Ф. М. Достоевский. Избранные сочинения в 2 томах (комплект)

Фёдор Достоевский
«Бедные люди»

Здравствуй, дорогой книголюб! Пишет тебе давний поклонник творчества Фёдора Михайловича. Долго не писал, прости. Не было сил, желания, вдохновения. Я скучал. На улице вечереет. Надо бы сменить огарок свечи на новую, польскую. Да поставить чайник, ибо необходимо попить чаю — отдушина после долгого дня. Сегодня днём была гроза — ребёнок испугался и долго плакал, потом пошёл сильный дождь. Промок до нитки. Но ничего страшного, ведь не октябрь за окном. Похолодало, несмотря на июль месяц. Наконец можно вдохнуть полной грудью, испытав чувство прохлады внутри, и не боятся закашлять от пыли. У меня всё хорошо (хотя могло быть и лучше), недавно прочитал первый роман любимого Фёдора Михайловича. И поразился, удивился, восхитился. Мастер! Солнце! Ангельчик! В самом начале творческого пути, а уже чувствуется божественный талант. Хотя моя разлука с его произведениями была долгой, я всегда помнил и хранил внутри его гениальное, мало кому подвластное умение описать жизнь униженных и оскорблённых, человеческую душу, человеческие судьбы, Петербург так, что внутри при чтении не единожды всё на мгновение замрёт, а затем придёт в волнение, затрепещет, разум взбудоражит мысль, сердечко начнёт учащённо биться.

В этой первой пробе пера господина писателя читатель, знакомый с последующими работами Фёдора Михайловича, с лёгкостью увидит первые ростки основных рассматриваемых в дальнейшем творчестве тем, которые впоследствии будут изображены, раскрыты и исследованы более ёмко, глубоко, многогранно: «маленькие люди» с их страданиями и переживаниями, самопожертвование и любовь к ближнему, забота о ближнем со всевозможной нежностью, чердачно-подвальный Петербург с его тесными и душными комнатками, социальный строй и нормы быта, уклад жизни, «вредность» либеральных идей. И, конечно же, ты встретишь изображённые яркими мазками чувства на износ у большинства персонажей, истеричный надрыв в действиях и суждениях — иногда преувеличенный, сентиментальность — зачастую чрезмерную и приторно-ванильную. Вот с чего всё начиналось! Героев, оживших на страницах его творений, можно любить или ненавидеть, не понимать, осуждать, презирать, считать слабыми, малодушными, эгоистичными, чересчур богобоязненными и набожными, какими угодно нехорошими людьми — знаю, что многих читателей отталкивают раздражающие их, неприятные им персонажи, из-за чего оценка книги может снизиться. Я же считаю, что судить о книге и авторе нужно по тому, как писатель показал и раскрыл персонажа, необходимо прежде всего ценить слог, подмечать литературные приёмы, подчёркивать психологизм. Да, многие не вызывают симпатию. Но это не повод говорить: «Мне книга не понравилась или показалась скучной, потому что герои такие-сякие».

В романе «Бедные люди» есть за что не любить главных действующих лиц — Макара Алексеевича и Вареньку, с оными читатель знакомится через их душещипательную переписку. Он — проявивший участие в судьбе Варвары Алексеевны скудный умом, но с добрым сердцем, мелкий чиновник в летах без каких-либо шансов на служебное повышение, теплящий грёзы о писательстве и склонный к выпивке. Для него одна отрада в жизни — угодить душеньке и позаботиться о своей прелестной Варе, пусть и в ущерб своему достатку, а также физическому и психическому здоровью. Она — истерзанная обстоятельствами и не пышущая здоровьем молоденькая девушка, дочь разорившихся родителей, в сложившихся реалиях удел которой либо удачно выйти замуж, либо стать швеёй или гувернанткой, либо умереть в муках от какой-нибудь лихорадки. Что поделать — такое было время. Ох, опять за стенкой, в соседней квартире — будь неладны эти тонкие стены — бранятся двое. Мешают, доставляют неудобство. Ещё собачонка начинает лаять. Хоть уши закрывай. Но остальные соседи хорошие, добропорядочные, дружелюбные и милые. Живёт рядом со мной одна женщина, к которой часто приходит дочь с внучкой, и постоянно балует их домашней выпечкой. И мне достаётся. Такие вкусные у неё крендельки, печенюшки и вафельки. К чаю — самое то! Ой, отвлёкся. Не держи зла. Так вот. Время, когда у людей были ограничены возможности для самореализации или продвижения по социальному лифту; бедняки тянули лямку нужды и выживали, а господа владея душами устраивали балы и наряжались в пышные заморские наряды. И всё это законсервировано, душно, отдаёт несправедливостью, безнадёжной обречённостью, пронизано болезнями без должного медицинского обслуживания; с осенне-зимними слякотью, промозглостью и холодом, с мелкими комнатками, которыми обязательно владеют вредные женщины почтенного возраста или старухи — нет, ну часто вам встречалось в романах того времени обратное, — вечно всюду сущие свой нос и разносящие сплетни со скоростью запряжённой тройки.

Но былое. Хватит ворчать. Вернусь к делу. На мой взгляд, Фёдору Михайловичу Достоевскому больше удался портрет Макара Алексеевича: его характер, желания, стремления, недостатки, внутренний мир, мотивы поведения, отношения с окружающими (и к окружающим) его людьми, осознание себя и своего места в этом мире — всё как на ладони, легко считывается и угадывается. Образ же Вареньки хоть в целом и понятен, для меня остался недосказанным. Я не могу объяснить это ощущение. Вроде всё описано с предельной ясностью — и детство, и юность, и влюблённость, и перипетии семейной трагедии, но оно упорствует и не покидает разум. Может быть дело в её двойственности, наиболее ярко раскрывшейся в самом конце? Остальные люди — второстепенные персонажи, встречающиеся здесь, тоже способны обратить на себя внимание. Благодаря им и их жизненным историям мы можем увидеть более полную картину общественной жизни «маленьких людей» ощутить пороки государственного строя и судебной системы. И при прочтении этого романа в эпистолярном жанре, и после мне было, есть и будет радостно от того, что я живу не в то давно прошедшее время, а в нынешнее — с его прогрессом и достижениями. Но смею заканчивать, ибо чувствую, что утомил. Да и свеча уже догорает. Весьма быстро, однако. Будь она неладна. Всё. До свиданья, до скорой встречи, милый книголюб.

