Зов Ктулху. Хребты Безумия. Мгла над Инсмутом. Повести. Рассказы

Поскольку я замужем за большим поклонником Лавкрафта и его библиография занимает приличное место в книжном шкафу, знакомство с этим неописуемым, богохульным, существующим за гранью этого мира и сводящим с ума при попытке его осмыслить автором было лишь вопросом времени. Начать я решила с небольшого, но известного рассказа “Ужас Данвича”, уж очень мне понравилось издание.

В 1913 году в Данвиче, захолустном английском городке с вымирающим населением и мрачной природой, рождается странный ребенок. Деда новорожденного – замкнутый старик-колдун, которого опасаются другие жители, матушка – некрасивая альбиноска, и никто не может даже предположить, кто же отец. В принципе, уже на этой ноте можно понять, что запахло жареным) Ребеночек растет не по дням, а по часам, обгоняя в развитии сверстников, и вскоре присоединяется к опасным затеям старика.

Поначалу мне показалось, что это такая традиционная история про ребенка дьявола, который наводит шороху, но в какой-то момент история продолжила развитие по другому сценарию. Повествование очень неторопливое, напряжение возрастает с каждой страницей, а развязка (довольно неожиданная, как по мне) происходит в самом конце.

Мне нравится, что, наверное, каждый читатель по-своему представляет монстров, которых описывал Лавкрафт. Интересно было бы заглянуть в его голову – мне кажется, там вообще что-то невообразимое творилось) Иллюстрации художника Сантьяго Карузо хорошо вписываются в атмосферу книги – черно-белые, размытые, с противными персонажами. Но героев и чудищ из рассказа я представляла по-другому. Теперь мне понятно, почему достойных экранизаций Лавкрафта так мало.

Я немного боялась, что читать Лавкрафта будет тяжело, но язык оказался не таким сложным. Разве что, перед чтением нужно поймать подходящее настроение – бурного развития событий от книг Лавкрафта, видимо, нельзя ожидать, а вот гнетущей атмосферы предостаточно. Позабавило количество “козодоев” на страницу)) Видимо, в этом рассказе козодой взял на себя роль ворона из Nevermore По.

Бородатые жрецы предрекали Картеру гибель души, если не отступится от дерзких планов. Мудрецы предупреждали, что найденный город может разочаровать. Но вдохновленного Искателя не сбить с пути словами.

Он идет через деревню зугов, что ведают многие тайны мира грез. Подсказать, где расположен Кадат, они не могут, но, невидимые, еще долго ползут за ним, сгорая от любопытства. Заставляя собак лаять, а кошек выгибать спины. Их стрекот успокаивает. Картер спаивает стариков, чтобы найти подсказки. Делает очевидные выводы, как найти богов по их потомкам, которые должны появляться в граничащих с Кадатом деревнях. Он и с купцом хотел повторить фокус со спаиванием, но номер не прошел - сам угодил в западню. Однако, трудности только закаляют решимость.

Тем более, Картер всегда может рассчитывать на помощь пушистых мурлыкающих друзей. Котики у Лавкрафта - настоящие космические путешественники.

Лайфхак для сновидцев: надо гладить котят, особенно черных. Они могут оказаться внуками предводителя кошачьей армии, которая в благодарность спасет от ползучего хаоса. Хаос, кстати, оказался в этой книге вполне адекватным дяденькой. Да и остальные монстрики - вполне милые и даже порою дружелюбные, несмотря на то, что их ругают зловонными и ужасными.

То на яке, то на зебре. То пешком, то на летучей эскадрилье. В компании зугов, котиков и упырей. Долог путь к прекрасной мечте. И лежит он сквозь череду кошмаров. Но путеводный свет прекрасного города, собравшего в себе все, что сновидец знал и любил, прорвется сквозь любые тучи.

Красиво, поэтично, масштабно, совсем не тревожно, что довольно неожиданно для произведений Лавкрафта. Интересно было познакомиться и с такой гранью творчества автора.

