Мир чудес

Не прошло и полугода с прочтения Мантикоры как я закончила, наконец, Дептфордскую трилогию. Одна история, рассказанная тремя разными людьми с трех разных позиций завершается там же, где начиналась и тем же, чем начиналась - злополучным снежком и смертью Боя Стонтона. Но рассказчики накладывают свой отпечаток на стиль повествования. Сперва мы видим произошедшее с точки зрения историка Рамзи, и рассказывает он нам ее с помощью архетипов исторических и мифологических. Затем совершаем психологический экскурс вместе с проходящим терапию в Цюрихе сыном Стонтона. И, наконец, погружаемся в мир зрелищных искусств вместе с Магнусом Айзенгримом.
Это в каком-то смысле возвращение к истокам (именно из античного театра пришли к нам традиционные архетипы, в т. ч. "пятый персонаж") и в то же время квинтэссенция предыдущих частей - нарочитая, броская, зрелищная. От дешевого ярмарочного аттракциона, через аффектированность театральных подмостков и яркий китч иллюзиона, вместе с главным героем мы подходим к самому современному из искусств - кинематографу.
В трех томах, трех историях отражается великое путешествие архетипов через виды искусства. Люди меняются и искусство меняется вместе с ними, но истории вечны. "И сколько бы времени нам ни осталось, мы будем пересказывать их - в том или ином виде" (с)

Расправившись ещё со второй книгой цикла, мне показалось, что Дептфордскую трилогию следовало бы пресечь уже на "Пятом персонаже": цельная и детально продуманная история — ни убавить, ни прибавить. Остаётся лишь догадываться о причинах, побудивших автора присовокупить к ней ещё две побочные ветви повествования и растянуть удовольствие аж на три тома.

Так или иначе, "Мир чудес" — это вполне самостоятельное произведение, укладывающееся в рамки основной сюжетной линии, но при этом имеющее к ней весьма косвенное отношение.

В книге используется так характерный для всей Дептфордской трилогии приём гипертрофированных сюжетных коллизий: величайший иллюзионист современности мог вырасти только из мальчишки, прошедшего все ужасы педофилии и балаганного рабства, но повстречавшего на своём пути чету гениальных актёров, обративших юного прохиндея к Искусству. Надуманно, вычурно, гротескно, неправдоподобно, но в высшей степени читабельно! И это последнее обстоятельство с лихвой перекрывает все вышеперечисленные недостатки повествования.

"Мир чудес" представляет собой ценность не в контексте жизнеописания мага и волшебника Магнуса Айзенгрима, какое видится мне хотя и любопытным, но нарочито трагичным, а философским подтекстом жанра автобиографического произведения. Книга ставит неудобный и каверзный вопрос, актуальный для каждого без исключения: как искажается истина, пройдя через призму нашего восприятия? Что съедает время, а о чём осознанно умалчивается Насколько честен человек в своих воспоминаниях — прежде всего перед самим собой, не говоря уже об окружающих?
Повествование выстроено таким причудливым образом, что по-началу ты безоговорочно веришь рассказу и оценочным суждениям Айзенгрима, как единственного источника информации, но когда где-то в середине тебя огорашивают альтернативной версией происходившего, то невольно начинаешь сомневаться в каждом слове иллюзиониста и в дальнейшем воспринимаешь сказанное им с оглядкой на его непомерный эгоцентризм и естественное желание обелить себя.

Мне показалось, что суть произведения кроется в аналитических диалогах, порой переходящих в острые и нелицеприятные пикировки, кинематографистов с обитателями Зоргенфрея, предваряющие и резюмирующие тягучие, тошнотворно детализированные и кичливые автобиографические монологи Айзенгрима, которые призваны лишь изящно обрамлять эти философские беседы. При этом сам Айзенгрим, по непонятным для меня причинам, вызывает не ожидаемые симпатию или восхищение, а сочувствие и брезгливость, причём последнее ощущение превалирует на протяжении всей трилогии.