Повесть эта в определенном смысле такая «трамплинная» перед «Братьями Карамазовыми» вещь у писателя получилась, - кажется Достоевскому было необходимо закрыть женскую тему «Неточек Незвановых» и через «Кроткую» перейти к Грушеньке (ибо «карамазовская» Катерина Ивановна находится в близкой, но немного другой «парадигме» Настасьи Филипповны из «Идиота»).
В преамбуле Федор Михайлович, (почти) как всегда «подстраховывается» (от обвинений в плохом, с точки зрения «литературы» языке): «рассказывающий», как обычно, заранее говорит здесь, что он «не литератор». Подстраховывается, потому что Достоевскому важно передать эмоциональные состояния героев (а эмоциональные состояния, они по определению малолитературны, они дёрганы.. они идут потоками, они трудночитаемы.. они всегда на грани.. срыва и чреваты перепадами..) А передача эмоциональных состояний, в свою очередь, нужна писателю для форматирования чисто-снятых высказываний – для передачи уже собственных достоевсковских вариантов-размышлений, потому что ему их необходимо «снять» с себя (хоть частично) и «повесить» их на читающего – хоть в сопереживательной, хоть в дискуссионной форме.. Вот ведь в чем дело.. Полностью конечно не получится (ни первое, ни второе), но частичная реализация (такого писательского проекта) и происходит..
Так что книжка весьма сопереживательна, эмоциональные бурления здесь бифуркационны, а сцена с пистолетом у виска «спящего» рассказчика вообще феноменальна.
Интересна (мне, например) и разница в возрасте героя (мужа) и героини (жены) – 25 лет, ровно такая же, какая была между настоящим Достоевским (мужем) и Анной Григорьевной (его женой).. Интересно ещё и то (могу предположить), что некоторые событийные ситуации и вкрапления «эмоциональных обменов» сюжетных супругов могли бы быть перенесены из практики (таковых обменов) реальных супругов – Достоевских.. незначительные, очевидно, но вполне могли..

Как можно писать отзыв на Достоевского? Не понимаю) Уже пожалела, что взяла эту книгу в рамках Долгостроя, ибо там принудительно нужно отчитываться отзывом. С другой стороны, если бы не Долгострой, то я вообще бы до Преступления и наказания не добралась. Достоевский для меня в школе был одним из самих страшных авторов. Страшных в том смысле, что я их боялась как огня - вдруг опять читать заставят?! Из Преступления в школе прочла всего пару сцен, самых нужных для урока и благополучно отложила на долгие годы. А сейчас думаю - зачем? Почему? Почему в школе мне он так не нравился? Почему я его так боялась? Март для меня вышел очень неудачным месяцев в плане книг - ничто не понравилось.. кроме Достоевского! Он буквально спас мне месяц от глобального разочарования. Я влюбилась в книгу и наверняка не раз еще буду перечитывать! Вот так и ломаются мои детские стереотипы. Ну не готова я была к восприятию такой литературы в том возрасте, зачем детей мучают в школе?! Ведь зрелом возрасте совсем иное восприятие литературы, а я решила победить свой страх перед Достоевским только по чистой случайности. В общем, отзыв я на эту книгу написать не могу, простите, одни невыразимые словами восторги! Надеюсь, хоть такой отчет по долгострою будет принят =)

Должна признаться, с Федором Михайловичем Достоевским у меня складываются довольно не простые отношения. Раз за разом я пытаюсь проникнуться его творчеством, чтобы оценить по достоинству его вклад в мировую литературу и понять загадочную русскую душу. Пока же поняла, что всем его героям суждено страдать. Страдать долго обстоятельно и разнообразно. Неужели в этом наша суть и наше предназначение? Я с такой позицией совершенно не согласна. Дай героям выбор, как поступить в той или иной ситуации, они непременно совершат поступок, который приведет к еще большим несчастьям и мытарствам. Книги Достоевского числятся у меня под кодовым названием "страдают все!" Страдают персонажи, по злой воле гения от литературы, страдаю я читая книги, так как невозможно не сопереживать незавидной участи героев. Так и хочется крикнуть им: "Что вы такое творите? Прекратите немедленно совершать идиотские поступки!" Но они меня не услышат, от этого я еще больше страдаю. А кто по какому-то недосмотру не страдает сейчас, тот, всяко, будет обречен на вечные страдания в загробном мире. Стоит выделить этот роман из массы остальных, так как здесь я дополнительно страдала от раздражающих бесконечных пустых разговоров героев.

Говорят, что в лице князя Мышкина Достоевский хотел воплотить образ "положительно прекрасного человека", достигшего нравственного и духовного равновесия противопоставить ему похоть, тщеславие, алчность и другие пороки общества. В итоге Лев Мышкин вышел таким добреньким, правильным, тихим и смиренным, сочувствующим каждому, что выглядит не совсем в своем уме, не смотря на европейской образование. Невозможно помочь кому-то, если он сам того не хочет. А его метания между Настасьей Филипповной и Аглаей Епанчиной, как и ожидалось ни к чему хорошему не приводят. На одном сочувствии далеко не уедешь.

Уж не знаю, кто придумал давать читать эту книгу детям в рамках школьной программы. Это уж слишком. Ладно мы - черствые, наученные горьким жизненным и читательским опытом сухари. Но детям? Этим одуванчиками? Зачем оно им? Чтобы прочувствовать всю горечь жизни? Ну не знаю...(такое ощущение, что я слогом Фёдора Михайловича заговорила :)))
А мой любимый писатель как всегда меня поражает. Буквально на днях прослушала его же «Чужая жена и муж под кроватью» в исполнении Ефима Шифрина (смеялась от души). И тут на тебе такой контраст. Как душ ледяной. Фёдор Михайлович как-будто эксперименты над своими читателями ставит. Дескать, "я еще и так могу и сяк"....Хотя, учитывая то, что это его первый роман, становится понятно. Действительно, эксперименты ставил. А это еще и роман в письмах, чего я больше у него не встречала.
В таком небольшом произведении столько горечи, несправедливости, низости, разочарования, что диву даешься. Но это как раз основа основ творчества Федора Михайловича. И эта пресловутая проблема "маленького человека", которую забили в нашу голову еще со школьной скамьи. Яркий пример.
Книгу читала Анна Кожевникова. Очень творческое, эмоциональное и где-то даже театральное исполнение. Но это только в полюс. Отлично прочитано.
Рекомендую!

На эпизоде с ежом меня порвало, или как написать огромную рецензию и ни словом не упомянуть Настасью Филипповну

На самом деле, говорить об этой книге хочется так же полифонично, как она написана. Во все стороны сразу, несколькими голосами, прыгая из трагедии в водевиль и обратно. И закончить на оглушающей, звеняще страшной ноте. Но я говорю обо всём на свете в котексте актуальных событий собственной жизни. Вот и сейчас, простите за неровный почерк, для меня на первый план выступят нюансы, которые входят в резонанс с моими переживаниями.