Я слышала мнение, будто нам, читателям из двадцать первого века, выращенным на книгах Стивена Кинга, Лавкрафт покажется пресным, плоским и неубедительным. И я, в общем-то, была к этому готова. Да, это каминг-аут: я знакомлюсь с Лавкрафтом впервые. ) И то, по случайному стечению обстоятельств. Лавкрафт с его Ктулху много лет болтался у меня на мысленной полочке "когда-нибудь потом" и "дело несрочное".

И я сразу скажу: я забыла, как дышать, пока читала.

Вначале и вправду было скучновато — первые страницы я перелистывала, закатив глаза: ах эта старомодная неспешность повествования. А потом я, как и сказала, забыла, как дышать. От ужаса. А потом книжка закончилась.

"Зов Ктулху" — коротенький, в общем, рассказ, написанный по всем канонам хоррора. О том, что это классика и о том, что Лавкрафт великолепен для писателя своего времени, здесь уже написали немало, как и о его непростой судьбе, я не буду повторяться. Я вообще хочу поговорить только о языке автора и привести несколько конкретных мест в тексте, которые проняли меня до глубины души.

Как вообще писать хоррор? Лавкрафт попался мне ровно в тот период жизни, когда я в очередной раз рассуждаю о законах жанра. Я лично не планирую в нем (в жанре) совершенствоваться, но мне любопытно разбираться, препарировать, оценивать свои ощущения от книг, сравнивать, размышлять. Так вот, у Лавкрафта в "Зове" сюжет как таковой весьма плоский и простой — где-то есть некое Злое Зло, и есть на планете люди, служители культа Зла, которые то ли ждут, что оно пробудится, то ли стремятся это самое пробуждение приблизить. Всякий, кто сталкивается с хоть каким материальным воплощением формы этого самого Зла (статуэтки, барельеф) приходят в ужас, а те, кто продвинулись в исследовании слишком далеко, "случайно" погибают. Ах да, Зло время от времени влияет на особо чувствительных людей через сны.

Этот сюжет можно было бы рассказать по-разному.

Лавкрафт, я считаю, сделал это гениально.

У него очень богатый, сочный, метафоричный язык, и в тех местах, где он описывает — даже не само Зло, нет, лишь приближение к нему — он выбирает такие слова и образы, что у читателя (у меня) волосы встают дыбом. Приведу всего лишь несколько примеров того, как Лавкрафт смог изобразить страшное — как чуждое человеческое природе. Вот, вот оно: самое страшное — это не просто какая-то тварь, выползшая из моря, самое страшное – это то, чего мы не можем понять, потому что у нас не хватает соответствующих органов чувств. Самое страшное — не то, что ест человека, потому что ему надо питаться и оно сильнее, самое страшное — то, что вообще неконгруэнтно человеческой природе. То, что персонажи книги (а вместе с ними и читатель) изо всех сил пытаются постигнуть своими органами чувств ... и не могут. Потому что "оно" пришло из совершенно другого пространства, у "него" другие законы, другие потребности. Честное слово, я давно так не пугалась, а ведь это всего лишь крошечный рассказик на 59 страниц. А я — заслуженный читатель и фанат Кинга!

Так вот, несколько цитат:

Вот! Тут я вижу эту самую неконгруэнтность человеческого и того, что присуще животному. Не-совпадение, неточность, которую улавливает человеческое ухо. Автор мог бы подобрать десяток красноречивых эпитетов, чтобы описать "ужасный ужас" обряда служителей культа, к которым подкрадывались доблестный инспектор сотоварищи, но он обошелся одной фразой: страшно слышать одно вместо другого.

И мне стало страшно.

Сама фраза, которая много раз повторяется в тексте — не буду ее тут писать, про Ктулху — наполнена звуками "ф" и "х" и сразу рождает в голове чудовищные образы. Я вообще не сильна в фонетике, но уверена, у нее тоже есть свои законы насчет того, как и какие звуки влияют на человеческую психику.

