Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

Я-то знаю, что хорошая лекция — как секс. Между тобой и аудиторией возникает живая чувственная связь. Если этого нет — нет ничего.

Ты запутывал слушателей в свою интеллектуальную паутину, вел за собой по умственным лабиринтам, заставлял чувствовать, что мысль — это сексуально, что мозги — это сексуально, что правильно составленные факты — это сексуально.

Я не тинейджер, а мудрый, трезвый кровосос — таких ты и любил.

В “Смысле любви” Владимир Соловьев утверждал, что слепота влюбленных, заставляющая их идеализировать предмет обожания, — на самом деле не обман, а прозрение. А что, если люди такие и есть, какими их видят любящие глаза в момент наивысшей влюбленности? Что, если этот любовный свет высвечивает их сущность?

Ты дурачился, уверяя меня, что и в жизни, и в критике можно обойтись тремя прилагательными — “искрометный, матерый и крепкозадый”. А вообще-то надо учиться писать и вовсе без прилагательных.

Во всем этом хулиганстве была твоя вера в то, что кино может изменить жизнь.
И что кино — и есть жизнь.

“Разница между кино и телевидением, — говорил Годар, — в том, что в кино ты поднимаешь голову, и актеры больше тебя, а когда смотришь телевизор, голову опускаешь, и актеры меньше нас”. Сериалы мы смотрим не с поднятой, а с опущенной головой, смотрим сверху вниз, а не снизу вверх, как смотрели на магический киноэкран.

Она была открытая, проницательная, болезненно справедливая, жалостливая, умная, щедрая. Всё это было и в тебе, но ты маскировал это иронией, артистизмом.

Дмитрий Светозаров, снявший тебя в фильме “Без мундира” в роли сына главного героя, обыграл превращение юного длинноволосого истериканаркомана в бритого новобранца, которого заставляют петь хором песню про калину. И в том, с каким истерическим отчаянием ты поешь эту песню, прочитывается всё, что с твоим героем будет. А будет только кромешный ужас.
Потому что ты не умел, не хотел, не мог петь хором.

Could she love, could she woo,
Could she love, could she coo,
Has anybody seen my gal?