(может быть, мне стоило отдышаться, прежде чем говорить про роман «Идиот», но жизнь такова: мне некогда дышать, простите)

Итак, в Санкт-Петербург приезжает из Швейцарии странный князь Лев Николаевич Мышкин, некоторое время лечившийся от психической болезни и вроде бы вылечившийся; едва, так сказать, краешком, знакомится с обществом, наводит там шухер и в конце книги сходит с ума обратно. Вряд ли короткий пересказ будет спойлером хоть для кого-то (а кто хочет то же, но ещё быстрее, посмотрите Даун Хаус ), поэтому я без церемоний.Что в этой книге моего, что отражается от меня, что я забираю и присваиваю?

Образ князя, конечно, в которого я пристально вглядывалась на протяжении чтения, которого я пыталась разгадать, обусловить, объяснить, применить к себе, что ли.

Я писала в промежуточных рассуждениях, что Мышкин видит людей as it is, такими, какие они есть, а это тема, о которой мне давеча пришлось немало размышлять.Потом я дошла до сцены фатального вечера у Епанчиных, вспомнила, что в комментариях мне писали: «Главным образом бесил сам Мышкин», и задумалась: а бесил ли он меня саму на протяжении книги — хотя бы раз?

Нет.

На разнице описания людей «света» такими, какими увидел их Мышкин, и такими, какими они были as it is авторским голосом, я слегка сломалась и испытала то, что называется кринж; я прям вспыхнула от стыда и сочувствия, но никак не от раздражения.«В первый раз в жизни он видел уголок того, что называется страшным именем «света».

И далее описано, с каким теплом князь смотрит на них и всматривает своё отношение в окружающих людей, наделяет смыслами происходящее, вне зависимости от смыслов, придаваемых тому самим автором. Блин. Это в самом деле страшная сцена, она страшна предчувствием непоправимого — слишком большой разрыв изначально даётся между тем, что видит Мышкин, и тем, что видит читатель вместе с автором. И я не могу угомониться, думая: что же, на самом деле, это as it is?

А если видение кого-то лучше, чем он есть «на самом деле», — это аванс божественного взгляда, благодать, которая привносится извне, которая — дар? Если мы влюблены, мы видим достоинства человека и не замечаем недостатки; но что это как не потенция? Если говорить, что Бог создал человека по образу и подобию Своему, то добродетель любви, которая спускается в макушку сверху, как подарок, — это возможность приподнять объект, на который направлено внимание, на высоту, которой он, может, сам о себе не подозревает?

В этом смысле, даже если бы мне никто не говорил, что блаженненький князь — это, как вариант, образ Христа в литературе, я бы всё равно прочитала эту историю как историю о.

от Иоанна, 1:10

(Ремарка на полях:

Давайте сразу простим мне пафос (в другом месте под замком я на днях много распиналась о том, чем обусловлена в принципе моя зимняя патетика) и неофитские рассуждения; я знаю, что с ноги вломилась в сферу, в которой люди трудятся годами.

Я понимаю, что читаю Достоевского практически в одиночку (что я могла успеть за две-три недели из литературоведческих трудов, как вы думаете?) и практически впервые в жизни по-настоящему. И всё, что я пишу, — не более как заметки на полях, на манжетах, как хотите; я предупреждала, что не умею жить молча.)

Я остаюсь при мнении, что текст неоднородный и происходит в нём слишком много всего: кое-где Фёдору Михайловичу очень хотелось высказаться о политике, о римском католичестве, о «женском вопросе», о нигилизме и ещё о десятке актуальных для него проблем (Божечки, как мы его понимаем). Для этого в романе туда-сюда бродят целые толпы, разряжая атмосферу и устраивая выходы с цыганочкой.

С другой стороны, ну насколько это всё здорово работает на баланс драма/фарс! Накал «Идиота» и его беспощадный финал, возможно, действуют именно с такой силой, потому что читательские эмоции достаточно раскачиваются на протяжении книги (тут уже пора про ежа, но я всё не могу собраться с духом).Я уже писала про то, что всегда пытаюсь отождествиться с кем-либо из персонажей книги (а как у вас с этим, а? Искренне интересуюсь) и упомянула своё восхищение Лизаветой Прокофьевной — вот уж воистину для меня самой неожиданность.

Мне кажется, что именно на неё автор смотрит с особенной любовью, несмотря на иронию, с которой он её выписывает. Лизавета Прокофьевна — пророк, боец, человек широкой души и широкой же мудрости. В общем, даже если бы я очень хотела быть ей, то нет. Не доросла-с. Каминг-аут: вынуждена признать, что в последнее время я совершенно Аглая.

И тут мы, наконец, приходим к ежу. Суть такова. Аглая, конечно, ведёт себя огненно по отношению к князю (и ко всем окружающим, чоуж) — приди, уйди, люблю, не люблю, кто ты такой вообще.

Но ёж, ёж — это мой личный катарсис.

Сейчас будет большая цитата. Суть проста: в какой-то момент, буквально среди ночи Аглая посылает князю в подарок ежа, отобранного в тот же момент у Коли и его товарища-гимназиста.

Наутро князь приходит с визитом.

Подлинная драма тем и совершенна, что от ежа (зачеркнуто) от смеха читателя кидает в ледяной ужас. Я понимаю, что роман «Идиот» заканчивается вроде бы абсолютом трагедии, но вот в чём секрет: я не читаю «Идиота» как единственную книгу, она для меня — не первая и не последняя прямо сейчас в полотне текста Достоевского; получается, перелистнув одну страницу, я открываю следующую. И вижу рассвет. Белую ночь. Любовь. Милосердие. Жизнь во имя жизни. Жизнь после смерти — даже не в христианском смысле, а в общежитейском, буквально: после каждой смерти (которая, безусловно, может быть воспринята как конец всему вообще) всё равно случается живая жизнь — пока жив человек.Вы меня не слушайте, «Идиот» — чрезвычайно тяжёлая книга.

То, что я нашла в ней личные смыслы, смеялась и плакала, а в финале всё равно осталась (пусть и пережив страшную рогожинскую ночь) с надеждой, — это особенности моего личного восприятия. Это я могу видеть в финале вокруг детского гробика счастливый конец или сказать подруге про «Девушку с татуировкой дракона», что это «нежная книга о любви», потому что я во всём вижу любовь — которая есть и не перестаёт.

И сейчас я так же уверяюсь (и всё-таки рискну уверять окружающих): и в творчестве Достоевского любовь — не перестаёт.

Нет, всё-таки слушайте. ))

P.S. А Аглаю автор не любит! Он её в финале за поляка замуж выдал. Поляки у Достоевского — это прям маркер и тема отдельного исследования.