Следующая повторяющаяся фраза, которая вызвала во мне дрожь, — это "циклопическая кладка". Я даже пошла гуглить, что именно такое циклопическая кладка, потому что если не знать термина, неминуемо начинаешь думать о циклопах из мифов, и эти мысли тоже врываются в будничность повествования (вообще от контраста реализма и того, не-человеческого, которое в него вплетено, становится страшнее всего. Обожаю этот прием).

Так вот, циклопическая кладка — "конструкция, состоящая из массивных каменных валунов, подогнанных друг к другу с минимальным количеством глиняного связующего раствора или без. Валуны могут казаться вовсе необработанными, промежутки между камнями заполнены мелкими камнями." Проще говоря, это конструкции из огромных необработанных камней. То же само по себе что-то, внушающее уважение перед монументальностью, а в сочетании с безобразным чудовищем — ужас.

И — мое любимое — несколько раз упомянутое в сочетании с "циклопической" кладкой описание спрятанного города как сырого, камней - как "склизких", "зеленых", "затянутых водорослями". Это тоже вполне конкретные образы, которые никак не сочетаются в человеческом сознании со строительством из огромных валунов на суше, это что-то сверх-рациональное и очень, очень пугающее.

И вот, самое:

Я подчеркнула очередные характеристики места с точки зрения его аномальности, не-нормальности. Учись, салага, говорю я себе, перечитывая и перечитывая эти строки.

Не то чтобы я ставлю целью напугать кого-то до глубины души, как вчера напугал меня Лавкрафт, но какое же восхищение у меня вызывает этот литературный прием. 

Не боюсь, что мои впечатления могут показаться наивными, боюсь только что забуду их и забуду чем, собственно, восторгалась в этом тексте, поэтому и пишу рецензию, чтобы сохранить отзыв "по горячим следам". К Лавкрафту непременно вернусь.

Миры Лавкрафта сознательно долгое время обходила стороной. В моём представлении там ожидалось феерическое нагромождение ужасов, что-то похожее на Эдгара По, с элементами научной фантастики. Но знакомство превзошло все мои ожидания.
За каких-то полтора часа моё мнение поменялось радикально от "что за бред?" до "вау...".
Внутренний разговор с самой собой протекал примерно так:

• Какой-то бред... Это для математиков, мне не понять..
• Пожалуй, это для сумасшедших математиков.. геометров..
• И зачем мне чужие кошмары, своих что ли мало?..
• Но разве они не похожи на те навязчивые кошмарные сны, которые повторялись в твоём детстве?..
• В тех снах не было крыс и ведьмы..
• Так здесь её дом, а вот что здесь делают известные физики, астрономы и прочие ученые?
• Послушай.. а эти провалы в другое пространство, с полным ощущением не сна, а реальности?..
• Это похоже, но я во сне странно понимала, что это сон, и это помогало мне просыпаться, когда становилось невыносимо страшно.
• А этот студент, Джилмен, разве он не понимает, что он во сне?
• Да он вообще лунатик... И хватит о своих снах, не до них... рассказ интереснее.

  Так я провалилась в лавкрафтовский мир хоррора, населенный известной ведьмой Кецией Мейсон, крысами в стенах, Бурым Дженкином, Черным Человеком, оккультными книгами и ритуалами.

Было ли страшно? Да. Хотя многое уже не казалось новым, потому что использовано в кинематографе и литературе. Лавкрафт мастерски нагнетает напряжение через детали: скрипучие полы дома, шепоты в стенах, искажённые перспективы снов. Даже бытовые описания пропитаны ощущением надвигающейся катастрофы. И эффект документальности, который создается авторским "научным" подходом к происходящему, только усиливает атмосферу ужаса, словно читаешь отчет учёного, постепенно теряющего рассудок.

