Голодное пламя

– Детей у Фредрики нет, – продолжил Хуртиг, – и, по словам родителей, отношений с мужчиной тоже. Во всяком случае, о которых им было бы известно.

– Может, я консервативна, но, по-моему, это странновато. Ну хоть какой-нибудь мужик должен же был возникнуть за все эти годы.

– Но как инцест в семье можно скрывать?

– В семьях, где происходит инцест, границы между взрослыми и детьми нечетки и размыты.

Переходный объект.

Африканская фетишистская маска, символизирует Солес.

Мягкая собачка, Люффарен, символизирует детские привязанности.

Какие? Не отец, не мать. Возможно – родственник или друг детства. Вероятнее всего, взрослый человек. Тетя Эльса?

Десятое марта.

Я рассказывала Глазам, как искрятся зимние утра. Черный асфальт и белые леса, деревья как колючие скелеты. Черно-белые, и березы одеты в иней.

Виктории приятно думать о глазах этой немолодой женщины, которые дают ей ощущение безопасности. Терапевт – это ее глаза, поэтому Виктория и называет ее – Глаза. В них Виктория может быть собой.

Ранний вечер, тучи выглядят угрожающе. Серая тьма опустилась на окраину, и большой клен из зеленого стал черным. По лужайке растекся низкий туман серо-стального цвета.

– Первое, о чем я думаю, когда речь идет о Фредрике Грюневальд, – сказала она, когда Жанетт замолчала, – это фекалии. Ну то есть – какашки.

– И…

– Их присутствие может оказаться символическим. Почти ритуальным. Как если бы преступник пытался что-то сказать.

Жанетт вспомнились цветы, которые она обнаружила в палатке возле убитой.

София посидела, положив телефон на колени. Потом поднялась и, пошатываясь, пошла на кухню за очередной бутылкой вина.

Чтобы узнать, кто ты, София, понадобится время, подумала Жанетт и сделала глоток пива.

Но, черт меня возьми, я постараюсь разобраться.

Две девочки, Мадлен Сильверберг и Линнея Лундстрём. Их папы, Пер-Ула Сильверберг и Карл Лундстрём соответственно. Обоих подозревают в педофилии.