Дептфордская трилогия - это как раз тот случай, когда нужно было остановиться после первой книги и не портить себе впечатление от прочитанного. Ну ладно, не получилось что-то с историей Боя Стонтона в "Мантикоре", но в "Мире чудес" мне было обещано чудо разгадки всей трилогии, но и его к сожалению не произошло. История жизни великого и ужасного Магнуса Айзенгрима вылилась в один сплошной комплекс через задний проход. Он в результате предстал передо мной злобным карликом, чья история сляпана из эпизодов различных людей и никак не может составить жизнь одного персонажа, как не похожа на реальную и преображение, и перерождение его подружки Лизл. Сама идея, попробовать восстановить ощущения прошлого именно с высоты того реального возраста, а не через призму прожитых лет изначально показалась мне любопытной, я даже попробовала и в своей жизни таким образом покопаться, но это было только в самом начале, а дальше началась тягомотина, мало похожая на жизненный путь великого иллюзиониста. Так что книга прочитана, а от нее у меня осталась видение безумной троицы в огромной постели, обида за Рамси и стойкое убеждение, что Бой не мог так поступить, а тем более сделать это с камнем.

«Мир чудес» — фееричный, нереальный и местами шокирующий роман-антивоспитание, в котором сын священника Пол Демпстер, вопреки всему, превращается в величайшего иллюзиониста Магнуса Айзенгрима. Отойдя от дел, Айзенгрим снимается в кино — в роли другого мастера иллюзий, Робера-Гудена. Собственно, съёмочный процесс — это рамочная конструкция, в которую вписаны события прошлого, жизнь Айзенгрима, как при параллельном монтаже, соотносится с жизнью его киногероя (не в пользу последнего).

Конечно, в сюжете задействованы и Лизелотта-Лизл, и Рамзи, а в качестве декораций перед нами разворачивается весь свет, хотя здесь и сейчас герои находятся в Зоргенфрее, лишь ненадолго уезжая в Лондон.

А на самых последних страницах читатели наконец узнают ответ на вопрос, заданный в первой части: кто же всё-таки убил Боя Стонтона? Засим всё, иначе не обойдётся без спойлеров.

Вот и закончена канадская трилогия... Конечно, она уже не могла так удивить, как Пятый персонаж. Или перевернуть события как Мантикора. Но свой вклад в вопрос "Кто убил Боя Стонтона?" книга внесла.
Другое дело, что этот вопрос здесь будет занимать последнее место. Ибо основное что нам дадут - это подтекст. По которому мы посмотрим по-другому на Дани и Магнуса.
В этой книге видно как автор устал от этой трилогии. Рассказывать о цирке и театре, вот что ему хотелось! И здесь видна страсть, переживание за героя, пусть даже он почти всю жизнь был пятым персонажем. Но как только в его жизни появляется Лизл, все искра пропадает.
Если вы любите театральные страсти или описания старых бродячих цирков это самое то.

Собственно третья часть трилогии, просто чтобы дойти цикл до конца. Менее унылая, чем вторая, но до планки первой книги ей никак не дотянуться. Автор опять мусолит события «Пятого персонажа». Опять мы задаемся вопросом «Кто убил Боя Стонтона?», а заодно заглядываем в закулисье жизни иллюзионистов, да и вообще бродячих артистов. Любопытно, но не более. Нужно ли вообще читать «Мир чудес»? Не знаю. Разве, что из желания не оставлять не законченных циклов. Самое смешное первая книга вполне может существовать без ее вялых продолжений, так что приходиться считать, что они были созданы исключительно в коммерческих целях.

Немного, но я все же скажу.

Как "Пятый персонаж" охватил так много, а еще больше оставил простора для мыслей, как "Мантикора" оказалась настолько метафизична, так и "Мир чудес" проявил себя бурлеском. Причем подчас страшным бурлеском.

Где начало и где конец? И видим ли мы действительно конец, а не змея, кусающего себя за хвост? Вечная сансара. Впрочем, дело не в конце, а в начале. С чего там все начиналось? Бросок... и... "нам не дано предугадать, чем слово наше отзовется". А тут не слово - случайный жест, случайный камень.

Вот только начинаю думать, что у Дэвиса как раз ничего случайного нет. Потому что тема брошенного камня - вы же помните - "пусть бросит в меня камень тот, кто без греха". И вот летит камень. И запускает целую машину, в которой каждый винтик что-то да значит. Вплоть до того момента, когда - "и кто убил Боя Стонтона?". О случайностях и выстраиваемых ими цепочках можно рассуждать нескончаемо, и тема эта неисчерпаема, и не всегда видимый ответ - на самом деле ответ.

А за неисчерпаемостью темы проблескивает и манит бродячий цирк, притягая нас и отталкивая как своими уродами и виртуозностью номеров, так и атмосферой - густой, насыщенной, откуда веетинеминуемым. Как цепко Дэвис называет участников этого тесного мирка Талантами, а как известно, талант из "какого только сора" не состоит. Ну что ж, посмотрим на Талантов и Поклонников, как все завязано между ними - а как называет Магнус Айзегрим, он же бывший мальчик Пол Дэмпфорт своих зрителей Простофилями - это ли не говоряще?