Немногие помнят, что в 20 веке социал-дарвинизм и евгеника были популярны не только в Германии. Так или иначе, но серьезным изучением (а после апологией) данных теорий занимались во многих странах Европы. Но особенно они полюбились американцам. Это сейчас тезисы сторонников «расовой гигиены» и «положительной и отрицательной селекции» кажутся античеловеческими. А раньше всерьез этим увлекались, с упоением размышляли, во что может превратиться человеческая цивилизация, согласись мы на тщательнейший контроль за результатом совокуплений. «Все на благо красивым потомкам» – лозунг всех антинаучных течений. В «Стране Лавкрафта», как уже было сказано, очень полюбили довольно примитивные выводы евгеники. Так, согласно евгенике, наши способности и черты характера (ум, выносливость, таланты, а так же болезни – физические и душевные) полностью зависят от наших родителей. Это сейчас ученые признают сложность наследственности и толком не могут объяснить, почему у умных и талантливых людей раз – и появится туповатый и ни к чему не способный ребенок. Или того хуже – у хороших и добрых ребенок растет с психопатией. А из семьи алкоголиков и преступников выходит талантливый и добропорядочный молодой человек. Во времена Лавкрафта верили в прямолинейность (что, как известно, есть зло). Если родители умные – значит, и дети будут умные. Родители слабые, бесталанные – и потомство у них получится слабым, нежизнеспособным. Оттого есть положительная евгеника (скрещиваем талантливых и умных, чтобы получить замечательное потомство) и отрицательная евгеника (запрещаем размножаться слабым физически, больным… ну, или с неправильным цветом кожи, волос или глаз).

В Америке даже были странноватые (на современный вкус) выставки, на которых показывались самые «породистые» семьи. Для участия в такой выставке членам семьи нужно было заполнить специальную анкету, в которой указывалась информация обо всех родственниках, дабы организаторы выставки убедились, что в семье не было больных. Стоит ли говорить о том, что в то время были запрещены браки между людьми разных рас? Так же существовал запрет на брак для эпилептиков. Нежелательный член общества мог быть подвергнут принудительной стерилизации. Небольшая цитата:

Бывало и так, что пытались жаловаться. В 1927 г. одна женщина подала в суд, но судья ей заявил:

Зачем же столь долгое вступление?.. А затем, что творчество Лавкрафта, будучи порождением не только его фантазии, но и реальной жизни, впитало в себя идеи того времени, в т.ч. евгеники. Не думаю, что сам Лавкрафт был сторонником этих странных законов. Его «Ужас Данвича» в большей степени пронизан страхом с примесью иронии: до чего же может довести человечество мысль о «лучших» потомках, «совершенных» – в сравнении с обычными людьми?

Данвич – образ полузаброшенной старой Америки. Маленький поселок, забытый всеми. Люди в нем живут, отстранившись от цивилизации. В Данвич обычно никто не приезжает. В самом начале Лавкрафт замечает любопытную деталь: все местные, из-за бессистемного скрещивания вплоть до родственных связей, отмечены печатью вырождения. Давно уж Данвич не знает сильного и умного потомства. Каждое новое поколение оказывается хуже предыдущего.

Все в поселении удивились, узнав, что у незамужней дочери старого Уэйтли появился необычный ребенок. В семействе Уэйтли решили скрыть, кто приходится отцом мальчику. Но постепенно в Данвиче начинают понимать: то было существо развитое и сильное, более совершенное, нежели человеческий род. Мальчик Уэйтли рос быстрее своих сверстников. Он раньше научился ходить, говорить и читать. В свои 5 лет он был похож на 15-летнего юношу.

Казалось бы, большое счастье – такой интересный ребенок, развитый не по летам. Старый Уэйтли был рад возможности породниться с высшим существом. Все лучше, чем местные, которые и могут, что на тяжелых работах спины гнуть. Тут – огромнейшая тайна жизни, великолепнейшее существо.

Но у местных ребенок вызывает сильную неприязнь. «Великолепнейшее существо» кажется им противоестественным, насилием над природой человека. Каким бы совершенным оно ни было по меркам вечности и «высшего», в глазах обычных людей его совершенство – это страшнейшее уродство, от которого хочется заслониться.