P.P.S. Я куплю бумажное издание именно МИФа. С ежом.

Тяжело воспринялась мною эта повесть Достоевского, очень тяжело. Напоминала выслушивание сбивчивого вещания какого-то незнакомого несчастного человека в нетрезвом состоянии. Он подсаживается к тебе в автобусе, видит твои внимательные глаза и... Начинает выворачивать свою душу наизнанку со всеми подробностями, как правдивыми так и вымышленными. Один раз, когда я была очень юна, со мной произошёл подобный случай. Я возвращалась домой из музыкального училища, со скрипкой в руках. Она послужила экзотической приманкой для такого вот "несчастного", он сел напротив и... Я всю дорогу слушала признания в любви с первого взгляда, а также бесконечные жалобы на его тяжёлую жизнь, в которой его никто не любит и не понимает. Вместе со мной слушал также и весь автобус. Мне было жутко стыдно, но я бы и сейчас едва ли могла нагрубить, попросив оставить меня в покое, а уж когда мне было восемнадцать - тем более... Да, чем-то похожа была на героиню этого "фантастического" рассказа. А он, лица которого я даже не вспомню, похож на исповедующегося калеку, которого я слушала глазами, пока читала, и мне тоже было часто неловко...

Когда беру в руки Достоевского, у меня почти всегда присутствует ощущение общения с князем Мышкиным в различных ипостасях. Скорее всего, манера пера писателя внутренне возвращает меня к этому герою, который всегда искренен, многословен и открыт. У него всегда распахнутые настежь глаза, и он старательно "соскребает" со дна души все оттенки своих переживаний, аккуратно выкладывая их собеседнику. Ну хорошо, когда это действительно князь Мышкин в первоначальном своём варианте. И я, утопая в его исповедях и даже проповедях, становлюсь лучше и чище душой. А если это бормотания вот такого безумца - главного героя рассказа? Боже, мне всё время хотелось ему сказать - замолчи наконец и избавь меня от экскурсии по твоей отвратительной вселенной, мне дурно от твоих признаний...

Главный исповедующийся - домашний тиран, который довёл свою несчастную жену до самоубийства манипуляциями в личных отношениях? Да, соглашусь... И всё это понятно - хотел мужчина утвердиться в своём мужском превосходстве и использовал для этого слабое звено - женщину, зависимую от него молоденькую и беззащитную во всех отношениях жену. Старо как мир. Мужчины часто так делают. Они же сильными хотят быть и победителями. А когда среди себе подобных не получается, то отыгрываются на слабых женщинах, желая испытывать над ними власть, влияние и даже демонстрировать свою неповторимую загадочность, которая является неким мужским кокетством и орудием для сохранения дистанции. И часто они это делают бессознательно, не подозревая что они манипуляторы на самом деле. Это страшно, конечно, но у меня нет настроения и сил ругать его, выкрикивая всякие обвинения, приводить доказательные цитаты его выражений, манипулятивных приёмов и прочего психологического скарба. Он же и сам калека. Девушке от этого не легче, но что тут поделаешь...

Только мне интересно - зачем Достоевский вёл рассказ от лица этого тирана? Он, что - хотел, чтобы мы его поняли и посочувствовали? Ведь, когда слушаешь приватный рассказ, да ещё и с такой степенью искренности, ты ведь всегда хоть чуть-чуть, но на стороне исповедующегося, верно? Или он хотел сбить читателя с толку? А последняя сцена его признаний в любви и падений перед ней на колени... Что это было - наконец наступившее раскаяние и перемены или очередной подъём на эмоциональных качелях их отношений? Я начала было ему верить, признаюсь. Хотя, да, я со своей доверчивостью плохой пример для оценки подобных мужчин. Поэтому у меня нет чёткого сложившегося мнения. Всё-таки, дам шанс этому человеку, хоть и запоздалый и не очень уверенный... Может, эта смерть что-то повернёт в натуре этого несчастного?

А теперь про саму девушку, которую Достоевский нарёк Кроткой, не дав ей привычного имени. Так вот, на мой взгляд, она не кроткая, а гордая. Просто очень зависима. И при наличии у неё поддержки ушла бы от него, хлопнув не окном, а дверью. Он не единожды в своей исповеди описывал её маленькие бунты, которые выражались в топании ногами, уходами из дома, даже встречей с другим мужчиной. А её попытка убить собственного мужа во сне? Да даже само самоубийство на подъёме отношений! Нет! Она не кроткая, отнюдь. Она сопротивлялась, как могла. Я видела кротких женщин в своей жизни. Они не ропщат, а терпят и любят. И терпят всю жизнь своих любимых извергов, с горючими слезами провожая их в последний путь и страдая потом годами о своей утрате.

Одним словом, рассказ в моих глазах весьма не однозначный и сложный для понимания, как и для вынесения приговора его героям. Девушку мне жалко со слезами на глазах и тяжёлым эхом. А этого исповедующегося тоже жалко, но уже без эмоции, чисто гипотетически вселенской жалостью о всех несчастных и искалеченных внутренне людей. Вот это, пожалуй и будет моим единственным приговором в конце отзыва, который мало был похож на рецензию, а всё больше на личные заметки из дневника читателя, к форме которых я всё больше и больше склоняюсь последнее время.

Во второй раз читать книгу, из-за которой ты когда-то стал поклонником творчества конкретного писателя — это достаточно интересный опыт. «Преступление и наказание» стало первой книгой в обязательной школьной программе, которую я прочитал с настоящим удовольствием (часть книг, входящих в программу, я прочитал задолго до и совершенно независимо от неё, поэтому их тут не учитываю). Второй, кстати, стал «Тихий Дон». Меня привлекла подробнейшая проработка характеров, благодаря которой в жизненность и реалистичность героев Достоевского хочется верить. Между прочим: нередко спрашивают, где вообще автор нашёл таких нервных и издёрганных, психически ненормальных людей, которых описал в своих книгах? Что ж, лично я могу с уверенностью ответить, что людей, похожих на персонажей «Братьев Карамазовых», я в своей жизни встречал. Меня поразила глубина погружения, до которой доходил Достоевский в своём исследовании человеческой сущности. Сейчас я могу прибавить к этим особенностям величайший гуманизм, подлинную любовь к человеку и способность разглядеть добро даже в самом презираемом, забитом и отверженном изгое. Важна и совершенно иррациональная любовь к жизни, благодаря которой поздние романы Достоевского будто заряжают желанием жить и оказываются лучшим лекарством от уныния и отчаяния. Я вообще люблю такие надрывные, тяжёлые произведения, обнажающие тайники человеческой души и показывающие поведение людей в минуты чрезвычайного эмоционального напряжения.

