, если можно столько всего прочувствовать и передумать, просто лёжа на диване?

А он не прав? - ору я, перелистывая страницу. Ведь в конечном счёте, вся наша беготня, отчеты, посты в соцсетях, погоня за статусом, разве не это ли та самая «обломовщина наоборот»?

Суета ради суеты?

Действие, лишенное внутреннего смысла, духовной основы? Смеёмся над Обломовым, который не может встать с дивана, но сами стали заложниками бесконечного цикла примитивных действий, не останавливаясь, чтобы спросить: «А зачем?»

Обломов, как гипербола нашей собственной инертности духа перед лицом давления социума. Наше нежелание торговать своим внутренним временем, своими мечтами, правом на тишину и бездействие в обмен на одобрение извне. В мире, где ценность человека всё чаще измеряется его публичной продуктивностью, Обломов становится странным мучеником, святым отшельником культа внутренней жизни. Он предпочёл забвение компромиссу с пошлостью.

Финал романа трагичен не потому, что Обломов

. Он трагичен потому, что умирает его мир, тот самый, богатый и хрупкий. Умирает не воплотившись. И это вечное предостережение нам, обречённым балансировать между обломовской тоской по идеалу и штольцевской необходимостью действовать в неидеальном мире.

Книга заставляет признать обломовца в себе. Не как повод для самобичевания, а как ключ к пониманию. Может быть, наша вечная усталость и прокрастинация, это не недостаток характера, а бунт нашей утончённой, перегруженной души против грубых требований реальности. И главный вызов не в том, чтобы победить в себе Обломова, а в том, чтобы найти такой путь, такое дело, такой ритм жизни, которые не будут чувствоваться предательством по отношению к тому сложному, красивому и ленивому существу, что живёт внутри каждого из нас и тоскует по своему дивану, своему халату и своей Обломовке.

Лёжа на боку,
Вижу пыль на комоде.
Осень настала.

Принести, может,
Забытый на балконе зонт.
Но вставать нет сил.

Захар молчит.
Кофе остывает. Мысль
Уползла в складки дивана.

Шелестят страницы.
Глаза читают, а ум
Спит в Обломовке.

Хотя, конечно, что я, собственно, понимаю? Профессионально томная вахтёрша у собственного дивана, виртуозно прожигающая жизнь в обнимку с ноутбуком и чаем, который вечно остывает, потому что лень донести до рта чашку. Главная аскеза — дойти до холодильника, а главная духовная практика — борьба с желанием заказать доставку, когда доставка уже стоит у двери.

После прочтения, конечно, выть хочется. Не от величия русской литературы, а от собственного её слишком уж буквального, бытового прочтения. Идешь мимо зеркала, а в отражении не трагический герой с тонкой душевной организацией, а просто девушка, которая три дня не может посуду помыть. Обломов с его «ничего не делать» — это возвышенно, поэтично, это про разлад с миром. А у меня это просто называется «опять весь выходной в пижаме». Гончаров написал гениальную аллегорию, а я умудрилась превратить её в инструкцию по эксплуатации дивана.

Так что да. Книга закрыта. Мысли — возвышенны. Планы — грандиозны. А я всё ещё лежу. И единственный Захар, которого я могу позвать, это голосовой помощник в колонке, который вечно меня не понимает. Вопль души, в общем. Почти как у Ильи Ильича, только с поправкой на технологический прогресс и доставку суши.

(Тихим, механически-спокойным голосом, с легким электронным эхом)
Внутренний голос... принято.
Распознаю... запрос на самоидентификацию.
Сканирую память... обнаружен файл «Обломов. ИльяИльич».
Сходство... 93 процента.
Признай Обломова в себе. Не бойся.
Это не диагноз, а особенность операционной системы.
Иногда... нужно оставаться в режиме ожидания... для экономии заряда.
Диван — это не кровать бездействия... это стенд для обумывания грандиозных планов.
Рекомендую... принять текущее состояние.
Задача «встать»... перенесена на неопределенный срок.
А пока... может... кофе на бананово-миндальном молоке?

И сию строку, по чести, надлежит посвятить марафону, сему неугомонному и деятельному Штольцу наших дней, что, нарушив благодатную тишину уединения, всё же умудрился совершить чудо — подвигнул-таки мою персону на закрытие сего многолетнего, тягостного гештальта… За что, собственно, и премного благодарствую… Легче теперь на душе, словно тот самый камень, что лежал на сердце вместо несносного письма управляющему, наконец-то сброшен… Теперь бы ещё и с дивана подняться… но уж после, непременно после…