«Ужас Данвича» не столько страшен, сколько неприятен. Сама мысль о неестественности происхождения мальчика Уэйтли вызывает отторжение. Лавкрафт, конечно, прямо не рассуждает на темы своего времени, но не заметить, с каким интересом он рассказывает о селекции, невозможно. В его рассказе попытка вывести «сверхсущество» путем чисто научного спаривания («чтоб было лучшее потомство»!) приносит несчастье абсолютно всем. Даже «положительному» ребенку. Получившегося ребенка даже жалко, несмотря на его отвратительные свойства: он все же не сам виноват. И он стал жертвой чужих испытаний.

Нельзя же на такое обрекать человека, ребенка, без его согласия.

Сейчас ужас в основном передают посредством множества пролитой крови, вываливания кишок и прочих внутренностей, каких-либо жутких пыток и прочей гадости. В этой же книге автор создает мрачную атмосферу, что, мне кажется, куда сложнее. Ведь навываливать различных кишек не так сложно, а вот сделать так, чтобы вся история отдавала жутью, но в то же время реки крови не пролились — это мастерство. Когда еще в самом начале с описания небольшой деревни чувствуется, что с ней что-то не так и от туда веет каким-то холодком — это мастерство описания. Естественно, напугать меня таким не получится, но, мне кажется, меня уже ничем не напугать, поскольку я уже не маленький мальчик и мою грань реальности и вымысла крайне сложно сломать, если вообще возможно. Мне может быть противно читать что-то, но не страшно. Однако мрачную атмосферу истории я способен прочувствовать. Мне вообще все представлялось в каком-то черно-белом цвете. Ни одна картинка в моей голове не обрела красок. А это уже о чем-то говорит.
Оценка 9 из 10

А я снова - с Лавкрафтом. На этот раз, видимо, все - потому что последнее "путешествие в кошмар" далось мне тяжеловато.
Я. наверно, сама что-то перепутала с "Хребтами" и "Безумием" - потому что ожидала немного другого. Я, видимо, держала в уме (почему-то) какой-то фильм про психбольницу и писателя - а книга оказалась про экспедицию в Антарктиду. Я долго думала, что это такая предтеча к Дэн Симмонс - Террор , но...
Это - повесть - и в этом ее основная проблема. Экспозиция длилась - ровно треть, которую я обозвала "И чего вам дома не сиделось?". Очень чинно, благородно и научно экспедиция едет в Антарктиду, разбивает лагерь, откапывает каких-то неведомых существ. Да, существа - странные и непонятные - но до них нужно прочитать треть, как серьезные ученые крайне ответственно к исследованию готовятся...
Спустя треть - наконец, начинается какое-то движение. На лагерь зверски нападают в стиле "Перевала Дятлова". И - становится понятно, почему - "Безумие". Потому, что

Поэтому - "безумия".
И - наконец-то - началось то, ради чего автор нас всех собрал. Исследователи рассказывают нам историю древней цивилизации, которую они восстанавливают по барельефам. Ой, так это интересно... наверное. Нет, меня увлекает история развития всяких цивилизаций - я просто здесь ее встретить не ожидала. И - что она займет такой объем. Больше всего мне напомнило Кир Булычёв - Конец Атлантиды . И я - вежливо жду, когда начнется что-нибудь поживее (очень на это надеюсь).
Дождалась - началось. Что ж там будет такого ужасного - герой милосердно не расскажет, но инфернальные вопли и убегания со всех ног - в наличии.
Я... не этого ожидала. Очень долгое - даже для Лавкрафта - вступление. Подробный рассказ об инопланетной цивилизации. Да - интересные отношения высшей расы и их рабов... Ну а ужас - он антуражный и атмосферный. Но - в это все надо погрузиться и вообразить, а с моим слабым визуальным воображением - вообще там только и картинки смотреть, и танцы с бубном танцевать, чтобы чуть больше, чем вздрогнуть. Людей и животных жалко - но автор такое количество раз пожалел "бедного и несчастного Лейка", что в моей жалости - он просто не нуждается.
Оценку поставила - за выслугу, потому что сказать, что повесть оставила в недоумении - это очень мягко. Нужно себя готовить, что будет все серьезно - даже очень. Ужас будет - но до него еще и исследования, и раскопки, и - история инопланетной цивилизации. Не этого я ожидала - но хоть охоту сбила.