Как и говорила, не стала писать много, просто хотелось акцентироваться на тех вещах, которые меня зацепили.

Вот не люблю я цирк, о чём и повторяю уже не в первой рецензии. Но это так, моя личная идиосинкразия.
В этой части трилогии история предстаёт перед нами такой, какой она была для Магнуса. Задумка, конечно, очень интересная.
Итак, что же мы видим глазами мальчика, того самого, чьё рождение когда-то ускорил роковой снежок? А видим мы непроглядный кошмар – сумасшедшая мать, слишком правильный, беспощадный в этой правильности сухарь-отец, травля со стороны других детей, изнасилование. Местами просто невозможно читать! Единственный лучик света, любовь и талант к фокусам, кажется юному магу чем-то запретным. Потом будет большой успех, но это потом.
Рамзи в этой части уже совсем старик, теперь он заинтересовался исследованием уже не святых, а нечистой силы.

Полгода назад книжное пространство взорвала "Маленькая жизнь" Ханьи Янагихары горькая,больная, тяжёлая книга. С мальчиком,  многократно становившимся объектом сексуальных преступлений,  в центре повествования. Вопреки обстоятельствам, герой получает образование, обретает дружбу, любовь, всеобщее уважение, богатство, почет. Чтобы остаться на всю жизнь искалеченным, как физически, так и морально. Неспособным адекватно ответить на предлагаемую  ему любовь, не сумевшим простить и принять себя. Несчастным. 

Это взгляд на жизнь, который можно условно назвать фрейдистским: психотравма , нанесенная в детстве, практически не имеет шансов быть до конца изжитой, оставляя мучительный гандикап без срока давности у имевшего несчастье  пережить. Помочь мог бы психолог, но для этого нужно прежде исповедаться в происшедшем, а как быть, если воспоминания столь мучительны, что пациент не может преодолеть болевой порог и выпустить себя из темницы прошлого? Нет ответа. 

Я с великим уважением к венскому гению, но взгляда на жизнь придерживаюсь юнгианского: есть океан общественного бессознательного, хранящий "все образы, всех былей отпечатки", иными словами мифологические архетипы ,  сколько их есть у человечества (основных на диво немного, вариантов без счета). Вот из этого-то океана или колодца происходятсценарии всего, чему суждено случиться с нами в жизни. 

Чаще всего незначительные для окружающих, но исполненные эпохальной значимости для нас, проживающих их. В редких случаях героические, жертвенные, мученические. В особых -сочетающие то и другое. Об этом может быть очень интересно читать или слушать, но не приведи Господь воплотить.

И теперь главное: мир архетипов формировался в дремучие времена дикости и так уж устроен, что по большей части находит приемлемыми чудовищные, на взгляд современного человека,  преступления. Не оправдывает и не признает  естественными, но принимает возможность пройти через; пережить, стать жертвой чего то страшного и остаться жить. Не утратить внутренней целостности, достоинства и самоуважения. "Мир чудес" Робертсона Дэвиса - это та же история, взгляд с юнгианской точки зрения. 

Ребёнок, до которого никому нет дела, кроме помешанного на религии отца, а внимание, уделяемое детям религиозными фанатиками - товар специфического сорта, без которого им лучше бы обойтись. Сумасшедшая мать совершила что-то постыдно непристойное, за что весь городок ненавидит её, а отец держит на привязи. Дети насмехаются над мальчиком, дразня "сыном блудницы", особенность местного диалекта такова, что фонема "у" заменяется на "я" ( в оригинале, разумеется иначе: "whore" -"huur", но Робертсону Дэвису очень повезло с русским переводом Григория Крылова).

Итак, малец, никогда не знавший ласки и нежности, но обладающий задатками огромного таланта, впервые в жизни оказывается в месте, где дар может раскрыться и в обществе человека, в совершенстве владеющего искусством, которому он и мечтать не смеет научиться. Заслужив внимание этого человека. Он украл у отца деньги, чтобы попасть сюда и страшится наказания. А кумир насилует ребенка в вонючем сортире прямо тут, на ярмарке. Как вам такая ситуация?