Литературы более качественной, чем произведения Достоевского, я не встречал никогда — и это притом, что этот человек почти всегда писал в спешке, второпях, под гнётом бедности и долгов, под угрозой потери прав на доходы от издания своих книг, горько сожалея о том, что не имеет времени для тщательной отделки своего текста. И даже трудясь в таких условиях, Достоевский оставил за кормой… всех. За четырнадцать лет он выдал пять подлинно великих романов. Лев Толстой в «Анне Карениной», Сомерсет Моэм в «Бремени страстей человеческих» и Стефан Цвейг смогли хотя бы ненамного приблизиться к нему в степени погружения в человеческую психику. Это моё мнение, конечно же. Я думаю даже, что Достоевский — это самое ценное и величайшее явление из всего, что русская культура дала мировой цивилизации. Называть себя поклонником такого писателя не стыдно, даже если орда неравнодушных немедленно навесит на тебя ярлыки домотканного почвенника, ретрограда и православного радикала, а в особо запущенных случаях — ещё и антисемита.

Одна из особенностей творческой манеры Достоевского — это способ, которым он доносит свои идеи до читателя, ведь почти каждый его роман — это произведение не только художественное, но и философское. Вместо того, чтобы прямо и декларативно провозглашать эти идеи, как это делали некоторые другие писатели, он действует опосредованно, вкладывая свои мысли в размышления, диалоги и действия своих персонажей. Здесь перо художника слова выражает то, что задумал разум мыслителя. Поэтому, кстати, довольно сложно выписывать из Достоевского цитаты. Он пишет не чеканными звонкими фразами, которые так и просятся на плакаты, транспаранты и в статусы в контакте; он вставляет мысль в разговор героев, и приходится выписывать целый абзац, а то и не один. Достоевский писал не модные романы, рассчитанные на получение какой-нибудь литературной премии и высокие продажи; он создавал книги о том, что мучило его ум и о чём он раздумывал — и получались в итоге подлинные произведения искусства.

Родион Раскольников, главный герой «Преступления и наказания», давно уже стал самым узнаваемым персонажем всего творчества Достоевского. Кажется, у подавляющего большинства людей Достоевский ассоциируется в первую очередь именно с топором Раскольникова и убийством старухи-процентщицы.

Мотивы убийства Алёны Ивановны уже давно разобраны заслуженными, увешанными регалиями литературоведами. С нищетой главного героя и его семьи всё понятно. В идейном плане убийство — это попытка Раскольникова самоопределиться в качестве властелина, попытка провести черту между собой и стадом вшей, стадом тварей дрожащих. Здесь легко можно провести параллель с философией Ницше и его идеей сверхчеловека. В этом контексте убийство старухи для Раскольникова стало актом ницшеанского отказа от морали рабов. Решения проблемы сверхчеловека, правда, Достоевский не предложил — он, как и обычно, перевёл разговор на тему личной совести и нравственности.

Ключевой вопрос романа — почему Раскольников сознался в убийстве? В совершённом он нисколько не раскаивался — ещё перед самой явкой с повинной он продолжал думать и говорить, что убитая им старушонка была вошью в человеческом обличии, и её жизнь не имела никакой ценности. Эти мысли остались в его голове и после суда, в первые годы каторги. Он смог отразить все логические доводы следователя — в том числе и потому, что вовремя запрятал награбленные вещи. Но вынести психическую пытку внутри собственной души он не смог. Нелепое прямое обвинение случайного (как ему на тот момент казалось) мещанина на улице действует на Раскольникова сильнее, чем все хитроумные игры Порфирия Петровича.

Я думаю, дело тут вот в чём: с самого начала романа Раскольников живёт в состоянии необычайно сильного нервного напряжения, вызванного нищетой и голодом, которые для него ещё более унизительны из-за его непомерной гордости, уязвлённым самолюбием из-за ухода из университета, переживаниями из-за матери и сестры. Это не помешательство как таковое, в котором подозревают Раскольникова другие герои романа, но что-то явно похожее на расстройство, что-то вроде беспросветной глубокой депрессии. Совершённое убийство обострило это болезненное нервное состояние до предела. Раскольникова мучает не раскаяние — он по-прежнему считает свои идеи и свои действия верными, — его мучает необходимость скрывать свой поступок и свои мысли от остальных людей, мучает осознание того, что он не дотягивает до уровня бессердечного и бесстрастного властелина из своей теории. Он страдает от необходимости удерживать свою тайну в своём сознании, и испытывает огромное желание раскрыть её, потому что не может удержать это в одной только своей голове. Поэтому он ходит по краю лезвия в разговоре с Заметовым и играет с ним, поэтому делает прозрачные намёки при прощании с Разумихиным и, наконец, исповедуется Соне, выбрав её потому, что посчитал её родственной душой, отверженной и нарушившей законы общества. Покаяния в христианском смысле здесь, конечно, нет. На эту необходимость скрываться, которая не сходится ни с характером Раскольникова, ни с его представлением о властелине, накладываются психические пытки следователя Порфирия. Измученный Раскольников не может и дальше хранить тайну, и хочет вырваться из этого состояния любой ценой и любым способом. Этих способов, как верно замечает Свидригайлов, у него два — суицид и чистосердечное признание, за которым следует каторга. Под влиянием Сони Раскольников выбирает второе, хотя сам и жалеет об этом.

Нельзя не заметить и того, что раскольниковский высший человек, которому всё позволено, существует в иных условиях, чем сам Раскольников, воображающий себя им. Раскольниковский Наполеон может расстрелять из пушек восставших парижан, и может прямо признать, что он совершил это массовое убийство — ему нет нужды скрывать это. Но Раскольников — это не генерал республиканской Франции, живущий в кризисную революционную эпоху. Это маленький человек, живущий в большом городе, в котором помимо него живёт множество других людей. К Наполеону домой не могла прийти полиция с обыском, чтобы найти запальные фитили для пушек, из которых убивали людей. А Раскольников вынужден десять тысяч раз проверять дыру в обоях, куда он запрятал старухины драгоценности, и искать свои окровавленные носки. Он не может выдержать именно необходимости притворяться — и в этом его слабость. В конкретно-исторических условиях Петербурга эпохи Великих реформ Раскольников, по его собственной классификации, оказывается не властелином, а именно тварью дрожащей.