Осень 1930 года. Экспедиция Мискатоникского университета отправляется в Антарктиду, чтоб исследовать геологическое прошлое этого континента. Ученые имеют в своём распоряжении новейшие уникальные установки для бурения, самолёты и всё необходимое для работы. Внезапно, участник экспедиции, биолог Лейк, находит странный след, будто от неизученного вида, и отправляется вглубь континента к горам, чтоб продолжить исследования. Разбивает лагерь, совершает удивительные открытия и пропадает. Остальные участники экспедиции отправляются на его поиски. Что могло случиться с хорошо подготовленными и оснащёнными людьми и животными, всего за одну ночь?
Человек живет познанием мира. Но иногда, знание оборачивается против него.
Геолог Дайер, заглянувший за грань безумия, во время экспедиции в Антарктиду, пишет исповедь, чтоб предостеречь будущих исследователей, от новых экспериментов, к которым уже ведётся тщательная подготовка..

Может ли человек устоять против желания познать неведомое, пусть даже ценой жизни.
Не может. И даже страшные предупреждения о дремлющем ужасе его не остановят.
Были же врачи, которые сами заражали себя неисследованными болезнями, чтоб изучить их. Были Кюри, голыми руками работавшие с радиацией. Так и цель Дайера вряд ли будет достигнута.
Повествование ровное, конечно, некоторые детали для человека 21 века выглядят немного смешными, но не в них суть. Самое страшное всегда недосказанность, неизвестность. Поэтому рассказчик поддерживает читателя в неком напряжении. Но меня раздражало постоянное упоминание о том, что сейчас он испугался и будет-не будет рассказывать чего-то, со временем оно становится навязчивым, как закадровый смех в американских сериалах.
Для антарктической экспедиции мне не хватило атмосферы вечного холода. Зато внезапно оказалось в избытке атмосфера древних руин и старых историй.
Постоянное продвижение героев вглубь мертвого города, похоже на погружение гномов Толкиена вглубь подземелий Мории до тех пор, пока одни не разбудили Барлога, другие не наткнулись на шогготов.
Лавкрафт лишь приоткрывает завесу над безумствами своего вымышленного мира.
Что же открылось Денфорту, когда он оглянулся?..

Самыми страшными для меня по прежнему остаются "Страшная месть" Гоголя и "Колодец и маятник" По. "Хребтам безумия" до них далеко.
Ну и реальный мир, конечно, может напугать сильнее.

Первое знакомство с известным, признанным автором всегда очень трепетное и ожидаемое. Я мечтала, чтобы Лавкрафт стал моим автором! Хребты безумия не подвели! Первое впечатление об авторе крайне положительное. Так талантливо нагнетать, что снятся страшные сны потом и в мыслях даже не появляется хотя бы теоретическое желание проведать Антарктиду и узнать че по чем там. Чур-чур!

Такая милая экспедиция на остров Росса с исследовательскими целями в Антарктиду, ничего не предвещавшая жуткого и необычного, разве что бытовые неудобства жизни. Всего-то надо пробуравить льды, взять пробы земли, прикинуть, кто там мог быть упокоен в этой древней земле подо многолетними льдами. И всего-то, подумаешь.

Но, как каждый из вас понимает, беря в руки книгу признанного мастера хоррора, нашли все-таки много всего интересного и крайне увлекательного.

Приятным бонусов были два вулкана на этом острове – Террор и Эребус. Спасибо Дэну Симмонсу за его «Террор» и увлекательнейшую историю о двух величественных кораблях, в честь которых названы вулканы, и исследовании полярных вод.

Встречающиеся существа: Старцы и Шогготы.

Фанатизм – явление страшное. Бывает так, что увлечение становится единственным смыслом жизни, затем ставится выше морали, оборачивается наказанием для всего окружения – а зачарованный человек и не понимает, что не так, отчего его занятия приносят неприятности другим, а его самого затягивают в воронку душевной боли.