Не хочу сказать, что "Маленькая жизнь" и история Джуда вторичны, что с того, что "Мир чудес" написан тридцатью годами раньше, я уже говорила: основных вариантов сценария на диво немного. Скорее напротив, важно диаметрально различие в способе осмысления одного сценария. Там и тут похищенный растлённый мальчик, которого долго и нещадно после эксплуатируют. В обеих книгах выросший герой добивается многого. Разница в том, что один (фрейдов взгляд на вещи) несет свой портативный ад, как улитка домик всю оставшуюся жизнь; а второй (юнгов: ты - совокупность всех составляющих твоей личности, всех сценариев, которые тебе суждено разыграть, но ни один из них не властен над тобою всем) оставляет его за спиной.

Я не могла не затронуть этого аспекта, завершая знакомство с "Дэпфортской трилогией", заключительный роман которой много интереснее, глубже, ярче, весомее одной этой жуткой истории и говорить о нем можно бесконечно (как обо всем, написанном Дэвисом). Только, понимаете, заглавие"Мир чудес" - не дань саркастической иронии. Мир исполнен чудес, странных, страшных, прекрасных. И в итоге он даст тебе те, которые сам ты более всего расположен взять у него. Аллилуйя!

«Мир чудес» заново открыл мне три чудесные истины:

• Любая чухня, произнесённая с должным апломбом, становится правдой.
• Две противоречащие друг другу чухни, сдобренные пафосом, тут же теряют противоречивость.
• Ницше жил, Ницше жив, Ницше будет жить.

  А если серьёзно, роман меня очень разочаровал. По сути, это даже не роман. В Средневековье такие произведения назывались моралитэ. Сюжета там кот наплакал, персонажи были поделены на лохов и высокодуховных, последние читали морали первым. Собственно вот и всё, чем читателя потчевали.

Вот уж не знаю, какой из эгоистов романа покусал Р. Дэвиса (подозреваю, что Рамзи), но решил он, видать, окончательно, что хватит уже для нас стараться – пора и для себя пописать. Не хочу, дескать, быть чёрною крестьянкой – хочу быть столбовой дворянкой. Поэтому в топку полетел сюжет с интригой, конфликт с противостоянием различных жизненных позиций и так кое-чего по мелочи.

Единственным солнцем данного романа является Магнус Айзенгим (в девичестве Пол Демпстер) – непревзойдённый актёр, фокусник, часовых дел мастер, чемпион тонкого троллинга, Марти Сью всея Европы, обладатель самого большого эго в истории человечества, а также загадочной канадской души – и просто белокурая бестия. Он сдал тесты на страшную болезнь под названием «университетское образование». Результаты теста отрицательные, но подозреваю, они были подделаны: больно уж Магнус складно изъясняется большими сложноподчинёнными предложениями со всякими книжными словами. «Бурю» Шекспира он прочёл, но не понял, а о «нарушении законов повествования» толкует так запросто, словно только что лекцию по теории литературы отчитал.

Автор так активно персонажу подыгрывает, что за него как-то даже стыдно. Обычно такой манией страдают лишь начинающие писатели. Магнус, что уж там, – весьма достоверно изображённый откровенный эгоист, однако Р. Дэвис полагает, что достоверность… что с неё взять? Разве сможем мы разделить его восторг по поводу того, какие эгоисты особенные люди, избранная раса, дваждырождённые и т.д.? А потому довольно скоро в романе начинается настоящий цирк. Просто рассказать нам о мытарствах Пола? Зачем? Пусть он это рассказывает кучке людей, которые снимают кино про Робера-Гудена. А они пусть говорят, какой Робер-Гуден отстой и какой Магнус крутой и классный (но снимать кино будут про Робера-Гудена). А ещё они будут искать в его жизни ПОДТЕКСТ. А ещё Рамзи решит написать его подлинную автобиографию, чтобы этим самым верным способом (другие по сравнению с этим – лохотрон) обессмертить своё имя. Рамзи, ты кстати помнишь, что учитель фокусов из тебя никакущий?

Эту фразу в разных её вариантах Айзенгрим будет говорить бедняге по поводу и без раз пятнадцать за весь роман. Сначала я подумала, что это такая в их кружке дружеская шутка (ведь, вроде как, Лизл, Магнус и Рамзи – идеальное содружество), но для шутки это напоминание встречалось подозрительно часто. Кроме того, Рамзи постоянно тыкали носом в то, что его умственные способности уступают айзенгримовским, что он не знал жизни (надо думать – Первая мировая, кома, госпиталь и калечество не в счёт). И всё это для того, чтобы авторитет Магнуса взирал на персонажей с недосягаемой вышины. Искусственно автором созданной.