Раскольников способен на искреннее сострадание и спонтанное проявление добра: нищенствуя сам, он оставляет часть полученных за отцовские часы денег у Мармеладовых, и отдаёт двадцать копеек на извозчика для пьяной девочки, чтобы уберечь её от очередного изнасилования. Несмотря на все свои старания смотреть свысока на людей и их страдания, он не может пройти мимо человеческого несчастья. В этом Раскольников напоминает самого автора — живя в ссылке в Сибири, нуждаясь и получая деньги от старшего брата, Достоевский часть из них отдавал знакомой бедной семье, нуждавшейся ещё сильнее его. Добро Раскольников творит неосознанно: он жертвует деньги, ухаживает за больным товарищем, выносит детей из пожара не потому, что хочет что-то получить за это, и не потому, что рассчитывает на какое-то воздаяние в загробной жизни; он делает добро, не задумываясь о последствиях, просто потому, что может его сделать. Эта черта — одно из общих мест его со Свидригайловым. А вот сделанное ему добро Раскольникова тяготит — возможно, потому, что он не хочет становиться должником того, кто это добро сделал. Поэтому он постоянно норовит сбежать от настойчивой заботы Разумихина.

Он искренне, глубоко, прямо-таки до исступления любит свою мать, что становится ясно уже в начале романа.

Однако, стремясь выглядеть волевым и рациональным человеком, как в глазах окружающих, так и в своих собственных, он стесняется этих своих чувств, считая их слабостью. Впрочем, тут дело может быть и в старушечьей назойливости Пульхерии Александровны, которая живёт только мечтами о блестящем будущем сына и счастливом замужестве дочери. Любимый сын Родя находится в центре её внимания, и Раскольникова это тяготит.

Образ Раскольникова стал одним из примеров для разработки Достоевским столь интересовавшей его — это можно проследить по «Дневнику писателя», — проблемы обособления человека от других людей. Добровольное отчуждение Раскольникова от человечества, ставшее результатом его гордости, замкнутости и долгих размышлений в одиночестве — это и есть обособление. Убийство старухи стало одним из этапов, критической точкой этого отчуждения. Для Достоевского здесь важно противопоставление отчуждения-обособления христианской соборности, да и простому человеческому общению, от которого уклонялся главный герой романа.

Можно заметить и то, что этот образ получил дальнейшее развитие в более позднем творчестве Достоевского. В «Братьях Карамазовых» старец Зосима рассказывает о друге своей молодости, человеке, совершившем убийство и молчавшем о нём много лет. Разница в том, что Михаил, этот персонаж «Карамазовых», выдержал пытку своей тайной на протяжении столь долгого времени — и лишь незадолго до смерти раскрыл её Зосиме, почти так же, как Раскольников раскрывает свою тайну Соне Мармеладовой.

Мармеладов всё-таки отвратителен. Да, можно понять его слабоволие. Да, можно понять, что он алкоголик, который уже не в состоянии избавиться от своей болезни. Но продолжать пить и тратить деньги на выпивку, когда жена больна, детям нечего есть, а старшая дочь от нищеты пошла на панель? Да и оправдывать алкоголизм только лишь болезнью тоже не совсем верно. Первый стакан водки человек всегда выпивает сам, по собственному желанию. Излишняя болтливость Мармеладова позволяет протянуть ниточку эволюции к старому генералу Иволгину.

Соня Мармеладова — это дерзкий литературный эксперимент и одновременно смачный плевок Достоевского в лицо ханжам и показным моралистам. Из женщины, которая при формальном подходе к благочестию однозначно будет грешницей, Достоевский сделал святую. Не исключено, что образ Сони — это и аллюзия на евангельскую блудницу, омывшую ноги Христу и помазавшую Его миром, которую в католичестве отождествляют с Марией Магдалиной. Кроме основной идеи возможности внутренней святости при внешней порочности Соня олицетворяет и христианский отказ от осуждения, который особенно заметен благодаря контрасту между отношением Сони к людям и отношением людей к ней — ведь её саму осуждают старательно, с сознанием собственной правоты и морального превосходства. Несмотря на то, что её отец опустился донельзя и превратился в настоящего паразита на теле своей семьи, Соня ни разу его не упрекнула, не признавая за собой права это делать.

Из-за своей скромности и лаконичности в диалогах Соня выглядит не слишком ярко и эффектно, что дало некоторым критикам повод считать её лишь рупором философских взглядов Достоевского, а не полноценным самостоятельным персонажем. Это, конечно, не так.

Свидригайлов — это лезущий на стену от скуки, изнывающий от тупого безделья человек. Он неспособен заниматься чем-то полезным, потому что любая деятельность ему надоест на следующий же день; в попытке развеяться и заполнить пустоту в своей душе он хватается за всё новые и новые ощущения. Одним из таких развлечений становится подслушанная исповедь Раскольникова — развлечением тем более изысканным, что оно даёт возможность позже намекнуть убийце, что его тайна известна не только ему, и понаблюдать за его изумлённой и озлобленной реакцией. Жалость к обездоленным и способность спонтанно делать добро — это общие черты Свидригайлова и Раскольникова. Оба они творят добро без раздумий, просто потому, что имеют возможность его сделать; для Свидригайлова эти благодеяния — ещё и очередное новое ощущение, которое временно утоляет его измученный жаждой новых впечатлений мозг. Конечно же, эти добрые дела совершаются вовсе не ради спасения души и искупления своих прежних грехов. Как и большинство людей, «берущих от жизни всё», Свидригайлов не верит в какое-то посмертное блаженство; впрочем, и полным материалистом его назвать нельзя. Любовь к удалому беспутству и разгулу, легкое отношение к жизни и суицидальные наклонности — всё это роднит Свидригайлова с Митей Карамазовым. Однако если старший из братьев Карамазовых — это человек разгульный, бестактный и плохо воспитанный, но с доброй душой, то для Свидригайлова понятия добра и зла, по большому счёту, и вовсе не существуют. И то зло (изнасилование 14-летней девочки), и то добро (помощь сиротам), которые он творит, не вызывают ни малейшего отклика в его душе.