Чарли повезло родиться в благополучной и обеспеченной семье. Свой богатый дом, любящие и заботливые родители, хорошие перспективы, возможность поступить в лучший университет. С детства Чарли тянулся к старине, любил больше всего гулять по старым кварталам родного города и мечтал свою увлеченность историей сделать профессией. Все знают, какими странными бывают ученые, так? Вот и за Чарли не беспокоились. Занимается юноша историей, что-то раскапывает, учит отжившие языки – и что с того?

И стал бы этот замкнутый и умный юноша ученым, может быть, замечательным историком (с его-то упорством!) – но узнал однажды Чарли, что является потомком некой местной знаменитости этак 18 столетия, и захотел узнать, что же там с его родственником случилось. Естественно заинтересоваться своими корнями? Пожалуй.

С дальним родственником Чарли не повезло. Занимался тот алхимией. И что, скажете вы? Ну, скажем, еще он раскапывал покойников сотнями, использовал полуразложившиеся тела в своих «магических» экспериментах. Якобы сделал катакомбы под своим домом и держал там пленников, испытывал что-то на них. И главное – алхимик пугал местных своей вечной молодостью. Жил лет сто, если не больше, а оставался юношей.

Разумный человек, наслушавшись жутких рассказов о родственнике, не стал бы копать глубже – зачем это, тем более что давно это мертво? Но Чарли лишь распалили страшные слухи. Кем был его родственник? Действительно ли он раскрыл великие секреты? И вместо того, чтобы оставить прошлое за мертвыми, Чарли бросает учебу, отрекается от давних мечтаний и погружается с головой в забытые тексты, и повторяет: «Я открою небывалое, все во имя науки!»

Больше всего в этой истории поражают близкие Чарли. Позже отец Чарли в моих глазах реабилитировался, но поначалу я поражалась его терпимости. Единственный сын, понимаете ли, вдруг меняется, запирается в своей комнате, ставит опыты на неизвестных веществах, часами громко читает заклинания, пытаясь вызвать злые силы, разговаривает сам с собой разными голосами – а что родители? Право, заметить я этакое за своим ребенком, как минимум бы постаралась с ним поговорить. Мало ли… секта? А, может, он запрещенным балуется? А что, не бывает так? Но родители Чарли до последнего притворяются, что беспокоиться не за чем. Окажись они внимательнее к новым странностям сына, возможно, история бы сложилась иначе. Но зато Лавкрафт не солгал, получилось жизненно: часто мы вмешиваемся, когда уже поздно.

Лавкрафт спрашивает, какое значение в нашем развитии играет наследственность. Интересно, почему его так занимал вопрос родства. По Лавкрафту получается, что человек обречен из-за врожденных своих качеств. Вот кто-то способен играть на скрипке, кто-то починит любую вещь, а Чарли не может не увлечься стариной, не может не мечтать об открытиях невыносимо прекрасного – он таков, измениться не может. Отчего? Наследственность. Яблоко от яблони, как говорится. Чарли обречен пройти по пути предка, а это ужасно, преступно с его стороны.

Чарли по-человечески жалко. Но Лавкрафт в который раз напоминает, что не все знания полезны. Увы, но знание о некоторых сторонах жизни может обратиться против любопытного человечества. «Во имя науки» – но поинтересовался ли Чарли, полезны ли людям его изобретения? Так ли важна эта истина, если речь о нашем благополучии, о нашей жизни? Возможно, и наука не может существовать без морали. Отказываясь от норм, за которые человечеству пришлось заплатить огромной кровью, наука рискует привести нас к открытиям, способным обнулить человека с его цивилизованностью.

Несмотря на оптимистичный (оптимистичный ли?) финал, Лавкрафт не оставляет надежды читателю. Человек у него – страшное, непознанное, и нельзя ему «растягиваться», нельзя ему пытаться стать больше, чем он есть. Каким бы ни был путь к возвышению, он закономерно должен закончиться одним – смертью.