Даже необразованность (типа!) Айзенгрима стала его суперскиллом! Автор весь роман талдычил, как заведённый, что высшее образование (или его аналоги) лишает человека интуиции. Интеллект убивает интуицию, и человек становится абсолютно неприспособленным к жизни! Прям сюжет для Рен-ТВ. Учитывая, что Р. Дэвис сам прошёл через университет, да и читают и почитают его не полы демпстеры, такая истерика по поводу вреда образования выглядит по меньшей мере странно.

Все персонажи перед Магнусом заискивают, все жадно слушают его Откровение, и даже за глаза отзываются о нём с неизменным восторгом. Айзенгрим запросто может оскорбить и унизить даже того, кого он называет другом, но все находят это милым и даже обиженный вскоре признаёт, что по сравнению с Магнусом и его страданиями он никто и звать его никак.

Я ожидала сказки с преодолением препятствий и, может быть, чудом, а получила очередную историю про хамоватую Мери Сью (право же, те комплименты, которые расточают Магнусу, подошли бы больше девушке, чем парню, пусть даже и суперталантливому), которой все напропалую восхищаются, её завистники легко пострамляются, а ты тщетно пытаешься понять, за что такие восторги. И вроде бы, все таланты Магнуса не на пустом месте взялись. И вроде бы, нам с подробностями рассказывают, как пацан к успеху шёл. Но озвучу здесь своё подозрение.

Уже читая «Пятого персонажа», я стала серьёзно сомневаться, что Рамзи – историк. У меня есть среди знакомых историки. Мыслят они категорически иначе. Рамзи – типичный филолог. А все его «исторические» размышления – на уровне теорий про Россию – родину птеродактилей, марсиан и пороха. Кстати, заметьте, что Рамзи, Дэвида Стонтона и даже Магнуса нам почти не показывают в процессе работы. Нам рассказывают про их работу. Приходится принимать на веру, что Айзенгрим в самом деле стал суперпуперчасовщиком, что он в кратчайшие сроки освоил основные цирковые номера (помимо фокусов). Всё это сопровождается фразами в духе «мне было нелегко, пришлось много работать, но я справился». Ну очень информативно!

Дэвид Стонтон вообще не тянет на адвоката. Он настолько наивен, что даже его сестра легко обводит его вокруг пальца, а нехитрый характер своего папы он без чужой помощи вообще не смог раскусить. А ведь, вроде как, профессия предполагает наблюдательность и умение анализировать чужие слова и сопоставлять их с фактами. А всё ради чего? Ради эффектной метафоры самосуда. А так-то, по сути, Дэвид Стонтон – обычный представитель офисного планктона, вечно на подчинённых ролях.

Айзенгрим – тоже филолог, но почему-то автор это тщательно скрывает. Вся группа киношников (я так и не научилась их различать) – это единый филолого-психологический монстр. Филологическое образование есть только у Лизл, но она почему-то высказывается о нём как о чём-то не очень значимом («склонялась к тому, что называлось филологией»). Странно всё это… Анафема высшему образованию, тщательно скрываемые филологические наклонности у персонажей… Смахивает на психическую патологию. Не хочет ли автор поговорить с нами об этом?

Теперь уж точно без шуток. «Мир чудес» очень утомил, и я, как вы поняли, планирую утомить всех читающих рецензией, чтобы в полной мере создать у вас представление об этом романе.

Его сюжет запросто уложится в половину того объёма, который тут автор нагородил. Конфликт, вроде бы, строится на противостоянии Магнуса и одного из киношников с непроизносимой фамилией на «и» (даже не буду искать, ибо не суть), но Магнус влёгкую его уделывает и выставляет дураком и идиотом. Хотя мистер И. говорил о Магнусе дельные вещи. Второй конфликт – противостояние Магнуса и Рамзи на тему «кто убил Боя Стонтона?» Угадайте, кто запросто выиграл и как дважды два доказал, что его соперник по спору и есть убийца? Фокусник, как видно, умеет передёргивать не только карты, но и смыслы. Жалко, что Магнус не взялся доказать, что Рамзи застрелил Кеннеди. И что Мёртвое море тоже он убил.

А Бой-то Стонтон, оказывается, почти святой человек! А Рамзи просто ревновал (хотелось бы, правда, узнать – к кому). Подумаешь, Бой камень в снежок сунул. Абсолютно все мальчишки так делают. А ты, Рамзи, делал деньги на святых! Ты не был беден, а фокусник из тебя – мда… Именно так выглядит идеальная дружба – властвуй, доминируй, подавляй. Рамзи же, как обычно, Айзенгриму втихую завидует и всё терпит.