Лужин — это едва ли не образцовый гражданин капиталистического общества, эгоистичный индивидуалист, заботящийся только о своих собственных интересах и уверяющий при этом остальных, что его успех будет способствовать успеху других. Мне даже хотелось сказать, что он похож на человека Эйн Рэнд, но пока что я не готов их сравнивать. Человек вроде Лужина в голодный год будет продавать зерно по людоедским ценам и спокойно проходить мимо умирающих от голода детей — денежная прибыль для него важнее человечности. У Лужина нет никаких собственных убеждений, потому что они ему попросту не нужны — их ему с успехом заменяют карьеризм и любовь к деньгам. Исключительно из конъюнктурных соображений он заимствует мысли у своего молодого приятеля Лебезятникова, желая показать, что он в курсе новых идейных трендов. В отношениях с людьми Лужин похож на паука, старательно и неспешно обвивающего своих жертв сетью, из которой им сложно вырваться. Грязная клевета в его понимании — это вполне допустимый приём: желая очернить Раскольникова в глазах матери и сестры, он заведомо лжёт о том, как и кому Раскольников отдал деньги на похороны. Ему недоступны искренние добрые чувства — одни лишь подлость, жадность и желание воспользоваться другими. Такой человек запросто может пойти к коллегам Сони перед собственной свадьбой. Разрыв помолвки для него отказывается разрывом его мировоззрения: как так, вместо него, богатого и успешного человека, Дуня выбрала своего нищего и опустившегося брата? Такая позиция Дуни оказывается выше его понимания. В итоге Лужин оказывается едва ли не самым отрицательным персонажем романа; это настоящее олицетворение наступающего мира капитализма, которого так опасался и который так не любил христианский гуманист Достоевский. В этом новом мире именно такие как Лужин добьются успеха и будут пользоваться всеобщим уважением.

Разумихин — это, можно сказать, противоположность Лужина. Во многом он альтруист, которому сделанное им добро приносит удовольствие — кажется, именно поэтому он так старательно кормит с ложечки больного Раскольникова. Не исключено и то, что бескорыстные добрые дела — это для Разумихина средство самоидентификации себя в качестве хорошего человека, что для него имеет значение. В ситуации с Раскольниковым к этим причинам добавляется ещё и нежелание бросать товарища в беде. Человек горячий и стойкий, он упорно защищает Раскольникова перед полицейскими, не слишком-то хорошо его зная; его широкая и приветливая душа ни за что не поверит в то, что его новый друг — убийца. В отличие от людей вроде Лебезятникова и многочисленных «нигилистов» и «социалистов» (в самом широком понимании этих слов), да и самого Раскольникова, Разумихин давно оставил позади бесполезные рассуждения о всеобщем благе и способах его достичь, и старается творить конкретное добро в тех конкретных ситуациях, которые подкидывает ему жизнь.

В то же время, он весьма практичен и сметлив. Скорее всего, он не просто так дружит с Заметовым, письмоводителем из полицейской конторы — это весьма полезное знакомство. Не выглядит пустой похвальбой и его намерение заняться издательским бизнесом. Можно предположить, что жизнь Разумихина сложится весьма благополучно — этот человек полностью соответствует своей говорящей фамилии.

Разумихин не прочь попользоваться благосклонностью женщин, если выпадает случай, но при этом он с глубочайшим уважением будет относиться к тем, кого счёл достойными. Влюбившись в Дуню, он откровенно восхищается ей и, кажется, уже заранее прогибается под неё:

Все эти черты делают Разумихина, пожалуй, самым симпатичным персонажем «Преступления и наказания». Неудивительно, что он сменяет Лужина в его статусе.

Дуня, сестра Раскольникова, производит впечатление умной девушки, в которой рациональное мышление сочетается со стойкими представлениями о долге и нравственности. На внебрачную связь она не согласна и готова защищаться даже с оружием в руках, но в законном браке намеревается быть верной и преданной женой, даже если муж не слишком похож на идеального мужчину. Кажется, что свойственная ей рациональность даже переходит в расчётливость: поняв, что Разумихин в неё влюбился, она сразу берёт его на заметку, воспринимая как альтернативу противному ей Лужину, брак с которым, как она уже начинает понимать, всё равно не состоится. Именно с этой диспозиции она настаивает на визите Раскольникова к ним, вопреки настойчивой просьбе Лужина: встреча её брата и её будущего мужа стала бы последней проверкой для Лужина. Лужин, мышление которого ограничивается лишь его собственными желаниями, эту проверку, конечно же, не проходит, в результате чего Дуня развязывает себе руки и вновь становится свободной.

В Дуне есть гордость, но нет спеси — она способна относиться с уважением к достойному человеку, даже если окружающие его таким отнюдь не считают. Видя внутреннюю доброту Сони, она не гнушается ей и не считает себя запятнанной этим знакомством; отчасти здесь дело в том, что она видит привязанность своего брата к этой девушке, но не только. Ещё при первой встрече Дуня попрощалась с Соней, проявив максимум внимания и уважения, тем самым показывая, что не считает Соню хуже других — о её «профессии» она на тот момент уже догадывалась.

Если продолжать аналогию между Свидригайловым и Дмитрием Карамазовым, то Дуне Раскольниковой достаётся роль Грушеньки Светловой. Из-за этих женщин, ставших для них роковыми, Свидригайлов и Карамазов готовы творить и творят всяческие безумства. Однако Дуня — это совершенно другой персонаж, в котором, в отличие от Полины Александровны, Настасьи Филипповны и Грушеньки, нет ничего от Аполлинарии Сусловой.

Когда я читал биографию Достоевского за авторством Л. И. Сараскиной, мне пришла в голову интересная мысль о том, как ещё можно понимать название романа. Взгляды Достоевского формировались в русле христианской парадигмы, в условиях которой он существовал, и от которой его творчество практически невозможно отделить. Ростовщичество в христианстве однозначно воспринимается как грех, как нажива на несчастье других. Ещё в книге Исхода древним евреям запрещалось давать деньги под проценты единоверцам (наживаться на иноверцах, правда, вполне себе разрешалось). Максим Грек, святой, живший в XVI веке, называя ростовщичество богомерзким злом, писал:

Так что смерть Алёны Ивановны от топора голодного студента отчасти можно трактовать как расплату за совершённое ей нравственное преступление. Кстати, характерная черта к её образу — живя страданиями других, все деньги она завещала монастырю на вечное поминовение своей души. Это, пожалуй, типичный случай фарисейского лицемерия.

Особенность творчества Достоевского, которая очень ярко проявляется именно в «Преступлении и наказании» — это внимание автора к небольшим деталям. С помощью подробного и тщательного описания внутренней обстановки в комнатах персонажей он делает атмосферу своего произведения максимально реалистичной. Внимателен он и к внешнему облику своих героев.

Реалистичности способствует и портрет исторической эпохи, в которую происходит действие романа; этот портрет на такой всеобъемлющий, как в «Анне Карениной» Толстого — описание времени здесь более камерное, точечное, осторожное и ненавязчивое, тонко вплетённое в атмосферу книги. Достоевский смог передать дух пореформенной России, дух того кризисного времени, когда люди взрослые, стыдясь своих прежних взглядов, своих привычек и традиций, старались быть похожими на молодёжь, старались усваивать и поддерживать новые общественные идеи. Можно вспомнить Николая Кирсанова в «Отцах и детях», стеснявшегося своего сына и робевшего в его присутствии, считая его более современным, разумным и правильным человеком, чем самого себя. В «Преступлении и наказании» Мармеладов, желая лучшим образом описать своего начальника, называет его «человеком новых государственных и образованных мыслей». Лужин, пытаясь выглядеть моложе и прогрессивнее, заявляет Дуне, что он разделяет «убеждения новейших поколений наших». Всё это — любопытные проявления духовного кризиса старшего поколения и почти полной потери им своего авторитета. Можно сказать, что этот феномен стал одной из отдалённых предпосылок будущей революции.