Много ли содержимого можно наковырять из одного эгоиста, если вся биография Магнуса сводится к повторению одной сюжетной схемы «герой попадает в новую среду; сначала ему там плохо, потом он адаптируется и берёт от неё всё лучшее; идёт дальше»? О преодолении и превозмогании нам говорят конспективно «было да прошло». Хоть бы раз у Магнуса с чем-нибудь серьёзный промах случился!

Нехитрую сюжетную карусель разбавляет до нужного для романа объёма куча отступлений: про антрепренера Тресайзов, про вагоны-рестораны, про рестораны, про дешёвые гостиницы, про дорогие гостиницы, про канадские театры, про маму мистера И… А уж описанию застолий я счёт потеряла. Будь у четы Тресайзов собачка или кошечка, автор нам и про неё бы написал. Если вначале все эти подробности были на своём месте, то потом автора явно понесло. Из-за всего этого в романе тесно, как во внутренностях Абдуллы.

Тексту явно не помешал бы редактор. Про хвост у орангутанга даже составитель комментария был вынужден упомянуть как про ошибку. Лизл в последней части разъясняет Рамзи суть номера с головой Роджера Бэкона, хотя они с Рамзи вместе работали над этим номером! Магнус растолковывает ему, как переводится «Айзенгрим», хотя он уже объяснил ему это в «Пятом персонаже». Роман вообще очень грубо «сведён» с предыдущими частями. В общем-то это даже не самостоятельное произведение, а третья часть «Пятого персонажа», как «Мантикора» – вторая.

Напоследок пара слов о здешнем ницшеанстве, которое автор призывает взять на вооружение (если мы не заражены высшим образованием, разумеется). Итак, наша великая троица неоднократно будет утверждать, что они не-такие-как-все, не буржуи, а люди с воображением (которое высшее образование напрочь отбивает – помним!). Чтобы показать, какие они не буржуи и не мещане, а неоромантики и бунтари, герои ломают мораль об коленку прямо на наших глазах (не повторять! работают профессионалы!): прилюдно признаются в том, что они эгоисты и не стесняются этого, Лизл осчастливливает всех признанием о том, что она регулярно спит с девушками, но с мужчинами ей тоже нравится (хотя никто её не просил про это рассказывать), что они трое спят в одной кровати… Замер дух? Завидуете их смелости и раскрепощённости? Эти подростковые перформансы нам будут демонстрировать весь роман в промежутках между исповедью Айзенгрима.

А ещё троица останавливается в самых дорогих отелях, заказывает самые дорогие вина и деликатесы, живёт в самом настоящем швейцарском замке с кучей раритетной мебели ручной работы, колесит по миру и не ходит на работу («Суаре иллюзий» несмотря на все усилия автора работой не выглядит). Они не буржуи. Буржуи живут по-другому. Уверуйте и будьте, как эгоисты.

Всё тутошнее ницшеанство родом из средней школы – с понтами напоказ и самоутверждением вопреки здравому смыслу. Образование, как и любой упорный скучный труд, в этом возрасте тоже не любят. А все бунты сводятся к демонстративному отрицанию всего, чего хотят от тебя родители: Лизл ломает коллекционные игрушки деда, Рамзи сбегает на войну, Пол со злостью и торжеством видит, как религия, которой пичкал его отец, превращается в нечто чудовищное в словах Счастливой Ганны. И, как все детские бунты, эти заканчиваются тихим возращением на прежние позиции, но зато с очень независимым видом: Лизл чинит поломанные ею игрушки, Рамзи разочаровывается в войне и возвращается домой, Магнус вовсю цитирует Библию и на полном серьёзе рассуждает о Божественном промысле в своей жизни. Побунтовали немного и будет. Большие детки живут в богатом замке, играют в любимые игры и предлагают нам бросить свой бесполезный взрослый мир и тоже стать ребёнком, т.е. эгоистом.

Странно только, что во всех трёх романах о детях говорится иное: они злые, нелюбопытные, не верят в чудеса, их удел – либо остаться дураками, либо повзрослеть. Как-то смахивает на автопортрет главной троицы. Свои своих не признали?

Ставлю среднюю оценку только за дельное изображение эгоизма как «пожирания» другого человека.

P.S.: надеюсь Р. Дэвис заплатил наследникам Г. Гессе за постоянное пользование идеями и образами из «Степного волка»?
P.P.S.: как связаны Айзенгрим и смех Мерлина? Или это всё тоже было только для понтов?