Любопытно, что в «Преступлении и наказании» уже начинает разрабатываться проблема, окончательно развитая Достоевским в «Братьях Карамазовых» — принесение в жертву одного человека ради счастья многих. В разговоре, случайно услышанном Раскольниковым в трактире, студент уверяет офицера, что убийство старухи-процентщицы будет благом, потому что оно позволит спасти от нищеты, голода и беспросветного прозябания множество людей. В другом трактирном разговоре Иван Карамазов спрашивает Алёшу, согласился ли бы он пожертвовать одной-единственной невинной жизнью, жизнью маленького ребёнка, чтобы положить эту кровь в основу всеобщего счастья. Алёша, естественно, отказывается. Конечно, маленький ребёнок — существо гораздо более симпатичное, чем старая кровопийца с намазанными маслом волосами. В свете событий следующего, двадцатого, века, эта философская проблема особенно актуальна. Неудивительно, что вождь пролетарской революции считал Достоевского «архискверным» писателем, а его творчество — «дрянью», на которую «нет свободного времени», которую стоит лишь перелистать и швырнуть в сторону. Ведь «такая литература мне не нужна — что она мне может дать?».

«Преступление и наказание» — это ещё и обличительный гимн против пьянства. Достоевский, которого порок Бахуса волновал давно и серьёзно (это, опять же, можно проследить по «Дневнику писателя»), не жалеет красок для описания всех тех мерзких и отвратных вещей, которые он порождает. Как известно, самый ранний вариант произведения, ставшего в итоге «Преступлением и наказанием», назывался «Пьяненькие», и основной сюжетной линией в нём была история Мармеладовых. В финальной версии романа пьянство стало одной из сквозных тем, одним из оттенков фона, на котором разворачиваются события. Мармеладов опустился настолько, что легко и просто пропивает всё жалованье, не оставляя ничего детям на еду, а потом ещё и клянчит деньги на опохмел у родной дочери, по его вине ставшей проституткой. Вчерашний крестьянин маляр Миколка, найдя в квартире потерянную Раскольниковым драгоценность, первым делом побежал не куда-нибудь, а именно в кабак. О судьбе пьяной девочки, встреченной Раскольниковым на улице, я уже говорил. Водка — это неотъемлемый элемент общества беспросветного прозябания, изображённого в романе, одновременно следствие и причина горя и страданий.

«Преступление и наказание» — это не только философский эксперимент, не только анализ идеи сверхчеловека и её последствий. Это проповедь против эгоизма, проповедь человеческой любви к ближнему и жертвенности. Эта книга показывает, что даже на самом дне человеческого общества, среди тех, кто уже больше похож на зверя и скотину, чем на человека, могут гореть искорки человечности, искорки бескорыстной доброты и неподдельного сострадания. Именно этот гуманистический дискурс делает творчество Достоевского пусть и не бессмертной, но всё же невероятно долго остающейся актуальной и востребованной классикой.

Книга из школьной программы. Классика. Кому неизвестен сюжет? Мне кажется, что таких людей слишком мало, чтобы в надцатый раз расписывать здесь о чём сия история :)

Итак, наиболее впечатлившим моментом в этой книге для меня стала теория Раскольникова. Теория о обычных (низших) и необычных (высших) людях. Чем же они отличаются?
Обычные существуют исключительно для увеличения численности населения. Они послушные, консервативные..и всё такое.
Необычные же необходимы для того, чтобы продвигать развитие мира, способствовать этому. Их в разы меньше. В тысячи раз меньше.
И первые не имеют права на преступление, так как у них нет особых причин это делать. Вторые же, высшие, запросто могут убить кого-то, к примеру. И они имеют право на это, ибо их цель велика, а как мы знаем - для некоторых людей просто не существует преград на пути к этой самой цели.
Вот такую вот теорию и решил испытать Раскольников.. Что он получил в итоге? Интересная, в общем, сложилась ситуация.

Если бы лет десять назад я вместо всякой попсни читал Достоевского, то наверняка после прочтения "Идиота" оказался бы по уши влюблён в Настасью Филипповну, которая, впрочем, симпатична и сегодняшнему мне, но уже с сильной примесью рассудочности, с восторгом, но безо всякого нежного трепета, как ни грустно в этом признаваться.
Я начал говорить о Настасье Филипповне, ставя тем самым в неудобное положение тех, кто ещё не читал эту книгу. Но только так, только отдельными и ни на что и ни кого не оглядывающимися всполохами мыслей я могу говорить о Достоевском, а тем, кто не читал, можно только посоветовать, чтобы они как можно быстрее исправили это, без всякого сомнения, досадное упущение.
Говорят, что Достоевский пишет стилистически плохо, что язык его дурен, а может и откровенно косноязычен. Протестовать против подобных воззрений, а не только против смертности Достоевского, я считаю крайне важным и необходимым, ибо фитилёк моего восторга и ликования от "Идиота" гаснет, когда я представляю, как бы рассказал эту историю - столь же хорошо пишущий, сколь и скучно - господин Набоков. И назовите меня колхозником (это человека-то с дворянскими корнями), но мне просто невероятно нравится, как пишет Достоевский. Как молитву читают монотонно не из-за неумения, но единственно для того, чтобы эстетические впечатления от голоса не мешали восприятию, так и слог у Достоевского - не мешает выйти один на один с теми людьми и ситуациями, о которых он пишет, ибо жизнь принципиально не литературна, она вне искусства.
Милан Кундера, на секунду прекратив жаловаться на злых русских, заметил как-то, что события в этом романе разворачиваются неестественно быстро и потому выходит хоть и интересно, но ненатурально. Но, - ответим мы ему, - какой русский не любит быстрой езды? Чехам не понять.
В пространстве романа приятно находиться, приятно, ловя каждое слово с губ персонажа, бросаться с головой в каждую из разворачивающихся перед нашими глазами сцен, безо всяких трактовок, забыв даже о бахтиновской полифонии, наблюдать за тем человеческим клубком, что вертится здесь и сейчас перед нашим взором, и быть при этом не просто зрителем, но соучастником, подхваченным этой волной, чтобы много после, когда обрушится литературное похмелье, быть вновь настигнутым теми мыслями и идеями, которые подарила эта книга.